Доброжелатель. Часть 7. Глава 2

Глава 2
Четыре столицы

Катенька настояла и Геня отправился по звонку заказчика в одно из самых известных русских изданий, печатавшееся со времен первой волны русской эмиграции. Издательство находилось в одном из небоскребов на Манхеттене, слева и справа от стеклянных дверей входа висели десятки досок: от сероватого до траурно-черного цветов – с названиями фирм, прикорнувших внутри великана, фирм-однодневок, эфемерид финансового неба, в котором вспархивали и трепеща крылышками, умирали все эти стрекозиные имена, не успев обогатить ни отцов-основателей, ни посетителей финансового лженеба. Были тут и офисы авиакомпаний, и каждая обещала самый быстрый, безопасный, дешевый полет, и манила в нехоженые глуби Африки и исхоженные глыбы Европы, заснеженные русские поля и солончаковые австралийские плайи, – и это соседство финансовых обещаний и освоения земли показались Гене столь наивно невменяемыми, что он даже засомневался, как эта страна с ее идиотским набором прописного счастья сумела подмять под себя весь мир – но среди всех этих банков, гнезд альпинистов и инкубаторов путешественников то ли в небесах, то ли в карманах ожидала его прихода и особа – редактор крупнейшей русской газеты.
В портфельчике из черной кожи, накануне предоставленном Гене его партнером для хранения бумаг Гоши и для представительского вида самого Гени – Катя была уверена, что именно в таком, потертом и внушительно кожаном портфеле должны храниться ценности мирового значения: рукописи Пушкина, Баратынского, Достоевского – ждали своего часа Гошины бумаги, еще помнившие нажим пера их недавнего хозяина, но уже забывшие свои имена и упакованные в кожаный катафалк или пещеру для чужого воскресения, и Гене показалось на миг, что сейчас он перейдет некую запретную черту, но не врачу-реаниматологу было думать о запретных границах: ему пристало думать о том, как вырваться из мира гниющих трупов и невыполнимых обещаний в эти обещаемые внизу у входа райские кущи сытой жизни.
Взлет на лифте в рифму к названиям авиакомпаний, проход по офисным лабиринтам имени Минотавра – провозвестника офисной архитектуры – и вот Гене толкал дверь и входил в комнату издательства.
Внутри жил запах непокоренного даже вентиляторами и кондиционерами табачного дыма, несколько сотрудников сидели за столами и писали, кто-то щелкал по клавиатуре, и трели клавиш, шорох печатной бумаги, пощелкивание принтеров создавали ощущение туманного утреннего леса, когда сквозь моросящую дымку едва проступают силуэты деревьев и птицы еще не распелись в полный голос, а лишь начинают свои вокальные пробы.
Нужный ему человек сидел в отдельном кабинете – хороший знак в иерархии журналистов – и ввел по телефону беседу. Знаком он предложил Охлопкову сесть в кресло, стоящее напротив уютного дивана, на котором и располагался сам хозяин кабинета.
– Вспомнить, например, Федотова, – говорил он кому-то мягко и убедительно в трубку, – соединившего в единый живой организм Петербург-Киев-Москву. Кажется, это стало общим местом русского сознания, но это же и обратило силу главного удара по сакральному треугольнику. Питер давно превратился в музей, Москва – в финансово-этнический отстойник, Киев плывет в сторону Запада, и только идиоты могут надеются, что после распада великой державы ему дадут вернуться и вновь стать одной из сторон костяка государства российского.
Тут хозяин снова кивком указал Гене на столик возле кресла – на стеклянной поверхности лежали враскид газеты и журналы русской эмиграции, а сам продолжил свой увлекательный разговор, вернее, судя по тому, что его не прерывали с той стороны провода – монолог.
– Киев будет потерян, он уже потерян из-за бессилия и духовной слепоты тех, кто вынесен исторической волной на поверхность: авантюристов, лжецов и просто очередных Поприщиных, желающих стать если не королем гишпанским, так хотя бы народными гетманами и президентами несуществующей страны.
С той стороны трубки то ли спешно записывали этот поток мыслей, то ли уже заснули, и хозяин кабинета, специалист по русской культуре, как отрекомендовали его коллеги после Гениной просьбы посмотреть принесенные им сенсационные рукописи, продолжил:
– Без Киева не быть России, но и Киеву не быть без России. Вся его историческая перспектива, все склоны Днепра, заселенные густо тенями святых: князей, монахов, воинов, лекарей, крестьян и ремесленников – все они обращены исторически в колыбель – русский Иордан, в Днепр, наполненный благодатной водой Крещения, а промыслительно – вперед, через 10 веков существования к Святой Руси, той, которая себя приоткрыла в веках – кровью мучеников и страстотерпцев за Христа.
Вне этой – в две стороны – линии – Киев уже даже не музей, это – колониальная лавка, в которой туземцы без роду и памяти распродают за сверкающие безделушки все, что еще не растратили: от юродства предков до собственной совести, и за это им дано право вывешивать жовто-блакитные тряпки, танцевать псевдогопак, и даже иметь свою лжецерковь с картонным лжепатриархом.
Петербург – самодостаточен, он не имеет ни прошлого, ни будущего, он возник сразу весь, как волшебная девочка внутри цветка, и только весь, сразу, как Атлантида, исчезнет.
Киев же без Москвы, как и Москва без Киева – всего лишь задворки Европы, или предбанник Азии, а точнее, ни то, ни другое. Это резервация для остатков некогда великого племени!