Художник облаков измененный

Художник облаков
(Посвящается моему лучшему другу С.С.. Извини за мрачность этого рассказа).
Я шёл по узкой и длинной, почти неосвещённой аллее – ноги заплетались, а руки тряслись, словно в  лихорадке. Шёл очень медленно, мысли, казалось, неслись впереди меня, и это ещё сильнее сводило с ума. Больно очень больно, но боль не физическая, к которой мы привыкли, а душевная. Мои мысли? Вы вправду хотите их увидеть? Я пишу их, и всё больше и больше убеждаюсь, что они похожи на бред.
 «Нет, больше не могу их видеть, нет, пусть я лучше умру в темноте, нежели вновь смотреть на солнце, небо и … облака. Ох, какая у него была тяжкая судьба. И он ушел.…  Но куда? Находится ли он сейчас среди губительных облаков, иль… да, он там! Он так мечтал об этом. А у меня ещё есть шанс всё исправить, шанс не повторять его ошибок. Однако, согласен ли я с ним?» - Тут я вдруг остановился. Эта мысль поразила: «А прав ли был художник облаков?»
Именно так начинается моё повествование, обычно, без пафоса и непонятно, однако уверяю вас, вскоре вы многое поймёте, но не всё. Никому не дано понять всё, даже мне. Но прежде чем начнёте читать, я бы хотел вас предупредить: не верьте всему, что говорят, и не верьте тому, что здесь написано. Все слова художника облаков – это бред, причём очень опасный. Тогда вы спросите: «В чём же смысл этого рассказа?» А я в ответ лишь усмехнусь и немного загадочно отвечу: «Каждый в этом рассказе найдёт свой смысл, а кто-то и вообще его не найдёт».

