Радость- печаль моя

               
                Повесть


Пролог


В жизни порою нежданное чудо случается:
Тропки случайно пересекаются,
Сводят людей, а потом почему-то расходятся
И разлучают навеки, как водится.
Тропки давно заросли лебедою - бурьянами,
Прошлые встречи накрылись седыми туманами,
Только осталось в душе, как свечение,
Это случайное пересечение.

Сколько раз слышала изречение: каждый человек – Вселенная, но как-то не задумывалась о его смысле, и вдруг в одну из бессонных ночей чётко увидела, словно кто-то схему нарисовал, как живут люди-Вселенные, как общаются, как пересекаются их орбиты. Действительно, каждый, человек пусть не Вселенная, но уж Галактика, - точно. Живут они по своим законам, движутся по своим орбитам, заселены звёздами и планетами, кометами и астероидами, как и положено каждой Галактике.
Но порой случается так, что орбиты двух Галактик подходят так близко друг к другу, что происходит проникновение одного мира в другой, а в точках соприкосновений происходят судьбоносные встречи, и часто случается, что обе Галактики начинают вращаться вокруг одного центра. Если полностью сливаются их орбиты, образуется одна Галактика с двойной звездой в центре. Если направление движения их орбит совпадает, - всё хорошо, а если – нет, начинаются катаклизмы, борьба миров. Каждая звезда старается притянуть и удержать планеты двойной Галактики, а те, не зная, к кому примкнуть, начинают метаться, сходить с орбит, сталкиваться с другими небесными телами и порой – гибнут.
Случается, что в чью-то Галактику влетает яркая комета и вносит хаос: небесные тела реагируют на пришельца или пришелицу по-разному, - одни тянутся к ней, другие отталкиваются, орбиты их меняются, центр тяжести нарушается. Но комета не может сойти со своей эллипсовидной орбиты, и, покрасовавшись, исчезает, оставив после себя добрую или недобрую память.
А то вдруг вспыхнет в Галактике Новая или Сверхновая звезда, затмит своей яркостью и новизной другие звёзды, разорвёт привычные связи, нарушит гармонию, но так и не станет её центром. Покрасуется и потухнет на руинах разрухи, содеянной ею.
Но чаще всего орбиты Галактик пересекают друг друга дважды. Иначе, как объяснить, что встречи с некоторыми людьми случаются дважды, причём, оба раза – на разных уровнях. Иногда первой встречи как бы и не было, но при повторной встрече понимаешь, что помнишь этого человека, знаешь о его существовании, ждал этой встречи.


                Глава 1

Так случилось со мной: после тяжёлой операции я лежала на контрольном обследовании в областной больнице Иркутска. В этой скорбной обители беды и боли, надежды и благодарности я встретила Валю, женщину моего возраста, одну из шестерых сопалатниц. Мне нравилось с ней общаться, казалось, мы давно знакомы, я как будто узнавала её, хотя точно знала, что мы никогда не встречались. Но я ошибалась: оказывается, мы МОГЛИ бы, даже ДОЛЖНЫ
БЫЛИ встретиться, так как были в одно и то же время в одном и том же месте. Возможно, и встречались, потому что посёлок Мундыбаш в Горной Шории невелик. Но мы не были знакомы. Валя там жила, а я каждые летние каникулы гостила у родных.
Теперь мы говорили и не могли наговориться, вспоминая чистые воды реки Тельбес, висящий на канатах мост через него,  который раскачивался при каждом шаге, по которому нельзя было идти в ногу,- он мог разрушиться.
Вспомнили камни-валуны по берегу реки, оплетённые чабрецом – богородской травой, заросли черёмухи по логАм посёлка. Вспомнилась канатная дорога, по которой с рудника Одрабаш в вагонетках по воздуху везли руду на агломерационную фабрику. Я вспомнила горные поляны, жёлтые от цветущего зверобоя и мои любимые цветы – кандык, милые дикие цикламены, но более изящные и трогательные. Я пыталась посадить в городе луковицы кандыка, - не прижились! Даже просто привезти букетик этих красавцев не удавалось: за три часа переезда на электричке они бледнели, теряли свежесть, яркость. Вот такая преданность родной земле!
Мы вспоминали песни, которые тогда пели, качаясь на качелях. Расставаясь, обещали друг с другом не теряться, встречаться, хотя обе понимали, что встречи наши вряд ли состоятся: возраст не позволит, все наши Встречи-Невстречи исчерпаны, орбиты наших Галактик разошлись навсегда, но мы благодарны судьбе за случайное пересечение наших тропинок, за радость общения, которая вернула нас в счастливые годы детства. Какое-то время мы жили в одной Галактике. На память я подарила Вале своё стихотворение.

                По тропкам мы ходили по одним
                И воздухом одним с тобой дышали,
                Одни и те же проживали дни,
                Но друг о друге мы тогда не знали.
                Тогда деревья были до небес,
                И нас, девчонок, на ветвях качали,
                Играл волной стремительный Тельбес,
      Но друг о друге мы ещё не знали.
                Для нас цвели кандык и зверобой,
                И птицы нашим песням подпевали,
                Манила КОндома* куда-то за собой,
                Но друг о друге мы совсем не знали.
         
                И вот сегодня, на излёте лет,
                Мы встретились себе на удивленье,
                И сразу детства негасимый свет
                Нас озарил на чудное мгновенье.
                Волшебник-случай свёл меня с тобой,
                И снова дал возможность убедиться:
                Уж точно, что начертано судьбой,
                Пусть с опозданьем, но всегда случится.

Кондома – река, приток реки Томь, впадающей в Обь


               Глава 2

Ещё интересней были встречи-пересечения с Александрой, Сашенькой, светлым человечком, умной и всё понимающей женщиной.
В семидесятые годы прошлого столетия (вот как давно!) я отдыхала в Геленджике. Путь домой, в Сибирь, предстоял через Москву с пересадкой. В запасе у меня было четыре часа, и я надеялась хоть немного посмотреть столицу, где ни разу не была: к морю летела самолётом, кроме аэропорта ничего не видела.
Но непредвиденная задержка в пути «съела» запас времени, и когда поезд «подкрался» к московскому перрону, у меня осталось только двадцать минут, чтобы доехать на метро до Ярославского вокзала, откуда отходила моя «двойка».
Выйдя из метро, я растерялась: поездов было много, все они стояли «хвостами», попробуй, узнай, где твой. Помог носильщик. Бросив мой чемодан, тяжёлый от морских камешков, морской воды и гербария на тележку, он велел держаться за неё, так как в Москве в тот год, в январе случилась оттепель, и было скользко. Мы едва успели добежать до середины состава, как поезд тронулся. Благо, в Москве перрон на уровне пола в тамбуре, мой чемодан и я благополучно перекочевали в вагон.
- До своего второго, вагона-то уж доберусь, - думала я. Но не тут-то было: препятствием стал вагон-ресторан, хода через него не было до первой остановки, а до Ярославля путь неблизкий. Я безуспешно упрашивала пропустить меня, пока не сжалился надо мной сам директор ресторана. Сколько я добиралась до своего  вагона, один Бог знает. Я так устала, что, молча, плюхнулась на своё место и бессильно закрыла глаза. Немного отойдя, глянула в зеркало: пуховый  платок сбился, волосы растрепались,- пугало, да и только. Оглядела соседей по купе, троих молодых мужчин, и вдруг нервно расхохоталась. Они вопросительно на меня посмотрели, а я сказала:
- Одна мысль вертелась в голове: как моё пустое место до Иркутска поедет? Вот о чём беспокоилась, а не о том, как до дому без денег добираться буду.
- Ну, слава Богу, отошла, а то мы уж думали, что придётся врача вызывать. Откуда вы?
- С курорта.
В это время в купе как-то бочком прокралась женщина, тоже с чемоданом, такая же растрёпанная, ещё более измученная, чем я. Она бессильно опустилась на боковое сиденье. Купе молчало, потом кто-то спросил:
- А вы откуда?
- С курорта, - прошептала она.
Раздался хохот. Женщина в недоумении смотрела на всех.
- Где же вы, отдыхающие, так задержались, что чуть на поезд не опоздали?
Оказалось, что она ехала до Москвы поездом, следующим за моим, и успела заскочить в последний вагон. Потом – те же мытарства, что и у меня.
Соседи наши в Ярославле вышли, Саша перебралась на нижнюю полку рядом со мной, мы разговорились, и сразу поняли, что нашли родственные души, что во многом похожи друг на друга. Обе - многодетные мамы, обе работаем в школе, только она – в селе, на берегу Братского моря, а я – в Ангарске. Саша преподаёт русский язык и литературу, а я –географию, биологию и астрономию.
Обе любим одни и те же песни, поэтому дорога нам показалась короткой, мы не всё успели рассказать друг другу, не все песни спеть. К нам в купе приходили любители попеть.
Особенно нам полюбилась песня « Эхо», которую пела Анна Герман, она на два голоса звучала завораживающе. До сих пор я замираю, когда слышу голос Анны, хотя её давно нет на Земле. Как-то утром по радио звучали её песни, я в полусне испытала такое блаженство, что словами невозможно передать, - это какая-то магия!
Расставаясь, обещали писать, и долго переписывались, но потом как-то потерялись. Прошло много лет, даже век сменился. Я часто вспоминала своего Робинзона, как я её звала и даже стихи ей посвятила.

                О, Робинзон мой, Робинзон,
                Тебе совсем никто не нужен,
                Вдыхаешь море, пьёшь озон
                И на костре готовишь ужин.
                Любуешься морскою красотой,
                Пьянеешь от своей свободы,
                Считает несмолкаемый прибой
                Бесстрастно робинзоновские годы.
                Меня в свой край, прошу я, допусти,
                Не бойся, я покоя не нарушу,
                Я просто буду рядышком идти, -
                В тебе нашла я родственную душу.

И вдруг звонок из Иркутского дома Союза писателей о том, что на моё имя пришло письмо. Оно было от Саши. Нашелся Робинзон! Оказывается, она уезжала к детям и потеряла мой адрес. Переписка возобновилась, а потом она несколько раз приезжала ко мне в Ангарск. Снова мы говорили и не могли наговориться. Я спросила, как она нашла меня.
 -А ты знаешь, мир не без добрых людей: лежала я в областной больнице, и к нам пришли писатели на встречу. Я к ним обратилась, не знают ли они тебя. Представляешь,
– знают! Посоветовали написать письмо в писательскую организацию. Так я и нашла тебя.
Когда мы встретились с ней во второй раз, Саше было семьдесят лет, но её жизнерадостности и оптимизму можно было завидовать. В последнюю нашу встречу, она подала мне объёмистую тетрадь со стихами и сказала:
мне объемистую тетрадь со стихами и сказала:
- Наденька, я сделала выписку из дневника, прошу тебя, используй её по своему усмотрению. Я не поэт, и понимаю, что стихи мои – и не стихи вовсе, но так хочется рассказать о своей любви. А ты сможешь всё это оформить, как надо, у тебя получится. Мне так нравятся твои стихи, особенно «вздохи».
- Какие «вздохи»? – удивилась я.
- А вот те, коротенькие стихи о любви в два куплета.
- В две строфы, ты имеешь в виду? Но почему ты их так зовёшь?
- А ты сама вслушайся: они как вдох и выдох, а вместе получается – вздох. Вздохнул – и всё понятно, не надо больше слов. Как бы я хотела так «вздыхать»!
- Саша, мне просто повезло: в городе я занимаюсь в литературном объединении. В любом деле есть своя пора ученичества, и, не пройдя её, не овладеешь секретами и тайнами мастерства. Давай подумаем, что можно сделать с твоим дневником. В таком виде он, конечно, не пойдёт. А что, если ты мне всё расскажешь своими словами, а я в прозе напишу?
- Согласна, но без стихов чего-то не будет хватать. Вот если бы ты подарила этому рассказу свои «вздохи» - ведь каждый из них написан про меня.
- Они писались в разное время, по разным поводам.
 - Всё равно – про меня. - Мне часто женщины при встречах это говорят. Сашка, какая ты умница, так тонко чувствуешь поэзию! А ведь это идея: мне всегда было жаль, что стихи о любви разбросаны по сборникам, хотелось бы их объединить в одно целое, но я не знала, как это сделать. Спасибо за подсказку.
- Так ты даришь мне свои «вздохи»?
- А ты – свой сюжет?
- По рукам!


                ДАЛЕЕ ПОЙДУТ СТРАНИЧКИ ДНЕВНИКА
                АЛЕКСАНДРЫ ДМИТРИЕВНЫ
от первого лица в моём изложении,  в сопровождении моих стихов, как она хотела.

               Страница 18
                1968г.

Вагонные колёса отстукивали неумолимо: ни-ког-да, ни-ког-да! Как трудно человеческому разуму постичь суть этого слова, но сейчас оно предстало передо мной, как что-то осязаемое, больно сжимающее грудь и виски, беспощадное и как бы бравирующее своей жестокостью. Вагон плыл, плавно покачиваясь в сплошной пелене дождя. Дождь, как будто спохватившись, решил напоить иссушенные летним зноем травы, умыть живой водой берёзы. Он опоздал и пришёл уже тогда, когда травы выгорели, а берёзам скоро прощаться с летним нарядом. Он пришёл поздно и теперь сомневается: а надо ли было вообще приходить? Но берёзы, хлопая ещё
зелёными ладошками, кивая ажурными кронами, лепечут:
 - Надо!
Посмотри, как посвежел воздух, как легко дышится, какая яркая радуга подпирает своей горбатой спиной небосвод. Она вобрала в себя все краски Земли: алый цвет зари, оранжевую свежесть жарков, желтизну хлебного поля, зелень лесов, голубизну неба и Лёшкиных глаз, синь морей, сиреневый цвет вечерних сумерек
Даже в состоянии горя и отчаяния я не могла не залюбоваться этим чудом, которое родилось из обыкновенного белого света, преломившегося в каплях дождя. Меня всегда притягивала эта тайная связь понятий – свет и цвет. Друг без друга они немыслимы.
- А мы друг без друга мыслимы? А наша любовь - не такой ли поздний ливень, задержавшийся где-то в пути? Пусть поздно, но он был, и страшно представить, что вдруг бы его не было вообще.
Спасибо тебе, ливень, я, как древняя язычница, молюсь на тебя и благодарю за то, что ты помог мне, не таясь, открыто по-бабьи выреветься под твой грохот и шум на груди любимого человека, смешать твои слёзы со своими, попрощаться навсегда. А колёса по-прежнему безжалостно отстукивали: на-всег-да, на-всег-да!
Вот и мой полустанок. Всё, выхожу. Надо привыкать жить без Лёшика.

                Куда от себя сбежать,
                В какие скрыться края?
                Как без тебя дышать,
                Радость-печаль моя?
                Щекою к стеклу прислонюсь,
                Чтоб обмануть тебя:
                Видишь, как я смеюсь, -
                Плачет дождь, а не я…

 

              Страница 1
               1952г.

                Случилось непонятное:
                Исчезла без следа
                Мерцающая, яркая,
                Прекрасная звезда.
                Никто не догадается
                И ты не говори,
                Что мне звезду-красавицу
                На память подарил.
                Но где хранить подарок твой –
                Велик он и горяч,
                И в сердце не вмещается
                И жжёт его, хоть плачь.

