Вслед за соколами

В тот день меня послали к профессору Кирфелю ассистировать экзамен по социальной педагогике. Моя задача: сидеть, помалкивать, слушать вопросы, понимать ответы и ставить отметки в бланке протокола.

- Дайте определение социальной педагогике.
- Социальная педагогика это субсидийная интервенция, направленная на адресат, находящийся в пограничной области общества. Адресатами являются...
- Хорошо-хорошо! Достаточно. Где Вы проходили практику!
- В Индии у Марии Терезы.
- !!!
- Мы подбирали умирающих на улицах Калькутты.
- И потом!
- Потом мы их привозили в миссию, отмывали от грязи, давали лекарства... Тех, кто умирал хоронили...
- Да-а-а... Это тебе не немецкий дом престарелых. Теодор, в Сибири есть дома для престарелых!
- Есть, но туда стариков стараются не отправлять.
- Почему!
- Старики - это твой крест, его несут до конца и на чужие плечи не перекладывают.
- Почти как у Чингиза Айтматова. Вы читали Айтматова!

Разговаривать с ассистентом во время экзамена не входит в регламент. Я почувствовал, что профессору очень-очень плохо, что ему самому нужна помощь. Так мы с ним и познакомились. После экзамена просидели до самого вечера в его университетской каморке и говорили о Киргизии. Бернгард, так звали профессора, был помешан на творчестве Чингиза Айтматова и мечтал побывать на старости лет на родине писателя. Я пообещал устроить ему эту поездку. Обещанного три года ждут.

Прошло три года и мы  наконец-то собрались в эту дальнюю дорогу. Я заказал билеты на   трёх человек: на меня, на Берни и на его сына Флориана. За неделю до нашего отправления мой племянник Карл гонит в Бешкек      потрёпанный мерседес. Он должен за неделю доехать до Киргизии и встретить нас в аэропорту Манас. Следом за ним в день нашего    отлёта едут на разбитых фольксвагенах его друзья Паша Корчагин и Айдаркул Бешеналиев.

Паша в Германии в третий раз, Айдаркул - пятьдесят второй. Земляки завалили их всякими шмутками, матрасами, старыми электроприборами, которые не успели выкинуть на помойку, вышедшими из моды телевизорами и прочей рухлядью. Самое важное в этом хламе - запчасти и старые, но ещё годные автомобильные шины. Дорога длинная, кто знает, что их ждёт впереди. Айдаркул в этом деле собаку съел и ставит в своём микроавтобусе самые плохие телевизоры к выходу - откупаться от таможенного, милицейского и бандитского рэкета.

 Мы всем двором помогаем поплотнее рассовать поклажу и присаживаемся на дорогу. Прощаемся. Я провожаю их до автобана и еду в аэропорт. Если мужикам повезёт, то мы ещё раз встретимся в Киргизии.
 

 Раз в неделю прилетает из Бешкека во Франкфурт старый облезлый „Ту-!%$“, белый лебедь вновь ставший гадким утёнком. Чтобы лететь на нём, смелости надо иметь ещё больше, чем денег.
-Куда ты меня затащил, Теодор!!
-Главное, без паники, Бернгард! „Конкорд“ новее был да разбился.
-Я не паникую, но почему из-под крыла течёт!
-Это самолёт по тебе, по несчастному, плачет.
-Ужас!
-Да не бойся ты, через шесть часов будем в Бешкеке.
 
Вылет в семь вечера, уже восемь, а мы всё сидим в самолёте. Франкфурт нас не выпускает. Духота, вентиляция не работает, рядом с нами два поддатых идиота достают сигареты и с наслаждением курят. Остатки сил пришлось потратить на перепалку с ними. Наконец-то вылетаем. Вечерние сумерки удаляются от нас всё дальше и дальше. Впереди ночь. Берни записывает в блокнот свои первые впечатления. Перед нами сидят любители соколиной охоты из Баварии. В Киргизию летят первый раз вместе со своими соколами.