***
Первая встреча с Михаилом Антоновичем произошла совершенно случайно, но, как говорят, случайностей не бывает – если бы не мои родственники, я бы никогда не оказался на берегу реки Туры.
 Двадцать четвёртого мая в шесть часов вечера я как пробка выскочил из дома своей бабки. Если честно, всегда так делал, потому что наши отношения были, мягко говоря, натянутыми, и ещё этому способствовал тот факт, что баба Вера специально привязала собаку у двери, прекрасно зная, что Барбос ненавидит меня даже больше, чем  она.
 Так вот, выскочил я и как не в чём не бывало направился прочь от «страшного» дома. Да, на вид я был спокоен, со всеми здоровался и мило улыбался, однако за этой маской добродушия скрывалась всепоглощающая злоба. Я был похож на пса, не внешне, конечно, а внутренне, был унижен и зол. Странно, такого никогда не было раньше. Эта новая, не первая и не последняя, ссора с бабушкой Верой и дядей Сашей породила в душе бурю злобы и негодования. Опять-таки я плохо подготовился к экзамену! Но разве это повод для скандала? Для бабушки Веры – да. Не будь я двадцатилетним мужчиной, расплакался бы, но вместо этого лишь стиснул зубы, сжал кулаки и бросился прочь.
  Пока шёл, а куда шёл – не знаю, голову бомбардировали ужасные мысли, а душу разрывало от противоречивых чувств. О Боже, то, что происходило со мной в тот момент, трудно описать, но я всё же постараюсь.
 Знаете, я был зол. Не просто зол, как все люди, а ужасно зол. Такое чувство, будто я закипающий чайник, вот-вот подойду к кому-нибудь и ударю, но продолжал улыбаться. От этого двуличия чуть было не стошнило.  И эта злость не походила на обычную, она исходила из самого сердца, попутно отравляя разум.  Никогда прежде так не злился, и мне стало страшно. Я побежал… от людей. Почему? Да потому что я попросту стал их ненавидеть! Это ужасно, знаю, но что я мог с собою поделать?
   Эта ужасная спешка от людей и самого себя (я тоже человеком был!) привела к белокаменным стенам Храма  <…>.  Тут я остановился. В голову пришла очень неприятная мысль: «А не вселился ли в меня бес?» Я резко помотал головой, ну вот, с ума схожу. Злость и ненависть немного поубавились, вокруг никого, а значит, и злится не на кого. Вдохнул приятный вечерний воздух. Несмотря на то что был уже вечер, на улице по-прежнему светло. И тепло. Поздно я это понял.
   Постоял у Храма минут десять, любуясь, как сияют на солнце золотые купола. Уже хотел было зайти в Дом Божий, как вдруг вновь нахлынула волна злобы и ненависти. Я не мог больше здесь находиться и стал спускаться к реке. Лишь на берегу Туры снова успокоился, однако не понимал, что со мной творится. Никогда не был так зол, никогда! Почему все люди кажутся такими уродливыми созданиями?
  Пошёл вдоль реки, как вдруг увидел человека. Он стоял у самой воды и смотрел куда-то вверх, в руках держал кисть, а рядом с ним стоял мольберт. То, что это художник, было понятно сразу, однако меня взволновало другое. Этот человек не казался уродливым, как все другие люди, которых я встречал. Более того, при взгляде на него вся злость, ярость и ненависть проходили.
Я подошёл к художнику, и только сейчас смог его рассмотреть: мужчина лет шестидесяти, росту среднего, но оттого, что спина его сгорблена, он казался ещё ниже. Лицо его было хмурое и серьёзное, глаза блекло-голубые, волосы, русые, длинные и грязные, падали ему на плечи. Это был уставший от жизни человек.
  Художник продолжал рисовать, совершенно не замечая меня, или делая вид, что не замечает. Я постоял рядом с минуту и решил заговорить с ним.
 - Здравствуйте. Что вы рисуете? – глупый вопрос, ведь я прекрасно знал, что он рисует, но ничего другого придумать не смог.
  - Облака,– голос художника был хриплый и грубоватый. Молчание. - Облака, - зачем-то повторил он.
  - А почему облака? Разве не нашлось более интересной темы для картин? – спросил я, не давая молчанию завладеть ситуацией. Однако художник ответил не сразу, оторвался от мольберта и повернулся ко мне. Его руки нервно теребили кисть, глаза стали грустными. Он с минуту смотрел на меня, а после сказал:
 - Облака… они сильно повлияли на меня, на всю мою жизнь. Они - моя жизнь.
И  вновь вернулся к своей работе.
  - Как вас зовут?
  - Зови меня Михаилом Антоновичем. Гончаровым. А как тебя звать, любопытное создание? – с усмешкой спросил он. Я назвал своё имя. И снова это неловкое молчание.
  - А что для вас значат облака, молодой человек? – неожиданно спросил Михаил Гончаров, вопросительно посмотрев на меня. Я не ожидал такого вопроса, потому растерялся.
  - Э… ну... для меня облака ничего не значат. Просто облака и всё.
 Такой ответ явно не понравился художнику: он сощурил глаза и поджал губы.
  - То есть вы утверждаете, что облака – ничто?
 Михаил Гончаров очень разозлился, и я поспешил его успокоить.
  - Понимаете, я человек непосвященный, для меня любая вещь кажется совершенно обычной. Я городской человек, у меня нет времени, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
 И вновь промах.
  - Мелочи? Облака – это мелочь, по-твоему? – тут Михаил не на шутку разозлился, сжал кулаки и двинулся на меня.
  - Да подождите же вы! Я считал, что облака мелочь, а сейчас так не думаю, – эти брошенные наугад слова, возможно, спасли мне жизнь. Художник облаков остановился и презрительно посмотрел на меня.
  - Эх, люди, какие же вы жалкие создания.
Сказав это, он продолжил рисовать. Я, если честно, после этих слов ошалел. Он, Михаил Гончаров, сказал так, будто сам и не был человеком! Ненавидел людей, точно так же, как и я несколько минут назад. Мой гнев был временным, а ненависть Михаила – постоянной.
  - Я считаю, что облака это единственное чудо в мире. Они лучше людей, ведь они не умеют чувствовать, а люди марионетки, ими управляют эмоции. Облака – это искусство, которое редко замечают настоящие гении. Облака – это Красота, которая никогда не умрёт. Облака – моя жизнь, и облака – это то, что испортило мне жизнь.
  Михаил Гончаров начал складывать краски, кисть и палитру. Я подошёл ближе и только сейчас увидел, что же он нарисовал: на полотне было изображено три облачка, река и солнце. Но странно, это были не совсем обычные облака. Художник искусно изменил их контуры, и облака стали походить на трёх пузатых ангелочков среди ясного неба.
  - Это превосходно! – сказал я, и это была правда.
  - Спасибо, – сухо поблагодарил Михаил Гончаров, взял мольберт под мышку, на плечо повесил сумку и прощально окинул место своего творчества.
  - До свидания… облака, - тихо сказал и повернулся, чтобы уйти.
  - Михаил, вы придете сюда завтра? – спросил я. Ответ прозвучал глухо, но удовлетворённо:
  - Да, я буду завтра здесь.
После этого художник ушёл, оставив меня в полном одиночестве, как и всегда.