Как нелепо иногда случается в жизни: то, мимо чего мы равнодушно проходим, не обращая внимания, вдруг всплывает где-то в сновидении, обретает образ, значение, бередит душу. Так случилось и у меня, только не во сне, а наяву: учился со мной в педучилище вихрастый мальчишка с непокорными волосами, которые всегда падали ему на лоб, поэтому он постоянно вскидывал голову, укладывая вихры на место, а потом – приглаживал непокорные пряди. Именно этим жестом он привлёк моё внимание, но не настолько, чтобы думать о нём. Невысокий, неприметный, правда, неприметным он не был: среди нескольких десятков девчат – двое парней (не жалует мужская половина человечества своим вниманием педагогический труд!), он пытливо смотрел
на мир широко открытыми голубыми глазами. Почему он решил стать учителем? Кто внушил ему эту мысль? Мать? Любимая учительница? Да ещё – учителем начальной школы. Девчонки смеялись:
- Да его и дети не будут слушаться.
Я ежедневно встречала его, равнодушно проходила мимо: о чём говорить с этим первокурсником мне, серьёзной третьекурснице? Посмеивалась про себя над его нескладностью. Если бы знать заранее, что смеюсь над самой собой, если бы тогда остановилась, глянула ему в глаза, то увидела бы в них себя. Но не остановилась. Не глянула. А Лёша меня заметил.
Он вдруг стал ходить в драмкружок, где я занималась. Потом появился в городском доме учителя, где нас, старшекурсников, учили выразительному чтению. И всегда
норовил попасться мне на глаза. Однажды я не вытерпела и спросила:
- Ты что, мальчик, следишь за мной?
- Нет, просто хочу тебя видеть чаще,- заявил он.
- Отстань, я же старше тебя. Найди себе ровню и бегай за ней.
- Подумаешь, старше! Всего-то на два года. Давай, ты будешь моей старшей сестрой?
-Вот ещё братишка выискался! Пока! На репетицию не опоздай, да текст не забудь выучить.
- Я его уже выучил. Можно, я тебя провожу?
- Иди, если хочешь, мне не жалко, - ответила я и вдруг, ойкнув, закрыла глаз ладонью.
- Что случилось? – забежав вперёд, с беспокойством спросил Лёша.
- Что-то в глаз попало, сейчас проморгаюсь и пройдёт.
- Дай, я посмотрю, - ресничка упала. Говорят, это – к счастью. Сейчас мы её уберём, - он достал платочек, свернул его уголком и убрал ресничку.
– Моргай чаще,- приказал он, и я послушно захлопала ресницами, а Лёша продолжал смотреть мне в глаза, хотя в этом уже не было необходимости.
- Спасибо. Как ты ловко её убрал.
- А меня мама в детстве научила.
-А кто у тебя мама?
- Учительница.
- Я так и думала.
- Почему?
- Не знаю.
- Саша, а у тебя в роду русалок не было? – вдруг спросил он.
- Что? Каких русалок? – не поняла я.
- Обыкновенных, что в омуте живут.
- Причём русалки?
- А у тебя глаза русалочьи, зелёные.
- И ты испугался?
- Ещё бы: затащишь в омут и защекочешь до смерти.
- Это ты, пока ресничку вытаскивал, мои глаза рассмотрел?
- Я давно их рассмотрел, русалка Саня.
- Что-то новое…
- А я теперь тебя так звать буду. Для всех ты – Саша, а для меня – Русаня.
- Ох, и выдумщик ты, Лёшик!
- Вот так и зови меня, - обрадовался он, - чем-то на лешего похоже. Я – леший, ты – русалка, чем не пара? Пусть это будет нашим первым секретом.
- Ты надеешься на продолжение?
- Очень, и уверяю, что оно будет.
- Не слишком ли ты самоуверен, мальчик?
- Не слишком ли ты сурова, Русаня?
- Поживем – увидим.
Так и началась наша дружба, которая позже переросла в любовь, затянувшуюся на всю жизнь. В училище мы друг без друга нигде не появлялись и студенты, и учителя шутили:
- Если нужен Лёша, ищи его там, где Саша, и наоборот. Но я его по-прежнему воспринимала, как друга. Мне нравилось его обожание, я всегда чувствовала его защиту, заботу, но всерьёз не принимала его ухаживания, считая их подростковой блажью.
Перед Новым,1954 годом, Леша спросил:
- Русаня, ты на бал пойдёшь?
- Конечно, это же будет мой последний студенческий бал. А почему ты спрашиваешь?
- Секрет.
А мне стало грустно оттого, что заканчивается отрезок жизни, после которого не будет рядом милых сокурсниц, любимых преподавателей, этого дорогого теперь училища, куда пришли мы четыре года назад, когда шёл всего лишь пятый послевоенный год. Не будет Лёшика с его упорным желанием понравиться своей Русане.
А он на вечере норовил подойти поближе, как я потом поняла, чтобы рассмотреть мой «почтовый» номер. Была в то время у молодёжи игра «в почту»: писались номера, прикалывались к платью. Выбирался почтальон, который разносил записки от номера к номеру. Обычно я не играла, но сегодня девчонки уговорили. И вдруг «почтальон» - бойкая первокурсница, подаёт мне письмо от номера тридцать шестого – номеру восемнадцатому. Я с любопытством развернула записку, в ней было написано:
- Сударыня, соблаговолите подарить мне вальс.
Я стала гадать, кто этот «сударь», у нас же на физкультурном отделении были ребята. Зазвучал вальс, я с любопытством оглядывалась. Но ко мне подскочил…Лёша.
- Что, не меня ждала? – видя моё удивление, не расстроился, - пошли-пошли, а то я вижу, что ты заскучала.
Я пошла, и до конца вечера мы не расставались. Он был серьёзным, как никогда, признался, что любит меня давно и по-настоящему. Я слушала его, и мне было жаль этого мальчика: ведь я-то не могла ему ответить тем же. Успокаивала одна мысль, что пройдёт это у него, - ведь впереди ещё два года учёбы, да три – армии. За это время много воды утечёт, встретит кого-то и забудет свою Русаню. Но разубеждать его было бесполезно, он твердил одно:
   -Ты поймёшь позже, что я был прав, ты не сможешь меня не полюбить.
Подруга Майя ругала меня:
- Неужели ты не видишь, парень влюбился.
- Парень? Где ты видишь парня? Мальчик-подросток, у него ещё сто раз всё переменится.
-Тогда не издевайся над ним, играешь, как кошка с мышью.
- Ещё неизвестно, кто кошка.
- Скажи ему серьёзно, что ничего к нему не испытываешь.
- А то я не говорила.
- А ты его, правда, нисколько не любишь?
- Да не знаю я, Майка, мне с ним просто, легко и надёжно, а в глаза ему заглядывать почему-то боюсь…
- Ну и не заглядывай.
- Стараюсь.
А надо было…
Закончились выпускные экзамены, прошло распределение, мы с Майей попали в один район. Лёша решил нам устроить праздник: пригласил на водную станцию, где были лодки, аттракционы. Я звала Майку, но у неё были какие-то неотложные дела, и мы поехали вдвоём.
День выдался солнечным. Я рада была выйти на природу после трудного выпускного года, и была благодарна Лёшику за этот праздник. Мы кружились в карусели, ели мороженое, пили газировку с сиропом и без него, плавали на лодке. Пруд кое-где заболачивался, и мы, приплыв в одну из заводей, увидели густые заросли водных растений: вся вода была покрыта листьями кубышки – желтой лилии, вокруг – рогоз да осока, а чуть в стороне, за камышами, – белые лилии. Красота, хоть картину пиши!
Лёша хотел сорвать белую лилию, но я отговорила, зачем губить такую красоту?
- А ты знаешь, что древние греки считали белые лилии волосами твоих любимых русалок?
- Не знал. Тогда пусть растут.
- Что, испугался? Вот возьмут и заплетут в свои сети.
- Одна русалка уже заплела, но я не пытаюсь вырваться, наоборот, хочу, чтобы она никогда не выпускала меня из своих сетей. Посмотри, как зелёные листья лилий и их коричневые стебли похожи на твои глаза: водная зелень у реки и светло-коричневые камешки вдоль берега.
- Тебе виднее, я же свои глаза не вижу.
- А сейчас я подарю тебе целую поляну цветов.
- Каких?
- Увидишь, - сказал он, направляя лодку к берегу. Я ахнула, увидев целую поляну незабудок. Словно с неба сорвался лоскут голубизны и упал на землю.
- Я дарю тебе её, тебе одной, - торжественно сказал он.
-  Спасибо, Лёшенька, за такой щедрый подарок. Можно мне один цветочек на память с моей полянки?
- Я бы тебе целый букет нарвал, но ты ведь сама заругаешься.
- Один, только один. Я его засушу, буду им любоваться и тебя вспоминать.
Он сорвал самый яркий цветок и подал мне.
Мы иногда гуляли в парке допоздна, танцевали на танцплощадке. Как-то вечером Лёшик сказал:
- Цветочную полянку я тебе подарил, а теперь выбери звезду, я и её подарю тебе на память.
- Хочу Полярную!
- А мы не нарушим Мироздание? Ведь она поддерживает земную ось. Выбери что-нибудь другое.
- Среднюю звезду с пояса Ориона.
- Русаня, - это же зимнее созвездие.
- Тогда сам выбери.
- Вон видишь, на «ручке» ковша Большой Медведицы возле крупной звезды находится маленькая. Она называется Мицар. По ней древние проверяли зрение: если человек видел её, значит зрение хорошее.
- Но она такая маленькая, - разочарованно сказала я.
- Зато никто на неё не позарится, и будет она – только наша.
- Тогда – согласна, если наша общая.
Вечером я рассказала Майке о поездке, о подарке.
- Ну, ты совсем парня околдовала. Тебе его не жалко?
- Жалко, но это же всё у него не всерьёз.
- А ты уверена, что не всерьёз?
- Надеюсь.
- Он же любит тебя, дурочка.
- Разлюбит.
- Ты уверена?
- Не совсем.
- А вдруг это у него на всю жизнь?
- Тогда найдёт меня.
- А не будет поздно?
- Не знаю.
- Ты уверена, что он тебе безразличен?
- Нет.
- Так и не заглянула ему в глаза?
- Нет.
- Почему?
- Боюсь.
- Чего?
- Что я неправа. Я ему сказала, что ждать не обещаю.
А он что обещал?
- Найти меня.
- Сказка про белого бычка.
- Поживём – увидим.
- Твоя любимая присказка. А мне кажется, что ты его любишь.
- Может быть.

Ахнул гром над головой!
Молнией трескучей
Ранен в сердце шар земной - Небывалый случай!
Но она ведь не со зла
Походя, сразила:
Опалила-обожгла,
А не полюбила…


                Страница 2
               1954 – 1955г.г.

И вот держу в руках заветный диплом, я – учительница. Сколько лет мечтала об этом! Сколько себя помню, всё кого-то учила: кукол, сестру, подружек, бабушку. В семье – никого учителей, откуда эта мечта?
По распределению мы с Майей попали в одну школу, в село Росинка, что от районного центра в пятнадцати минутах езды на электричке. Почему селу дали такое имя? Может, от обилия росы по утрам на сочных травах? А, может быть, человек, придумавший его, был философом и хотел показать, что и это маленькое сибирское село – часть России? Лежит оно в широкой долине, посередине пересекается рекой, робко спрятавшейся в своём глубоком русле. Словно боясь, что жаркое солнце иссушит её, выпив воду до дна, река петляет в зарослях тальника, укрывшись под его густой сенью. Летом она буквально воробью по колено, зато весной, приняв талую воду, гордо разливается, напоминая о том, что и она когда-то была полноводной, не пряталась, да что поделаешь – время. С каждым годом всё глубже уходит в родную землю, мелеет, но не сдаётся.
Школа Росинская – начальная, из четырёх классов два – без учителей. Я выбрала – первый: хотелось скорее увидеть плоды своего труда. И вот первое знакомство. Их всего двадцать, но мне кажется, что я никогда их не запомню. Волновалась ужасно под этими пытливыми взглядами. Деревенские ребятишки непосредственные, бесхитростные. Учитель для них – всё: ему они расскажут о семье, поделятся своими секретами. Как бы подольше сохранить эту чистоту и доверчивость? Только сейчас я поняла свою ответственность за них.
Первые уроки, перемены, и начинают проявляться индивидуальности: серьёзная сероглазая Наденька заявила:
- Александра Дмитриевна, я домой пошла! – и решительно собрав в портфель свои пожитки, направилась к двери.
- Как - домой? У нас же урок.
- Ну и что? А у меня мамка сегодня баню топит и кашу манную варит, велела пораньше придти.
Большого труда стоило убедить её остаться, и она села за парту, но я сомневалась, что она слушала урок, - перед её глазами стыла любимая манная каша.
На перемене больше всех бегал юркий Гена, спокойно сидеть для него – мука, и, глядя на его задорные веснушки, усыпавшие вздёрнутый носик, так и ждёшь: а что он выкинет в следующую минуту?
Надо обратить внимание на Ваню М. Гордый, самоуверенный, самый рослый и самый сильный, что он и старается доказать, - девочки жалуются на него. Тревожный сигнал – сила и трусость рядом: обижает тех, кто слабее, а тех, кто может сдачу дать, обходит стороной.
Пришли новогодние каникулы, а с ними – праздник с ёлками, хороводами, подарками. Я с четвероклассниками приготовила сказку «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», - свои первоклашки маленькие, а, занимаясь подготовкой новогоднего представления, я ещё выполняла порученные мне обязанности пионервожатой. Поражаюсь, как маленькие артисты тонко чувствуют образы. С помощью ребят точно были подобраны действующие лица в сказке: Баба Яга – Зойка, забияка и драчунья, Алёнушка – тихая скромная Тоня, Иванушка – непослушник Коля, всегда раскаивающийся в своих грехах.
 Днём скучать некогда, а вечерами было грустно. Вспоминался последний студенческий бал, прогулки с друзьями по ночному новогоднему городу, тихий крупный снег, как бы лениво падающий с неба. А ведь этого никогда больше не будет.
Будет что-то другое, возможно, лучшее, но этот невесомый снег, снежинки-хлопья, как бабочки, кружащиеся в свете фонарей, ощущение радости в душе оттого, что рядом – подруги и… верный Лёшик, - не повторится. Как мне не хватает моего друга с его любовью-обожанием! Вспоминалась «моя» поляна незабудок, лилии в пруду, и от этих воспоминаний становилось так тепло на душе.
Молодёжи в селе мало. В клубе, кроме кино, ничего не проводится. Выручали книги. В селе была неплохая библиотека. С библиотекарем Любой мы снимали комнату у доброй тётки Дарьи, вернее, снимал и оплачивал Сельский Совет. Приходила к нам иногда молодёжь, читали, спорили, просто беседовали. Но приходили больше парни, девчата сторонились, скорее всего, опасались за своих женихов. И зря опасались: парней, на кого можно было обратить внимание, не было.
А ночью выпал снег забвенья:
Луга забыли про цветы,
Забыли реки про теченье,
Тропинка – про твои следы.
Звезда звезде светить забыла,
Впотьмах летит судьба к судьбе,
Любовь забыла, как любила…
А я всё помню о тебе.


                Страница 3
                1956г.

                Пришёл, не спросясь,
                Уже не ждала,
                Июньской порой
                Калина цвела.
                Ушёл, - не вернёшь,
                Кричи - не кричи,
                Калиновый цвет –
                Что звёзды в ночи.

По селу прошёл слух, что в отпуск едет Андрей, я не обратила на новость никакого внимания, пошутили между собой с Майкой:
- Вот и женихи начинают съезжаться, - сказала я.
- И зачем я Антону слово дала? – ответила она.
- Так отмени, пока не поздно.
- Поздно, уже и свадьбу назначили.
- И ты молчишь? Подруга, называется!
- Сегодня хотела сказать. А ты возьми на заметку: не каждый день отпускники приезжают.
В тот же вечер к нам постучали. Я была дома одна, и не хотелось ни с кем встречаться. Но в дверь настойчиво постучали ещё раз, посильнее. На стук в сени вышла тётка Дарья.
- Кто там? – спросила она.
- Это я, Андрей, пришёл в гости, а меня не пускают, солдатам Советской Армии не доверяют: как жить после этого?
Хозяйка засмеялась и крикнула мне через перегородку:
- Откройте, девки, это наш парнишка, он хороший, не обидит.
Я открыла, но всем своим видом показывала, что не рада гостю.
- Вы всегда так гостей встречаете? – спросил парень и нарвался на ответную колкость:
- А вы всегда так вламываетесь в гости?
- Что вы читаете? – спросил он, увидев в руках раскрытую книгу.
- Книгу.
- Какую, если не секрет?
- Ту, которую вы помешали мне читать.
Так во взаимных пререканиях прошёл вечер. Парень был вежливый, симпатичный. Хозяйка его на все лады нахваливала, а я думала: придёт или нет завтра вечером?
Андрей пришёл. С ним было интересно говорить, почему-то не хотелось больше ссориться. Когда он ушёл, Майка сказала:
- Не пойму, что ты выпендриваешься: парень, как парень, какого тебе принца надо? Ты что думаешь, он пожалует в твоё Росинское королевство? Да пока он доедет из своего тридесятого царства, - ты старухой будешь.
- А Лёшик?
- Где он, твой Лёшик? Небось, забыл давно. Что же не ищет тебя, как обещал?
- Не забыл. У него же нынче госэкзамены.
- Ну, и что? А потом  в Армию на три года уйдёт, и ждать ты его будешь до старости. Дать о себе знать мог бы.
- Куда? На деревню дедушке…
- Ты же не обещала его ждать.
- Не обещала, но…
-Что «но»?
-Если бы он объявился, я бы подумала.

Когда настройка на одну волну,
То не страшны помехи всей Вселенной.
Я шлю сигналы сердцу твоему,
Как в телескоп с направленной антенной.
Могу тебя заставить тосковать,
Могу согреть теплом воспоминаний,
И мысли я могу твои читать
Со сказочно далёких расстояний.

- Господи, Сашка, я тебя не пойму: то уверяешь, что он тебе безразличен, то – обратное. Определись, наконец.
- Мая, я сама себя не понимаю, но не вешаться же на шею первому встречному?
- Кто тебя заставляет вешаться? Поговори, ему же ещё полтора года служить, а за это время узнать о человеке можно многое. Может, и твой ненаглядный Лёшик объявится.
-О, мудрая моя подруга, благодарю за совет. Так и быть, поговорю.
Отпуск у Андрея кончился, при прощании обещали писать друг другу. Бывало, ссорились в письмах, долго не писали, но всегда не выдерживал Андрей. Я первой никогда не писала, пусть не думает, что без него жить не могу. Были и серьёзные причины ссор: уж очень много прежних знакомств Андрея открывались передо мной. То сама девушка просила не отбивать жениха, то чья-то мать сокрушалась:
- Что за парни пошли? Дружат с одной, а письма шлют другой.
Успокаивала себя: всё это было до нашего знакомства.
Я не обольщалась насчёт своей внешности: фигура – так себе, лицом в красавицы не вышла. Единственное, что мне в себе нравилось, - это глаза.

Андрей же был красивым, я даже стеснялась такого неравенства, порой мне казалось, что и обратил он на меня внимание только потому, что я – учительница.
Но все сомнения рассеялись, когда, вернувшись из армии, он сделал мне предложение, и я согласилась, мысленно оправдываясь перед Лёшей, что не обещала его ждать.
Майка раньше меня вышла замуж. Так появились в Росинке две «местные» учительницы.


Страница 4
1957-1961г.г.

А школа росла, построили новое здание, теперь она стала семилетней. Появились новые учителя, стало интереснее работать в большом коллективе. В клубе с помощью учителей и молодёжи начала работать самодеятельность: готовились вечера отдыха, концерты для сельчан. Милые сельские учителя пятидесятых – шестидесятых годов, благодаря вашему энтузиазму и бескорыстью в селе не умерла культура. Как могли, вы помогали людям сохранить самобытность сельской жизни, песни, обычаи, обряды. Вы, хотя вас этому не учили, руководили самодеятельностью: и пели, и плясали, и спектакли ставили. Приехала молодая чета учителей, он физик, она – литератор. Как были интересны уроки Ирины! Я напросилась к ней на занятия кружка «Занимательная грамматика» и всё занятие просидела с открытым ртом.
Тема урока была знакомая – «Крылатые слова», но как интересно было вместе с ней открывать смысл выражений,
которые мы часто говорим, но не задумываемся над их смыслом.
- Лебединая песня, - говорит Ирина, - это последний взлёт творческого вдохновения, последний подвиг, последнее стихотворение поэта, песня певца. Народ верит, что лебедь поёт один раз в жизни перед смертью. Но это – не только поверье, натуралисты тоже говорят о пении лебедя. А. Брем в книге «Жизнь животных» пишет: « Всё, что говорится о пении умирающего лебедя, вовсе не выдумка, так как последние вздохи смертельно раненого лебедя вырываются у него в виде песни».
Она много ещё рассказывала о крылатых словах, а потом ученики выступали со своими приготовленными заданиями.
- На седьмом небе, - это выражение означает рай: древние греки считали, что небо состоит из семи слоёв, седьмое небо самое высокое, там – Бог, ангелы.
- Хам – это грубый, наглый человек, это образ библейской мифологии. Он непочтительно относился к отцу, надсмеялся над ним, за что был проклят. От этого слова происходят слова: хамить, хамство и т. д.
- В час по чайной ложке – значит, действовать очень медленно, с большими перерывами.
- Чур! Чур, меня! Чур, пополам! – играя, мы часто произносим эти слова. Откуда они в русском языке? Оказывается у белорусов и сейчас считается, что у каждого хозяина есть свой Чур, - бог, оберегающий границы
владений. Чур, меня – это заклинание против нечистой силы. Сейчас слово «чур» означает уговор, это - междометие, а не существительное.
Передо мной встал образ МЕДВЕДЯ, любящего мёд и ведающий о том, где его можно найти. Подушка потому подушка, что её кладут ПОД УШКО, а ворона – ВОР ОНА.
Ещё одному вору грозит его имя: воробей – ВОРА БЕЙ.
После её уроков мне захотелось быть учителем русского языка, что я вскоре и осуществила. Мысль об институте жила во мне всегда, но как-то всё не получалось: родилась Марина, потом - Анатолий, а через два года – Алёнка. Я растерялась, но потом, подумав, решилась. Андрей меня поддержал.
   
                Страница 5
                1961г.

С глаз долой, из сердца вон,
Думала – сумею.
Прогнала, уехал он,
А теперь жалею.
Мне подруга говорит:
- С ними так и надо!
Всё пройдёт, переболит –
Экая досада!
Я в ответ киваю ей –
Рассудила мудро…
Только ночи всё длинней,
Да туманней утра.

