Торики

ТАЛАНТ САМОРОДНЫЙ


 «ДОРОГОМУ БОРИСУ – ИРИНА ШАЛЯПИНА»
12 июня 2007 года в Уфе был открыт памятник Федору Ивановичу Шаляпину. На небольшом пространстве между оперным театром и академией искусств (у ее стены как раз и «остановился» молодой начинающий певец Федя Шаляпин…в мраморе) собрались артисты, студенты, преподаватели – все неравнодушные к этому событию уфимцы. В толпе был заметен статный мужчина в светлой куртке, с крупными чертами лица и седым ежиком на голове. Это был профессор Омского государственного университета Борис Яковлевич Торик.
Вот уж кто точно не был здесь случайным человеком, праздным зевакой, так это Торик. Художник и певец, в прошлом солист Башкирского государственного театра оперы и балета, Борис Яковлевич немало потрудился для увековечения имени великого артиста.
Уж не знаю, на радость или на беду у артиста Торика был бас, а это значит, он попадал под мощное магнетическое притяжение Федора Ивановича Шаляпина, был его примерным учеником и страстным почитателем.
Многие басы болеют Шаляпиным, не избежал этой участи и Борис. На театральной сцене он исполнял партии из шаляпинского репертуара и так же, как его кумир, придумывал для своих персонажей костюмы и грим.
Борис Яковлевич немало постранствовал по России, жил в Новосибирске, Питере, Перми, Орле, Омске, но едва  ли не лучшие годы прожил в Уфе.
Он заметно выделялся среди своих коллег – оперных певцов, которые существовали в своем кругу, замкнуто, келейно. 
Такого разностороннего артиста, как Борис, в Башкирском государственном театре оперы и балета не было, пожалуй, никогда.
Торик жил с размахом и вкусом.  Дружил с художниками и поэтами, был своим человеком в журналистской среде. Артисты проходили по разряду сослуживцев.
В 1965 году его избрали заместителем председателя Башкирского отделения Всероссийского театрального общества. Певец на общественной работе, слава богу, не сделался чиновником.
Однажды на него снизошло откровение: «Впервые на сцену Шаляпин вышел в Уфе, в опере С. Монюшко «Галька».  Он участвовал в благотворительном концерте, который давали в Дворянском собрании – нынешнем институте искусств. Как было бы здорово в честь этого события установить на фасаде досточтимого здания мемориальную доску».
Каждый чих в те прекрасные времена следовало согласовать с областным комитетом КПСС.  На мемориальную доску требовалось получить его благословение. И оно было получено.   Довести идею Торика «до ума» поручили инструктору обкома. Инструктор слышала, очевидно, что Шаляпин – не совсем наш: жил и умер за границей. Возможно, она даже знала, что его лишили почетного звания «Народный артист РСФСР» и талантливый Владимир Маяковский заклеймил певца в стихотворении «Господин народный артист».   
Бедная женщина оказалась в сложном положении: выполняя поручение своего шефа, она боялась проявить партийную близорукость, утратить бдительность и в своей работе придерживалась тактики проволочек, опасаясь «как бы чего не вышло».  Волынка тянулась чуть ли не три года. Торик успел познакомиться и подружиться с дочерью Шаляпина –  Ириной Федоровной. Завязалась переписка. В ее коротких письмах были радость – в Уфе сообразили установить мемориальную доску памяти отца – и горечь: время идет, а ничего не делается.
И тогда хитроумный Торик предпринял дипломатический ход. Он сообщает инструктору обкома о том, что решил обратиться за поддержкой к выдающимся деятелям литературы и искусства, весьма недвусмысленно намекая на общественный резонанс. Письма Шолохову, Тихонову, Козловскому и другим уже готовы к отправке, уточнил Борис Яковлевич.    Женщина, естественно, разнервничалась и сбивчиво просила его немного повременить.
…И вот метельным февралем 1967 года в уфимском аэропорту приземлился самолет из Москвы. Распахнулась дверь, и среди спускающихся по трапу пассажиров Торик без труда узнал Ирину Федоровну Шаляпину: она была похожа на своего отца. Ирина Федоровна прилетела на открытие мемориальной доски. 
За несколько дней она успела заворожить всех, кто с ней встречался: энергична, любознательна, превосходный рассказчик. Некоторые доморощенные краеведы сообщают, будто в зале института искусств (этот зал теперь носит имя ее отца) она блистательно, в лицах и красках, прочитала рассказ А. Куприна «Гоголь-моголь». Похоже, это миф, но он, право же, неплох.
Был в Ирине Федоровне какой-то нездешний, неуловимый шарм. Откуда он можно было только догадываться. Стареющая драматическая актриса была родом из Серебряного века.  Надо полагать, общение с его творцами, дружившими с отцом, не прошло для нее бесследно.
Отношения Шаляпиной и Торика выходили за рамки формальных. Бывая в Москве, Борис спешил на Кутузовский проспект: навестить Ирину Федоровну. На стенах ее скромной квартиры висели подлинники картин Поленова, Серова, Коровина – художников, глубоко почитаемых Ториком.
Однажды Ирина Федоровна достала из платяного шкафа яркий, пестрый халат Шаляпина-Кончака и предложила его примерить уфимскому Кончаку. Не жалующийся на здоровье Торик почувствовал тогда свое сердце: ему стало вдруг тесно в грудной клетке.
В 1960-х гг. в Уфе на студии телевидения поставили спектакль о  композиторе С. Рахманинове, жившем в эмиграции, вдали от родины. Эпизодическую роль Шаляпина в нем сыграл Борис. Фотоснимок, на котором он в роли великого певца, Торик послал Ирине Федоровне и в нетерпении стал ждать ответа.  Как вердикт экспертного совета, как приговор суда.   
«…Мне интересно было увидеть, как вы играли роль отца, – писала она. – Это труднейшая задача». И пролила бальзам: «На фото вы выглядите довольно удачно».
Дочь Шаляпина умерла в 1978 году. У Торика хранятся ее редкие письма и пожелтевшая от времени экспрессивная открытка – Шаляпин в роли лишившегося рассудка Мельника (опера А. Даргомыжского «Русалка). На углу открытки уверенной стремительной рукой написано: «Дорогому Борису Торику с благодарностью за помощь по увековечиванию памяти моего отца. С пожеланием успеха в искусстве.  Ирина Шаляпина. Май 1972 г.»

