Мечта Ивана-дурака-2. Всякому воздастся по делам е

                Всякому воздастся по делам его (Продолжение).


Очнулся Иван в кромешной тьме с туго связанными, будто скрученными за спиной руками. Голова кружилась и болела жутко, а когда Иван ощупал ее, то оказалось, что на лбу вскочила большущая шишка. Постепенно глаза Ивана привыкли к темноте, и стал осматриваться вкруг себя. Помещение, в котором оказался наш деревенщина, было немногим выше его роста и занимало пространство в несколько шагов в длину и в ширину. С потолка беспрестанно капала вода, в комнате вообще было сыро и как-то вязко, пахло плесенью, гнилым сеном и немытой плотью. Вверху, почти под самым потолком было вырезано очень маленькое квадратное оконце, забранное к тому же крест-накрест крепкой чугунной решеткой. Окованная железом тяжелая дубовая дверь также оставляла мало надежд желающему совершить побег из этого узилища. За стенкой слышались мерные шаги часового, постукивания да позвякивания оружия, да переругивания смены у ворот, из чего Иван заключил, что он оказался в крепости.

* * *

Очень скоро Иван потерял счет времени и уже не мог понять, как долго он находится в подземелье – то ли несколько дней, то ли целые месяцы.


Но это все было еще не так чтобы сильно ужасно. Гораздо страшнее была для Ивана пропажа его двуручного меча, спасавшего деревенского дурачка из стольких передряг. Сам не зная почему, но Иван чувствовал, что утраченным им Мечом связана не только его собственная судьба, но и что-то еще чрезвычайно важное… Только вот знать бы что?..


Стал Иван вокруг себя как смог руками да ногами шарить, двуручник свой волшебный искать. Ан меча то и нет, как нет.
Обследовав кое-как свое новое обиталище, Иван, расстроенный утратой такого чудесного оружия, погрузился в тяжкий забывчивый сон. Нельзя сказать, что попадание в узилище так уж смутило душу нашего героя. За время жизни в дервени Иван попривык ко всякой нужде. Во время сельской страды ему вместе со тсаршими братьями и отцом не раз приходилось ночевать в стогах с сеном, а то и просто под открытом небом, а там и дождик пойдет и ветер ненароком завоет ночной, да всякий зверь из лесу прибежать может. Вообщем ко многому был привычен Иван, и страху в себе почему-то не ощущал, хотя руки и ноги его были связаны очень туго.
Не знаем мы сколько прошло времени, и на сколько часов или минут (?) Ивану удалось забыться спасительнгым сном, как очнулся он в роскошно убранном и хорошо освещенном зале, где полы были устланы дорогими мягкими коврами, на стенах были закреплены множество канделябров со свечами, а сам зал украшала дорогая мебель, сделанная из заморского красного дерева. В центре зала на высоком резном стуле, ну уж очень похожем на трон, восседал худощавый мужчина средних лет, завернутый в иссиня черную мантию, скрепленную у горла тускло сверкающей брошью с вправленным в нее крупным сапфиром. Голову мужчины и почти все его лицо покрывал капюшон, виднелся только длинный, немного крючковатый нос. Если бы Ивану довелось заглянуть под этот капюшон, то увидел бы он вместо глаз горящие синим огнем пламенники...
Как бы то ни было, Иван очнулся от пронизывающего всю его голову жуткого потустороннего холода, который, как ни странно был сильнее даже, чем вся головная боль, мучавшая парня последние несколько суток.
- Встань отрок и подойди ко мне, - услышал Иван далекий, будто замогильный голос, явственно слышимой однако в его голове.
Пошатываясь, Иван с трудом поднялся на ноги, удивившись при этом, что путы, связывавшие его, куда-то пропали. Через несколько шагов, которые дались пареньку ой как нелегко, он оказался у самого трона. От мужчины, сидевшего на нем, исходил тот же пронизывающий всю душу холод, который Иван ощутил совсем недавно в своей голове.
- Как зовут тебя, отрок?
- Иваном кличут...
- А по батюшке?
- Демьянычем, вроде...
- Что ж ты, Иван, свет, Демьянович, по лесам да по гатям в неурочный час шастаешь? Так недолго и буйну голову сложить, сгинуть не за понюх табачку, да-с. Тут мужчина почему-то ехидно захихикал, а потом вдруг закашлялся. А потом замолчал и так посмотрел на Ивана, что у бедняги кожа пошла мурашками, волосы на загривке встали дыбом, а где-то под сердцем стала накатывать волна жутчайшего ужаса, какого отродясь Ивану испытать не доводилось.
– Ну, холоп смердящий, отвечай, зачем в лесу ночью шастал?
- Меня бабка послала... – Сказав это, Иван вдруг осекся и прикусил губу, но было уже поздно. Слово не воробей, вылетело не поймаешь.
Но сидящий на троне мужчина, похоже нисколько не удивился сказанному Иваном.
- А эта карга-то старая. Еще живет поди-ка ты и никак не сдохнет. Но почему, почему она отдала тебе Меч, а? Отвечай, когда спрашивают тебя, ублюдок ты деревенский!
-Н-н-н-не знаю,- проблеял полуживой от страху Иванушка
- Почему тебе дали Меч-ч-ч? - вдруг зашипел по-змеиному незнакомец в мантии.