А жизнь шла своим чередом. Снежные зимы сменялись бурным взрывом живых сил природы. В мае окрестные поляны окрашивались то в лиловый, то – в жёлтый, то – в оранжевый цвета – это цвели подснежники (сон-трава), горицвет (стародубка), огоньки (жарки). Мне всегда казалось, что весной кто-то неосторожный опрокидывал на луг пузырьки с чернилами, сперва – с синими, потом – с красными, и поляна становилась похожей на тетрадь двоечника, Я всегда улыбалась этому сравнению и справедливо отмечала, что даже у самого последнего двоечника красноты в тетради меньше.
Потом луг звенел синими колокольчиками, а в низинах, где влаги побольше, голубели любимые незабудки. Глядя на них, я вспоминала «свою» незабудковую поляну, и Лёшика, подарившего мне её. Становилось сладко и грустно одновременно. Где же ты, мой верный рыцарь? Вспоминаешь ли?
Но долго грустить было некогда, началась трудная жизнь студентки-заочницы с бессонными ночами, с зачётами и контрольными.
Жизнь на селе становилась труднее и труднее. У меня создавалось впечатление, что кто-то специально ставит эксперименты над сельчанами и наблюдает: выживут или нет? Начали укрупнять колхозы, потом они чем-то не угодили, их заменили совхозами, забыв о том, что, если бы не колхозы, страшную войну мы бы не выиграли. Решили задушить деревню налогами. Ввели ограничения на площадь приусадебных участков, норму на количество домашнего скота и т. д. Через какое-то время указы и постановления отменялись, но вырубленные сады не вернуть, забитый скот не воскресить, а отрезанные «лишние» сотки зарастали бурьяном. Сельские учителя все эти передряги переживали вместе с селянами, - ведь и они вынуждены были иметь, хоть, малое своё хозяйство, семью надо было кормить. Молодые учителя долго в селе не задерживались. Чаще всего менялись директора, однако, новых лиц не появлялось, а по району кочевали одни и те же номенклатуры: из одной школы за какую-то провинность директора переводили в другую - директором же! Некоторые сделали не по одному кругу. Кто-то был плохим руководителем, кто-то любил выпить, кого-то не принимал коллектив.
Но школьная жизнь не стояла на месте. Я ещё работала в начальных классах, но сама понимала, как учёба в институте помогает интереснее проводить уроки. Я шла на работу, как на праздник. Коллектив стабилизировался, директор деловой.
В этом году я вела третий класс, это были уже не малыши, - любознательные почемучки, и мне нравилось бросать им вопросы и ловить ответы. Как-то на уроке, где
мы говорили о Луне, одиннадцатилетний мудрец спросил меня:
- Александра Дмитриевна, а когда на Луне найдут уголь, его на Землю будут кидать лопатами? И тут началась дискуссия, шумная, но деловая: каких только способов транспортировки угля не предлагали, даже - волшебных! Мне самой нравились такие уроки, будящие мысль, развивающие творчество.
Другая философиня, придя домой, вдруг заявила, что кушать не будет: Александра Дмитриевна сказала, что скоро солнце остынет, и мы все умрём. Узнав об этом от мамы «голодающей», я ещё раз убедилась, как же надо быть осторожной в словах, общаясь с этими впечатлительными человечками. Ведь я говорила, что такое может случиться через МИЛЛИАРДЫ лет. Но что даёт эта внушительная цифра ребёнку, когда я сама её не представляю, потому что разум к таким единицам измерения не приспособлен. Пришлось идти и успокаивать Олю, что это будет через много-много лет, когда и людей на Земле не будет, они переселятся на другие планеты, где солнце светит вечно. Отказалась она от голодовки и решила жить, раз выход какой-то предвидится.
А жизнь продолжалась. Время неумолимо щёлкало секунду за секундой. Только что засеяли поля, и появились первые всходы, смотришь, пшеница стеной тянется к солнцу, доверчиво подставляя под его живительные лучи тугие колосья. Как-то летом заблудились в прибрежных тальниках залётные соловьи и стали давать концерты по ночам. Кажется, даже воздух душных июльских ночей трепетал от их чарующей песни. Несколько лет радовали они Росинку. Сельчане смеялись:
- Есть курские, есть орловские соловьи, а у нас – росинские, а всё равно все – Российские, наши!
Сторож на ферме, седой Ефимыч, восхищался:
- Вот шельмец, заливается, сам с ноготок, а голосище! Хоть одним глазком глянуть бы, какой он, наверно, красивый?
А когда ему отвечали, что серенькая маленькая птичка, - не верил:
- Не может быть! Просто никто его не видел, и говорят здря.
А потом они куда-то исчезли, а может, это и не соловьи вовсе были, а другие певчие птицы, каких много в Сибири.
Осенью всё наполнялось шумом комбайнов на полях, утробным рычанием автомашин, отвозящих зерно на ток. Это был гул победного труда, он радостью отзывался в сердцах людей, на совесть поработавших. Комбайны торопились убрать с полей яркую желтизну, пользуясь погожими деньками. Тракторы деловито сновали, вспахивая тучный чернозём под зябь. Автомашины везли в заранее приготовленные траншеи силосную массу – измельчённые комбайном стебли кукурузы. Введённая по указу правительства кукуруза, почему-то не хотела давать початков, но на плодородной земле давала много зелёной массы. Это крошево и закладывали в траншеи, зарывали. В
результате брожения получался корм, который долгой зимой был источником витаминов, лакомством для бурёнок и свиней. Я долго не могла привыкнуть к сладковатому запаху силоса, но потом привыкла.
Жили мы с Андреем дружно, не безоблачно, конечно, Детей он любил, помогал во всём, только очень к работе ревновал. Но я порой задумывалась: люблю ли его? Какая- то уж очень спокойная любовь у нас получается. Порой становилось беспокойно, а вдруг это и не любовь вовсе, а привычка, что я поторопилась. Вдруг да ходит по земле моя судьба и ищет меня? Появлялись такие мысли и проходили. Радоваться надо, что жизнь такая спокойная, да и чего искать, когда всё найдено и по полочкам разложено. Пора и повзрослеть, нечего тень на плетень наводить, пора избавляться от студенческой романтики. Но так её хотелось, этой романтики! Я жила в ожидании, чего-то, в предчувствии перемен. Сердце порой замирало и чётко отстукивало мгновения до счастья и радости. И оно не ошиблось, моё глупое сердце: судьба решила наказать меня за неверие и торопливость, жестоко наказать.




                Страница 6
                1962г.



Мы расстались на рассвете,
Мне сегодня не уснуть:
На любовь твою ответить, -
Что в колодец заглянуть.
Вся душа захолонётся
От бездонной глубины,
Но зато со дна колодца
Звёзды даже днём видны!

Начинается новый учебный год. Завтра – августовский педсовет. А сегодня я ездила по делам в райцентр. Возвращалась на трёхчасовой электричке. Так как ехать всего пятнадцать минут до моего полустанка, я обычно далеко в вагон не прохожу, сажусь на скамейку у входа. И сегодня не изменила своему правилу. Вдруг, случайно глянув на пассажиров, поймала жест одного из них: он откинул назад голову, возвращая на место непокорную прядь волос, и пригладил её. Сердце рванулось из груди, - Лёшик! Но,
присмотревшись, поняла, что обозналась. Это был серьёзный мужчина, вовсе не похожий на Лёшу. Сидел он спиной ко мне, и лица его я не видела. Огорченная, я вышла из электрички и медленно пошла домой по тропинке через пшеничное поле. Хотелось подольше побыть одной, разобраться в себе, успокоиться. Вот это номер! А я считала, что могу держать свои чувства под контролем, и вдруг от одного только жеста незнакомого человека, сердце взбунтовалось, сорвалось с ритма. А что будет, если я встречу Лёшу? На шею брошусь?
Невольно залюбовалась красотой окружавшей меня: тропинка петляет среди пшеничного разлива, хлеба – выше пояса, тихонько шепчутся своими остистыми колосьями, а в небе дрожит звонкий, захлёбывающийся от восторга и радости голосок жаворонка.
Остановилась, пытаясь разглядеть в синеве неба милого певца, а в это время кто-то нагнал меня, я отступила в сторону, давая возможность разминуться. И вдруг, как гром среди ясного неба, услышала:
- Вот я и нашёл тебя, Русаня.
Я замерла от неожиданности, а мужчина обогнал меня, и перегородил дорогу. Это был Леша, но где было в высоком стройном мужчине узнать щуплого угловатого подростка? Я бросилась ему на шею, не ожидая от себя такого порыва.
- Лёшик! Почему ты так долго не приходил? Я так тебя ждала!
Он кружил меня, прижав к себе, и твердил:
- Как же я скучал по тебе, Русаня!
Потом остановился и долго смотрел мне в глаза. Невольно и мне пришлось в упор взглянуть, чего я всегда
избегала. Глянула и утонула в небесно-незабудковой голубизне, поняв, что выплыть из неё не сумею.
Сколько мы так простояли, съедая друг друга взглядами, не знаю. Придя в себя, спросила:
- Как ты здесь оказался?
- Напросился историком в твою школу, заодно и завучем назначили, - ответил  он, но, увидев моё смятение, добавил:
- Ты, что не рада?
- Ой, Лёша, что теперь будет? – только и смогла я ответить.
- Хоть казни меня, не могу я тебя не видеть, это выше меня. Я пытался.
- А теперь вдвоём будем казниться, - прижавшись к его груди, сказала я.
- Русаня, неужели? Я же говорил, что ты не сможешь меня не полюбить, - радостно шептал он и стал осыпать меня поцелуями.
- Я не железная, а ты сделал всё, чтобы это случилось,- сказала я, - Лёша, а ведь мы впервые поцеловались. Сколько лет прошло?
- Десять. Это же юбилей. Пусть грустный, но юбилей и его надо отметить,- сказал он и снова привлёк меня к себе.
- Как же долго мы друг друга мучаем.
-Хватит, уймись, а то мы до села сегодня не дойдём. А в наших мучениях я виновата – не поверила тебе, с этого всё началось.
- Не бери на все на себя, я виноват не меньше – столько лет молчал. Сначала решил окончить училище и с дипломом предстать пред твоими очами, чтобы ты больше не считала меня мальчиком. Но сразу был призван в армию, не успел даже отыскать тебя, а когда вернулся, узнал, что ты вышла замуж, не хотел тебе мешать.
- Что же нынче изменилось?
- Не могу без тебя, хочу, хоть издали, хоть изредка видеть и знать, что ты есть на Земле.
- И не придумал ничего другого, как приехать сюда, где будешь видеть меня постоянно. Лёша, это не лучшая идея, может быть, всё переиграть, пока не поздно? Ты подумай.
- Не волнуйся, я привык тебя любить издалека.
- Но ты тогда любил один, а вдвоём не получится, мы же теперь – взрослые люди.
-Давай попробуем, - умоляюще просил он.
- Что ещё нам остаётся, давай попробуем.

Думала, прошло и отболело,
Что в костре – лишь серая зола,
Что следы твои позёмкой белой
Вьюга-злыдня прочно замела.
Не ждала, что встретиться придётся,
Что при встрече, как в былые дни,
Сердце вдруг беспомощно забьётся
Пойманным зайчишкою в груди…

У речки распрощались, он пошёл в школу, а я забежала к Майке. Та была в огороде, но сразу пришла в летнюю кухню, обеспокоенная моим растерянным видом.
- Что случилось? – с тревогой спросила она, - с детьми? С Андреем?
- С ними всё в порядке, со мной – не в порядке, - мямлила я.
- Да говори же ты толком. Заболела?
- Заболела, а точнее – пропала.
- Почему? Да на тебе лица нет, рассказывай!
- Ты знаешь, кого к нам историком и завучем назначили?
- Не знаю. Чего ты всполошилась?
- Лёшика, - выдохнула я.
Майка плюхнулась на табуретку.
- Да ты что? Точно знаешь?
- Точнее некуда, я только что с ним встретилась, он в школу пошёл, а я – тебе.
- Ну и чего ты испугалась? Ты же его всерьёз не принимала, ждать не обещала.
- Майка, всё не так: я только что узнала, что люблю его, - дрожащим голосом сказала я.
- Вот те раз! Как ты могла сразу узнать, если десять лет доказывала мне обратное?
- Да сама не знаю, нечаянно глянула ему в глаза, а в них – такая синь, такая боль, такая любовь, что меня словно молнией ударило.

Бывает такое, на счастье,
На горе ль случается:
Черёмуха вдруг не весной
Под окном  распускается,
Пьянит и дурманит
Рассветами синими росными,
И дарит, бывает, цветы
Неурочные, поздние.
И дела ей нет, что кольцом
Обручальным ты связана,
И в узел судьба очень туго
И прочно завязана
Кого же винить за ошибки,
Невольные промахи?
Во всём виноваты цветы
Запоздалой черёмухи.

- Раньше надо было глазеть, когда тебе советовали.
- Не ругай меня, подруга, ты оказалась права. Что делать?
- Откуда я знаю? Что я – Бог что ли? Да и он хорош: столько лет не давал о себе знать и вдруг заявился. Зачем ехать, когда всё устоялось, зачем рушить?
- Он говорит, что на себя надеется, будет любить меня, как прежде, издалека.
- Это же выход.
- Но я так не сумею, и когда сказала ему об этом, он так обрадовался, что даже поцеловал меня впервые.
- А вот это ты, Сашка, зря сделала, поторопилась.
- Он бы и сам догадался.
- Ну, теперь держись, подруга, не завидую я вам: ни взглядом, ни жестом, ни словом не выдать себя. Хватит ли сил?
- Будем надеяться.
- А я сомневаюсь, боюсь, что ты переоцениваешь свои силы. Тебе надо с ним серьёзно поговорить.
- Майка, я боюсь.
- Кого? Его? Андрея?
- Себя. Ладно, я побегу, надо побыть одной, осмыслить.
- Иди, осмысливай то, что надо было давно осмыслить. Говорила же тебе, что добром всё не кончится. Не слушала.
- Прости, моя мудрая подруга, не бойся за меня, я справлюсь.
- Ты-то, может, справишься, - настырства хватит, а вот справится ли он?
- Будем надеяться.

Летнее стекло – в инее,
Талое окно – зимнее,
Пасмурная ночь – звёздная, -
Первая любовь – поздняя,
Осенью – гроза вешняя,
Опозданием грешная,
Сильная своей святостью,
Станешь ли, печаль, - радостью?


                Страница 7
                1963г.

Назавтра я тихо вошла в класс, где собирался педсовет, с черновиком расписания уроков, которое меня попросил сделать директор, так как бывший завуч уже уехал. Директор поздравил всех с наступающим учебным годом и представил нового завуча:
- Вот, коллеги, преподаватель истории и завуч – Алексей Алексеевич. О себе он сам расскажет.
Лёша встал, с улыбкой склонил голову в знак приветствия, привычно встряхнул головой и начал:
- Много о себе говорить нечего: закончил педучилище, служил в армии, заочно учусь в институте, через год закончу. Работал учителем физвоспитания. Член партии. Женат. Есть сын.
Педсовет тянулся долго. По рядам передавали расписание и листок, на котором учителя делали замечания, писали пожелания. Когда все вопросы были решены, директор, передавая листки завучу, сказал:
- Вот ваша первая работа, - к завтрашнему утру утрясти расписание со всеми замечаниями. Приходилось это делать? - Нет, - честно сказал Лёша. - Тогда я прошу Александру Дмитриевну помочь коллеге, она составляла расписание по моей просьбе, ей и карты в руки.
У меня сердце в пятки ушло, а Майка, сжав мою руку, шепнула:
- Вот и поговорите.
Я сидела, не шевелясь, пока не опустел класс. Директор спросил:
- Вы здесь работать будете или ко мне в кабинет пойдёте?
- Не знаю, как Александра Дмитриевна? – спросил меня Лёша.
Я поспешно ответила: «Здесь!». Лёша слегка улыбнулся и укоризненно глянул на меня.
- Как знаете, не буду вам мешать, схожу в кочегарку, сигнал был, что загуляли ремонтники, а там ещё дел, - непочатый край, не успеем оглянуться, холода придут.
Алексей Алексеевич, я сразу в контору зайду про машину узнаю, вы меня дождитесь обязательно. Он ушёл.
- Что-то вы, Александра Дмитриевна плохо выглядите, не заболели? – улыбаясь, спросил Лёша.
- Заболела, смертельно заболела, Алексей Алексеевич.
Вот так теперь и будем общаться и НИКАК – иначе.
Ладно, давай расписание переделывать.
- А зачем его переделывать, замечаний мало, оно почти таким и останется. Читай замечания.
- Татьяна Ивановна просит не ставить ей первые уроки, так как она ездит из райцентра, а электрички часто опаздывают.
-Что её заставляет ездить, работала бы у себя дома.
-Она и работает инспектором в роно, а мы её нынче уговорили вести русский язык вместо уехавшей учительницы. Постоянного человека не стали брать, потому что я на следующий год перейду на русский язык и литературу.
- А что нынче не перешла?
- У меня же четвёртыё класс – мой второй выпуск.
- Читай дальше замечания.
- Физик просит не ставить его уроки шестыми: дети плохо воспринимают материал.
- А что, у него все уроки – шестые?
- Два, но у него мало уроков. Меняем?
- Один. Пусть так строит уроки, чтобы детям было интересно, на то он и учитель.
- А ты вошёл в роль завуча,- улыбнулась я.
- Ещё бы с такой учительницей да не войти! - он взял мою руку и поцеловал, - а почему ты не пошла в кабинет директора? Побоялась со мной наедине остаться?
- Лёша, перестань. Поехали дальше!
Вскоре с расписанием было покончено, оставалось переписать начисто.
- От этого ты меня уволь: учителя мои каракули не поймут, и учебный день будет сорван. Я расчерчу, а ты своим каллиграфическим почерком всё нарисуешь.
- А ты как будто в педучилище не учился, и чистописанию тебя не обучали?
- Ну, если новым пёрышком № 86, с нажимчиком, да с наклончиком, я напишу, конечно. Но сколько на это времени уйдёт! Нет уж лучше ты!
- Эксплуататор! Ладно, оставь, я после перепишу. А сейчас поговорим. Ты сегодня домой едешь?
- Надо.
- Когда семью перевозить будешь?
- Как директор с транспортом договорится. Жена уже сдала свои дела.
- Кто она у тебя?
- Продавец в сельмаге.
- Согласна ехать?
- Рада: не работе со всеми переругалась.
- Зачем женился на такой?
- Женили. Так получилось, но сына я люблю.
- Это так надо понимать, что её ты не любишь?
- Как хочешь, так и понимай.
- Значит, тебе будет проще меня на расстоянии любить, а каково будет мне?
- Ты любишь мужа?
- Я и сама себе часто этот вопрос задаю, а ответа не нахожу. Но он – хороший человек, живём мы дружно, он мне во всём помогает, так что мне его наказывать не за что. Лёшик, подумай, может быть, всё переиграть: не сможем мы работать вместе. Подумай, сколько людей пострадает от нашей безответственной любви и больше всех – дети.
- Она - очень даже ответственная,- возразил он.
- Но – запретная.
- Русаня, не трави душу. Я справлюсь, только к мужу буду страшно ревновать.
- А встречной ревности не боишься? Он больше прав на меня имеет. На шпагах или на пистолетах драться будете?
- Мы – мужики, поймём друг друга.
- Сомневаюсь.
- А ты не сомневайся, я сильный: ни словом, ни взглядом нас не выдам.
- О взглядах мне не говори, по себе знаю.
- Санечка, солнышко, поверь, всё будет хорошо, только не прогоняй.
- Страшно мне: с огнём играем.
- Не бойся, я - с тобой.
- Вот этого и боюсь. Боюсь, что не сумеем остановиться перед самой последней чертой, а мне не хочется, чтобы наши светлые отношения опошлились и превратились в банальную интрижку, о которой будет стыдно вспоминать.
 - А поцеловать на прощание можно?
- Мы же договорились.
- А вчера…
- А вчера ты меня врасплох захватил, - перебила я его, - налетел, как ястреб.
Запомни, что «вчера и сегодня» - это нам подарки судьба делает.
- Но «сегодня» ещё не кончилось.
- Нет, родной, кончилось, - сказала я, услышав шаги на крыльце.
Директор сказал Лёше, что с машиной он договорился. Они попрощались и ушли, а я засела за расписание.

Я не заламываю руки,
Не говорю прощальных слов,
Была предчувствием разлуки
Уже с рождения любовь.
Ещё до встречи нашей были
Мы на разрыв обречены,
Не оттого, что не любили,
А потому что - НЕ ДОЛЖНЫ.

Майка по пути в магазин зашла в школу и застала меня одну.
- А где подшефный?
- Домой уехал.
- Поговорили?
- Всё популярно объяснила, сказала, что семью не брошу и легкомыслия не допущу.
- А он?
- Сказал, что будет так, как я захочу. Только мне с трудом верится, что ему хватит выдержки и благоразумия, ведь он уже не тот робкий Лёшик, что смотрел мне в рот.



                Страница 8
                1963

Прошёл год. В июле проходил областной туристический слёт. Лёша сказал, что в команду от района включили нас. Я заявила, что вдвоём нам там делать нечего, едет кто-то один.
- Почему?- наивно спросил он
- Ты, в самом деле, не понимаешь или как?
- Или как.
- Я так и думала.
- А если я хочу?
- Нельзя!
- Диктатор!
- Провокатор!
- А как было бы здорово три дня провести вместе!
Мы бы ушли по азимуту и заблудились.
- Потом бы нас нашли и наградили: уволили с работы, выгнали из дому. Иногда прежде, чем что-то сделать, надо хорошо подумать.
- Почему ты у меня такая проницательная?
- Интуиция.
- Подчиняюсь. Но ты - точно едешь, уже приказ есть.
Слёт проходил на острове в живописном месте. Природа, будто специально подготовила его: чистый сосновый бор, пересечённая местность, речка-протока. От
каждого района – команда из шести человек, - трое мужчин и три женщины.
В первый день было командное соревнование по спортивному ориентированию. Мы пришли первыми, чётко пройдя все контрольные пункты, не сбились с азимута.
После обеда была краеведческая викторина. Наши ребята ответили на все вопросы.
Вечером мы получили новое задание: начертить план местности, утром он должен быть готов. Пока был светло, мы сделали замеры, перевели в масштаб, сориентировали план, сделали привязку к местности, а потом ребята пошли на танцы, а мы с Сергеем Петровичем, историком из соседнего села, корпели над планом, вычерчивая его начисто. Утром
подвели итоги, и наш план признали лучшим, его даже вывесили у штаба.
Второй день был менее загружен: полоса препятствий, где я не участвовала, и вечером – смотр самодеятельности. Полосу ребята прошли без сбоев. На смотре самодеятельности мы спели туристические частушки, которые сочинили сами. Вот некоторые из них:

      Эй, турист, не бойся броду,
      Смело азимут ищи,
      Что туристу непогода
       И коварные клещи?
                Мы в походе не пищали,
                Не теряли гонору,
                Если даже превращались
                В комариных доноров.
                Выходите на природу,
                Девочки и мальчики,
                На природе воздух чище,
                С блюдце одуванчики.