И ХУДОЖНИК… ЗАПЕЛ
А теперь назад, к истокам.
12 мая 1945 года в Новосибирске распахнул двери оперный театр. В тот день  давали «Ивана Сусанина» М. Глинки. Это было во всех отношениях уникальное, выдающееся событие. Прошло всего несколько дней, как смолкли пушки и фашистская Германия подписала акт о капитуляции, а истощенная войной голодающая страна-победительница открывала новый оперный театр. Фантастика!
Через три года, а именно 3 сентября 1948 года, в театральный коллектив пришло пополнение в лице подростка Бори Торика. Его прияли на работу учеником живописного цеха. Прошел год, и в трудовой книжке способного, схватывающего все на лету уже не мальчика, но юноши появляется новая запись: «художник-исполнитель».
Радиосеть оперного театра связывала живописный цех со сценой. Репетиции и спектакли транслировались, и Борис, корпевший над костюмами и декорацией, сам того не замечая, стал подпевать хору и солистам.
…То были замечательные годы: истосковавшиеся по мирной жизни люди поднимали страну из руин, жадно работали и учились. Борис не был исключением. Подающий надежды художник поступает…в Ленинградскую консерваторию на вокальное отделение.
На сцену Новосибирского театра оперы и балета он вышел студентом (доучивался в местной консерватории). Потом пел в Перми и Уфе.
К Уфе прикипел на долгих двадцать семь лет.
Оперный певец, занятый в основном в классическом репертуаре, он выступал с сольными концертами. 
Спеть концерт, пожалуй, сложней, чем спектакль. Там у тебя есть «подпорки»: костюм, грим, партнеры и оркестр. На сцене  концертного зала (если не считать аккомпаниатора) ты фактически один на один со слушателями, и эту дуэль надо во что бы то ни стало выиграть. Голос, жест, интонация, артистическое обаяние – весь арсенал брошен на покорение своенравного и непредсказуемого стоглавого существа по имени «публика».
Борис первым в Уфе удачно исполнил «Пять романсов» Д. Шостаковича на стихи Е. Долматовского, цикл Г. Свиридова на стихи Р. Бернса. Он выступал в авиационном институте, музыкально-педагогическом училище, филиале Академии наук. В студенческой аудитории ему случалось комментировать исполняемое произведение.
9 мая, в День Победы, Борису доводилось давать концерт в госпитале. С трудом смиряя волнение, он пел фронтовые песни инвалидам второй мировой…
6 ноября 1962 года в Башкир¬ском театре оперы и балета произошло знаменательное событие: впервые в Уфе была исполнена «Патетическая оратория» Г. Свиридова на слова В. Маяковского. По этому случаю был собран мощный хор. В него вошли: Респуб¬ликанская русская хоровая капелла (Москва), хоровая капелла профсоюзов, хоры училища искусств и музыкально-педагогического училища, хоровая капелла Дворца культуры имени Орджоникидзе, хор Башкирского театра оперы и балета.
Репетицию проводил выдающийся хормейстер Александр Юрлов.
«Выбор солистов оказался, на мой взгляд, удачным, – вспоминал позднее непосредственный участник репетиции профессор института искусств М. Фоменков. – Б. Торик обладал голосом красивого, благородного тембра, импо¬зантной – «под Маяковского» – внешно¬стью, исполнительским темпера¬ментом и даром драматического артиста. Он был, по мнению Юрлова, в одном ряду с А. Ведерниковым и Е. Нестеренко – со¬листами Большого театра».
Не трудно представить себе, что перечувствовал Борис перед выходом на сцену: надо было соответствовать великой музыке Г. Свиридова и высоким требованиям А. Юрлова.
…И вот смолкли последние звуки оратории, в зале наступила напряженная тишина. Через некоторое время она взорвалась аплодисментами. Публика неистовствовала: это был успех, безоговорочный и громкий.
…Общительный, неравнодушный человек, жадный до новых знакомств, встреч и впечатлений, Борис не пропускал ни одного сколько-нибудь заметного события в культурной жизни миллионного города.
Каждый год, чаще всего летом, в Уфе объявлялся столичный или областной драматический театр. Гастроли продолжались едва ли не месяц.  Именитые гости жили неспешной, размеренной жизнью: играли спектакли, выступали по местному телевидению, записывались на радио, знакомились с городом, его достопримечательностями и музеями.
Борис исправно посещал спектакли гастролеров, и в газетах оперативно, с завидной закономерностью появлялись его колоритные, сделанные несколькими точными штрихами рисунки. Это были портреты актеров, занятых в спектакле.
Художественный руководитель Малого театра, «адъютант его превосходительства» Ю. Соломин скажет ему позднее в поздравительной телеграмме: «Прошло более двадцати лет со времени гастролей нашего театра в Уфе, а ваши рисунки по-прежнему хранят удивительные мгновения актерского проживания в образе, переданные талантливо великолепным художником».
А еще Борис делал зарисовки старого, исчезающего города.  В них были приметы прошлых столетий и щемящая грусть от неизбежных утрат.

ИСКУССТВО НЕ КРАЕВЕДЧЕСКИЙ МУЗЕЙ
Многие годы Борис дружил с основателем Башкирского ансамбля народного танца Файзи Адгамовичем Гаскаровым. Дружба эта не была безоблачной. Они ссорились, подолгу не разговаривали друг с другом, тяжело переживая разрыв. Скупились на похвалу и комплименты: к чему эта сентиментальность? Зато теперь, когда Гаскарова нет в живых, Торик выплескивает наружу свое восхищение этим самобытным, незаурядным человеком, «бунтарем, крикуном и поперечником».
Как самую дорогую реликвию хранит он кассету с голосом Гаскарова.
Файзи Адгамович рассказывает, как познакомился с ним: 
«Первый раз я увидел его в «Фаусте», в роли Мефистофеля. Поинтересовался, кто он, этот молодой бас, и в чьих костюмах выходит на сцену. Оказалось, в придуманных им самим. Он — и художник, и певец. Это показалось мне удивительным, взволновало. Как раз в тот момент я вынашивал замысел «Северных амуров».  Мне нужны были костюмы — театральные, удобные в танце и реалистичные вместе с тем. Я предложил ему: «Слушай, Борис, давай попробуем с тобой башкирские танцы одеть!» Он сначала отнесся к этому с недоверием, но потом увлекся.