***
После ухода художника, я ещё полчаса стоял на берегу. Было грустно. Не злость и не ярость завладели моим сердцем сейчас, а грусть. Чёрная-пречёрная тоска, ужасная печаль, глубокая всепоглощающая, съедали моё сердце. Этот человек был таким странным. А может быть, сумасшедшим? Да, точно, Михаил Гончаров сумасшедший, потерявший всякую надежду на лучшее. Его взгляд был таким пустым, таким…. А с чего я взял, что он сумасшедший? Да, он странно вёл себя, необычно говорил, его слова непонятны, но это же не повод называть его сумасшедшим. Хотя.… Разве может нормальный человек, в здравом уме, доверять свою жизнь облакам? Нет. Он точно сумасшедший. Однако вместе с тем меня тянуло к нему: он был интересен, хотелось узнать его историю – в мою коллекцию такой  человек очень нужен.

***
Я ещё не дошёл до реки, но уже видел одинокую фигуру, стоящую на берегу. Как и в первый раз Михаил Гончаров стоял на том же месте и так же, закинув голову, не отрываясь, смотрел на облака. Я улыбнулся сам себе и ускорил шаг – не терпелось увидеться с Михаилом.
  Увидев меня, художник приветливо улыбнулся и снова вернулся к работе. Я молча стоял подле него и терпеливо ждал, когда он закончит картину. Спустя полчаса Михаил оторвался от мольберта, уселся прямо на землю, подавая знак, чтобы я тоже сел. Я сел. Он оценивающе посмотрел на меня и начал говорить:
 - Облака вечно движутся, и  поэтому я опять на этом месте. Они разнообразны, как и люди. Мне очень жаль людей. Они ничтожны в своём великолепии, подлы и циничны в своей честности. Они прикрываются своим незнанием, упиваясь своим знанием. Они ужасны. Самое ужасное, что создал бог, – это люди.
  Я отшатнулся от него. Что за чушь он несёт?!
  - Не бойся ты так. Тебе мои речи кажутся ужасными, но Правда всегда пугает суеверный народ.
  - У каждого своя правда. В мире много хороших людей! Да даже вы, в конце концов, человек! Люди часто делают ошибки, но это не повод их ненавидеть.
  - Значит, они слишком слабы. Они позволяют чувствам управлять ими. Знаешь, почему я рисую облака? Рисуя их, я понимаю как низко пал человек. Облака напоминают о том, что когда-то я тоже был слаб и суеверен. Облака прекрасны, нежны и недостижимы.
  - Вы говорите так, словно они живые! – изумлённо воскликнул я.
  - Я… Облака играют важную роль в моей жизни. Хочешь увидеть мои картины?
  Это ужасный человек. Он сумасшедший. Я должен держаться от него подальше.
  - Ты хочешь увидеть мои картины? – повторил он.
  - Да, конечно.


  Михаил Гончаров жил в очень маленьком запустелом доме. Деревянное строение, казалось, развалится прямо сейчас, а вокруг столько травы, будто он построен среди поля.
  В доме, помимо самого художника, жила ещё и его тётка. Они, как я заметил, не питали друг к другу каких-либо родственных чувств. Маргарита Михайловна заботилась о Михаиле, несмотря на то что ей было больше лет, чем ему, и, стало быть, сама нуждалась в заботе. Но Михаил был к ней равнодушен.