После концерта были танцы. Мы весь вечер танцевали с Сергеем Петровичем. Он лихо кружил меня в вальсе, я чувствовала себя юной, лёгкой и свободной, как птица, далёкой от всех проблем, которые на меня свалились. Как же давно я не танцевала! Кавалер мой был учтив и галантен. Приглашая на танец, учтиво сказал, подавая руку:
- Сударыня, подайте вашу руку.
Эти слова мне что-то смутно напомнили, но я пропустила их мимо ушей. Я вся отдавалась танцу, я летала по поляне. Сергей Петрович меня о чём-то спрашивал, я отвечала, не задумываясь. Вдруг он спросил:
- У вас, говорят, новый завуч появился?
- Да, - ответила я, насторожившись.
- Какой предмет ведёт?
- Историю.
- Женат?
- Это что, допрос?
- Простите, конечно, нет. Я обидел вас?
- Чем? Меня трудно обидеть.
- Я просто растерялся, не знал, о чём с вами говорить. Вы такая серьёзная.
- А это плохо?
- Можно бы и расслабиться, отдых же.
- Я и расслабилась, - давно так не танцевала. Спасибо вам за вечер. Вы очень хорошо водите.
- Давайте посидим у костра.
- Давайте, я петь хочу.
В этот вечер отбой дали позже: не хотелось расходиться. Утром подвели итоги, мы заняли первое место. Ехали домой с чувством выполненного долга.
Дома всё было в порядке, дети здоровы. Отдохнув немного с дороги, я пошла на почту.
Вдруг увидела на крыльце конторы Лёшу с … Сергеем Петровичем, они по-дружески разговаривали. Застигнутые врасплох, даже не успели остановиться, и до меня донеслась фраза:
- Она – чудо, - сказанная Сергеем Петровичем.
И тут они увидели меня, засмущались, поздоровались. Я сухо ответила и прошла мимо. Я поняла, что меня в чём-то обманули. Значит, они близко знакомы, и все вопросы, которые мне задавал Сергей Петрович во время танца, - игра? В душе у меня бушевала ярость. Лёша вслед мне крикнул, что Сергей специально приехал сказать нам, что завтра в районо собирают директоров школ, всю команду, будут чествовать победителей.
- Ну, я вам завтра устрою, заговорщики, - думала я, - не люблю, когда за моей спиной что-то затевается. Я всю ночь вынашивала план мести.
Но утром не увидела Лёшу на тропинке.
- Ага! – злорадно подумала я, - один на глаза боится показаться.
Но тут же увидела его, он, оказывается, раньше вышел и ждал меня у речки. Я равнодушно прошла мимо.
- Русаня, ты чего?
- Ничего. А ты мне ничего объяснить не хочешь?
- Догадалась?
- Не надо меня за дурочку держать.
- Ты же сама запретила мне на слёт ехать.
-Ты не о том говоришь.
- Я не сказал тебе сразу, что Сергей – мой друг.
- Опять не то говоришь, - ты же поручил ему следить за мной.
- Да нет же, я попросил тебя охранять.
- Нанял телохранителя с функциями шпиона?
- Нет и нет!
- Что же он тогда про тебя всё выпытывал, ждал, что я скажу?
- Он просто растерялся, ты же, как посмотришь, так и загипнотизируешь собеседника, как удав кролика.
- Бедные подопытные кролики. Ты обидел меня своим недоверием.
- Саня, я за тебя беспокоился. Прости меня.
- Вся ваша интрига шита белыми нитками, прокол за проколом. Вы - незнакомы, и вдруг – друзья детства. А это ваше «сударыня, разрешите», думаешь, я эту связь не уловила? Зачем - охрана, ты совсем мне не доверяешь?
- Что мне было делать, я же знаю, как к тебе мужики липнут, хоть ты для этого ничего не делаешь.
- Ты всё помнишь корреспондента из газеты? Он ведь был по заданию редакции, чтобы поговорить с ребятами, нашедшими обломки радиозонда, разбившегося за деревней.
- И ты отправилась с ним за околицу, чтобы показать это место? Саня, меня ругаешь за необдуманные поступки, а сама бежишь по первому зову, неизвестно с кем.
- А что в том плохого, я ведь не одна с ним пошла, а с детьми.
- Я не хочу, чтобы тебя кто-то куда-то уводил.
- Ты что, ревнуешь меня? Меня даже муж так не ревнует.
- Это его дело. Он просто не знает, на что ты способна. Надо ему раскрыть глаза. Ну, так мы отвлеклись, простишь ли ты нас с Серым?
- Я хочу с вами обоими поговорить.
- Сейчас в электричке и поговорим. Ты его не очень ругай, - это моя инициатива. Ты ему понравилась, он от тебя в восторге.
- Сейчас я ему восторг-то поубавлю.
- Русаня, я его подставил.
- Оба хороши!
Сергей ждал в тамбуре и пытливо смотрел на нас.
- Серый, она всё знает, разгадала наш ребус.
- Простите нас, Александра Дмитриевна, - повинно склонив голову, сказал он.
- Мальчишки! – бросила я им с возмущением, вы-то не виноваты, вас этот ревнивец втянул.
- Давайте помиримся, попросил Сергей.
Лёша выжидательно смотрел на меня. Мне стало жалко его: и чего напустилась на человека, он же хотел, как лучше.
- Ладно, давайте мириться, - сказала я и подала раскрытую ладошку. Они положили на неё свои руки, и я
прикрыла сверху эту «Пирамиду примирения» другой рукой и мы хором вполголоса проговорили, как дети:
- Мирись, мирись и больше не дерись, - потом расхохотались, - видели бы сейчас нас наши ученики!
     Я вдруг почувствовала боль в затылке, видно, утром
туго зашпилила причёску и решила ослабить её. Притянула к себе Лешкину раскрытую ладонь и стала складывать в неё шпильки. Когда ничто больше не держало косу, она упала за спину. Случайно глянув на Лёшу, я заметила, как он замер и молча смотрел на меня, всё ещё держа вытянутую руку со шпильками.
- Лёшик, что с тобой? Ты приведение увидел? – спросила я.
- А ты всегда так ходи, мне нравится.
- Ну да, чтобы мальчишки за косу дёргали.
- Я первый бы дёрнул. А я и не знал, что ты косу отрастила. Когда мы учились, ты стриглась.
- Это мы на третьем курсе постриглись все, кто играл в пьесе о молодогвардейцах мальчиков: парней в группе не было. Мне досталась роль Олега Кошевого, почему-то все решили, что я на него похожа.
- Я помню ваш спектакль. Ты так вошла в роль, я поверил, что Олег был именно таким: взгляд горел ненавистью к фашистам, голос обличал. Именно тогда в тебя и влюбился, - признался он.- Я сидел рядом со сценой  и любовался твоими глазами.
- Давай сменим тему разговора, мы же не одни.
- Прости, Серый, не сдержался.
- Да, ладно, я не слышал, что ты тут вещал.
Я хотела снова уложить косу и протянула руку за шпильками, но Лёша проворно зажал ладонь в кулак:
- Нет-нет! Ходи так, даже на уроки и по деревне.
- Ты думаешь, в деревне меня поймут, появись я в таком виде? Скажут: распустила Дуня косы, а за нею - все матросы.
- А шпильки я спрячу в карман и подумаю, отдавать их тебе или нет.
- А, если жена найдёт?
- Скажу, - подбросили.
А Сергей вдруг расхохотался, мы с недоумением на него посмотрели. Он закатился так, что долго не мог слова сказать, потом, давясь смехом, выдохнул:
- Знаете, о чём я думал, пока вы тут ворковали? Представляете картинку: идет по школе Александра Дмитриевна с распущенной косой, за ней – орава мальчишек, пытающихся дёрнуть за косу, а их обгоняет долговязый завуч и кричит: пустите меня, я – первый!
Картинка, действительно, предстала смешная, и мы снова расхохотались. Успокоившись, Лёша сказал:
- Быстро коса выросла.
- А ты посчитай, сколько лет прошло.
- И, правда, - много. Ты меня наповал скосила, как траву на газоне.
- На слёте Александра Дмитриевна тоже с косой была, - сказал Сергей.
- Ну, вот, значит, я не зря беспокоился за неё, а она сердится, - обиженно сказал Леша.
- Кому я нужна, старая да ещё с детьми, – сказала я.
- А вот тут вы неправы, после того, как мы на слёте с вами потанцевали, я слышал разговор: «Кто поверит, что у этой девушки - трое детей».

Серпантин дороги вьётся
Языками среди скал.
Понапрасну сердце бьётся-
Разлучает нас Байкал.
Мы с тобой не виноваты –
На Байкале та вина,
Провожаем врозь закаты,
Ты один и я одна.
Постою ещё немножко
На байкальском берегу,
Вытку лунную дорожку
Для тебя приберегу.


Страница 9
1963г.

В кабинете заведующего районо было многолюдно: кроме нас, участников слёта, были директора школ, какие-
то начальники от физкультуры и спорта, члены жюри и т. д. На столах – бутылки с шампанским, конфеты. Нас поздравили с победой, вручили грамоты и благодарности, говорились тосты, стало шумно и весело. Начались танцы.
Первым объявили « белый танец», и я не успела оглянуться, как одна из девушек нашей команды подхватила Лёшика и закружилась с ним. Я поймала его недоуменный взгляд и в душе рассмеялась: он-то надеялся, что его приглашу я. Мы танцевали с Сергеем Петровичем, я попросила его раскрутить меня посильнее, как в лесу, на поляне.
- Это что, Лёшке наказание? – спросил он.
- Пусть помучается и поймёт, как я на него сердита.
- Но ведь мы уже помирились, и ты его простила, разве не так, Саша? Можно тебя так называть?
- Можно, Серёжа.
Танцуя, мы замечали, что Лёша поглядывает в нашу сторону, и делали вид, что нам очень весело, и мы увлечены разговором.
- Может, хватит его мучить? – пожалел Сергей, - пойдём, «отхлопаем» у партнёрши.
- Нельзя ставить девушку в неудобное положение, пусть танцуют.
Когда танец кончился, Лёша сел на место, с обидой посмотрев на нас. Я тихонько пожала ему руку и прошептала:
- Всё хорошо. Успокойся.
Баянист снова заиграл, и Лёшка, поспешно схватив меня за руку, ввёл в круг.
- Что это вам так весело было с Серым?
- Мы радовались, что ты пользуешься успехом.
- Так я тебе и поверил. Вон как отплясывали, только коса твоя развевалась. Со мной ты так не танцуешь. И на слёте всё время танцевала с ним, - с обидой сказал он, и я поняла, что переборщила с «наказанием».
- Лёшик, ты ревнуешь меня к Сергею? Дурачок, мы просто договорились тебя подразнить. Когда я танцую с тобой, я стараюсь к тебе ближе прижаться, чтобы вобрать в себя частичку твоего тепла, а с Сергеем мы танцевали, как партнёры, на расстоянии.
- Ой, Русаня, морочишь ты мне голову, крутишь-вертишь, как хочешь.
- Не сердись, прости. Ну, и друзья Сергею достались: то один в авантюру втянет, то – другая. Не ругай его, он хотел даже «отхлопать» тебя у партнёрши, но я не разрешила.
- Ладно, уговорила.
- Лешик, зови меня без приставки «ру», а то, как будто мне прозвище придумал: Русаня, русачка – учительница русского языка. Непроизвольно проговоришься, ученики услышат, и навсегда прилепится прозвище.
- Оно же не обидное
- И всё-таки.
- Саня, так Саня, я так редко тебя по имени зову, что скоро забуду.
- Не забудешь. Я не позволю.
- Обещаешь?
- Клянусь! Лёша, а ведь это наш с тобой второй вальс.
- Грустный юбилей. Если столько лет прошло от первого, новогоднего, до сегодняшнего, то когда же состоится третий?
- Не знаю, но он состоится обязательно.
- Дожить бы.
-Доживём, какие наши годы. Не грусти, сделай весёлое лицо.
- Мне тебя зацеловать хочется, а я должен делать вид, что мне всё равно, с кем танцевать, да ещё при этом «делать весёлое лицо».
- Возьми себя в руки.
- Прости, что это я расслабился? Всё! Танцуем свой второй вальс и думаем о том, что он – не последний.
- Вот так-то лучше, вот такого я тебя люблю.
- Повтори, что ты сказала, – он крепко обнял меня, и мы дотанцевали молча.
В электричке до нашей станции мы втроём стояли в тамбуре и просто болтали. Вдруг Лёша спросил:
- А вы что до сих пор величаетесь? Серый мне – друг, Саня – друг, значит, вы тоже – друзья. Так, Саня, нас учили на уроках логики?
- А мы уже перешли на «ты», - сказала я.
- Когда успели? Снова за моей спиной?
- Успели, когда ты танцевал с дамой, выбравшей тебя.
- Это вы так мстили мне?
- Нет, мы просто предвидели твоё предложение и чуть опередили, угадав его.
- Я забыл, что ты все наперёд знаешь и предугадываешь.
- Ребята, не ссорьтесь, - обеспокоился Сергей.
- Всё в порядке, - засмеялись мы.
- Слава Богу, а то я подумал, что стал причиной ссоры.
- Всё хорошо, до встречи, крикнули мы вместе на прощание Сергею.
Сойдя на платформу, мы стояли, отвернувшись от поезда. Лёша обнял меня, заслонив от шума и мелькающих вагонов. Только отошла электричка, как на встречном пути показался товарняк, и «пришлось» нам ещё долго стоять,
обнявшись, пока он с грохотом и лязгом не протащил свой длинный хвост вагонов, гружённых углём, через наш полустанок, и пока не улеглась пыль.
Леша что-то говорил, даже кричал мне в ухо, но слов не было слышно. Я пожимала плечами, показывая, что не понимаю. Тогда он принялся целовать в щёку, в шею, потом зарылся лицом в волосы. Не сразу поняли, что поезд давно прошел, что мы одни стоим, обнявшись, на перроне.
Леша легко перенёс меня через платформы, высоко поднимающиеся над путями.
- Какая ты лёгкая, как пушинка, Андрей не кормит тебя что ли? Не обижает?
- При чём Андрей? Просто забот много.
-Знаешь, Саня, я всегда удивляюсь, как ты со всем справляешься. Дети, муж хозяйство, работа, общественные поручения.
- Ты, - добавила я.
- И -я! Рад, что ты не исключила меня из списка своих забот.
- Наших забот, - поправила я, - куда же тебя деть, коли приручила.
Мы присели на скамейку: мне надо было заколоть волосы. Лёша по одной подавал мне шпильки, чтобы
протянуть подольше время, потом мы медленно пошли по тропке к селу.
- Ну, вот и заканчивается ещё один день – подарок судьбы,- с грустью сказала я.
- Редко она нам делает такие подарки.
- Редко, но делает, спасибо ей за это. А вот здесь ты впервые меня поцеловал год назад.
- Так это событие нельзя не отметить, - обрадовался он, и, оглянувшись по сторонам, стал неистово целовать.
- Хватит, хватит,- сдерживала я его. Что ты говорил, пока поезд шёл?
- Я тебя люблю, - между поцелуями твердил он.
- Я знаю. Остынь. Всё, день закончился.
- Палач!
- Я знаю, но пора. Прости.

Память, вновь не спишь, полуночница,
Не заступница, не помощница.
Уязвимая, беззащитная,
За семью замками закрытая.
Ты – пята моя ахиллесова,
То ли богова, то ли бесова.
Чтоб тебя ни в чём не могла винить,
Протяни ты мне Ариадны нить.


Страница 10
1964г

Начался новый учебный год. В школе произошли изменения: Леша окончил институт, и его назначили
директором, а меня – завучем. Теперь мы виделись ежедневно, но наши отношения были чисто деловыми, лишь изредка прорывался взгляд, жест, случайное или неслучайное прикосновение, которые выдавали нашу нежность.
Я заочно заканчивала пятый курс. Группа у нас подобралась дружная. Как-то я раза два перехватила взгляд однокурсника Феди, но не придала этому никакого значения. Иногда на лекциях он садился рядом. Однажды разговорились так, ни о чём. Я похвасталась своей школой, рассказала, что получили киноаппарат « Украина», но я ещё в нём не разобралась.
- Может, помочь разобраться? – спросил Федя.
- Помоги, если можешь,- без всякой задней мысли ответила я, не думая о том, что он истолкует мои слова, как приглашение.
И вдруг Федя приехал ко мне домой. Я опешила, не зная, что делать. Хорошо, что Андрей был на работе. Хочешь - не хочешь, а придётся просить помощи у Лёши. Я повела гостя в школу. Благо, Лёша был там. Удивился визиту не прошенного гостя, сердито глянул на меня испепеляющим взглядом, а я, отведя его в сторону, умоляла как-нибудь выпроводить гостя.
- Я тебе потом всё объясню, - сказала я тихо.
- Я тебе тоже потом всё объясню, - так же тихо пообещал он мне, а  громко сказал:
- Александра Дмитриевна, вам же надо на заседание в сельский Совет, вы идите, а гостя я провожу.
Я с облегчением вздохнула и убежала домой.
Утром шла на работу с повинной головой, боясь глянуть Лёше в глаза. Было ещё рано, и он был один в кабинете.
Здесь же стоял злосчастный киноаппарат, в котором я, кстати, сама разобралась по инструкции и знала, как им
пользоваться. Разобралась в тайне от Лёши и хотела его этим удивить. Но теперь меня ждала взбучка, а не удивление.
Он молча ходил по кабинету, глаза метали громы и молнии, я его никогда не видела таким, ждала, что скажет, какой приговор вынесет.
- И долго я твоих мужиков буду отваживать? – спросил он.
- Зачем ты так грубо, Лёша?
- Не Лёша, а Алексей Алексеевич, - резко сказал он.
- Прости, так получилось, - лепетала я.
- А ты здесь не при чём? Не верю!
- Ты же меня знаешь, что я не допущу ничего дурного, - это просто недоразумение.
- И, однако, Федя здесь, он приехал по твоей просьбе. Ты ему и адрес дала? Что ему ехать такую даль, если бы ты не подала надежду и не позвала?
- Не давала я ему адреса и не звала его, просто похвасталась «Украиной», но сказала, что мы пока в ней не разобрались. Я же тебя сколько раз просила объяснить, как ей пользоваться, потому что учителя торопят.
- Да разберусь я с твоим аппаратом, сегодня же разберусь, а ты мне объясни, почему Федя нарисовался?
- Раза два сидели за одним столом на лекциях.
- И это всё?
- Ещё раза два я перехватила его взгляд…
- Не продолжай, мне всё понятно, - перебил он меня.
- Что тебе понятно?
- А то, что тебя с твоими взглядами-поглядами надо изолировать от мужского общества.
- В тюрьму что ли?
- В женскую, где даже охранники – бабы.
-Лёша, что ты меня каким-то вампиром представляешь?
- Ты хуже вампира, ты – дьявол-искуситель.
- Он же мужского рода.
- Он любой образ может принять, соблазнительница.
- Не всех же я соблазняю.
- А получается, - всех, с кем общаешься.
- А что ты с Федей сделал? Он же – жертва, как ты говоришь. Ты не побил его?
- Я ему всё популярно объяснил, выпроводил и наказал забыть сюда дорогу.
-Я виновата перед ним, но, видит Бог, не думала, что он всерьёз всё примет.
- Запомни, Саня, я в последний раз выпроваживаю в тебя влюблённых, в следующий раз передам Андрею, пусть он занимается этим делом, а то, видишь ли, она хорошо устроилась – мужа бережёт, а на меня наплевать. И вообще, мы с Андреем думаем, что она на сессиях ума-разума набирается, а она глазками стреляет, новые жертвы ищет. Тебе двоих мало. Ей-богу, расскажу Андрею про Федю, пусть знает.
- Лёша, ты не сделаешь этого, не подставишь меня.
- Что, испугалась, разве и Андрей тебя ревнует? Ты же уверяла меня в обратном.
- Ещё как, а к тебе – особенно. Он же думал, что мы в одном институте учимся. Как-то раз, когда я вернулась с сессии, спросил:
- Алексеич тоже приехал?
- А я откуда знаю, мы же не вместе учимся, - ответила я и заметила, как он вздохнул с облегчением.
- Ты поняла, что больше я тебя покрывать не буду.
- Всё поняла, спасибо за понимание, больше такого не будет.
- Не зарекайся, даже Серого обаяла, он о тебе только с восклицательными знаками говорит. Санька, Санька, что ты со мной делаешь? Знаю, что не виновата, такой уродилась, но мне-то от этого не легче, - ведь я тебя люблю, такую ветреную и терплю все твои чудачества.
- Спасибо, родной. Так ты прощаешь меня?
- Если бы я мог не прощать!
- Я знала, что ты меня поймёшь, обняла я его.
- Не подлизывайся, я ещё зол на тебя.
- А, если поцелую, перестанешь злиться?
- Не знаю. Попробуй.
Я поцеловала и сказала:
- А теперь «Украиной» займёмся.
Он долго мне объяснял, как заряжать плёнку, как включать аппарат, поправлял мои руки, которые якобы не так всё делают. Я молчала. Потом он сказал, что я способная ученица и сразу всё поняла. Тогда я призналась, что сама разобралась и хотела его этим удивить. Но, вместо удивления получила нагоняй.
-А что же не сказала?
- Тебе же было приятно меня учить?
- Лисичка.
- А ты, почему поправлял меня, ведь я всё делала правильно?
- Мне было приятно лишний раз взять тебя за руку.
В учительской уже собрались учителя, и Лёша, открыв дверь из кабинета, сказал:
- Кинопроектором можно пользоваться, заказывайте учебные фильмы по каталогу, сначала мы с Александрой
Дмитриевной будем помогать при демонстрации, но скоро проведём семинар-практикум, и научим всех самостоятельно пользоваться аппаратом.