Вот эти шапки знаменитые с красным конусом. Мы долго спорили о тканях и цвете, пока он не придумал продернуть черные шнуры по красному фону. Я обрадовался. Таких шапок никогда не было, но они прижились, потому что в них есть и стиль, и реалистичность.  Костюмы, созданные Борисом Ториком, запечатлены в книгах, фильмах, документах. По ним сейчас учатся».
«Над «Северными амурами» мы работали целый год, – завершает рассказ своего старшего друга Борис Яковлевич, – искали этот силуэт, который теперь стал хрестоматийным: летящая мужская фигура, увенчанная пышными мехами, с ярким развевающимся зеляном за плечами. Известный художник Мухамед Арсланов возмущался: «Не было у башкир таких шапок с хвостами!» Но искусство — это не краеведческий музей, главное — создать национальный характер.  Ведь неспроста этот условный тип джигита так всем полюбился, что с тех пор кураисты, певцы, не говоря уж о танцорах, выходят на сцену в этих шапках и зелянах, накинутых на плечи, как чапаевская бурка, по-гаскаровски».
«Северные амуры»… Это было интересно, но Торик продолжал петь в опере.  В его репертуаре были не только классические партии: Мефистофель и Кончак, Варлаам и Мельник, но и современные – Вожак («Оптимистическая трагедия» А. Холминова), кардинал Монтанелли («Овод» А. Спадавеккиа).
У Бориса была прочная репутация умного певца. Музыкальные критики отмечали, что у него есть «художественная культура и  артистический вкус».  И вот на взлете он решительно и смело прерывает свою артистическую карьеру. Борису стукнуло тогда 50. Для баса это не возраст.   С голосом не было никаких проблем.
Что же случилось? Подтолкнули внешние обстоятельства: в оперном театре наступило безвременье, яркие исполнители оставили сцену, новые не появлялись. Но истинная причина была в другом: художник Торик, до поры до времени мирно сосуществовавший с Ториком артистом,  стал выдавливать его, одерживать над ним верх.
Артист – хоть и важная, одушевленная, но все-таки часть спектакля, исполнитель чужой воли, очень зависимый человек.
 Совсем другое дело – художник - постановщик.   Это воистину демиург. Он создает спектакль, а в нем –  целый мир, эпоха, своя философия, настроение.
Будучи певцом, Борис познал вкус этой «отравы», и потому без особых сожалений распрощался со своими сценическими героями.
Торик сделал десятки спектаклей. В театрах музыкальных, драматических, кукольных.  Он был главным художником Омского музыкального театра и Башкирского государственного театра оперы и балета. Если это и случайность, то закономерная.
Послушаем, что говорит искусствовед В. Чирков: Торику «особенно подвластен музыкальный спектакль. Он его словно «пропевает» с помощью цвета, света, каждый раз организуя сценическую площадку так, как если бы сам играл на ней. Ведь не напрасно в одном из интервью художник признался: «Я слышу музыку в линиях и вижу линию в музыке».
В 1987 году главный режиссер Омского музыкального театра К. Васильев поставил музыкальную драму Е. Птичкина «Я пришел дать вам волю» (по В. Шукшину). Сегодня этот спектакль назвали бы мировой премьерой, так как он не имел предшественников, ставился впервые.
«Это была синтетическая в своих средствах постановка, вобравшая в себя и живописный, и пластический талант художника, – рассказывает все тот же В. Чирков. – Смысловую нагрузку взял на себя установленный по центру сцены станок, превращающийся по ходу действия то в плот, то в шатер, то в храм, то в эшафот. Единство места и действия имело трехчасовое театральное развитие, где воедино слились воли режиссера, дирижера, сценографа, артистов…
Для всех постановщиков, в том числе и для Бориса Торика, это было испытанием на самостоятельность театрального мышления, с чем все участники блистательно справились».
Импрессионистские декорации Торика доставляют радость и неискушенному зрителю. Распахивается занавес, актеры не пропели еще и двух слов, а в зале – аплодисменты.
Аплодисменты художнику, исповедующему и подтверждающему своей практикой традиции великой русской живописи.
…Примечательный факт: первый спектакль уфимского Театра юного зрителя  (Национальный молодежный театр) «Идукай и Мурадым», по мотивам башкирского эпоса, шел в декорациях художника, приглашенного из Омска. Легко догадаться, что это был Б.Торик.

КОНЦЕРТ В ЧЕСТЬ УЧИТЕЛЯ
Борис Яковлевич пользуется любой возможностью, чтобы побывать в Уфе. В один из таких внезапных приездов он как бы между прочим сказал мне: «Я сейчас занимаюсь с талантливым парнем. Запомни это имя: Володя Чеберяк. Он очень старается. Думаю, из него получится хороший певец».
Через несколько лет я познакомился с Чеберяком. Понять его самого и то упорство, с каким он взбирался (словно на Фудзияму) на оперную сцену, помог мне Борис Александрович Покровский, выдающийся оперный режиссер. 
…«Будь я монархом или президентом, я запретил бы все, кроме оперы, на три дня, – сказал однажды Покровский. – Через три дня нация проснется освеженной, умной, мудрой, богатой, сытой, веселой. Я говорю это не потому, что я служитель оперы и хлопочу за оперу, а потому, что я в это верю».
В это, наверное, поверил и Владимир Чеберяк.
…Было такое время, когда будущий Герцог Мантуанский работал плотником и электромонтажником. Альфред Жермон был методистом районного отдела культуры и истопником. Берендей заведовал автоклубом, был специалистом районной администрации по делам молодежи.
Все эти годы (1986 – 2002) Чеберяк пел.  Песни советских композиторов и романсы.  Солировал в рок-группе…  и по  грампластинкам разучивал оперные арии.