Колдун долго смотрел на догорающий в камине тусклый огонь. Его думы были невеселы. На карту было поставлено слишком многое, если не все. В том случае, если этот злополучный Иван со своим чудесным мечом, посланный колдовством Бабки к жилищу Кощея, придет туда раньше нынешнего полнолуния, все планы, над которыми до сих пор трудилось столько людей, все эти планы придется выбросить.

Колдун еще долго сидел неподвижно, обдумывая сложившуюся ситуацию. Спустя какое-то время его тяжелый взгляд уперся в висящий на противоположной стене большой медальон, унизанный изумрудами, сапфирами и смарагдами. Медальон изображал распятие, которое почему-то было перевернуто верх ногами. Взгляд мага становился все тяжелее. Постепенно кусок стены вокруг медальона начала зыбко мерцать и переливаться, превратившись сначала в какое-то рябоватое зеркало, и наконец, совсем исчез, будто его и не было. Сам же медальон как будто повис в воздухе, только теперь вместо перевернутого распятия с его поверхности взирала наглая козлиная морда с длинными изогнутыми рогами. Морда хитро улыбалась и подмигивала неподвижно сидящему чародею. Между тем, с пола посреди комнаты начал подниматься густой сизый дым.
Вдруг очертания его фигуры стали утрачивать четкость, мерцать и расплываться.


Глава 3: Совет у Кощея.