-Это от ваших птичек так дурно пахнет!
-Нет это от охотничьих собак, но они же в трюме!
-Первый раз летите!
-Да, мы в Киргизии ещё ни разу не были.

Я рассказываю баварцам про Киргизию, а Берни про Айтматова.
Через два часа полёта под нами проплыли огни Москвы, через три  стюардесса объявила подозрительно дрожащим голосом, что мы совершим вынужденную посадку в Москве, на четвёртом часу     полёта гадкий утёнок подпрыгивая зашлёпал по бетонке своими  колёсами и в конце концов сел со страшным рёвом и диким скрежетом на взлётной полосе аэропорта Домодедово. Обошлось, живые. Наземная служба кинулась к турбинам, а пассажиры к выходу. Не выпускают - нет российской визы. Снова духота, пришёл  пилот и открыл все запасные выходы. Сквозняк пошёл по вспотевшим спинам. Понемногу отошли и начали шутить.

-Вы бы хоть птичек-то выпустили. Они-то причём!
-А у них тоже визы российской нет.
-Надо полагать пилотам жить ещё не надоело. Не трусьте, долетим.
 
В Бешкеке в аэропорту уже целых полдня нас дожидается Карл.  Едем к Карлушкиной тёще в Сокулук. Те же пирамидальные тополя вдоль дорог и арыков, те же белоснежные вершины на горизонте, та же самая трасса на Ош... Что же здесь стало иным! На трассе почти нет грузовиков, дома постарели, новостройки стали руинами, у  подъёмного крана отвалилась стрела, перед ним уже седьмой год лежат панели недостроенного дома, рядом кусок бетонного арыка, который переделали в кормушку для скота - печальная картина.
 
Семья Корчагиных встречает нас очень радушно. Знакомимся, садимся за стол. Все спрашивают про Пашу.
-Паша с Айдаркулом теперь уже в Польше, не переживайте, доедут.
-Конечно, доедут, Айдаркул матёрый шоферюга!
-И вовсе он не шоферюга, он в ЦУМе завмагом работал.
-В Сокулуке!
-В каком Сокулуке, в самом Бешкеке.
-Кончайте перепалку, про гостей совсем забыли.
Пьём за встречу, за здоровье гостей, за здоровье хозяина, за здоровье хозяйки, за шоферов, за мир и дружбу, за...
-Ich kann nicht mehr!
-Ну ещё по маленькой
-Ich kann nicht mehr!
-Тётя Люба, он больше не может.
 
На следующий день мы едем на Карлушкином мерседесе в Бишкек. Аля, внучка Корчагиных, согласилась быть нашим гидом. Она недавно кончила медучилище, хотела продолжить своё образование в медицинском институте, но на учёбу денег не хватает. Сейчас она дежурит на „скорой помощи“ и учится заочно в университете на менеджера.

  Меняем деньги. Менялы сидят не только в банках, но и на каждом перекрёстке. За одну марку дают двадцать сомов. Булка хлеба стоит пять сомов, бутылка водки - сорок, обед в ресторане - сотню.
-А в Германии есть базар!
-Каждую пятницу на центральной площади.
-И что там есть!
-Там есть всё!
-А вот и неправда. Там нет хе. Вы ели когда-нибудь хе!
-Японская капуста!
-Нет, не капуста, хе - это рыба по-корейски.

Берни достаёт свой блокнот и делает пометку, всё ему здесь интересно, разноцветье базара ошеломило его. Корейские прилавки завалены удивительными приправами, узбеки продают прямо с тележек свои огромные дыни, киргизки прут на базар свои лепёшки, дунгане фунчёзу. Тут тебе и киргизский кумыс, тут тебе и русский квас, а на прилавках горы фруктов: виноград, яблоки, груши, гранаты, урюк, - всё здесь играет красками на солнце, всё чисто и свежо, без гербицидов и нитратов, на химию давно уж денег нет. Пьём кислый напиток шоро, рядом с нами на мангалах дымятся шашлыки, из мантышниц пар валит.
 