Однажды двадцатичетырехлетний Владимир почувствовал усталость, ему казалось, что он прожил на свете лет 150: испробовал едва ли не все сельские профессии, спел все песни и даже прихватил романсы. Впереди тупик: тоска и водка. На глаза попалось объявление: Омский государственный народный хор набирает певцов в мужскую группу. Поехал, прослушался, стал петь в хоре и учиться на факультете культуры и искусства Омского государственного университета.
Уфа каким-то мистическим образом сыграла в артистической судьбе Владимира решающую роль. Он учился на четвертом курсе, когда «студенческое радио» сообщило: «Грим у нас будет преподавать художник-сценограф Борис Яковлевич Торик. Бывший оперный певец». И Владимир потерял покой: оперный певец – это то, что ему было надо.
На очередном занятии будущий режиссер театрализованных представлений и праздников Чеберяк показывал Торику отрывок из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина.  Внезапно он остановился и, заметно волнуясь, произнес: «А сейчас я хотел бы спеть арию Ленского…» Торик достойно выдержал неожиданный удар: «Вы поете? Хорошо, послушаем». То была минута, которая перевернула всю дальнейшую жизнь Чеберяка. Он пел, как дышал, как чувствовал.   Торик был сдержан.
С той памятной встречи Владимир старался как бы невзначай попасть ему на глаза.  Наконец Борис Яковлевич сам ему предложил: «Молодой человек, не хотите заняться вокалом?» Чеберяк только этого и ждал.
Владимир, очевидно, напоминал Борису Яковлевичу его самого, молодого, нетерпеливого, когда он так же неистово жаждал петь в опере.
Торик стал заниматься с ним. Он открыл ему многие тайны вокала, но главное, наверное, не это. Борис Яковлевич впустил его в свой мир, мир артиста и художника, который учился у выдающихся мастеров и теперь готов был щедро делиться нажитым богатством.
Стоит заметить: в то время, когда отношения между людьми все чаще строятся на денежной основе, Торик занимался с Владимиром бесплатно.
Они были нужны друг другу. Случалось, заболевший мэтр звонил Володе и приглашал к себе. Занятия были как лекарство.
Чеберяк ненасытно поглощал книги, картины, грамзаписи, собранные за многие годы Ториком.
Владимир Чеберяк стал солистом Екатеринбургского академического театра оперы и балета, где когда-то начинали свою певческую карьеру его любимый Иван Семенович Козловский и Ирина Константиновна Архипова.
Чеберяк занят, востребован, гастролирует за рубежом.   У него мало свободного времени, но для Торика он всегда находит «окно»: звонит, справляется о здоровье, рассказывает о своих сокровенных планах и сомнениях…
Чтобы понять, отчего Владимир с таким обожанием относится к Борису Яковлевичу, надо еще иметь в виду, что все педагоги по вокалу, к которым он обращался, сочувственно указывали ему на дверь: «У вас, молодой человек, нет никаких данных».   «И, стало быть, перспектив»,– договаривал за них удрученный Владимир. 
…26 мая 2007 года в Екатеринбурге состоялась премьера оперы Д. Пуччини «Тоска», в главной партии – художника Марио Каварадосси – выступил Владимир Чеберяк.
28 мая, не успев остыть от премьеры, он был уже в Омске и в зале Дома актера давал концерт в честь Торика.
Борис Яковлевич радуется его успехам. Попутно он яростно осуждает беспредел в оперной режиссуре.   (Когда, по выражению знаменитого тенора В. Галузина, «из-за режиссерской дури певец часто ощущает себя спортсменом, идущим на рекорд в тюремных кандалах»).
«Классику нельзя трогать, к ней надо относиться очень бережно, – громыхает Торик. – Никто же не переписывает картины в Лувре или Третьяковке, не пририсовывает усы Мадонне.
Есть современные оперы. Вот здесь, пожалуйста, экспериментируйте. Верди, Чайковского оставьте в покое».
Борис Яковлевич выдерживает паузу и снова воодушевляется: «А что они могут, нынешние? Ведь до них был уже Мейерхольд. Разве они талантливей Всеволода Эмильевича? Сомневаюсь. Дай бог им постичь глубины авторского замысла и донести их до зрителя. Архитрудная задача…»
Он заводится и называет имена оперных режиссеров, певцов, художников, блиставших в середине прошлого, «золотого» для оперы, века. Вспоминает, не скупясь на пышные эпитеты, своих питерских и новосибирских учителей. «Роман Иринархович Тихомиров – великий режиссер! Иван Васильевич Севастьянов – выдающийся художник! Вениамин Павлович Арканов… Титан, глыба. Какой певец! А педагог! Это мой второй отец».
…У Торика почтенный возраст. Мы знакомы с ним сто лет и давно на «ты». Иногда он звонит мне из Омска. Говорим, перебивая друг друга, чуть ли не по часу. И все потому, что Борис до сих пор не может окончательно распрощаться с Уфой: она не отпускает его от себя.


ОТЕЦ АЛЕКСАНДР, СЫН БОРИСА
Детство и юность известного православного писателя протоиерея  Александра Торика прошли в  Уфе. 

Ольга:
С огромным удовольствием прочитала «Флавиана», очень многое пересмотрела после прочтения.
Галина:
Как же я долго искала такую книгу! И как во время она ко мне попала! На все возникающие вопросы нахожу ответы.
Светлана:
«Флавиан» – книга удивительной чистоты. Читаешь, и не хочется, чтобы она заканчивалась. Проявились далеко запрятанные чувства.
Александра:
На днях прочитала книгу "Димон"- очень впечатлило!  Вот бы сняли художественный фильм по этой повести! Думаю, получилась бы замечательная картина.