  Художник провёл меня в свою комнату, в которой картин не оказалось. Ничего, кроме кровати и тумбочки. Стены серые, все в трещинах, а на потолке одна одинокая лампочка. М-да уж, скудная обстановка, нечего сказать. Михаил, похоже, увидел моё разочарование, усмехнулся и указал на кровать. Я сел, а он вышел из комнаты и вскоре принёс две кружки чая.
  - Вот, возьми. – Он дал мне одну из кружек. – Ты, наверное, недоумеваешь по поводу того, что в комнате нет ни одной картины?
 Я кивнул, внимательно разглядывая художника и отпивая из кружки душистый, но горячий до невозможности чай.
  - Я  никогда не стал  бы хранить свои картины здесь. В городе много воров, и нас не раз грабили. - Лицо художника стало мрачным.
  - Так где же ваши картины? - нетерпеливо спросил я.
  - Они на чердаке,  - улыбнулся он.
 На чердаке? Я представил себе небольшой чердак, заваленный разным хламом, с прогнивших досок капает вода, а воздух застоявшийся и затхлый.
  - Идёмте, - Михаил Гончаров поставил свою кружку на тумбочку и приказал следовать за ним.
Мы вышли из комнаты, прошли кухню и оказались в коридоре. Там я заметил отверстие в потолке, к которому была приставлена деревянная лестница.
  - Залазь, - сказал художник, указывая на неё. Я полез. Когда оказался на чердаке, то замер, пораженный увиденным. То, что представлял себе пару минут назад, совершенно не было похоже на то, что увидел сейчас. Наверное, это место самое красивое во всём доме. Ну совершенно не вяжется с обычным представлением о чердаке. Всё помещение освещалось ярким дневным светом, льющимся в круглое окно. На потолке великолепная люстра, пол застелен мягкими коврами. В дальнем углу удобный диван. У самого окна стол из темного дерева. Атмосфера уюта и спокойствия. Но самое прекрасное, что было здесь - картины.
  Их было много, очень много. Они висели на всех четырех стенах, горой лежали на диване, небоскребами возвышались на столе. А над столом, выше окна, совершенно нелепо смотрелась одна-единственная картина, зачем-то завешанная серой тканью.
  - Ну как? - засмеялся Михаил, смотря, как я восторженно оглядываю чердак.
  - Это великолепно. Никогда не видел ничего подобного. Но...
  - Наш дом дважды обворовывали. Преступники украли десять моих картин, когда я хранил их в своей комнате. Тогда я решил хранить их на чердаке, и больше ни один человек не видел их. Вы первый. И надеюсь последний. Люди считают, что во всех их несчастьях виноваты Судьба да Жизнь! Вот так ложь! Виноваты люди. Знаешь, хороших людей много, хотя злых больше. Но хорошие люди хуже злых. Знаешь почему? Потому что они могут изменить мир, сделать его лучше, могут вывести злых людей на путь истинный, но... они этого не делают.
  - А вы какой: злой или хороший? - спросил я, догадываясь, каким будет ответ.
  - Я не отношу себя к какой-либо категории. Держу нейтралитет в этом вопросе.
  - Расскажите мне свою историю, - попросил я, зная, что прозвучит это неожиданно. Но Михаил не удивился, долго сидел и смотрел прямо мне в глаза.
  - Я не доверяю людям. Никому. Но ты другой. В этом конверте всё, что тебе нужно, - художник показал на конверт, лежащий на краю стола. - Скоро ты сможешь это прочесть.
  Я был поражен.
  - Почему вы доверяете мне? И что в конверте? Почему вы решили, что скоро? Что всё это значит?
 Художник облаков улыбнулся, чуть лукаво, и, наклонив голову набок, снова начал меня рассматривать, словно перед ним была интересная картина.
  - Всему свое время. Не торопи события. Облака говорят мне, что скоро все всё узнают.

***
Целую неделю, каждый день, я виделся с Михаилом Антоновичем, и эти встречи доставляли подлинное удовольствие. Почти каждую минуту я думал об этом необычном человеке, ставшим моим кумиром. Его мысли, его слова буквально сводили с ума. Поначалу я не верил ему, страшился его странных слов, но со временем стал его понимать. Верил ему. Меня поражали его взгляды на жизнь. Да, я ему верил, но с тем же, не понимал его. Самое главное, не понимал.
Михаил меня успокаивал, говорил, что вскоре всё пойму. Он стал моим учителем – я начал рисовать, но не облака, как он, а людей. Он сначала злился из-за этого, но однажды сказал, что учитель должен уважать мнение ученика. И мне льстило, что из всех людей, он выбрал меня.
Я часто спрашивал художника, в чём же смысл его картин, его слов, его жизни. А он отвечал, что смысл есть во всём, даже в самом, на первый взгляд, бессмысленном. Бывали случаи более удивительные. Однажды Михаил напился. Первый раз за всю жизнь, как сказала его тётка. Я спросил, зачем он это сделал, а он нагло так ответил: «Водка помогает от ран.  И не только телесных...»
 В общем, вся прежняя жизнь изменилась. Я оставил институт, продал дом в Свердловске. Медленно сходил с ума, постепенно превращаясь в Михаила Гончарова. Это напоминало употребление наркотика: я сходил с ума, но мне было хорошо, и хотелось ещё и ещё. Хотелось бесконечно слушать художника, вникать в смысл его бредовых слов. Это было ужасно.