Бернгард задумал подарить своей Астрид пуховую шаль. Кирфели живут в Тюрингии в замке Бедхайм без центрального отопления.
-Всё понятно, Берни. Имеется замок, в замке есть хозяйка и ей положена шаль. Ходить по замку без шали это ни то, ни сё, это же и дураку понятно. Берни, мы найдём шаль для твоей Астрид!
  Платки висят как флаги на самом краю базара на кованном железном заборе. Старенькая татарка Джайгуль убедила нас в том, что её рукоделие в этом ряду самоё лучшее.
 
 На выходе румынская гадалка опытным глазом вылавливает из шумной толпы свою очередную жертву:
-Молодой человек, не скажете сколько время!
Через несколько минут „молодой человек“ уже морщит свой лоб над гадальными картами. В его кармане денег при этом стало в два раза меньше. Он сам того хотел и мне его ничуть не жаль. Мне жаль безработного инженера, который ножовкой пилит за прилавком тыкву, мне жаль вот эту престарелую бабку, что устало тащится домой с базара. Согнувшись под тяжестью лет она идёт со своим неразлучным костылём мимо новых и непонятных ей реклам. Сумела ли ты сегодня, сердешная, выручить себе пару сомов на пропитание!
 
 Многое здесь изменилось за последние годы. На центральной площади возле музея Ленина стоит обелиск, воздвигнутый в честь независимости Киргизии. У обелиска почётный караул. Мы подошли как раз в момент смены караула. Трое маленьких раскосых пацанят пытаются перед ограждением на глазах у любопытной публики скопировать эту сцену.

Они глядят на парадно одетых солдат, тянут вверх носочки и наотмашь отпускают вниз свои ручонки. Из милицейской будки выглянул постовой и прикрикнул на
ребятишек по-киргизски. С первого раза не помогло и постовому пришлось выйти из своей берлоги изобразить грозного дяденьку милиционера.

Пацанята бросились в рассыпную. Мирно светит солнце. Так же как как и в Кёльне перед собором или в Париже перед Эйфелевой башней балуется молодёжь на велосипедах, встречаются влюблённые, пялятся на город туристы. Особенность Бишкека - белоснежные вершины Тянь-Шаня прямо над крышами города. До тех вершин очень далеко, но они такие высокие, что их видно с любого перекрёстка. Бернгард смотрит на памятник и пытается принять ленинскую позу:

-Куда фюрер зовёт!
-Вождь уже никуда не зовёт. Он подтверждает: верной дорогой      идёте, товарищи!
-И куда же идут сегодня товарищи!
-Сегодня День Учителя, товарищи пойдут в ресторан.
-Тео, как жаль, что в Германии нет Дня Учителя!
-Будем считать, что ты приехал сюда справлять этот праздник.
 
Хозяйка ресторана, немочка Наташа Грамс, удивила нас киргизскими деликатесами. Готовит она первоклассно, тут уж нечего сказать. Есть в ресторане и свои музыканты. Парень тянет из электронного рояля знакомую мелодию и рвёт мне душу на части. Нежная песня стелется к нам прямо в зал: „...не повторяется, не повторяется такое никогда...“  Разволновался, аж дышать нечем, нервы никудышние стали, Аля приходит ко мне на выручку и вместо тоста читает стихи Киплинга „Душа велит: иди!“

-Тео, напиши мне в блокнот эти стихи на русском...
-Хватит грустить, Борисыч! Вспомни туристскую песню...
-Запевай, Аля!
-Миленький ты мой! Возьми меня с собой. В том краю далёком буду тебе сестрой
-Милая моя! Взял бы я тебя, но в том краю далёком мне сестра не нужна..
-Тео, переведи сейчас же. О чём вы пели!