Это малая часть электронных писем, адресованных православному писателю, протоиерею Александру Торику. «Торику?!» – воскликнет просвещенный уфимец. Уж не сын ли это Бориса Яковлевича Торика, известного оперного певца и театрального художника, заслуженного деятеля искусств Башкирии? Так и есть. Более того, детские и юношеские годы Шуры, как звали его друзья, прошли в Уфе. Здесь он пошел в первый класс, а после того, как закончил восьмилетку, поступил в педагогическом училище. Через несколько лет распахнулись парадные двери, и в большой, полный соблазнов мир вышел дипломированный учитель рисования Александр Борисович Торик. Впрочем, он не спешил в среднюю школу, где рисованию за редким исключением отводилась второстепенная роль. Не без протекции обаятельного и общительного отца Александр поступает в Школу-студию МХАТа, на постановочный факультет, не самый желанный и престижный. И через два с половиной года нежданно-негаданно вылетает из уважаемого вуза. Не имея никаких хвостов, задолжностей, порицаний. Во всем была виновата впервые проводимая в социалистической стране Олимпиада. Оказывается, Торик был под наблюдением конторы глубинного бурения (КГБ, комитета госбезопасности). У обходительных, вежливых ребят с Лубянки были все основания, чтобы очистить первопрестольную от неблагонадежного студента и сослать его за 105-й километр. Он жадно поглощал сочинения диссидента А. Солженицына, с жаром  пел под гитару песни крамольного А. Галича и в довершение всего повадился каждый четверг посещать  молебен в Николо-Кузнецком храме: сказалось влияние любимой мытищенской  бабушки.  Саша звал ее бабушка-мама.  «Будучи с младенчества отдан на её попечение родителями, я фактически вырос на её руках, – вспоминал позднее иерей  Александр. – Она была человеком потрясающей доброты, простоты и глубины души. Бабушка Шура крестила меня тайком от родителей в единственном открытом в то время  где-то в Мытищенском районе храме и возила причащать в Троице-Сергиеву Лавру».
С детских лет Саша подсел на сильнейший наркотик – книги. Родители собрали прекрасную библиотеку. В ней нашлось место русской и зарубежной классике, редким и дорогим альбомам по искусству. Торики (мама, Надежда Дмитриевна, в девичестве Слесарева, – балерина, папа – певец) не баловали сына своим вниманием. Утром репетиции, вечером спектакль. И бесконечные гастроли (так называемые, халтурки) в составе сборной команды артистов театра и филармонии. Испытанный друг – диван, пакетик сухофруктов и книга  уносили юного Александра в мир приключений, мудрых мыслей и  сильных страстей. Во втором классе начинающий прозаик решительно заявил о себе,  пополнив отечественную литературу своим рассказом о преданной овчарке Альма. В четвертом окрыленный успехом Александр Торик стал работать над крупным историческим полотном. Беспощадное время (увы!) не сохранило для потомков это произведение.
…Александр Борисович так и не получил высшего образования. В этом не было большой беды. Его жизнь и судьба подтвердили  известную истину: самообразование, вечный, до последних дней, труд куда важней, чем образование, узаконенное пресловутыми корочками. В наше время, когда все покупается и продается (в том числе диссертации), это особенно очевидно.
Разнообразно талантливый человек (наследство от родителей). Торик-младший не чурался никакой работы. В нем созрело созидательное начало, подкрепленное, в соответствии с идеологией социализма, активной гражданской позицией. Ленивый созерцатель, столкнувшись с препятствием, пасует, оправдывает себя. Деятельная натура старается его преодолеть.
Когда Торик решил стать художником, он стал работать дворником. Ради комнаты, которую превратил в мастерскую. Становление живописца, популярного автора дорогостоящих картин, затягивалось.
Между тем, наш герой встретил девушку, полюбил, женился и стал работать  маляром-декоратором в Большом театре. Вскоре из-за мизерной зарплаты уволился, справедливо полагая, что отныне он как мужчина отвечает  за благополучие семьи.  Устроился работать вахтёром в Главном Архитектурном Управлении города Москвы. Сутки дежурил, три дня был свободен. Приспособился рисовать миниатюры – церкви на фоне пейзажа – и продавать их в Новодевичьем монастыре иностранным туристам. Приходилось платить дань  милиции, но эти издержки стоили того. Туристы не скупились, заработки были весьма  ощутимые. Настолько ощутимые, что глава семейства, кормилец, в конце концов, скопил необходимую сумму на кооперативную квартиру, распрощался со светской службой и пошел работать в храм «уборщиком алтаря». Вполне осознанно. К такому решению его подготовил Новодевичий  монастырь. Здесь он познакомился с церковными людьми. Посещение богослужений, пребывание внутри древних монастырских стен повлияли на формирование церковного сознания.  Многие таланты и усердие Александра позволили ему  служить в церкви в разных ипостасях. Он был псаломщиком, певчим и чтецом на клиросе, затем регентом. Александр Борисович вспоминает, как он пытался поступить в Духовную  семинарию, но мудрый батюшка посоветовал ему оставить эту затею. «Ты чего пришёл место занимать? Тридцатилетний лоб с тремя детьми и неработающей женой! –  попенял он ему. – Ты же через месяц будешь проситься на рукоположение! Иди и так рукополагайся, теорию знаешь…»
И был звонок из одного подмосковного храма: Александру Торику предложили занять место диакона. Прошло два года, Торик был посвящен в сан иерея и назначен настоятелем восстанавливаемой церкви. Активная жизненная позиция подсказала ему издавать приходскую газету «Сергиевский Листок», открыть в ближайшем военно-космическом гарнизоне домовую церковь и организовать радиопередачи по гарнизонному радио и выпуск православной газеты «Вера и Отечество». Где бы ни служил иерей Александр, он считал своим долгом вести занятия в «Воскресной школе» для взрослых.
В 1996 году батюшка написал брошюрку «Воцерковление», которую можно назвать пособием для начинающих церковную жизнь. В основе этой работы лекции, прочитанные в «Воскресной школе». Книжечка стала популярной (она переиздавалась несколько раз), ее перепечатывали  в семинариях и епархиях, перевели на английский и китайский языки.
В 1997 году Торик перенёс онкологическую операцию, благополучно. Однако,  болезнь не прошла бесследно, здоровье было подорвано, и отец Александр по собственному прошению был выведен за штат.
«Желание поделиться с людьми интересными и духовно-полезными случаями, собравшимися в моей памяти с конца семидесятых годов, настолько охватило меня, что я решил попробовать изложить их в виде книжки, – рассказывал он на встрече с читателями. – Поскольку форма документальных рассказов о церковных событиях  была достаточно освоена другими авторами, я решил попробовать объединить все маленькие истории единым повествованием и облечь их в художественную форму, легче воспринимаемую нерелигиозным человеком. Мне хотелось, чтобы книжка читалась легко и интересно, чтобы она стала подручным инструментом в руках миссионера».