Хочу тебе присниться сиреневым рассветом,
Колосьями пшеницы и прошлогодним летом,
Бушующим вулканом, щемящей тишиною,
Бескрайним океаном и ласковой волною.
Пусть буду я удачей, и радостью, и смехом,
Кометою скользящей и бесконечным эхом.
Хочу тебе присниться судьбой неповторимой,
Лишь об одном молится: узнай меня, любимый.


                Страница 11
               1964г.

С Анной мы встретились на улице.
- Александра Дмитриевна, нам надо поговорить,- сказала она.
- Давайте поговорим, Анна Петровна.
- Не сейчас и не здесь. Приходите ко мне в магазин перед закрытием, там никто не помешает.
- Сегодня не могу.
-А завтра?
- Приду.
Первое, что она мне сказала при встрече:
- Александра Дмитриевна, я вас боюсь.
-Неужели я такая страшная?
- Вы понимаете, о чём я говорю, боюсь, что вы уведёте у меня Лёшу.
- С чего это вы взяли?
- Я не слепая и не глухая, сама вижу.
- Во-первых, он не бычок, чтобы его можно было на верёвочке увести, а, во-вторых, в мои планы не входит разорение чужих гнёзд.
- Вы специально так говорите, чтобы меня заморочить? Но я чувствую.
-Что же вы чувствуете?
- Да вы у него с языка не сходите: вы - и умная, и всё успеваете, и добрая, и красивая.
- Вот о красоте не надо: я – серая мышка рядом с вами, - вы всегда такая ухоженная.
 Анна Петровна, поймите, что в школах в основном – женские коллективы, и, если вы не перестанете устраивать мужу сцены ревности, то и сами изведётесь и его разозлите и оттолкнёте от себя. Вот тогда, точно, кто-нибудь уведёт.
- Вы не думайте, что он такой хороший, как вам кажется, он вредный, ревнивый занудливый и на сторону не дурак сходить.
- Не надо продолжать.
- Александра Дмитриевна, я не знаю, как его удержать. Подскажите. Вы – старше, опытнее,  - сменила она тактику.
Ох, и не хочется мне давать эти советы, - это как бы против себя свидетельствовать, но придётся, чего не сделаешь ради любимого человека?
- Давайте, Анна, перейдём на «ты»?
- Только я не смогу, а вы называйте Аней.
 - Хорошо. Главное, Аня, не устраивай скандалы при свидетелях: мужчины этого унижения и оскорбления не терпят, а Лёша, тем более, - ведь он с людьми работает, с детьми, и ему нужен безупречный авторитет.
- А я, дурочка, думала, чем строже, тем лучше.
- Строже, но без оскорблений, дома, наедине всё выскажи. И вовсе ты не дурочка, просто неопытная,- сумела парня увлечь, а как удержать, не знаешь.
- Точно.
- Не ругай его даже за глаза. Вот сейчас ты мне про него всякого наговорила, ты думаешь, что это поможет его удержать. Но ведь я знаю, какой он, и ты знаешь: неужели за пять лет не поняла, что не способен он на предательство?
Не бросил же он тебя с ребёнком.
- А вы откуда знаете? Он сказал?
- Что вы мне ещё посоветуете? Вы же институт закончили.
- А этому в институте не учат: учись житейской мудрости сама: побольше женской хитрости, не обмана, а именно – хитрости, интуиции. Вовремя похвали, поддержи, приласкай, и он горы для тебя свернёт, Главное, покажи, что любишь, а не то, что боишься потерять.
- Это так сложно!
- А как ты думала, - семейная жизнь – это труд, но он окупится ладом, а ты ведь этого хочешь?
- Конечно.
- И ещё я советую родить Лёше дочку, он, по-моему, будет рад.
- Александра Дмитриевна, простите меня за грубость, я думала, что вы со мной и говорить не станете, а вы ещё и советы мне дали. Спасибо.
-Аня, не надо прощения просить, ты же за своё счастье борещься.
- Ещё раз простите, я ведь о вас плохо говорила, клянусь, больше этого не будет. Я ведь ещё к Андрею хотела пойти.
- Андрей всё знает и нас понимает. Аня, если ты, хотя бы чуть-чуть прислушаешься к моим словам, всё у вас наладится. Но скажу по секрету, если бы я захотела, то давно Лёша был бы мой, так что – будь начеку, - вдруг передумаю.
- Я только одного не поняла: вы говорите, что друзья с Лёшей, и в то же время – любите. Как это понимать?
- Я с тобой откровенна: он - мой верный, проверенный, испытанный друг, и люблю я его больше, чем друга. Но ты пойми одно, - это тебе и твоей семье ничем не грозит.
Я распрощалась с Анной и ушла с растревоженной душой, не зная, .правильно я сделала, или навредила себе, ему?   


                Молитва

Пусть будут дни делами венчаны,
Пусть будет в радость каждый час,
И пусть любовь счастливой женщины
В беде спасёт тебя не раз.
Пускай она звездою светится,
Неповторимою, одной…
И если вновь случайно встретимся, -
Даст силы не пойти за мной.


                Страница 12
                1966-1967

                Заклинание.

Отпусти меня на все стороны:
Надо мной кружат злые вороны
И пророчат мне беды лютые,
Отпусти, прошу и молю тебя.
Я в плену твоём столько зим и лет,
Ты в окне моём затмеваешь свет,
Но другими мы окольцованы,
Отпусти, молю, на все стороны.

И вот снова – лето, пора отпусков, хотя какой отдых у сельчан, и учителей, в том числе? Решила на недельку съездить к родителям в город, ребятишкам хочется каких-то перемен, да и самой надо отвлечься от повседневных забот.
При встрече Лёша сказал, что уезжает на курсы в тот город, где мы учились. Я сразу не поверила, переспросила.
Это же – мой город, куда и мы с детьми собрались. Лёша обрадовался:
- Неужели судьба снова нам подарок делает? В педучилище сходим? На водную станцию?
- Думаю, сходим, дети же будут с родителями.
- А что так грустно говоришь? Ты не рада?
- Ещё как рада, что даже боюсь сглазить: а вдруг не получится?
- Всё получится. Мы же в педучилище после окончания ни разу не были. А надо бы поблагодарить: если бы не оно, - не стать бы нам учителями.
Договорились встретиться в педучилище, надеясь, что кто-то из наших учителей работает, - ещё идут госэкзамены.
Мы не ошиблись: и учителей встретили, и, главное, наш бессменный завуч, Анна Артуровна была на месте. Узнала нас, обрадовалась, мы для неё – прежние Саша и Лёша. Мы
по дороге тортик купили и теперь пили чай в её уютном кабинете и говорили, говорили.
Говорил больше Лёша, я удивлялась его красноречию, я никогда его таким не видела. Он рассказывал о том, как мы внедряем опыт липецких и ростовских учителей, о том, как наша школа стала методическим центром «куста.»
- Это всё Саня организует и придумывает. Она уже второй год работает над проблемой, о которой где-то вычитала – комплексные уроки. В школе мы уже провели несколько таких открытых уроков. На первом соединили историю, географию, литературу, живопись, музыку. Второй урок был на тему «Вода». Проводили его учителя физики, биологии, химии, географии, литературы, музыки, рисования.
- Очень интересно, это, конечно, - не новинка в методике, но внедрить её в сельской школе, - здорово. Молодцы!
- Это всё – Саня, она всё что-то придумывает.
- Без твоей поддержки я бы ничего не смогла.
- А вы знаете, как она уроки разбирает! Я так не умею. Разложит всё по полочкам, найдёт, за что похвалить, хоть иногда и не за что, а недостатки представит, как задачи, над которыми надо работать, - никогда учителя не обидит.
- Нас же, Лёшенька, психологии учили.
- А вы знаете, как она команду туристов нашего района вывела на первое место?
- Лёша, прекрати!- рассердилась я.
- Смотрю я на тебя, Алёша, ты всё такой же мальчишка, каким был, и Саню ты свою боготворишь по-прежнему. Она для тебя – свет в окошке. Это любовь вам помогает, жить и работать: вы же светитесь изнутри, и коллектив сумели увлечь.
- Коллектив у нас хороший. Мы же втроём из нашего педучилища работаем: ещё Майя Толстикова. Она работает в начальных классах.
- Как дела у Майи?
- Замужем. Двое детей.
- А у вас?
Мы переглянулись, я поняла по его взгляду, что он предлагает мне ответить на этот вопрос. Я ответила:
-У Леши – сын, у меня – сын и две дочери.
Анна Артуровна вопросительно посмотрела на нас:
- А… почему?
- Так получилось, по обоюдной глупости: сначала я не поверила Лёше, думала, что пройдёт у него эта «дурь», потом он не давал долго о себе знать, хоть обещал, а я ждать его не обещала. Когда он отслужил и узнал, что я замужем, что есть дети, не стал тревожить и ещё три года молчал. Но не выдержал, разыскал меня, напросился в нашу школу, и вот уже пять лет работаем вместе, будто и не было расставания. На работе – мы коллеги-единомышленники, наедине редко бываем. Приходится прятать любовь, держать за семью замками.
- Ребята, как же вам трудно,- пожалела нас Анна Артуровна.
- Нам хорошо, - не сговариваясь, ответили мы, взяв друг друга за руки.
- Только не думайте о нас плохо: семьи для нас – неприкосновенны.
- Анна Артуровна, вы простите Лёшу, он много сегодня наговорил, расхвастался.
- Всё, что я говорил, правда. И где же мне эту правду высказать? В школе? Но там меня не так могут понять, там я каждое слово должен взвешивать, а вы нас знаете и поймёте.
- Правда, Саша, ты не права, он говорил от чистого сердца.
- Зачем он все заслуги мне приписывает? Сколько раз мои идеи разбивались в прах при старом директоре!
- Просто у вас идеальная психологическая совместимость.
А в наших краях как вы оказались вместе?
-Знаете, иногда судьба делает нам такие подарки: совпало время семинара Лёши, и я с детьми приехала к моим родителям. И вот мы у вас, - ответила я.
- Дай вам Бог терпения, мудрости, сил, счастья, успехов, - напутствовала она нас. Мы попрощались.
На водную станцию решили пойти завтра после Лешиных курсов.
- Тебя в прогульщики запишут, - беспокоилась я, - сегодня прогулял.
- Сегодня у нас разные организационные дела, да и Серый подстрахует.
- Сергей тоже здесь? Так зови его на «Водную станцию».
- Ну, уж – нет. Поедем вдвоем. Точка.
- Что это ты раскомандовался?
- Сама не понимаешь, зачем нам третий, лишний, хоть и Серый?
- Может, утопить меня собрался в русалочьем омуте за все мои грехи, поэтому свидетелей боишься?
- Там видно будет. А – надо бы!
- Но я ведь и тебя за собой потяну, так что подумай.
- Подумаю. Так хочется побывать там, где был счастлив.
- А сейчас ты не счастлив?
- Многое изменилось, забот добавилось, планов – «громадьё», а тогда лишь одна забота была – смотреть в твои русалочьи глаза и мечтать о будущем. Не о таком, как у нас сейчас, - грустно сказал он.
- Не грусти. До завтра.
- До свидания.
- А ведь, правда, завтра у нас свидание не только друг с другом, но и с прошлым.
- А я тебе завтра и о будущем кое-что расскажу, если ручку «позолотишь».
- Заинтриговала, а ты и это можешь?
-Я всё могу, когда ты рядом.
- Пока! Прости, что не провожаю до дому.
-Прощаю и проводы запрещаю. Завтра поведу ребятишек в парк. Хотела в цирк сводить, но, кажется, до него они ещё не доросли: я помню, как сама переживала за артистов, боялась, что они упадут, разобьются. Так переживала, что вместо радости от представления у меня появился страх. Свожу в кино в большой кинотеатр на детский фильм.
- А меня на взрослый сводишь?
- Я думаю, наоборот: ты меня сводишь, вечером же не надо сбегать с курсов.
- А мне даже интересно, как будто с уроков убегаешь.
- Смотри, прогульщик, маму вызовут.
- А я ей расскажу про тебя, она поймёт и простит.
- Сомневаюсь.
- Ты не знаешь мою маму, она всё поймёт, она – хорошая, она про тебя знает.
- Вот в этом – не сомневаюсь, - у плохой матери не было бы такого сына.
- Какого?
- Хорошего. Любимого. Единственного.
-Ох, ты, лисичка! Когда же ты уйдёшь, наконец, или меня отпустишь?
- Я тебя не держу, иди, пожалуйста. Что стоишь? До свидания.
- До завтра, счастливой прогулки с детьми.
- Спасибо.
Дети были в восторге: им, живущим в деревне, всё было в диковинку: и высотные дома, и карусели, и кино, и мороженое, и сладкая газировка. Они радовались всему,
задали свои «сто тысяч почему?». А я радовалась за них, хотя изрядно устала от их шумной возни.
- Иди, сама отдохни, - видя, что меня клонит в сон, сказала мама, - они устали и скоро угомонятся. В кино сходи, а то и отпуска не увидишь.
Лёша ждал меня у входа в парк «Водная станция». Мы с любопытством ходили по его аллеям, сравнивали, что изменилось. Изменилось многое в лучшую сторону, парк стал более благоустроенным. Лодочная станция обновилась ярко раскрашенными лодками.
- Какую возьмём? – спросил Лёша.
- Не знаю, глаза разбегаются.
- А я знаю: вот эту сине-зелёную.
- Мне нравится, - одобрила я, - ты не забыл наши любимые цвета!
И мы поплыли, наслаждаясь тишиной, нарушаемой лишь плеском воды от вёсел да скрипом уключин. Хотелось только молчать, слушать без конца эти звуки. Да ещё – смотреть в любимые глаза.
- Как тогда, - вздохнул Лёша.

…Нам бы друг на друга наглядеться,
Нам бы век вот так – глаза в глаза,
Нам допеть бы начатую песню,
Всё, что не досказано, сказать.
Но огонь не выпустив наружу,
Окна не решились мы открыть:
Пусть сгорим дотла, но, знаем, нужно
Всех, живущих рядом, не спалить