Я перевожу песню. За соседним столиком дунгане пьют за наше здоровье.
-Удивительная страна, Тео. Незнакомые китайцы пьют за наше здоровье.
-А эта девочка лечит людей и знает Киплинга.
-Она же врач. Почему она хочет стать менеджером!
-Врач здесь получает в месяц столько, сколько ты за один час.
-Общество потеряет врача, она же исцелитель, она может исцелять, понимаешь!
-Понимаю.
-А мне сестра нужна! Кранкеншвестер, понимаешь!
-Русские называли их раньше сёстрами милосердия.
-Во-во, Тео! Мне нужна сестра милосердия! Какая бы была прекрасная сноха! Но Флориан, балбес, ничего не видит. Боже мой , каких прекрасных внуков она бы мне нарожала! Мне кажется, что мы мало пьём. Наташа, принеси ещё бутылочку белого хлеба, пардон по стаканчику.

  Понедельник день тяжёлый, несмотря на это собрались ехать на Иссык-Куль. Мерседес по дороге неожиданно сломался и Карл сдал его в Бешкеке своим друзьям на ремонт. Их мастерская находится на окраине города в гаражном городке. В одном гараже яма, в другом станки, в третьем кузница. Карл остаётся в гаражах, а я с Кирфелями ползу на пригорок посмотреть на столицу.
-И как он мог сломаться! Семь тысяч по русским дорогам прошёл и хоть бы хны, а тут сломался...

-Знаешь, Тео, у меня сосед был, девяносто лет прожил и ни разу не болел, а потом взял да помер.
-Ну да, ты прав. Смотри уже весь город как на ладони.
-А где панорама!
-Тут внизу за дачами.
 
 Спускаемся через дачный посёлок к ресторану „Панорама“. Кирпичный дом с участком здесь стоит дешевле немецкого деревянного ящика для хранения лопат и тяпок.
 
 От „Панорамы“ Флориан просто в восторге. Он пишет дипломную работу по архитектуре и ошеломлён полётом фантазии, которая приземлилась здесь перед городом на пригорке. Куски железобетонных плит, обрезки водопроводных труб, старые диски сцепления, уличные лампы, детали машин и много прочих отходов урбанизма пошло в дело. Где-нибудь на берегу Средиземного моря в таком оригинальном трактире отбоя бы не было от посетителей, а здесь мы совсем одни над всем городом и пьём китайский чай из киргизских пиалушек.
 
Через пару часов спускаемся к гаражам. Машина готова и мы направляем наш мерседес на Иссык-Куль. Там в Чолпон-Ате нас должна встретить семья Виноградовых. Владимир, бывший армейский полковник, обещал нам устроить рыбалку, а Валентина, бывшая...тут, пожалуй, надо отвлечься и перечислить: бывшая
учительница русской литературы, бывшая завуч школы, бывшая мастер спорта по гимнастике, бывшая выпускница МИМО, бывшая гид Интуриста, бывшая...

Во время кризиса Валентина потеряла не только свою работу, но и своё шикарное прозвище - Анна Каренина. Она не бросилась под поезд, поезда стали ходить очень редко, угоришь на солнышке пока его дождёшься, она не эмигрировала в Россию, как это сделали многие её подруги, а в очередной раз сменила профессию. Теперь она работает в торговле, сопровождает грузы из Караганды в Китай и обратно. Валентина снова хотела бы стать Анной Карениной, но скорее всего уйдёт в туристический бизнес. Володя эту идею поддерживает.
 
Мы обсуждаем у Виноградовых планы на неделю и пробуем местные вина. Бернгард остановился на вине акбара.
-Акбара, акбара... это же волчица из рассказа Айтматова!
-Подожди, сейчас прочитаем на этикетке   точно! Угадал
-Причём здесь угадал, я это знаю и помню. -Акбара...м-м-м...прекрасное вино!
 