Сегодня протоиерей Александр Торик – автор девяти книг. Наиболее популярны повести  о духовных исканиях и житейских открытиях русского священника Флавиана, в прошлом физика и альпиниста. По некоторым сведениям общий  тираж этого цикла составляет около двух миллионов экземпляров. Много поклонников собрал «Димон». На обложке этой книжки есть ироническое уточнение: «Димон» –  сказка для детей от 14 до 114 лет.  Взрослым любого возраста читать не рекомендуется». Интересно, что минский режиссёр Виталий Любецкий поставил музыкальный моноспектакль, а преподаватели и ученики «Воскресной школы» Брянска сыграли пьесу по мотивам этой книги.
В настоящее время протоиерей  Александр Торик проживает в селе Новосергиево. Удивляет его энергия и предприимчивость. Он в дружеских отношениях с электронными средствами информации.  О нем  и его творчестве снято множество фильмов, видео, клипов.  Протоиерей Александр Торик охотно выступает на телеканалах «Спас» и «Союз». Кстати, однажды автору «Флавиана» была предоставлена возможность выступить по сербскому телевидению. Встречи православного писателя с читателями в Курске, Витебске, Липецке, Петербурге и Москве можно при желании увидеть в Интернете. Подкупает его искренность, честность, простота и открытость в общении. В 2011 году отец Александр основал и возглавил издательство «Флавиан-пресс».
В мае 2013 года в зале Церковных соборов Храма Христа Спасителя состоялась церемония присуждения Патриаршей литературной премии имени святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Протоиерей Александр Торик значился в почетном коротком список номинантов! 
…В жизни профессора Омского государственного университета Бориса Яковлевича Торика Уфа занимала особое место. Здесь прошли его лучшие годы. Богато одаренный человек, он  умудрился быть солистом оперы и театральным художником. Мы были с ним знакомы коротко. Разговоров о семейных делах, о своих детях Борис Яковлевич избегал. Однажды как-то обронил: «Сын у меня где-то в Подмосковье священником служит». Выдержал паузу и продолжил: «Что ж, это его выбор».
Александр Борисович очень похож на своего отца. По фактуре и одаренности. Кто мог предположить в олимпийском 1980-м году, что студент Школы-студии МХАТ  Саша Торик, которого турнут из почтенного вуза, станет протоиереем Александром Ториком, известным православным писателем?
 
ДИТЯ ЗАКУЛИСЬЯ – СЧАСТЛИВЫЙ ЧЕЛОВЕК
У НЕЕ ЕСТЬ ЛЮБИМАЯ РАБОТА, ВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ И КУКЛЫ

18 октября в Петербурге, в Камерном театре Владимира Малыщицкого состоялась премьера, спектакль по комедии В. Шекспира «Двенадцатая ночь».
Надо заметить, что в этом театре нет сцены, занавеса и воображаемой четвертой стены. Демонстрируя высший пилотаж, актеры играют Гоголя и Мольера, Островского и Вампилова окруженные со всех сторон петербуржцами, переживающими прошлое в настоящем.
Изобретательный, прикольный спектакль Петра Васильева заражал зрителей молодой энергией, подкупал раскованностью и мюзик-хольной универсальностью  актеров. 
Озорная и веселая, с забавными приметами нашего беспардонного века, «Двенадцатая ночь» удалась на славу. Шекспир остался бы этой версией доволен.  Воодушевленные удачей создатели спектакля под шквал аплодисментов вышли на поклон.  Была среди них Алевтина Торик, художник, имеющий непосредственное отношение к организации легкой, компанейской атмосферы спектакля.   Скупая и броская сценография, придуманные ею костюмы героев  были от Шекспира, но  в них не было нафталина.  Удобные, обношенные они запросто вписывались в сегодняшнее, карнавальное время.
Публика не спешила расходиться: раздавались крики «Браво», какой-то восторженный молодой человек протягивал Алевтине цветы. Безоговорочный успех!   Он, как всегда, кружил голову, пьянил.   То были  минуты, ради которых стоило жить.
Преданные зрители… Они стояли близко,  на расстоянии вытянутой руки.  Алевтина Торик рассеянно, отстраненно улыбнулась. Она остывала от премьерного ажиотажа и через мгновенье была уже далеко от любимого Питера – в Омске.
18 октября там собрались сослуживцы, близкие знакомые ее отца, певца и художника, профессора Омского университета Бориса Яковлевича Торика. Собрались на поминки: девятого октября завершился его земной путь. Алевтина Борисовна не смогла вылететь в Омск, но она точно знала, была уверена: папа – азартный, преданный театру человек – ее бы понял, не осудил.
Родилась она в Уфе, согласно семейному преданию, в солнечный осенний день. В этой связи один ее знакомый, любитель аллегорий, утверждает: при рождении Аля получила такой заряд солнечной  энергии, что без ущерба для себя делится ею со всеми. Кто-то, наверное, может оспорить это замечание, но то, что Алевтина Торик воспринимает жизнь как праздник, в котором случаются, конечно же, не только окрыляющие взлеты, но и обидные падения, – это факт.   
Ее раннее детство прошло в сумерках театральных кулис. Они ей достались по наследству. Алина мама – Татьяна Фомина – тоже дитя кулис. Ее бабушка была билетером, бдительно охраняющим парадный вход оперного театра от проникновения «зайцев». Мама Татьяны заняла на служебной лестнице прочное положение, ей доверили ответственный пост парикмахера-гримера.
У взрослеющей, набирающей жизненных соков Татьяны были два места притяжения: оперный и кукольный театры. Оперный ее воспитал, кукольный дал работу. Татьяна шила театральные костюмы, мастерила кукол. У неё было чрезвычайно развито природное чутьё на красоту и гармонию.
В оперном театре восторженная неискушенная девушка познакомилась с Борисом Ториком. У певца, прибывшего в Уфу из Перми, были крупные скульптурные черты лица, рокочущий бас и стать пушкинского князя Гремина.