- Говорят, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку, а ведь мы вошли? – спросила я.
- Ты не права: всё-таки не в ту, смотри, как всё изменилось.
- Неправда, мы остались прежними, - заспорила я.
- Это тебе кажется. Вспомни, о чём ты тогда думала?
- О тебе.
- А сейчас?
- О тебе.
- И ещё – о детях, об Андрее, о работе.
- Да согласна, философ ты мой неисправимый, я просто поспорить с тобой хотела: ты так серьёзно доказываешь свою правоту! А к омуту мы сегодня поплывём?
- Непременно. Вон смотри, под ивами – твои белые лилии. Может, сегодня разрешишь одну сорвать для твоей причёски?
- Пусть живут! А для причёски мы что-нибудь другое найдём.
- Что, например?
- У меня здесь где-то была собственная поляна незабудок? Поищем?
- Что её искать, вот она,- подплывая к берегу, сказал он.
- Сохранилась! – обрадовалась я, присела перед полянкой, ласково погладила цветы и прошептала,
- Здравствуйте, милые. Боже, какая красота, даже плакать хочется. Посмотри, Лёшик, полянка как будто больше стала? – спросила я.
- И она изменилась, - улыбаясь, сказал он.
- Вот теперь убедил! А знаешь, раз это моя полянка, то я разрешаю тебе сорвать один цветочек.
- Будет исполнено, сударыня,- с готовностью бросился выполнять поручение Лёшка. Он выбрал самый крупный и яркий цветок и вплёл в косу.
- А ведь твоя первая незабудка, засушенная, лежит под обложкой записной книжки, я иногда любуюсь ею.
- Вот и эту сохрани: видишь, как помогает, - не забыла меня.
- Даже тогда, когда ты мне годами не давал о себе знать, - уколола я его.
- А ведь всё могло быть по-другому, - грустно сказал он.
- Могло, но не стало, и по моей вине: всего-то и надо было заглянуть тебе в глаза, но я побоялась это сделать.
- Почему? Чего ты боялась?
- Увидеть себя и убедиться, что я не права.
- Жаль.
- Жаль, но ничего не вернёшь: что случилось, то случилось, вернее,- не случилось, - это моя вина.
- И моя – тоже, я был так нерешителен, боялся тебя обидеть и потерять.
- И вот живём мы, двое бедолаг, и не знаем, как жить дальше.
- Кто-то мне погадать обещал о будущем? Я и «копеечку» приготовил, чтобы «ручку позолотить», - сказал он, протягивая пятачок и подставляя ладонь.
- Я по ладони не умею, я - по глазам.
- Что-то новое в гадании.
- Не слышал о таком методе - иридодиагностике?
- Это же к медицине ближе, ты ещё и доктор?
-Я ещё только учусь.
- Так это, значит, эксперимент? А ошибок быть не может?
- В деталях – возможны, а в целом – нет. Одно условие - смотреть мне в глаза.
- Я всю сознательную жизнь только этим и занимаюсь.
- Молчи! – приказала я и начала, - Жизнь у тебя будет длинная и счастливая. Скоро у тебя родится дочка. Ты захочешь назвать её Александрой, но не надо этого делать:
она будет всегда напоминать Анне обо мне, и та все мои грехи подсознательно перенесёт на ребёнка, а это плохо.
Назови её, скажем, Настенькой, Анастасией. Она станет твоей любимицей и сдружит с Анной, которая изменит своё отношение к тебе: не будет устраивать скандалы и оскорблять при людях.
- Саня, а у нас могли бы быть дети, НАШИ дети.
- Могли бы, и, наверное, были бы красивые..
- Девочку я бы точно Сашей назвал, а сына – Яшенькой.
- Но их никогда не будет.
- Но ведь ещё всё поправимо.
- Нет, мой хороший, поздно: я не вижу в будущем себя рядом с тобой.
- Где же ты?
- В каком-то дыму или тумане.
- Не пугай меня, Саня. Я умру, если с тобой что-нибудь случится
- Нет, это – не смерть: вон дальше вижу свою дорогу, значит, жить буду. Скорее всего, это - болезнь.
- Но ты со мной?
- Нет, Лёшик, наши пути разойдутся, и дальше каждый повезёт свой воз. Судьба разведёт нас…
- С каких пор ты фаталисткой стала, в судьбу веришь? Может, и в Бога поверила, атеистка?
-Нас воспитали атеистами, и я на мир смотрю реально, никогда не стану религиозной фанаткой, и в Бога, придуманного людьми, не поверю. Но согласись, Леша, что
есть какая-то высшая сила, Разум, что правит Миром: как в нём красиво и разумно всё устроено, всё взаимосвязано. Мне порой кажется, что жизнь на Землю кто-то занёс, а теперь наблюдает за тем, как она развивается, как мы в ней живём-мучаемся. Эволюция эволюцией, но иногда вижу такую картинку: Кто-то, назовём его Высшим Разумом, пошалил, поплевал в сторону Земли, как мальчишка, в трубочку, и из разбросанных семян выросли растения, появились животные.
Он и своих наблюдателей к нам заслал, ходят они среди нас и шпионят.
- А ты – одна из них, не зря же я тебя космической женщиной зову.
- Вполне может быть.
- Ну, а если серьёзно, то ты несёшь откровенную чушь.
- Но ведь что-то заставило нас встретиться, да ещё дважды, кто-то наградил любовью, послал испытание за ошибки.
- Саня, не узнаю тебя, что за ерунду ты городишь? Тоже мне гадалка нашлась! – рассердился Лёша, но я видела, что он обеспокоен моим «гаданием».
 - Скажи, что ты всё это придумала.
- Может, что-то и придумала, но многое так и случится.
- Зачем ты это сделала?
- Чтобы ты был готов ко всему. Давай поговорим серьёзно. Ты же понимаешь, что в наших отношениях нет перспективы. Ты прав, что всё течёт и изменяется, но этот закон распространяется не только на материальные предметы, но и на события, на отношения. Так вот наши отношения зашли в тупик, мы искусственно задержали их на каком-то этапе, и теперь они пробуксовывают, работают вхолостую. Наша кинолента жизни сорвалась с перфорации, и жизнь- киноаппарат, мнёт её, рвёт, прощай кино! Спасти может только удаление испорченной ленты. Нужны радикальные меры, и пришло время их принимать. Есть только два варианта: развестись или разъехаться.
- Давай разведёмся.
- Как же я тебя измучила, что ты так говоришь, но сам знаешь, что на это мы не сможем пойти: слишком дорогая плата за этот вариант. Остаётся - второй. И я приняла решение: уехать с семьёй далеко и навсегда. Послушай до конца, не перебивай. Но я смогу это осуществить толькочерез год: надо списаться, договориться, во-первых, а во-вторых, - я в этом году не осилю переезд, плохо себя чувствую. А разъезжаться надо срочно, мы оба на грани срыва. Если бы ты Лёша, уговорил Медведя перевести тебя в какую-то другую школу, было бы хорошо. Прости, что гоню тебя с насиженного места, но это – единственный выход.
Я боялась смотреть на него и сидела, опустив голову.
Лёша повернул моё лицо к себе и пристально посмотрел на меня. У него был какой- то странный взгляд.
- Что случилось, почему ты так смотришь, как на привидение?
- Саня, ты действительно – ведунья?
- В чём дело?
- Понимаешь, я весь вечер мучаюсь, как тебе сообщить новость, а ты всё знаешь.
- Какую новость?
- Меня переводят в другую, среднюю, школу, а ты остаёшься директором. Медведь говорит, в районе посчитали, что Росинская школа очень жирно живёт: трое – с высшим образованием. А, может, какая другая причина, не знаю. Но как ты узнала, как это у тебя получается?
- Много думаю по ночам, сопоставляю, анализирую.
- Ночью спать надо.
- А если не спится? А если хочется выть по-волчьи, задыхаться от любви к тебе, биться в истерике, кричать от безысходности, плакать, но ничего этого нельзя делать?
Почему же со мной не посоветовались?
- Медведь боится твоей реакции, поэтому поручил мне переговоры, а я их чуть не завалил, и снова ты спасла положение.
Прощание было грустным.
Видно, правда, что нельзя возвращаться туда, где был счастлив.
- Поход в кино, надеюсь, не отменяется? - спросил Лёша.
- Вселенской катастрофы ещё не случилось, зачем же отменять, - улыбнулась я.
Весь сеанс мы просидели, прижавшись, друг к другу, не сказав ни слова.
- Ты когда домой едешь? Мы скоро заканчиваем занятия, - спросил Лёша,- можем помочь с Серым в дороге.
- Спасибо, за нами Андрей приедет.
- Понял. До встречи дома, - он крепко меня поцеловал на прощание, долго смотрел в лицо, гладил по голове. Потом вздохнул, и, не оглядываясь, ушёл. Сердце моё сжалось от жалости к нему, я едва сдерживала слёзы.
 Кто теперь будет постоянно поддерживать меня тёплым взглядом, одобряя или осуждая за дела и поступки?
Кого я безуспешно буду ждать и не встречать на улице, в школе? Кто внимательно посмотрит мне в глаза и без слов скажет: «Я тебя люблю?».

Мне жизнь доказала на практике
И я с ней согласна вполне:
Живёшь ты в соседней галактике,
А не в соседнем селе.
Дорога парсеками выстлана,
Здесь вёрсты земные – не в счёт,
Тебя бы по рации вызвала –
Не знаю космический код.
В той дали, я знаю, неволишься,
Но вырваться сил не найдёшь,
И солнцу другому ты молишься,
И песни другие поёшь.
Но я, вопреки расстоянию,
Отважилась спорить с судьбой:
Спешу за околицу дальнюю
В надежде на встречу с тобой.


                Страница 13
                1967г

Вот и пришло время, когда нужно ждать месяц, чтобы увидеться. Я не на шутку разболелась: слабость, усталость, сердце из груди выскакивает, пульс до 120 ударов в минуту, тоска напала, всё время хочу плакать.
Сходила к врачу, а она меня ещё больше напугала:
- Я вас кладу в стационар, вы же до деревни не дойдёте со своим сердцем.
Я кое-как отговорилась от стационара. Выписали гору сердечных лекарств. Я их добросовестно выпила, а улучшения никакого. Два месяца глотала сильнейшие сердечные препараты, сжигая желудок. Сильно похудела, не было сил, чтобы корову подоить. Лежала на диване, считала пульс и готовилась к смерти. Но работала.
На совещании в октябре Лёша испугался, увидев меня.
- Саня, Андрей возил тебя к врачу? Он не видит что ли, что с тобой творится? Пойдем, сходим в поликлинику.
- Успокойся, всё он видит, и возил меня в больницу. Признали болезнь сердца, - прошептала я.- Гору лекарств выпила, но не помогает.
- Может, диагноз не тот поставили? Съезди в областную или, хотя бы – в районную.
Он был так расстроен, что мне стало жаль его больше, чем себя. Невольно слёзы набежали на глаза.
- Санечка, не плачь, всё будет хорошо.
- Не будет, врач сказала.
- Они тоже ошибаются. Ты же сама себе «нагадала» болезнь – туман, но дальше увидела свой путь и сказала, что выберешься из него.
- Ребятишек жалко,- плакала я.
- Выбрось такие мысли из головы. Я тебя не узнаю.
- Где же узнАешь, если остались кожа да кости.
- Были бы кости, а мясо нарастет, - пытался он шутить, но нам было не до шуток. Грустным было расставание.
Наступил ноябрь, лучше мне не становилось, работала через силу, буквально поднимая себя по утрам только усилием воли. Задули осенние ветры, завыли метели, и мне хотелось выть вместе с ними.
Закончились лекарства, Андрей снова повёз меня в больницу, сама я не смогла бы дойти эти несчастные два километра. В регистратуре сказали, что моя докторша уехала на курсы усовершенствования, по-видимому, ей это нужно было!
Когда я рассказывала новому врачу о своих болячках, то расплакалась. Врач резко встала, подошла ко мне, велела встать, приложила пальцы к моему горлу и приказала:
- Глотайте.
Я с трудом проглотила слюну, а врач, сев на место, сказала:
- Вот и нашли мы ваше больное сердце, - это щитовидная железа капризничает. Дело поправимое.
После обследования, мне выписали лекарство. Да вот беда: оно состояло из многих компонентов, по-моему, из тринадцати, и ни одна аптека не бралась его сделать. Отчаявшись, Андрей вспомнил, что когда-то для больной свекрови нам доставал лекарство в другом городе Лёша. Андрей разыскал его и умолял помочь. А того и умолять не надо. Назавтра же он съёздил, заказал, а через день выкупил и привёз к нам домой. Я об этом не знала, и, когда внезапно услышала его голос:
- Андрей, надеюсь, с крыльца меня не спустишь? – я так разволновалась, что со мной случилась истерика. Что я делала и говорила, рассказали потом Андрей и Лёша, когда я пришла в себя. Сначала я набросилась на Лёшку, обвиняя его в том, он, друг, бросил меня в трудную минуту, не помог освободиться от директорства, оставил наедине с финансистами, которые тянут с подписью документов на получение радиаторов водяного отопления, заставляя подписать документацию на печное литьё. Я кричала, что не нужно мне это печное чугунное литьё, разве только колосники, чтобы привязать к моим ногам, когда умру. Кричала, что на дворе – вторая половина двадцатого века,
что уже в космос человек взлетел, а меня вынуждают печи в школе оставить, тормозят прогресс. Что я ещё выкрикивала, не знаю, мне они, явно не всё рассказали. Я благодарна им, что дали мне выкричаться, не перебили, не остановили, иначе я бы взорвалась, как паровой
котёл. Выкричавшись, я сжалась в комочек и сидела на диване с закрытыми глазами, не в силах разжать сведённые судорогой руки. Андрей накапал валерьянки и пытался напоить меня, но я не могла разжать зубы.
Тогда Лёша сказал:
- Подожди, Андрей, я попробую успокоить, только ты не обижайся, - я буду звать её по-своему.
Он сел на стул рядом со мной, и тихо заговорил:
- Саня, успокойся. Всё хорошо. Дай мне руку. Не можешь? Я сам возьму. Он взял мою напрягшуюся руку, начал разминать пальцы, потом кисть до тех пор, пока рука не обмякла. Тогда он положил её мне на колени и приказал:
- Дай другую. Можешь! Молодец. Проделав такие же манипуляции и, взяв обе мои руки, ровным, но приказным тоном заговорил:
- Ты меня слышишь? - я кивнула, - открой глаза. Можешь! Ты всё можешь. Открой на секунду. Ещё раз. Ещё. Молодец. Саня, открой глаза и посмотри на меня. Можешь, не обманывай,- заметив, что я отрицательно качаю головой, - сказал он.
- Смотри на меня. В глаза. Слышишь? – я кивнула.
- Саня, я – твой друг, им был и буду. Поняла? Я не предал тебя и помогу тебе оформить документы на радиаторы: ведь это - моя идея и я доведу её до конца. Ты больше не пойдёшь к финансистам, мы с Андреем всё сделаем: я оформлю документы, а он найдёт транспорт.
- Лёша, ты скажи Андрюше, он поможет.
- Вот он рядом сидит и согласен. Ты успокоилась? Вот и молодец. Сейчас ты поспишь немного, а когда проснёшься, больше не будешь переживать и плакать, потому что всё хорошо. Вздохни глубоко и сделай полный выдох. Ещё. Ещё. Спи, Саня.
Говорят, что я спала минут пять. Когда проснулась, то увидела, что Андрей с Лёшей мирно беседуют, и у меня отлегло от сердца, стало легко на душе. Я спросила, что со мной было, они рассказали.
- Дожила, на людей бросаться стала, как цепной пёс. Ты прости, Лёша, я не хотела тебя обидеть.
- Не переживай ты так, не обидела ты никого, а во всём виновата твоя болезнь, - сказал Андрей, погладив меня по голове, - а теперь лечиться будем, - продолжил он, - скажи спасибо Алексею, он ездил в Ейск и привёз лекарство.
Сейчас соберу на стол, пообедаем, и ты выпьешь лекарство.
- Я не хочу есть, - решительно заявила я.
- Вот так она лечится! – жаловался Андрей.
- Она и на совещаниях так, обедаем же в одной столовой, великого труда стоит уговорить поесть, - поддержал Лёша.
- Ладно, поем, чтобы вы не переживали.
- Не ради нас, а ради выздоровления: лекарство надо пить после еды, - сказал Андрей.
После выпитого лекарства я сразу почему-то уснула, а когда проснулась, невольно услышала разговор Андрея с Лёшей. Они разговаривали в кухне тихо, чтобы меня не разбудить, но я слышала каждое слово.
- Как ты ловко её в чувство привёл, гипнозом, что ли обладаешь? Что, с ней уже было такое?
- Да нет, впервые случилось, я ведь половину своей жизни её знаю. Она никогда не теряет самообладания, наверное, и впрямь, допекли в бухгалтерии. Пришлось
вспомнить кое-что из психологии. А ещё, я думаю, моё внезапное появление выбило её из колеи: она же не знала, как мы поведём себя друг с другом.
- А ведь у нас, действительно, не обычные отношения: другие мужики давно бы друг другу морды набили и все вопросы решили, а мы друг друга понять пытаемся.Почему? – спросил Андрей.
- Наверное, потому, что оба её любим и желаем добра. И не нам, а ей решать, с кем быть. Да она уже решила и выбрала тебя. Мне больно и горько, ведь я люблю её уже шестнадцать лет, но уважаю её выбор: ведь у вас - дети, и это главное твоё преимущество. Не будь его, я бы с тобой поборолся, а с детьми воевать не могу.
- Как же ты с женитьбой оплошал?- спросил Андрей.
- Потому что молодой, дурак был, и она не воспринимала меня, как жениха. Я обожал её, боялся обидеть. Ты не поверишь, но я поцеловал её впервые на десятом году знакомства? Доучивался, в армии служил, а она ждала моего решения, если бы я дал о себе знать, она ждала бы меня, сколько надо. Сам виноват, поэтому, что мне на тебя злиться? Ты ведь не отбивал её у меня. Ладно, мне пора уже, скоро электричка. Как только документы будут готовы, я позвоню в контору, ты машину организуешь, привезём ей эти несчастные радиаторы. Следи, чтобы она пила регулярно лекарство. Пока. Спасибо за откровенность.
Я заворочалась и попросила:
- Андрюша, пить дай.
Они оба вошли в комнату, подошли ко мне.
- Как поспала? – спросил Лёша.
- Хорошо, а долго я спала?
- Сколько надо твоему организму, столько он и спал.
- Как чувствуешь себя? – спросил Андрей, подавая воду.
- Не пойму сама, но, кажется, лучше, боюсь сглазить.
- Потерпи, скоро будет лучше, - взяв мою руку, сказал Лёша.
Их руки оказались рядом, я сжала их и заплакала.
- Слёзы отменяются, - сказал Андрей.
- Я плачу от радости, что вы есть у меня, такие хорошие. Простите, я вас замучила.
- Перестань плакать, тебе сейчас нельзя волноваться, - сказал Лёша, - поправляйся, я Андрею позвоню в контору.
- Провожу Алексея, не теряй, я скоро,- сказал Андрей.
Через неделю Андрей сказал, что сегодня поедет за радиаторами, просил, чтобы приготовила ужин, так как Леша поможет выгрузить их в школе и придёт к нам.
Спросил, смогу ли я справиться с ужином. Я ответила, что с помощью ребятишек одолею это «испытание». Он повеселел, а мы с Маринкой стали думать, что нам приготовить.
- Мама, а что ты хочешь покушать? – спросила меня моя мудрая дипломатичная старшая дочь.
Я задумалась, а потом ответила:
- Я бы похлебала окрошки с картошечкой, обжаренной на сковородке.
- Вот и давай сварим картошку и сделаем окрошку. Я сейчас начищу, - с готовностью бросилась она  на кухню.
- Сейчас ещё рано, давай всё приготовим, а как машина придёт, мы успеем, пока папа с дядей Лёшей разгрузят её.
- Но яйца и картошку надо раньше сварить.
- Конечно, умничка, моя. Вот этим мы сейчас и займёмся.
Когда мужчины пришли, мы вчетвером доканчивали приготовление окрошки: Толик на тёрке мучился с редькой, Марина крошила картошку и яйца, я резала лук, а младшая, Алёнка, перемешивала крошево и командовала всеми:
- Малина, мельче лежь. Толя, хватит ледьки, а то голько будет.
- А это мама скажет, когда хватит, - сопротивлялся тот, - мама, как ты думаешь, хватит редьки?
- Я думаю, хватит, Алёна права, - горького не до слёз.
- А сладкого? – провокационно спросила Марина.
- А сладкого – понемножку, - ответила я.
- Мужчины, отодвигайте стол на середину кухни, Толик,- за тобой чашки, а Алёне достаются ложки. Смотри не просчитайся.
Алёнка принялась старательно считать сначала – людей, потом – ложки.
- Ула, всем хватило, - радовалась она, - а ты, мамочка, будешь кушать?
- Конечно, я так окрошки хочу!
- Ула! – ещё раз крикнула Алёнка.
Толик основательно покушал и вместо «спасибо» сказал:
- Какая вкусная окрошка, а без редьки она бы такая не была.
- Конечно,- поддержала я его.
- Она не из одной ледьки, - обиделась Алёнка, - она – с огулцами, с луком, с яйцами, со сметаной.
- И - с любовью,- добавила я: вы так старались, поэтому и получилось вкусно.
- А ещё потому, что вы сами её готовили, - добавил Андрей.
- Я, честно говоря, ни разу такой вкусной окрошки не едал, - поддержал нас Лёша, - спасибо вам, ребята.
- А мы без мамы не сумели бы, - сказал справедливый Толик.
- Дядя Лёша, а вы к нам плиходите всегда обедать. Я вам на ушко шепну: мама у нас – волшебница, она умеет стляпать пилоги с любовью, знаете, какие вкусные! Она поплавится и снова будет волшебницей, а пока – болеет, - с грустью добавила она.
- Не горюй, дочка, мама скоро поправится: дядя Лёша ей волшебное лекарство привёз.
- А где он взял?
- Ему знакомая волшебница дала, видишь, маме уже лучше.
- Дядя Лёша, вы скажите волшебнице спасибо от нас и познакомьте с ней папу, а то вдлуг вас не будет, а мама заболеет.
- Обязательно познакомлю, - растроганно сказал Лёша и поцеловал Алёнку.