Тем временем за многие сотни миль отсюда в высоких холодных храминах скрипя ржавчиной вышагивал из угла в угол высоченный скелетина, затянутый в кованую бронь, почти совсем уже проржавевшую. На почти совсем голой его черепушке, где еще торчали здесь и там волосинки, болталась большая корона, вся усеянная драгоценными каменьями. На боку у Кощея болтался огромный меч – длинный и обоюдоострый с длинной рукоятью. Мечуган был таким большим, что его, наверное, с трудом могли бы поднять даже и трое дюжих мужиков.
- Бре-ке-кекс, ты бы перестал лязгать туды-сюды, а, твое смертоподобие? В глазах от твоих ржавых железяк так и рябит
На широком помосте сидели чуды чудные – тут была огромная толстая Жаба, грязно-болотного цвета. Раздувая жабры, она глазела на Кащея выпученными глазищами и периодически издавала жуткие булькающие звуки. Рядом с Жабой восседал нечто похожее на огромного Кролика, морда которого словно лоснилась от жира, а пасть разошлась в идиотской зубастой улыбке. Правда, зубы крольчиные отнюдь не казались смешными.
Рядом с Кролем извивался желто-полосатым кольчатым червем огромный Змеюга.
Кащей продолжал лязгать, меряя шагами свой дворец. Жаба, булькая, следила за ним выпученными глазищами; опять вопросила, не выдержав:
- Ты, это самое, твое страхолюдство, ушки глохнут от твоего скрежета. Ты бы хоть свои коленки маслицем смазал что ли…
Кащей продолжал лязгать и скрежетать проржавевшей броней; на обтянутом сухой кожей черепе болталась большая корона, по виду, так из чистого злата. Зубья ея были увенчаны крупными драгоценными каменьями – изумрудами, бриллиантами, да рубинами. Шапка ента была, однако, сильно велика Скелетине и постоянно съезжала ему на уши.
- Брэ-ке-кекс, - опять забулькала Жаба, на этот раз уж очень нетерпеливо, - перестань мельтешить старикашка ржавая, а лучше расскажи сотоварищам, что такое приключилось? Уж не злой ли ворог наши земли гнетет? А может Змеюга Горыныч огнем с небес пыхает? – При этих последних словах Жабы Змея вся извернулась и устрашающе зашипела. – А может Соловей-Разбойник свистит да гикает, всяку тварь лесную пужает?
Кащей, однако, продолжал свое ржавое хождение.
- Ну, ладно, ты того-этого пожалься да поплачь, можа оно и полегчает…
Кащей наконец остановился напротив странной троицы:
- Старуха наша, Яга, значит отправила ко мне гонца – простого смертного, он должен был мне принести Меч, а тот видно и не дошел – сгинул…
- Хе-хе-хе, Брэ-ке-буль-буль, хр-хр-хлюп
Кащей подозрительно уставился на Жабу.
- Я хотела сказать, что горевать тута неча – одним смертным больше, одним меньше, невелика беда…
- Бестолковая ты тварь пучеглазая. С ним был Меч!
- Меч?! Тот самый?
- Да…
Тут вдруг и Кролик, доселе молчавший, задвигал громадными длинными ушами и зашепелявил, выставляя вперед два устрашающего вида клыка, торчавших у него из-под верхней губы:
- Меш надоть вернуть шего бы это не стоило!
Жаба в ответ надулась и опять забулькала:
- Ишь ты, ушастый, да это и так всем понятно, б-б-буль-буль, а вот как его вернуть, если он Бабкой наверняка заколдован? И вообче говорят, что Меч становится крепко связанным с тем, кто его последним держал в руках!
- Как бы туда ещщще кто-то допреж насссс не вмешалссся, - зашипела Змея.
- Ты, того-этого, на что ето намекаешь, червячина долговязая? – презрительно начала было Жаба, а Змея, угрожающе зашипев, тут же начала продвигаться к ней…
- Черный маг может нас упредить – Змей прав! – поспешно вставил Кощей, вовсе не желая быть свидетелем очередной свары между своими приближенными. – А потому нам зело поспешать надобно!
Жаба в ответ опять начала булькать, потом, наконец, заговорила:
- Иван и сам, хоть и считается деревенщиной и простаком, однако, совсем не глуп, даром, что заикается. И у него свой собственный дар имеется – видеть он могёт, что с людями должно произойти в будущем…
Кощей, услыхав сказанное, вдруг прекратил свое расхаживание и задумчиво уставился на Жабу. Та, меж тем, молчала недолго:
- Ну и что ты замер теперь тут, ваше худосочие? Где сейчас Иван? Найти его надоть и поскорее!





Глава эннадцатая: Иван при Аустерлице (1 декабря 1805 г.).


Зима вступала в свои права
Слепящим снегом полыхая
Триумф он ждал назавтра
А пока взлетали выше кивера
И блеск штыков как блеск кирас
Ему про долг напоминали.

Декабрь 1805 вступал в свои права
День этот был еще тем велик, что
Год назад короновался он.

Бранил Кутузова Благословенный
За старческую непоспешность
Три императора не сговорясь,
Вступили в бой кровавый
И годовщину власти Бонапарт
Отметил очень даже браво.