Татьяна потеряла голову, и от этого октябрьским  солнечным днем у нее родилась девочка.  В середине прошлого столетия такое было возможно. Через полтора года Аля Торик была зачислена в штат детей закулисья кукольного театра. Так она очутилась в мире, о существовании которого большинство ребят не догадывалось. В нем повелевали волшебники – режиссеры, художники, актеры,  способные одушевить любую игрушку. Из зрительного зала, из-за кулис Аля наблюдала, как эти кудесники создают сказку и дарят ее непоседливым, любознательным ребятам. Подрастая, Аля сознавала,  как ей повезло: кто еще мог так близко, как она, прикоснуться к чуду?!
Она училась в школе, известной требовательными учителями и крепкими отличниками. Но ее маме общеобразовательной школы было  мало. Татьяна решила, что дочери не повредят занятия в художественной и музыкальной школах. Так бедный ребенок смиренно тащил три воза. Нет, случались, конечно, и стихийный протест, и непродуманный бунт, но они  подавлялись в самом зародыше. К переговорам подключался папа. Он вел душеспасительные беседы, дарил дефицитные акварельные краски и кисти. Конфликт был исчерпан.
Прошли годы,  Алевтина Борисовна Торик с благодарностью вспоминает непоколебимую настойчивость своей мамы: все пригодилось, все пошло впрок.
По окончанию школы она поступила  в училище искусств на художественное отделение.  Новая обстановка, манящая самостоятельность, специальность (в виде диплома) в кармане – все складывалось как нельзя лучше.
Через четыре года новоиспеченный художник-оформитель Алевтина Торик, уверенная в своих силах, без промедления пошла на штурм следующей твердыни, художественно-графического факультета пединститута. Вышла осечка. Было выплакано много слез. Но тут необстрелянному художнику представилась возможность поставить в кукольном театре спектакль про зайчиков,  медвежат и белочек – «Сладкий пирог» С. Елисеева.  Вместе с опытным режиссером и композитором удалось «испечь» вполне съедобный пирог. Это случилось в далеком 1993-м году.
Шекспировская «Двенадцатая ночь» стала восемьдесят девятой постановкой!
…Санкт-Петербург она полюбила сразу и на всю жизнь. Он с первых шагов отвечал ей взаимностью. Мечтала поступить в знаменитую на всю страну своими педагогами и выпускниками  Академию театрального искусства. Выдержала испытание – «сдала» рисунок и натюрморт, сделала эскиз куклы, прошла собеседование. И поступила. Художник-оформитель готовилась стать художником-постановщиком. Чувствуете разницу?
Студенты, некоторые из них успели поработать в театре, полагали, что многое знают и умеют. Мудрые, опытные педагоги Академии старались довести их до уровня пресловутой tabula rasa (чистой доски), вызывая внутренний протест и сопротивление. Позднее наступало прозрение, и выпускники Академии начинали сознавать, для чего это было нужно их наставникам. Мастера хотели, чтобы их питомцы воспринимали жизнь, искусство незамутненным, не обремененным сознанием, чтобы их чувства были непосредственны и откровенны, как у детей.
– Педагогом-мастером моим была Тамара Васильевна Миронова, – рассказывает Алевтина Торик. – Я бесконечно благодарна ей за всё, что она вложила в меня, за всё, что она раскрыла во мне. За её бесконечную веру в меня, за поддержку, за дружбу. Это, поистине, педагог от Бога,  яркий, интересный, образованнейший человек.
Ещё студенткой Аля ставила спектакли в кукольных и драматических театрах. И Петербург не обманул ее ожиданий. По окончанию Академии А. Торик проработала два года художником-постановщиком в театре марионеток им. Е.С.  Деммени. Потом была зачислена в штат Большого театра кукол. Восемь лет была главным художником петербургского театра кукол "Бродячая собачка".   
Довольно скоро обнаружилось, что ее неисчерпаемый талант выдумщика и творческая энергия принадлежат не только Петербургу. Заполучить А.Торик, хотя бы на одну постановку, хотели многие города.
Она исколесила полстраны – Архангельск, Белгород, Брест, Екатеринбург, Иркутск, Краснодар, Москва, Мурманск…
Всех не перечесть.
Афиши сообщали:
«Свой 23-й театральный сезон  Калужский театр кукол открывает премьерой спектакля «Илья Муромец и Соловей-разбойник». Режиссер из Санкт-Петербурга – Петр Васильев, художник – Алевтина Торик».
«Свой 78-й сезон Вологодский театр кукол «Теремок» откроет спектаклем «Аленький цветочек». Режиссер – Николай Боровков, художник – Алевтина Торик (Санкт-Петербург)».
В профессии она уже семнадцать лет.  Если оглянуться назад?.. Значимой, во многом определяющей была для нее встреча с режиссером и актером Русланом Кудашовым.
«Первый спектакль, который я делала с Кудашовым, -  был "Три поросенка", – вспоминает  Алевтина. –  Мы работали над ним, как над шекспировским "Гамлетом"  или «Лиром». Меня это потрясло! С тех пор я не могу работать по-другому. Небрежность в искусстве недопустима».
В кукольных театрах ставят спектакли по сказкам-долгожителям, таким, как «Красная Шапочка», «Дюймовочка», «Теремок» и…
 «Взять тот же «Колобок», – рассказывает Торик. – Вечная история.  Его столько раз ставили. У меня, к примеру, три «Колобка».  Это три разных режиссера, три разных подхода и три разных мировоззрения. «Колобок», поставленный Русланом Кудашовым, родился легко и непринужденно. Сидели в мастерской Кудашов и два его художника – Андрей Запорожский и я.    Заметили колесо. Ну, может быть, от прялки колесо.   А у прялки есть стойка, на которой крепится пух.   Получается, что  пух – это небо, облака. Оттуда тянется ниточка жизни, из которой образуется колобок. Так прялка становится основой мироздания, вязаной жизни».
Наиболее интересной была, пожалуй, работа в театре "Потудань". Организовали его бывшие студенты, сплотившиеся вокруг своего лидера Руслана Кудашова. Они были свободны от бытовых и семейных пут, открыты новым веяниям и, чтобы заявить о себе, готовы были экспериментировать, рисковать…
Это время запомнилось неформальным, дружеским общением, премьерами, которые имели бешеный успех. Ими вдруг заинтересовались журналисты. Пришли признание, известность – приглашения на «Золотую маску», премии на престижных фестивалях.   Они чувствовали себя особенными, избранными!