На совещание в ноябре я приехала более уравновешенная, даже – с улыбкой.
- Тебе лучше, Саня? - подскочил Лёша.
- Немного получше, - улыбнулась я. Лечусь
- Мама советует печень проверить: у тебя белки глаз слегка пожелтели.
- Это всё за счёт щитовидки, врач сказала, - пройдёт.
- Мама, наверное, осуждает меня?
- Она в восторге от тебя и сожалеет, что у нас не сложилось.
- Мы же с ней даже не знакомы, ты наговорил про меня с три короба.
- Она очень желает тебе выздоровления.
- Передай спасибо и поцелуй за меня.
- Всенепременно, сударыня,- весело сказал он, - как я рад, что тебе лучше. Знаешь, Саня, я только сейчас, когда пообщался с твоими детьми и с Андреем понял, что ты приняла правильное решение – уехать. Я и раньше понимал это, но разумом, а сейчас и сердцем понял. Ты права: нельзя обижать детей, тем более таких, как твои. Алёнка меня очаровала, я вдруг почувствовал, будто она – моя дочь, столько в ней доброты, непосредственности, любви. Не могу
предать, и тебя сделать предательницей, - с печалью сказал он.
Я молчала, не зная, что сказать. У меня душа разрывалась от жалости к нему.
Однако, выздоровление моё шло медленно, и врач, узнав мой образ жизни: бессонные ночи над тетрадями, хозяйство, дети, работа, требующая тебя всего, без остатка,- сказала:
- Как, за четырнадцать лет работы вы ни разу не отдыхали, никуда не выезжали? Уму не постижимо, как может образованный человек так безжалостно относиться к своему здоровью?! Немедленно оформляйте отпуск, уезжайте куда-нибудь, иначе я отказываюсь вас лечить: вы же на износ работаете. Машине и то ремонт требуется
- Кто же мне отпуск в декабре даст?
- Дадут, я справку напишу о состоянии здоровья. Вы же вот-вот свалитесь, как ваши дети жить будут?
- У меня муж хороший, не бросит.
- А мать им не нужна?
- Нужна.
- Вот то-то же. Сдавайте анализы, справку я подготовлю.
Мне не верилось, что смогу отдохнуть среди учебного года. Только теперь поняла, как устала, что работаю на грани возможного и невозможного.
Во второй половине декабря поехала закупать игрушки для школьной ёлки. С собой взяла справку от врача и заявление об уходе, которое мне подсказал написать Андрей.
В бухгалтерии все дела сделала быстро, и постучалась в дверь заведующего.
- Войдите! – услышала густой бас. По иронии судьбы звали заведующего Михаилом Ивановичем, фамилия –
Медведев, и сам он был похож на своего лесного тёзку. Мы звали его ласково – Медведь, а Лёшка звал дядей Мишей, - это был друг его погибшего отца.
Усадив меня в кресло, Медведь спросил:
- Слушаю вас, Александра Дмитриевна.
Я молча подала справку и заявление. Он прочитал и долго молчал, потом посмотрел на меня и пробасил:
- Что, выработалась? - Уж он-то знал, как я работаю! Его участие и забота разжалобили меня, и я разрыдалась.
- Ну-ну, нечего в кабинете слякоть разводить. Не реви, - он подошёл к креслу, в котором я сидела, погладил по плечу, и от этой ласки я разревелась того горше.
- Никакого увольнения я не подпишу, а ты спустись вниз, в профком, там путёвка есть. Правда, на ней уже шесть фамилий написано карандашом. Пусть все сотрут, а твою - чернилами впишут, заслужила! У тебя заявление на санаторное лечение написано?
- А что надо было писать? Я там вообще ни разу не была.
- Ты с Луны что ли свалилась? Пора с небес на Землю опуститься, Саша. Поедешь в Сочи, на море, полечишься.
Денег на дорогу дадим, зарплату раньше начислим. Оформляй путёвку.
Врач, прочитав путёвку, обрадовалась:
- Это то, что вам надо, никаких сильных процедур, только - морская вода, воздух, режим, усиленное питание, а на другие процедуры ваших сил не хватит, и я бы не разрешила.
Так я попала в санаторий « Юг» в Сочи под новый, 1968 год, попала, как в сказку. Неделю я отсыпалась, соседки по палате будили меня на процедуры и на обеды. Потом стала гулять по берегу моря, по пирсу, вдыхая солёный морской воздух. За три недели я из серой мышки, как меня назвали
в первые дни в палате, превратилась в нормального человека, даже поправилась немного, щёки порозовели. Чтобы не растерять запас здоровья, полученного на курорте, домой летела самолётом, потом немного ехала поездом.
К поезду подъехал Андрей в санях-розвальнях. Укутал меня в тулуп: январские морозы стояли лютые, и через пятнадцать минут я была дома.

На январское совещание приехала весёлая, здоровая. Коллеги-директора поздравляли с выздоровлением, с приездом. В кабинете было многолюдно и шумно, а я искала взглядом Лешу. Он, стоял у окна и смотрел на меня, замерев на месте. Я подошла к нему, и тут наши взгляды встретились, а руки нашли друг друга. Кругом были люди, но мы никого не замечали. Наш молчаливый диалог затянулся. Если кто-то думает, что нельзя разговаривать взглядами, он глубоко ошибается.
- Как долго тебя не было.
- Я тоже скучала.
- Как себя чувствуешь?
- Хорошо.
- У тебя глаза стали ещё зеленее.
- Это от шарфика.
- Специально повязала?
- Для тебя.
- Любишь?
- Люблю.
-  Что тебя взволновало?
- По-моему, мы заигрались.
- Никого же нет.
- Вот именно, а были.
- Возвращаемся.
- Позже поговорим.
Он вздохнул, поправил шарфик у меня на шее, завязав его на узелок, и сказал:
- Он тебе очень идёт.
Мы с сожалением оторвались друг от друга, когда поняли, что одни в кабинете, а Медведь басит где-то в коридоре.
Милый, Медведь, это он вывел всех из кабинета, дав нам возможность поздороваться.





Река течёт, смывает перекаты,
Меняет русло, рушит берега.
А берега совсем не виноваты,
Что между ними – бурная река.
И ты, судьбой дарованная милость, -
Далёкий берег на шальной реке:
Случилось так, что песня не сложилась,
Твоё кольцо – не на моей руке.
У той реки нам умирать от жажды…
О, как тревожна снега белизна!
Я не хочу, чтоб встретившись однажды,
Друг друга не сумели мы узнать.


              Страница 14
             1967- 1968г.г.

Майка устроила мне настоящий допрос.
- Как отдыхала?
- Здорово!
- Что понравилось?
- Море, пальмы.
- С кем познакомилась?
- С докторшей.
- А кроме?
- Майка, мне не до знакомств было. Неделю отсыпалась, неделю отъедалась.
- А третью?
- Гуляла у моря.
- С кем?
- Да одна!
- В общем, подруга, «сгорела» твоя путёвка, в кои годы тебе её выделил любимый профсоюз, и то ты не сумела с умом ей распорядиться, - смеялась Майка. – Поди, всё о Лёшике своём думала?
- Думала.
- А как встретились?
- Он, как стоял у окна, так и замер, а когда я подошла к нему, уставился на меня, будто сто лет не видел, взял за руки и только в глаза смотрел. Так ни слова и не сказал.
- А ты?
- Что я? Я – тоже, наши взгляды утонули друг в друге и долго не могли вынырнуть на поверхность. Не заметили, как из кабинета Медведя все куда-то ушли, мы вдвоём остались.
- Ну, вы даёте! Разговоров вам мало?
- Пусть говорят! Зря не скажут.
- Не боишься?
- Боюсь, но не кого-то, а себя: боюсь, что сил не хватит на дальнейшую борьбу с собой. Боюсь снова заболеть, поэтому приняла решение - уехать с семьёй далеко-далеко и навсегда.
- Сдурела! С такой оравой, куда пОпадя.
- Не куда пОпадя, а к тётушке Арине, в тайгу, на берег Братского моря. Она одна живёт в новом доме, зовёт.
- Где работать будешь?
- Что там школы нет? Посёлок большой.
- А Андрей согласен?
- По-моему, даже рад. Трактористы везде нужны.
- Лёшке сказала?
- Конечно.
- И как он среагировал?
- Ошарашен. Не ожидал.
- Слушай, Сашка, а его Анна к тебе не приходила, права качать?
- Приходила, мы с ней долго беседовали. Я её заверила, что пока не уведу её Лёшу, как бычка не верёвочке, но добавила: если захочу, - уведу. Она призналась, что боится меня. Я посоветовала не устраивать при народе сцены ревности. В конце наша беседа носила «вполне дружественный характер», я дала ей несколько советов, как поладить с мужем, она поняла, что я лучше его знаю, и сама просила совета. Расстались мирно, она даже прощения попросила за то, что плохо про меня говорила. Ещё я посоветовала родить дочку, Лёшка будет очень рад, и всё у них наладится. Удовлетворила я твоё любопытство?
- Сашка, какая ты дура! Я бы с ней расцапалась,
расцарапалась, а ты ещё и советы даёшь.
- Майя, она же не виновата, что так сложилось: сумела деревенская девчонка окрутить парня, а как его удержать, - не знает.
- Что ты за неё переживаешь, она тебя грязью поливает, а ты ей: вот, тебе, Нюся, совет, как мужа удержать. Дура ты.
– Как ты не поймёшь: я же это ради него делаю, - если у них всё наладится, мне легче будет уехать, а иначе – не смогу. А, в общем-то, согласись, она права.
- Мать ты, Тереза, о себе подумай, а то всё - о нём,
да о нём.
- Майка, я же его люблю.
- Ладно, люби! Скажи, как они с Андреем ладят?
- Как-то ладят, знаю, встречались, говорили, но где? Когда? О чём? - держат в секрете.
- Не дерутся, и то ладно.
- У них даже какая-то солидарность в отношениях: то ли оба считают себя пострадавшими, то ли соревнуются, кто больше меня любит, - пошутила я. - Ты знаешь, Майка, когда я сильно заболела, как они меня вытаскивали: Лёшка достал лекарство, которое не мог найти Андрей, помогли выбить и привезти радиаторы, которые я никак не могла получить. Такие были дружные в то время.
- Может, и не надо уезжать, всё образуется и так?
- Нет, нет – не образуется, это, как мне кажется, затишье перед бурей. А буря может грянуть в любой момент: наши силы на исходе, нам всё труднее оторваться друг от друга, приходится сдерживать Лёшкины «вольности». Наша встреча с помутнением рассудка – тому пример: забыться до того, что не заметить окружающего мира! Так можем дойти до того, что и целоваться будем на виду у всех. Пора разбегаться.
- Говорят, что за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь, а ты двух изловила, и они убегать не собираются. Чем ты их удерживаешь, поделись секретом.
- Ты же знаешь, что не ловила я их, они сами в силки прыгнули. Просто впустила их в своё сердце.
- Раздвоения личности не боишься? У тебя душа и тело в разных измерениях живут.
- Боюсь и поэтому уезжаю: надо мужчин своих пожалеть, измучила я их. Пора решить, кого при себе оставить, а кого – отпустить на волю. Андрей меня выбрал, я ему благодарна за это. И люблю я его не больше и не меньше, чем Лёшу, просто – по-другому. Он – отец моих детей, хороший отец. Мне с ним надёжно, и я не хочу ему изменять.
Перед Лёшей я вдвойне виновата: сначала позволила ему меня любить, а потом, как девчонка, сама влюбилась.
Вот тут-то всё и осложнилось,- я подала ему надежду, я нужна ему вся без остатка, он не хочет меня ни с кем делить. Но это – невозможно, поэтому я его отпускаю.
- Ага, и отдаёшь в добрые руки вместе с инструкцией «как удержать мужа».
- Что делать, если эта девочка не ведает, что творит, мечется и делает одну ошибку за другой. Наш тугой узел взаимоотношений просто не развязать, нити сильно запутались, поэтому придётся рвать, рвать по живому, и сделать это придётся мне.
- А помнишь, Саша, как я тебе пятнадцать лет назад советовала: присмотрись к Лёше, он же любит тебя так преданно, так нежно. А ты всё своё твердила: мальчишка, ниже меня ростом, подростковая дурь. А парень-то однолюбом оказался. Как бы всё было хорошо, твердолобая ты моя подружка.
- Ты права, Мая, я, видно тогда уже подсознательно его любила, но из упрямства не признавалась себе в этом. Не могла же я, спустя десять лет, влюбиться в него с первого взгляда,- это был сто первый, а, может, тысяча первый взгляд.
- А почему ты так резко сразу решила уехать?
- Я же тебе сказала, что дольше так продолжаться не может, а ещё врач посоветовала.
- Ты что, ей всё рассказала?
- Она же врач, должна всё знать о больном, говорит:
- Я лечу конкретного человека, а не абстрактного больного базедовой болезнью. Я должна знать условия жизни, чтобы понять причину заболевания.
 Среди разных вопросов был поразивший меня:
- Любовник есть?
Я смутилась и ответила:
- Любовника нет, но есть любимый человек.
- И с ним у вас чисто платонические отношения?
- Я подтвердила.
- Скорее всего, - это одна из причин вашего сбоя в гормональной системе. Платоническая любовь допустима в юности, в период влюблённости, а в зрелом возрасте она приобретает другую форму, а вы искусственно задержали её дальнейшее развитие, вот она и мстит организму, нарушая его работу.
- Но мы не можем бросить семьи.
- Тогда надо расстаться с любимым, разъехаться, поменять место жительства, работу, привычки и т. д.
- Вот я и следую предписанию врача.
- Счастливая ты, Сашка: какую любовь подарила тебе судьба!
- Нашла, чему позавидовать, ты-то знаешь, чего она стоит: капелька счастья и море горя.
- И всё-таки испытать это чувство, не каждому дано. Как здорово знать, что есть человек, для которого ты – свет в окошке, который любит тебя такую, какая ты есть, со всеми твоими недостатками, готов ради тебя на всё. Завидую тебе белой завистью.
-Белой - завидуй, а чёрной мне и так хватает.
- Да уж, чего-чего, а этого хватает. Вот недавно услышала от одной сердобольной дамы, что ты чуть ли не при смерти лежишь, Андрей якобы Лёшу вызвал попрощаться, потому что ты просила. А потом провожал его до перехода. На прощание  они поручкались (пожали друг другу руки), потому что им теперь делить нечего. Вот так, подруга, тебя уже похоронили.
- Не дождутся!
- Писать-то будешь, подруга? Как мне тебя будет не хватать.
- Обязательно. И ты пиши, мне же интересно будет знать, как продолжается жизнь без меня. Только, прошу, о Лёше - между другими новостями и не прямо в лоб: не хочу расстраивать Андрея, ему и так досталось. Пусть это будет вымышленная однокурсница, Тамара, например. Прости, что прошу тебя лгать, но это – ложь во спасение.
Лёше я сказала, что обо мне он будет узнавать от тебя.

                Благодарю судьбу за то, что
                Она ко мне добра была,
                И на житейских перекрёстках
                Меня любовь не обошла.
                И пусть она осталась где-то
                В своём далёком далеке,
                Пусть от неё не жду ответа, -
                Она была в моей судьбе.
                За расставания без встречи,
                За сердца трепетную боль, 
                За то, что ТЫ живёшь на свете,
                Благодарю тебя, любовь.


                Страница 15
                1968г.

Мартовское солнце пригревало, снег кое-где подтаял. Воробьи истошно орали, радуясь весне, перелетая с ветки на ветку голых ещё кустов сирени, окружающих скамейку в парке, где мы сидели с Лёшей в обеденный перерыв между заседаниями.
- Саня, я так рад видеть тебя здоровой, - шептал он, прижимая мою ладонь к своим губам, - расскажи, как полечилась? Что тебе сказали врачи?
- Сказали, что поживу ещё.
- Много матросиков закадрила?
- Штабелями лежат вдоль морского побережья.
- Неужели никто не клюнул на твою косу-удочку?
- Клевали, да рыбка мелкая попадалась, я её морю возвращала. А те, что покрупнее были, сами уходили, поговорив со мной минут пять, спросив на прощание: «Вы - не учительница?»
- Спасибо профессии, спасшей меня от соперников!
 А следом не приедет какой-нибудь «Федя»? Не придётся мне снова улаживать твои амурные дела? Честное слово, передам Андрею.
- Что ты, Отелло, опять сцену ревности устраиваешь? Не приедет никто, - заверила я его, а сама подумала: - рассказать бы тебе про Мишу армянина, но решила не волновать напрасно из-за ерунды. Я ни разу за весь сезон не ходила в клуб на танцы, - не до того было, но накануне отъезда решила сходить, - хотелось потанцевать. Да и получше стало.
К скамейке, где мы сидели с соседкой по столу, подскочил чернявый мужчина и пригласил на танец. Разговорились. Его зовут Михаил, он из Армении.
- Почему я ни разу Вас не видел? Вы только приехали?
Я не стала его разубеждать и не сказала, что завтра уезжаю. Мы танцевали весь вечер, Я представилась бухгалтером.
- Были в Армении? – спросил он.
- Нет.
- У нас хорошо, приглашаю в гости.
- Спасибо.
- У вас муж?
- И трое детей.
- Вай, вай, такая молодая, я думал, ты – девочка.
- Спасибо за комплимент, - так в пустой болтовне прошёл вечер. Я ушла пораньше в надежде, что не увижу больше назойливого ухажёра.
Но после завтрака он подошёл к нашему столику.
- Пойдемте, погуляем.
- Только недолго: у меня - процедура, и вообще, я сегодня уезжаю.
- Почему вчера обманули?
- Я не обманула, просто не сказала. Да и зачем?
- Вы мне понравились, такая светлая женщина.
- Я же – русская, поэтому - русая, светлая.
- Я люблю русских, мы же православные – один народ. Жаль, что уезжаешь, мы бы хорошо время провели, я бы тебя не обидел, - вдруг перейдя на «ты» сказал он.
- Не судьба!- засмеялась я.
 Подошёл автобус. Михаил помог занести чемодан, и до отхода  автобуса стоял на остановке.
- Так что, Лёшенька, если услышишь по радио о российско-армянском конфликте, знай, что я - тому виной, - подумала я и улыбнулась, представив его реакцию:
- Саня, ещё международного конфликта мне не хватало! Угомонишься ты, наконец? Ну, уж Мишу твоего я точно сдам Андрею, хватит с меня!
- Ой, Санька, а у тебя – веснушки! Они тебе идут.
- Слава Богу, за пятнадцать лет рассмотрел. Это меня солнышко любит
- Опять соперник!
- Вот этот соперник тебе не по зубам.
- А вот и нет, - засмеялся он, наклонился ко мне, застив солнышко, и стал целовать.
- Как же я без тебя буду жить? - жалобно сказал он.
- Так будет лучше для всех.
- Мне не будет лучше. За что ты меня наказываешь?
- Скоро у тебя в семье всё наладится. Сначала нам будет невыносимо тяжело и больно, но к этой боли мы уже привыкли: мы, вроде бы вместе, и - не вместе. Так пусть будет определённость. Боль со временем утихнет, и останутся сладкие воспоминания.
- Все ты правильно говоришь, но сердце не хочет соглашаться с разумом, оно ведь и разорваться может.
- Я же уезжаю не сегодня и не завтра, а летом, и у нас ещё будет время успокоить твоё разбитое сердце.
После совещания, когда шли на электрички, (они шли почти в одно время, но в разные стороны), Сергей, поглядев на наши расстроенные лица, спросил:
- Поссорились что ли?
 Я нашлась:
- Поссорились. Рассуди нас, Сергей, будь третейским судьёй.
- О чём спор?
- Он сегодня заметил у меня на носу веснушки и удивился, а я обиделась на то, что он за пятнадцать лет ни разу их не заметил, - а ещё говорит, что любит.
- В чём суть, что ты от него хочешь?
- Пусть при свидетеле объяснит, почему он их не замечал до сих пор?
- Отвечайте, подсудимый, - подыграл мне Сергей.
- Я же ей всегда в глаза смотрел. Это преступление?
- Нет. А у вас есть встречный иск?
- Конечно, есть. Почему она прячет от меня свои разные секреты: я год проработал и не знал, что она косу отрастила,
случайно узнал. И эти веснушки прятала, пока я их случайно не обнаружил.
- Отвечайте, сударыня.
- Женщина должна быть загадкой и хранить тайны, чтобы вам, мужчинам, было что разгадывать, а иначе мы вам не интересны.
-Я предлагаю забрать ваши заявления и помириться. Давайте ваши руки. Подошла Лёшина электричка. Через пять минут и мы поехали. В вагон мы с Сергеем не пошли, мне скоро выходить. Стояли в тамбуре. Сергей серьёзным голосом спросил:
- Что же на самом деле случилось? Лёшка - не в себе, да и ты врать не умеешь.
- Сергей, я сказала Лёше, что летом уезжаю далеко и навсегда. У нас этот разговор и раньше поднимался, и Лёшка был согласен с моим решением, но надеялся, что я передумаю, и вот сейчас, когда я сказала ему, что я не передумала, он очень расстроился.
- Ясно, что дело не в веснушках. А почему так скороспешно?
- Серёжа, ты понимаешь, что наши отношения больше не могут продолжаться, нам не хватит душевных сил, наступит катастрофа, оставив после себя разорённые гнёзда, сделав несчастными ни в чём не повинных людей, в том числе, - детей. Мы переоценили свои силы, думая, что справимся, лицемерили сами с собой, делая вид, что переезд Лёшки что-то изменит. Но мы ошиблись. Ты же, наверное, был свидетелем, как мы встретились после моего отпуска?
- Был. Ты, Саша, так бережно несла свой взгляд, когда шла к Лёшке, словно боялась расплескать, хоть капельку. Я даже огорчился, что он адресован не мне. Перед тобой все расступались.
- Но многие осудили нас, и было за что. Не знаю, кто вывел всех в коридор. Не ты?
- Мы с Медведем.
- Спасибо. А ведь нам было всё равно, осуждают нас или нет, мы никого не видели и не слышали, поэтому срочно надо прибегнуть к хирургической операции, только она - единственное спасение. Но проводится она без наркоза и очень болезненна. Серёжа, помоги Другу пережить послеоперационный период, не дай оступиться, я тебя очень об этом прошу. Поезд остановился, Сергей обещал. Он помог мне сойти, мы попрощались.
Как будто в карусели заводной
Лечу я с каждым годом всё быстрее,
Мне из неё не выбраться одной –
Остановить её я не сумею.
На месте я кружить обречена,
А мимо проплывают зимы-вёсны,
И виснут надо мною – тишина
И купол неба, равнодушно звёздный.
Цветёт ольха. Сутулит плечи клён,
К Земле от ягод земляника никнет.
Ресницы вскинул синеглазый лён…
Когда же голос твой меня окликнет?