Флориан и я уходим спать на балкон. Под утро с гор на берег спустились заморозки, гаснут последние звёзды. Чолпон-Ата переводится с киргизского как „отец звёзд“. Рассвет окрасил небо всеми цветами радуги. Гляжу с виноградовского балкона на противоположный берег Иссык-Куля как на картину Рериха.  Горизонт искрится белоснежными вершинами. Трудно поверить, что до них целая сотня километров. Был бы в Европе такой чистый воздух, можно бы было из Голландии любоваться шпилем Кёльнского собора. Я бегу к озеру искупнуться.

 На берегу минус два, в воде плюс двадцать. В жизни такого не видал. На планете нет таких грандиозных и красивых высокогорных озёр как Иссык-Куль. Представьте себе на высоте в полтора километра над уровнем моря огромное кольцо прекрасного пляжа, вокруг белоснежные вершины Тянь-Шаня, а посередине целое море воды! В тридцать три раза больше, чем в Бодензее.

  С рыбалкой нам просто повезло. Володины друзья, киргиз Айдар и молдаванин Вова, работают на лодочной станции. Берни рискнул залезть в лодку в самый ветер. На Иссык-Куле поочерёдно дуют семь ветров. Один из них грозил испортить нам всю рыбалку, лодка то совсем потеряется в волнах, то вспорхнёт на гребень. Я смотрю На эту качку в бинокль и мне уж не до форелей, лишь бы Берни выплыл, если уж лодка перевернётся. Но всё обошлось самым наилучшим образом. Благополучно причалили и тащат к рыбацкой хижине три
огромных рыбины.

-Ну профессор, ну даёт!
-Не говори, молото-о-ок!
-Потонуть! Не-е, потонуть бы мы ему не дали...
-Я боялся, что он рыгать будет.
-Не говори, молото-о-ок, такая качка, а он посиживает!
-Ставь казан, сейчас уху варить будем.
-Этот бы казан да ко мне во двор, в Бедхайм!
-Казан, положим, ты найдёшь, а ухи такой не сваришь.
-Уху-то я уж как-нибудь сварю. Компании мне такой не найти.
 
 Вся компания опустошив казан и сумку с бутылками тащится навеселе домой через опустевший курорт „Золотые пески“. Раньше здесь отдыхали шахтёры. Алеют под неоновым огнём слегка подмёрзшие розы, в окнах не горит свет, курорт словно вымер. Хотя эта профсоюзная здравница и была когда-то знаменитой на весь Союз, стоит ли теперь просить за одноместный номер больше ста долларов за ночь. Мои немцы мотают головами и плюются. У людей, действительно, нет никакого понятия о бизнесе.

  На следующий день я пообещал Кирфелям юрту. В горах выпал снег, в долинах холодно, все чабаны, кроме старика Асана, уже спустились с гор на зимовку. Закупаем продукты и едем к юрте в Семёновское ущелье. Асану семьдесят, все зубы целы, читает без очков, на коне сидит уверенно. Его дочь Дарика держит на выпасах две коровы, десять лошадей, небольшую отару овец. Муж Дарики спился и бросил семью, летом по хозяйству ей помогает десятилетний сын Асыл и семилетняя дочка Муран. Когда дети уходят в школу, деду приходится впрягаться самому. Сейчас внуки на выпасах. Школу закрыли на целую неделю из-за урожая. Весь Иссык-Куль копает картошку.

  Нам выделили для ночлега жилую юрту, стоящую на поляне. Асан с Асылом перебрались на „кухню“, во вторую юрту, стоящую прямо у ручья, а Дарика с детьми временно переселилась на свою зимнюю стоянку. Карл покидает нас. Ему надо приготовить машину к продаже. Мы прощаемся с его мерседесом как с родным коньком-горбунком.

  В горах Ала-Тоо осень. На всех вершинах лежит снег. Это белое покрывало опускается до определённой высоты, будто кто-то паяльной лампой провёл по снегу ровную черту. Ниже этой черты желтеет джайлоо, а ещё ниже пылает осенними красками смешанный лес. Днём, даже тогда, когда припекает солнышко, воздух несёт с вершин свежесть и прохладу.