Все началось с гоголевского «Невского проспекта», который произвел на театральную общественность фурор. Критики в оценке этого спектакля проявили редкое в наши дни единодушие. "Изящный, выразительный, красивый и очень гоголевский спектакль" (Александр Урес, газета "Невское время").
"Но есть и такой кукольный театр, который не накладывает на себя никаких ограничений, разговаривает на равных и с классикой любой сложности, и с современным зрителем любого уровня взыскательности..." (Роман Должанский, газета "Коммерсант").
Театр «Потудань», Руслан Кудашов и его команда стали после этого спектакля знамениты.  С ним они объездили всю Европу, были в Соединенных Штатах, в Колумбии, в Англии, на Тайване. Казалось бы, ничего особенного: маленькие резные из дерева куклы, марионеточный спектакль. Но его изучают сейчас в театральной академии, он вошёл в историю театра кукол.
Премьера «Невского проспекта» состоялась в 2002-м году. Потом был  «Пир во время чумы» А.С. Пушкина.  И снова головокружительный  успех. Руслану Кудашову и художникам этого спектакля Алевтине  Торик и Андрею Запорожскому была вручена высшая театральная премия Петербурга «Золотой софит».…
Пришло время, и театр "Потудань" с театральной карты города исчез.   Тем не менее, с Р. Кудашовым А. Торик проработала двенадцать лет, вместе поставили около двух десятков спектаклей.    В основном для взрослых.
А в «Бродячей собачке» Алевтина поставила  спектакль "Гадкий утёнок", который принёс ей в 2006 году в номинации «Лучшая работа художника в театре кукол» "Золотую маску".  Анонс «Бродячей собачки»: «Главная особенность и, наверное, прелесть спектакля  в том, что за время действия не произнесено ни одного «человеческого» слова, но зрителям все понятно  и очень интересно». «Петербургский театральный журнал»: «Художник-постановщик Алевтина Торик нашла те художественные средства, которые позволили ей раскрыть естественную, природную, живую сущность сказки. Птицы могут плавать и плескаться в настоящей воде, которая вносит радостное оживление в спектакль. Жак Матиссен, режиссер из Дании, рассказал историю так, как сделал бы это Андерсен».
С этим спектаклем «Собачка» много и успешно гастролировала по европейским странам.
Наша землячка прошла испытание «медными трубами»: в Москве она выходила на сцену Большого театра, в Петербурге – на сцену Александринки и Большого драматического театра им. Г. Товстоногова, где ей вручали «Золотую маску» и «Золотые софиты». Выходила под аплодисменты заслуженных и народных художников, артистов, режиссеров, лауреатов и номинантов, критиков и журналистов. Она готовилась сказать, что-нибудь необычное, оригинальное, а выходило против ее воли заурядное, банальное «Спасибо папе! Спасибо маме!»  Потом вдруг поняла, почувствовала: сказано точно и правильно – ведь эти премии нужны и важны, прежде всего, родителям. Это их премии.  Многочисленные награды не вскружили ей голову. Она оставалась такой, какой была всегда: легкой и быстрой на подъем, открытой для новых встреч, замыслов и представлений. 
После рождения очаровательного существа, дочки  Маши, приоритеты Торик изменились! Если прежде она предпочитала ставить спектакли для взрослых, то теперь со всех сторон ее  обступили "Теремки", "Мухи-Цокотухи", "Бармалеи".  Она еще раз убедилась в притягательной, поистине гипнотической силе детской литературы и признала над собою ее власть. Торик  постоянно работает с молодым, талантливым режиссёром Петром Васильевым и с известнейшим кукольным режиссёром Николаем Боровковым. В жизни и творчестве они союзники и друзья. 
Алевтина Торик считает себя счастливым человеком: ее окружают прекрасные люди, занимается она любимым делом, это приносит ей удовольствие и вдобавок обеспеченную жизнь.
В России немного кукольных театров: 100 -115. Тон задает наша культурная столица – Петербург.
Знакомясь с творческой биографией  А. Торик, я сделал несколько запоздалых открытий. 
Большинство из нас, обывателей, считает кукольный театр театром для детей. Это большое заблуждение. В его репертуаре находятся спектакли для детей, для семейного просмотра и для взрослых. 
У  режиссера-постановщика кукольного спектакля гораздо больше возможностей, чем у режиссера драматического театра. 
Актеры – кукольники успешно выступают на сцене драматического театра, снимаются в кино.  Примеры: Зиновий Гердт, Валерий Гаркалин, бывший уфимец Игорь Капатов. Обратных примеров нет. 
 
Художники – народ мастеровитый. Алевтина очень часто делает кукол сама. «Кукла оживает иногда с первого наброска, – рассказывает она. – Здесь всё имеет значение: кто делает и кто играет. Очень тонкое дело – кукольный театр и в тоже время очень грубое: деревяшки, тряпки, поролон, проволока, верёвки...
Мне кажется, куклами должны заниматься добрые и увлечённые люди. Только тогда получится живое, трогательное, настоящее».
Я осторожно спросил Алевтину Борисовну, что еще, кроме работы, доставляет ей радость.   
« Я обожаю водить машину и путешествовать! – ответила она. – Это просто страсть! Когда есть время, мы садимся и едем  по Питеру, в Петергоф, Павловск, Царское Село.  Вокруг столько красоты! С мамой и дочкой мы объездили пол Европы своим ходом.  С некоторых пор я дорожу теми редкими минутами, когда можно посидеть дома, в самом центре Петербурга, обнять дочь и смотреть какой-нибудь добрый фильм.  И чтобы непременно пахло пирогами».
ДОСЬЕ
Алевтина Торик — лауреат национальной театральной премии «Золотая маска», дважды лауреат высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит», высшей национальной премии в области театрального искусства для детей «Арлекин», победитель в номинации «лучшая работа художника» фестивалей «Золотой Дельфин-2008», «Петрушка Великий-2010».
Окончила Уфимское училище искусств по специальности «художник-оформитель» в 1992 и Санкт-Петербургскую государственную академию театрального искусства по специальности «художник-постановщик» в 1998 – курс Т. Мироновой.