В небе так бабахнуло, что Иван уже было испугался за целость своих ушей. Потом мир опять перевернулся, голова у деревенского дурня закружилась и очутился он не где-нибудь, а лагере русской армии накануне битвы при Аустерлице. Иван сидел на земле и оторопело озирался кругом. Везде, куда ни кинь взор, находились военные, причем разряженные в такие диковинные кафтаны, каких Иван отродясь не видывал. Вот мимо прогарцевал на высоких, крепких ногах взвод конных «дружинников» (так Иван их назвал про себя). Одеты они были в кафтаны темно-зеленого цвета, на головах красовались медные шлемы, надраенные и горевшие огнем на солнце до боли в глазах. Сзади к этим чудным каскам зачем-то были прицеплены пучки конских волос. На боку у такого воя в ножнах покоился длинный меч, который, однако, был у самой рукояти снабжен не крестовым эфесом, каковые Иван привык видеть у всех до сих пор встречавшихся ему мечей, а с каким-то полукруглой широкой «шапочкой», которая закрывала, должно быть, всю ладонь, держащую рукоять такого чудного меча. С другого боку у «патлатого» вояки была приторочена какая-то диковинная, один конец у нее был из дерева, а другой из железа сделанный. Иван ничего подобного отродясь не видел, но опытным взглядом кузнеца подметил, что железная часть этой штуки вполне добротно, без ржавчины. «Патлатые» о чем-то между собой переговаривались, а их кони переминались с ноги на ногу и лениво ржали. «Патлатые» говорили на каком-то тарабарском языке, который Иван разобрать не мог. Смеяться им, однако, пришлось недолго. Спустя короткое время к группе патлатых подъехал еще один, такой же, как они, только у него на плечах блестели какие-то диковинные полоски – по всей длине плеча они были плоские, а к концу закруглялись на манер тарелки. Этот с «тарелками» на плечах что-то проворчал тем, которые смеялись и они поспешили уехать.
Иван хотел было проследить, куда поедет этот с «тарелками» на плечах, но тут картинку у него перед глазами зарябило, замутило и, глядь – она пропала совсем. Не успел Иван оглянуться, как прямо перед ним со страшным грохотом отчаянно ржущие лошади провезли какие-то толстые чугунные трубы на колесах. Он еще подумал, что по форме эти чудовищные трубы могли бы быть похожи на те трубы поменьше, которые Иван видел у «патлатых» вояк, если бы эти на колесах не были так чудовищно толсты и массивны. Но и эту картину вдруг зарябило и унесло куда-то в неведомую даль.
Иван моргнул, протер глаза и тут же перед ним прогарцевал целый отряд людей, одетых в красные кафтаны, сшитые казалось, и цельного куса материала. На головах у них были весьма странные шапки – книзу сужающиеся, а кверху – наоборот они тсановились шире и как сумел подметить наш дурак, нсамая верхушка у энтих шапок была совсем плоская, что твой блин. В руках эти «красные» держали самые настоящие пики – на толстые древки были насаженые острые стальные наконечники, ослепительно блестевшие на полуденном солнце. Но самое интересное было не это! Люди, одетые в красные кафтаны говорили на очень знакомом Ивану языке – старославянском! Да в этом и не было ничего странного, ведь «красные» являли собой отряд кавалерии польских улан из двизии его сиятельства князя Потоцкого. Но и эту картину также неожиданно смыло.
Последнее, что привиделось Ивану, было уж совсем чудным. На невысоком холме на белой красивой лошади сидел маленький человечек, одетый в простое серое пальто и странную черную шляпу. Человечек просто сидел на лошади и смотрел прямо перед собой в длинную трубу. Иван очень удивился тому, что хотя вокруг него кругом на много миль вокруг стоял невообразимый шум и грохот, рядом с этиим человечком на белой лошади было пустынно-мертвым и так тихо, что слышно было, как жужжит неподалеку над цветком шмель. Иван, непонятно чем завороженный, не отрываясь все смотрел и смотрел на человечка в сером пальто, а человечек не отрываясь смотрел в свою трубу. Наконец, он поднял маленькую свою ручку, затянутую в белую перчатку, и махнул ею сверху вниз. И тотчас все вокруг задвигалось, заурчало, заверещало и утонуло в одно неумолчном крике, исторгающимся из десятков тысяч глоток: «Vive L`Emperor»! А дальше Иван увидел, как стройными рядами двинулись колонны людей, одетых все как один в синие кафтаны и какие-то диковинные высокие медвежьи шапки. Эти колонны все проходили и проходили мимо, а человечек все сидел на лошади и смотрел вперед. Проходящие колонны вопили во всю глотку все то же самое – «Vive L`Emperor»! Иван почему-то подумал, что эти крики относятся именно к этому невзрачному человечку на чудесном белом скакуне, хотя сам человечек, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания.


Дальше проскакал отряд каких-то нечесанных взъерошенных дикарей, впрочем, несколько похожих на его Ивана сородичей – крестьян. То были знаменитые русские казаки, одетые в зипуны, вооруженные пиками и шашками и прекрасно держащиеся на своих быстрых конях. Русские казаки уже поразили Европу в бытность войн еще «Старого Фрица» второй половины века осьмнадцатого. А теперь им предстояло поразить императора французов Наполеона Бонапартия, который сам в свою очередь уже не раз шокировал старушку Европы своими дерзкими выходками.