 Ночные заморозки заползают в юрту, но не могут меня достать,- я сплю между двумя овчинными тулупами, а Кирфели спрятались в свои альпинистские спальники. Утрами мы умываемся в горном ручье, а днём бродим по ущелью или катаемся на лошадях. В последний день добрались даже до самых снегов. Вечерами, как это на Востоке водится, вкушаем плоды киргизского гостеприимства.

Трудно было привыкнуть к киргизской трапезе. Плов, манты, бешбармак: всё очень вкусно и на стол подаётся невообразимо много. Стол очень низкий, за ним стопка одеял, на которые нас садят как господ. Перед нами в огромной чаше дымится теплом костра бешбармак. В пиалах густая-прегустая сметана, перемешанный с маслом толкон. Толкон - это пережаренная ячменная мука. Трапеза предназначена для мужчин. Дарика с детьми не должна здесь присутствовать и будет есть то, что от нас останется. Мы очень поздно сообразили, что относиться к еде надо с понятием: объедки не должны выглядеть объедками. После нас будут есть женщины и дети.

  Ещё один казус. Перед едой надо руки помыть и помолиться. Руки помыл в горном ручье, как молиться забыл. Тысячу раз слышал от наших стариков что-то вроде „спасибо Богу за хлеб и воду...“, а дальше не помню. Бернгард гостил нынче у своего шурина в Тунисе и выучил там молитву на арабском. Опять же вопрос - сели-то мы за стол не шутки шутить, а с серьёзными намерениями. На помощь пришёл Асан. Он сказал, что пусть каждый молится по-своему и благодарит Бога как может.
 
 Веротерпимость казахов и киргизов удивительна:
-Если встанешь на коран, чтобы достать хлеб с полки - это не грех. Грех, если встанешь на хлеб ногами, чтобы дотянуться до корана.
  Неприлично мужику доить корову, мне же это дозволили и не осудили. Если гость захотел, почему бы ему этого не дозволить, тем более, что гость не мусульманин. Неприлично бешбармак есть ложкой, но нам разрешили. Кстати, с ложками у нас ничего не получилось, мы их сами отложили в сторону.

  Бешбармак похож на наши макароны по-флотски только пожиже, главная его особенность кроется в способе употребления, этот деликатес едят не ложкой, не вилкой, а руками, всеми пятью пальцами. Бешбармак в переводе означает „пять пальцев“. Асан показывает как это надо делать.

Берни работал некоторое время в Японии и научился там есть палочками, но руками у него хуже получается.
-Флори, где фотоаппарат!! Снимай скорее!
-Зачем!
-Покажешь матери как твой папа лез в гостях своей лапой прямо в суп!
-Думаешь он дома себя лучше ведёт!!
М-да, киргизы со своими с родителями так не зубатят. Пьём за встречу, за здоровье гостей, за здоровье хозяина, за здоровье хозяйки, Асан предлагает выпить за мир и дружбу:

-Ой-бай! Сейчас скажу,...э-э..., внук мой Асыл. Асыл - это ум. Имя такой. Пусть немис, русски, американса, киргиз всегда умный будит, чтобы так хорошо сидел,...как мы сейчас, и вместе хлеб ел, а кто против, пусть сдохнет, собака!

Я перевожу, у гостей от удивления поднимаются брови. Асан пробует свою речь образно уточнить. Он берёт себя двумя пальцами за горло:
-Кхык иво. Душить нада, кто мир мешаит, выпьим за мир!

Пьём за мир и дружбу, Берни предлагает выпить ещё за Чингиза Айтматова. Асан встаёт в знак почтения, мы встаём вслед за ним.
Асан рассказывает как Чингиз Айтматов был у него в гостях во время съёмок „Белого парохода“. Опьяневший Берни достаёт свой неразлучный блокнот.
 
