Масенький подгон от поэта и звездочета

                Подарок для моей возлюбленной Ксении Собчак
     Исходя из сути вещей Тита Лукреция, а также жизни вещей после смерти, о чем намекает потусторонне моя муза Эльза, не забывая о разложении вещей на составляющие свинорезом, при этом отправив на ум Райкина две ипостаси всякой вещи Айвена Сандерсона, что, по - любому, должна знать будущая императрица всех котов и кошек, но замалчивая - постепенно - про любовь к вещам дергающих хвостами птиц - сорок, благополучно аннигилировавших манихейским маркианством впавшую в ничтожество Сорочинской ярмарки ведьмы Машеньки, что настолько вытекало из висящего на суку сучастом Басаврюка, что даже мандрагора не восхотела прорасти из суглинистой почвы берега ( того ) Лимпопо, так же уронив по ходу дела без сути и смысла ленинградского инженера, судорожно ищущего нить Ариадны, таящуюся в правой бретельке лифчика снова Лизки, зловредной и поэтичной вдохновительницы скромного, как всегда, автора, с благосклонностью отнесшегося к инициативе носастой мамочки выдвинуться корпусом во фрунт пялящего глаза растопыркой Пабло нумер Уно, миллион лет назад описанного Волошиным как " пузыристый Шумурдяк из роду Готорпов, неказистый и глупый, прародитель всякого скудоумного валдайского чухонца, несущего пургу с неотвратимостью китайского бульдозера тети Тани Толстой по следам сгинувших в номенклатурных списках Навального шруцимов, ходивших опасно со штуцерами и штеккерами в вытянутых огурцом головах ", короче говоря, памятуя и ради пишу я эти строки, моя милая Ксю, вовремя вспомнившая, что размер имеет значение, а также во имя справедливости и морщась от ублюдков, прилепляющих ярлыки и недостойные человеков обзывательства ( грешен, грешен, прости ), как то : Кусумда всея Руси и всякие прочие нехорошие вещи Жоры Вицина, в чем тоже содержится намек грядущих отставок и чорных списков Потупчик, ибо ваш питерский гад из незаконных детишков Стрешнева Пиотр именовал вице - синдика ткацких кварталов Амстердама Витзена Вициным, а вица - та же розга, ударившая по пустой голове размахивающего оным пироговским инструментом Паука Загорского, только - только закончившего изучение букваря для рожденных идиотами детей Бледанс, некогда напугавших Марию Аронову до восхождения во гроб, где уже ( бля, я задолбался объяснять столь очевидные вещи ) тихо и мирно лежал Державин.
     - Благослови, святой старец Державин, - прогнусел Пушкин, двигая Аронову костылем Валтасара, сгребая ейное пожухлое и жироватое тело обочь сиреневой обивки гроба, вторым ярусом приютившего Гая Юния Брута, такоже античной нации господина, что и Лукреций Карр. - Дай рифму к  " кальмарам ".
    - Баш на баш, милок, - ответствовал Державин, почесывая зудящий по причине мандавошек пах, поминая добрым словом пророчества Волоса и тетю Юлю Латынину чуть слышно, - подскажу рифму, ежели ты поведаешь мне, старцу закозлинному и отеческому про сланцевую революцию Пиросмани Павленского, сведшего в субканализацию Криську.
    - Запросто, - сморкнулся Пушкин на буйную шевелюру Державина, с интересом постигая гравитацию, вынудившую скромную носовую очистку поэта спуститься вниз к бакенбардам, пышным и недостоверным, как цирроз или татарский хоровод. - Когда пробурят буром степи, - начал завывать Пушкин, размахивая руками, - и е...ут газом прямо в примус, тогда надев почетный лепень, я обнаружу самый цимус в ногах единственной Марии, держащей Ленина за чуб ...
    Он прервал декламацию и зашептал, кривя лицо :
    - Х...й на рифмы, за глотку и к стенке все рифмы, старец гадский. Ехали они в пломбированном вагоне, раскачивались из стороны в сторону, Ленин, три енота, бундовцы и Нарочницкая. Голая, - добавил, блестя глазом Пушкин. - Гнусная. С мандой как Парвус.
    - Это как ?! - вскричал Державин, переименовываясь на глазах, Пушкин даже удивился : эко, только был Гаврилой Романычем, служил в лесополосе маньяком, резал бабцов и детишков Яровой, сучьей чумы, снова хрюкающей о жестокости, а не о неотвратимости ужатия Сэр Дюка годков на тридцать, но фюреру - пыжа как военному преступнику Гааги, как стал соратником Макаревича, еще более подлого барда, даже гитару отрастил из жопы, сучий потрох.
    - Просто, - с презрением ответил Пушкин, закрывая гроб ногой.
    Он пер по бездорожью благословенного штата Флорида, ища грудастую Бэйли с чудесным коалой на руках, бормоча самопридуманные рифмы. Кальмары. Кальмары. Долбанные кальмары. И всякое такое.