***
Ровно через семь дней моего знакомства с Михаилом Гончаровым он умер. Умер от рака лёгких. Болезнь была запущенна, но он не старался её лечить, бездействовал, зная свой диагноз. Это был конец, конец моего счастья и моих мучений.

   Я до сих пор не определился, как вести себя с Михаилом, он умел заинтриговывать, и пугал, казался пришельцем с далекой планеты. Я боялся его, но с тем же он был мне интересен. И вот его нет. Мне его жаль, но это не жалость, что он умер, а жалость, что прожил столько лет, но так и не сделал для мира ничего хорошего. Ни для кого не сделал.
Постепенно я начал приходить в себя, но ещё оставалось незаконченное дело. На коленях лежал серый самодельный конверт, тот самый, который отдал мне художник накануне своей смерти. Я еще его не открыл – страшно. Боялся, что прочитав содержимое, снова приму этот "наркотик". Сейчас будто очнулся от страшного сна и не хочу вновь вернуться туда.
Я открыл конверт. В нём лежало два листа бумаги. Взял первый и быстро пробежался по нему глазами: завещание на мое имя. По этому завещанию одна из картин Михаила Гончарова переходила ко мне, а именно та картина, которая висела над окном, завешанная серой тканью. Это известие застало врасплох. Я давно понял, что эта картина самая главная и значительная во всей коллекции Михаила, но он отдал ее мне, почему?
  Еще минут пять сидел,  вновь и вновь читая завещание. Было страшно читать вторую бумагу. Разгадка так рядом, а я боюсь ее открыть. Трус! И все-таки развернул второй лист: письмо, написанное корявым почерком художника.
Обреченно вздохнул и приступил к чтению.
 "Прежде чем я начну своё повествование, хочу сказать самое важное: мне жаль, жаль, что так получилось. Наверное, все, что я делал - глупо, но моя гордыня не дает мне это признать. Я откровенен с тобой, Антон. Вообще, нужно быть откровенными с людьми: если ты будешь доверять им свои тайны, им станет неудобно, и они будут отвечать тебе тем же. Но я доверяю только тебе.
  Итак. Мне было лет пять, когда погиб мой отец. Обычная история, скажешь ты, но погиб он от жалкого предательства своего друга. Это стало первым этапом моей ненависти к людям. Время было тяжелое, кризис царствовал в стране. Мама и так работала как заведенная, но ее денег едва ли хватало, чтобы прокормить нас неделю.
Мне 17. Маму сбил пьяный водитель. Знаешь, я не плакал тогда, просто молча сидел и сдерживал ненависть к этому пьянице. Сдержал.
Всю свою жизнь я мечтал рисовать. Рисовал, но мне нужно было высшее образование, чтобы стать настоящим художником. Точнее, я хотел получить это образование. Отправил документы и одну из своих лучших картин. Меня не взяли. А я знаю почему: моя картина... сам посмотри, она теперь твоя, точнее, станет твоей после моей смерти. Мечта рухнула в одночасье. Из-за людей, все из-за них. Я больше не мог сдерживаться. Но и сделать ничего не мог. А когда исполнилось сорок лет, моя любимая сестра погибла на пожаре. Я просто стал рисовать. Облака.
И знаешь, что самое странное, - я поверил в свои бредовые слова по поводу облаков. Вдохнул в них жизнь, и, кажется, стал сходить с ума, хотя откуда мне знать. Ты назовешь меня слабаком, не сумевшим сдержать удары судьбы. Ты будешь прав. Казалось, я многое пережил, но вся моя трудная жизнь ничему меня не научила. Думаю, ты поймешь меня. Я узнал о раке легких, когда мне было 57 лет. Поздно, но любой человек бы боролся. Только не я. Я слабак. Смерть не страшит меня, больше всего я боюсь остаться одиноким и непонятым. Пойми меня, я знаю, ты можешь».
  Вот что я прочитал. Встал и пошел. Пошел к дому художника облаков. Я знал, что нарисовано на этой картине: художник через краски выместил свою ненависть к людям. Он ненавидел бездушных людей, но все равно хотел любить и выбрал не менее бездушные облака. Мне стало спокойно на душе – это письмо изменило все. Его ненависть понятна: он хотел, чтобы мир стал лучше. Добрее. Но мир не стал таким, и художник разочаровался.
  Я неспешно шёл к дому художника, по щекам текли слезы, а над головой медленно проплывали красивые, но бездушные облака.
 

2015г.