 К концу недели Володя Виноградов приезжает за нами на джайлоо. Я дарю Асану на прощание книгу о Германии, его внуку Асылу  швейцарский перочинный ножик, внучке Муран туфли, а хозяйка Дарика получает деньги, которые она добросовестно заработала в своей экзотической кухне. Впрочем как можно оценить гостеприимство деньгами!
 
Обратно в Бешкек едем на частном такси. Шофёра зовут Кубан,  по-русски - Радость. По дороге Радость передаёт своих клиентов, то бишь нас троих, своему коллеге Надежде, Итигулову Улану. Улан по-русски надежда. Итак мы едем то с Радостью, то с Надеждой. Я это перевожу Кирфелям и они ржут как кони.
-Над чем смеётесь!
-Пусть он простит нас, с Радостью ехать радостно, а с Надеждой ехать  надёжней, у этого машина покрепче, ты это заметил, Тео!
 
 Улан работал в Иссык-Кульском районе главным зоотехником. В его ведении было пятьдесят тысяч коней, шестьдесят восемь тысяч коров и ещё больше овец. Сейчас он держит небольшую отару в двадцать голов и прирабатывает извозом. За рейс до столицы клиенты платят ему тысячу сомов. Мимо мелькают заросшие бурьяном поля, опустевшие фермы, заброшенные колхозные сады. Улан глядит на это зрелище и у него сердце кровью обливается, он готов сотрудничать с кем угодно лишь бы поднять свою родную землю, да самому вылезти из нужды:

-Кумыс на Запад продавать, дешёвую и качественную баранину...
-Сразу бы можно было разбогатеть.
-Мы, киргизы, никогда не будем богатыми.
-Почему!
-Если у моей родни свадьба, или похороны, или юбилей, значит пришло для меня время резать барана, резать коня,... помогай родне чем можешь и не надейся на то, что когда-нибудь вернут...
-Золотые люди! В такой стране надо развивать туризм.
-Ну да, наша природа замечательна...
 
В Бешкеке в центре города затор и милицейское оцепление. К Акаеву на важное совещание приехал Путин, Лукашенко, Каримов и
Назарбаев. Мы с Флори пошли через проспект на почту, Кирфель-старший остался на площади. Обратно к нему нам пройти уже было невозможно. Между нами проезжал правительственный эскорт, ещё один, ещё один... Когда оцепление сняли, мы обнаружили Бернгарда в обществе немецкого корреспондента Петера Ротхаммера. Он снимает здесь фильм о Киргизии для телеканала ИК и очень рад встрече с нами. Везёт же мне, блин, на всякие встречи!
 
К Корчагиным возвращаемся в Сокулук поздно ночью. Баня протоплена, блины на столе.
-Паша приехал!
-Айдаркул приехал два дня назад. Один.
-Вот тебе раз. Как так!
-Разъехались, говорит, где-то за Уралом.
Блины в рот не лезут. Хорошего мало, собираемся ко сну, утро вечера мудренне, и тут как в сказке появляется на пороге корчагинский сын.
-Пашка! Доехал!
-Третьи сутки не сплю. Дома всё нормально!
-Да нормально всё!
-В баню его, в баню! Ещё горячая! Потом всё расскажешь.
-Ты не засни там.
-Ну надо же, доехал, слава богу...
 
Незаметно подошла очередная пятница, та, в которую, гадкий утёнок должен был нас возвратить во Франкфурт. Аля провожала нас и обещала писать. Во время таможенного досмотра мы снова встретились с любителями соколинной охоты. За две недели они поймали всего двух перепелов.

В горах перепелов было очень много, они стаями взлетали из под ног, но баварские соколы в Киргизии разленились и решили отдохнуть. Берни откровенно хохотал над своими земляками как ребёнок, потом достал свой блокнот, уже весь исписанный впечатлениями. Для анекдота с соколами в нём оставалась всего лишь одна страничка. Так закончилась наша поездка в Киргизиюосенью 2000 года.