                Страница 16
                1968г

Весна была в самом разгаре. Синоптики обещали сухое и жаркое лето, и, судя по погоде, они на этот раз не ошиблись.
Лёша ждал меня на вокзале. Я удивилась:
- Почему ты меня здесь встречаешь? Что случилось?
- Успокойся, ничего не случилось, просто захотелось скорее тебя увидеть. Давай поговорим, ещё рано, - сказал он, взял меня за руку и повёл в привокзальный скверик. Мы сели на скамейку, он обнял меня за плечи, прижал и сказал:
- Никому не отдам. Даже Андрею.
- Ты меня так и не услышал в прошлый раз.
- Всё я услышал, но не согласен: почему ты одна решила?
- Должен же кто-то быть благоразумным.
- И ты решила, что – это ты? Любовь наша общая, и что с ней делать, - решать двоим.
- Конечно. Но, подключив разум, подумав, ты согласишься со мной и поймёшь, что это единственный выход из ситуации, причём, с наименьшими потерями. Пойми, что на одной чаше весов - двое твоих и трое моих детей, да ещё – двое взрослых, доверившихся нам, а на другой – мы двое. По-моему, вывод ясен.
- Откуда ты знаешь, что Анна беременна?
- Знаю.
- Всё-то ты знаешь, а знаешь, каково мне будет?
- Знаю, потому, что мне будет не легче. Но всё со временем пройдёт.
- Не хочу, чтобы проходило.
- Поэтому нам и надо расстаться, вместе - не справиться. Нам всё труднее оторваться друг от друга, однажды откажут тормоза, и всё полетит под откос. Эта
катастрофа и нам души разрушит: начнём искать виноватых, возненавидим друг друга. Ты такого конца хочешь?
- А что изменится, если ты убежишь?
- Многое. Наше чувство останется чистым и светлым, и до конца дней будет согревать.
- Я не смогу жить, не видя тебя.
- Надо, Лёшик, надо. Я же тебе сказала, что скоро у тебя в семье всё наладится, забота о дочке утишит боль разлуки со мной. Она тебе для этого и послана.
- Саня, ты колдунья, я тебя начинаю бояться.
- Никакая я не колдунья, просто от души хочу, чтобы ты был счастлив, и раз не получилось со мной, то пусть состоится - с другой.
- Я не хочу, чтобы ты уезжала.
- Вспомни, родной, когда ты меня отыскал, мы сразу договорились любить друг друга - НА РАССТОЯНИИ. Но сами нарушили свой уговор.
- Мы не нарушали, так и есть – на расстоянии.
- И то, что ты сидишь сейчас, обняв меня, считаешь,- на расстоянии?
- Но я ведь уехал, как решили мы, вернее – ты.
- Это – самообман: мы так часто видимся, что ничего не изменилось.
- Саня, ты – палач, за что ты меня казнишь, ведь я люблю тебя.
- За это и казню. И себя – в том числе. Ну, а теперь пойдём к Медведю, я заявление принесла, ему же надо мне замену найти. Прошу, не ходи со мной, разговор будет нелёгким.
- Нет уж, пойду, - решительно потянул он меня за руку.
Медведь взял заявление, долго читал, потом спросил:
- Иначе никак нельзя?
- Нельзя, - торопливо ответила я.
- Можно! – крикнул Лёша, вскакивая с места, - дядя Миша, не подписывай ей заявление, ты не знаешь, какой кадр потеряешь!
- Знаю, потому и спрашиваю.
- Она напридумывала разных причин. Не подписывай.
- Лёша, помолчи, - перебила я его. Михаил Иванович, не кладите моё заявление под зелёное сукно, где нашли смерть два предыдущих, где я просила освободить от завучества, потом – от директорства.
- Три. Ты ещё просила уволить перед курортом.
- Да ведь я хотела, хотя бы годик отдохнуть после института. Я очень устала.
- Я знаю и понимаю, что заставлял тебя работать по принципу: кто везёт, на того и кладут. Виноват я перед тобой. Где же мне теперь в Росинку директора найти? Может, Лёша, ты вернёшься?
- Без неё? Я не смогу там работать, и нигде не смогу. Я вообще без неё ничего не смогу, - торопливо говорил он, боясь, что его перебьют.
- Вы, молодые люди между собой договоритесь, а я вам – не судья.
- Лёша, мы же ещё прошлым летом договорились.
- Я с тобой не договаривался, это ты договаривалась, - вспылил он и выскочил из кабинета.
- Что делать, Саша? – спросил меня Медведь.
- Подписать. Он поймёт. Вы же не хотите, чтобы случился грандиозный скандал, когда два ваших директора разведутся с семьями, чтобы устроить личную жизнь? А к этому всё идёт. И вас за «аморальное поведение» ваших подчинённых по головке не погладят, поэтому надо подписать. Вы же всё понимаете.
- Выходит, я сразу двух толковых педагогов теряю, и во всём любовь виновата, будь он неладна, - пошутил он.
- Но Лёша остаётся, - сказала я.
- Ты же его лучше меня знаешь: он теперь вряд ли останется в школе уйдёт на административную работу в райком или горком.
- Простите нас.
- Мне вас прощать не за что, судьба-злодейка так решила. Конечно, я подпишу, собирайся. Надеюсь, из школы ты не уйдёшь?
- Нет, я ничего другого делать не умею. Спасибо вам за науку, за веру в себя, которую вы вселили в душу и помогли стать учителем.
Выйдя из районо, я не увидела Лёшу и даже обрадовалась: сейчас не готова к разговору с ним. Мне до слёз жалко его.
Но он тут же появился оттуда-то, схватил за руку и потянул к кафе.
- Пойдём, поговорить надо.
- Я так устала, прости меня.
- Не прощу, пошли-пошли!
Он заказал себе водки, а мне - бокал вина, заставил выпить и поесть.
- Опять питаешься всухомятку, снова заболеть хочешь?
- Спасибо, мой родной.
- Саня, ты разлюбила меня?
- Да нет же. Как было бы легко, если бы смогла.
- Не верю, иначе так просто ты бы от меня не отказывалась.
- Ты считаешь, мне «просто»? Не мучай меня, пожалуйста, - на глаза навернулись слёзы. Он заметил, и, вздохнув, сказал:
- Прости меня, эгоиста несчастного, но я умираю от ревности и не могу от неё избавиться. Ну, почему ты выбрала Андрея?
- Лёша, я устала повторять, что выбрала не Андрея, а спокойствие детей. Вспомни мою Алёнку, которая тебе секреты на ушко шептала, неужели ты хочешь, чтобы она страдала? А твой Антошка? А твоя не родившаяся ещё Настенька?
- Саня, всё я понимаю, но не могу смириться с этим.
- А надо, мой хороший.
- Попробую, умеешь ты, Санька, убеждать. Поговорил с тобой, и легче стало. Ладно, давай потанцуем, должен же состояться наш третий вальс.
- В миноре, - добавила я.
Мы долго танцевали свой последний «вальс в миноре», разговаривали, не вспоминая о ссоре, пока не пришла пора расставаться, идти на электрички. В мае наступила пора экзаменов, часто приходилось ездить в отдел образования. Мы встречались с Лёшей, но не было возможности побыть вдвоём. Однако я поняла, что он успокоился.
Лето, действительно, выдалось сухое и знойное: за три месяца ни капли дождя не выпало на истомившуюся землю. Растения чахли: избыток ультрафиолета и сушь угнетали их. Уже сейчас было ясно, что хлеба придётся списывать на корню. Прежде идёшь со станции к селу по тропке, а пшеница вокруг тебя, как море, колышется, шелестит тучными колосьями, жаворонки в небе от счастья заливаются. А нынче – всё по-другому, и даже песни птиц какие-то грустные получаются.

В один из июньских дней встретились с Лёшкой.
Он смущённо поздоровался и сказал:
- У меня дочка родилась. Настенька.
- Поздравляю, вот и сбылось моё пророчество, а ты не верил, - сказала я бодрым голосом, а внутри вся душа заплакала:- будь у меня ребёнок от Лёшки,- счастливей меня не было бы женщины.
- Представляешь, Саня, у неё зелёные глаза,- удивился он.
- Это тебе кажется, они ещё изменятся.
- Не кажется!
- Вообще-то ничего удивительного нет: ты столько лет смотрелся в зелёные глаза, что, наверное, в генах их запрограммировал, - это, во-первых. А, во-вторых, - это я тебе её вымолила, поэтому она должна быть на меня чуть-чуть похожа. Считай, что я тебе её родила. Ты ведь так хотел наших детей, вот мечта твоя исполнилась. Настенька принесёт в дом счастье и покой.
- Санька! – только и смог он ответить,- подошёл и поцеловал, - спасибо.

Вскоре я поехала в райцентр по делам, и как всегда села во второй вагон: был у нас с Лёшей и Сергеем такой уговор. В тамбуре меня ждал Сергей, он помог мне подняться по ступеням, потом, заговорщицки взяв меня за руку, велел закрыть глаза и повёл в глубь вагона.
- Серёжа, куда ты меня ведёшь? Нам же скоро выходить.
- Сюрприз! Не подглядывай. Подвёл к скамье, усадил и скомандовал:
- Открывай глаза.
 Я послушно открыла глаза, но тут же прикрыла рот рукой, чтобы не вскрикнуть, - напротив меня сидел Лёша.
- Лёша, откуда ты?
- Из дому. Вот ездил за мамой. Познакомьтесь. Анастасия Павловна, Александра Дмитриевна.
Рядом с ним сидела женщина и, улыбаясь, внимательно смотрела на меня. Я подала ей руку и сказала:
- Я давно хочу с вами познакомиться. Лёша так много о вас рассказывал.
- Надеюсь,- хорошее? – улыбнулась она.
- А он разве умеет и плохое говорить? – спросила я.
- Думаю, что нет. Я его этому не учила.
- Едете с внучкой знакомиться? Поздравляю.
- Спасибо.
- Ну, как сюрприз? – спросил Сергей.
Я погладила его по плечу и сказала:
- Спасибо, Сережа, сюрприз получился.
- И это всё? – дурачился он, - а поцеловать?
- Вымогатель, - шутя, сердилась я, - ладно подставляй щёчку, притянула его к себе и чмокнула.
- Вот решилась, но с пересадкой побоялась одна ехать, пришлось Алёшеньку с работы сорвать.
- Не страшно, сейчас лето.
На вокзале Лёша сказал, усаживая нас на скамью:
- Вы, женщины, посидите, поговорите, вам есть о чём, а мы с Серым до магазина сбегаем. До поезда ещё сорок минут. Саня, ты не уходи, жди Сергея, потом вместе пойдёте. Они ушли. Разговор начала Анастасия Павловна:
- Александра Дмитриевна, можно я вас, тебя, Сашей буду звать?
- Очень хочу.
- Саша, ты сама решила уехать или кто-то вынудил?
- Сама. А вынудили обстоятельства. Нам надо расстаться, и чем быстрее, тем лучше. Это так больно, но надо, потому что всё труднее сдерживаться и улыбаться, когда хочется плакать, - сказала я, опустив глаза.
- Я знаю, как Алёша любит тебя, ведь, ещё, когда вы учились, он засыпал и просыпался с твоим именем.
Невольно я взяла её за руки, и, глядя в глаза, сказала:
- Я виновата перед вами и перед ним за то, что не смогла сделать его счастливым, не поверила в его чувство.
- Не вини себя, девочка, значит, - не судьба. Когда он узнал, что ты вышла замуж, места себе не находил. Потом как-то скоропалительно женился. Даже успокоился немного. И вдруг заявил, что его переводят в Росинку, завучем. Я порадовалась – на повышение пошёл. Он мне не сказал, что ты там работаешь, знал, что отговорю. Сказал только тогда, когда семью перевёз. Я отчитала его:
- Ты о Саше подумал, каково ей будет?
- Я только о ней и думаю, - упрямо твердил он.
- Ты же сам измучаешься и её изведёшь.
- Я за свою любовь воевать буду.
- С кем? С детьми? Я долго его переубеждала, но безуспешно. Прости меня.
- За что мне вас прощать, наоборот спасибо, что не сумели отговорить, иначе бы я не узнала, что люблю его. Когда он отыскал меня, я глянула ему в глаза и поняла, что всегда его любила и ждала, и сразу сказала ему об этом. Он так обрадовался, что даже поцеловал впервые.
Мы не хотели никого обманывать и сразу договорились, что наши отношения - под запретом. Он сказал, что ему достаточно изредка, издалека меня видеть. Но мы не представляли, как это будет трудно, почти невозможно
выполнить: надо притворяться, что мы безразличны друг другу, а нам не хочется расставаться и на минутку. Пришло время расстаться навсегда. Он – против, и, я надеюсь, вы поможете уговорить его, помочь пережить боль утраты.
- Саша, какая ты не по годам мудрая, - обняла меня Анастасия Павловна.
- Это - не мудрость, это – необходимость. Я даже дочку ему « напророчила», чтобы утешенье было. Интересно, я же не знала вашего имени, а посоветовала её назвать Настенькой.
- Это интуиция тебе подсказала, она у тебя развита очень сильно, часто помогает, но порой и огорчает: ты
наперёд знаешь, что произойдёт, и душа твоя тревожится заранее.
- Вы правы, я наперёд знала, чем закончится наше счастье, и давно улаживаю его семейные дела: внушаю, что
скоро всё у них наладится, с Анной много беседовала, дала ей несколько советов, как наладить семейную жизнь. Уговорила её родить дочку. (Лёша об этом не знает, не проговоритесь). А ему я внушала, что дочка принесёт в дом лад и покой. Представляете, каково мне было это сделать!
- Сашенька, как же ты его любишь! Спасибо тебе за твою светлую любовь к Алёшеньке.
- Это вам спасибо: с ним я испытала чувство, которое не каждому выпадает в этой жизни. Я – сильная, я справлюсь, помогите Лёшеньке.
Подошли Леша с Сергеем, а вскоре и электричку подали.
Мы попрощались с Анастасией Павловной, она меня обняла, крепко поцеловала, пожелала удачи на новом месте. Я шепнула Лёше:
- Посади маму в вагон и выйди на минутку, надо попрощаться. Он поручил Сергею посадить маму и побыть с ней, а мы стояли на перроне.
- Лёшик, больше мы с тобой никогда не увидимся, прости меня за всё, и будь счастлив.
Он взял мои руки, прижал к груди и грустно смотрел в глаза. Я судорожно вздохнула и припала к его груди. Сверху, из окна, на нас смотрели Анастасия Павловна и Сергей, но мы не обращали на это внимания. Я плакала, он целовал меня в зарёванное лицо, я отвечала на его поцелуи. Объявили пятиминутную готовность к отправлению, я подвела Лёшу к вагону, а сама отошла под окно. Сергей спрыгнул с подножки, взял меня за руку:
- Саша, пойдём, а то опоздаем.
Но я вырвала руку, глядела на дорогие мне лица и не видела их из-за слёз. Электричка рванула с места, словно решила прекратить боль долгого расставания, и увезла мою радость и печаль.

Снова сразу не уснула, снова, как и встарь,
Время вспять перевернула, словно календарь.
Мне попались те страницы, где тебя люблю –
Не хотят они забыться, да и не велю…
Тихо, словно извиняясь, тронулся вагон,
Как от сердца отрываясь, пятился перрон.
С каждым мигом пропасть шире – не перешагнуть…
Нам достался в этом мире невозвратный путь.

Сергей тянул меня, но я не могла сдвинуться с места, ноги словно приросли к перрону. С трудом он подвёл меня к скамейке, усадил. Сбегал куда-то, принёс стакан воды. Я выпила. Полегчало. Услышала умоляющий голос Сергея:
- Саша, опоздаем.
Тихонько поднялась с его помощью, и мы пошли. На совещание мы не опоздали, я вошла в зал заседаний и села на любимое место. Место рядом было пустым.
А Серёжа прошёл в кабинет заведующего. О чём они говорили с Медведем, не знаю, но тот скоро подошёл ко мне и сказал:
- Александра Дмитриевна, сможете завтра собрать хотя бы часть учителей, кто не уехал? Я завтра привезу нового директора, будем с коллективом знакомить и передачу оформлять. В комиссию я включил и Сергея Петровича, поэтому я вас сегодня отпускаю, готовьтесь.
Я кивнула и пошла к выходу.
Следом вышел Сергей и сказал
- Я тебя не могу отпустить в таком состоянии, и мне велено сопровождать тебя до электрички, а до неё ещё уйма времени, что будем делать? Пойдём в кафе?
- Серёжа, мне надо выплакаться, иначе у меня сердце разорвётся. Пойдём в скверик, посидим на лавочке, где мы с Лёшей часто сидели.
- Плакать, так плакать, пойдём, выплачемся, - согласился он.
Мы сели в уголочке за кустами сирени, я припала к его плечу и наревелась всласть. Он не мешал мне изливать своё горе, только иногда, когда я заходилась в беззвучном плаче, гладил по голове и приговаривал:
- Плачь, не стесняйся, тебе легче будет.
Я была так благодарна ему за поддержку. Наревевшись, я глубоко вздохнула, извинилась и сказала, что я – в порядке.
- Значит, идём в кафе, мне велено тебя накормить и напоить, - сказал он, ставя на стол графинчик вина и закуску. Я снова чуть не расплакалась, поняв, что это Лёша наказал обо мне позаботиться.
- Ну-ну, слёзы отставить, сегодняшний лимит на слёзы исчерпан. Тебе надо выйти из твоего стрессового состояния, а поэтому мы сейчас выпьем винца, говорят, помогает. Я послушно выпила вина, а, когда он заставил меня поесть, спросила:
- Это Лёша тебе поручил? Он всё боится, что я заболею. А я – сильная. Я выстою.
- Никто и не сомневается.
Тихо играла музыка, Сергей почти насильно заставил меня танцевать. Мне нравилось с ним танцевать, но сейчас было не то настроение. Слёзы снова навернулись на глаза. Сергей прижал к себе, успокоил.
- Совсем недавно мы с Лёшей танцевали здесь наш третий в жизни вальс. Вальс в миноре.
- Я тебя понимаю, но жизнь продолжается.

Сергей помог мне сойти с подножки вагона, наказал, посмотреть внимательно, нет ли встречного поезда.
- Какая разница теперь, когда Лёши нет, - ответила я.
- Саша, прекрати! Я за тебя отвечаю. Ты заставляешь меня провожать тебя до дому.
- Что ты, Серёжа, не бойся, я тебя не подведу, мне же ещё школу надо сдать.
- Я на тебя надеюсь, будь благоразумной.
Пока шла до села, немного успокоилась, предупредила некоторых учителей о завтрашнем сборе. Вспомнила, что
Медведь не назначил день, когда трудовая книжка будет готова, но успокоилась: он же сам завтра приедет и скажет. Следующий день прошёл, как в тумане. Все дела успели сделать до обеда, гости разъехались. Медведь назначил день, когда я могу забрать трудовую книжку. В душе моей теплилась надежда: может, Лёша придёт в этот день? Но тут же закрадывалось сомнение: он же не знает, когда? Но почему-то была уверена, что Медведь скажет, когда я приеду.
Не может он не сказать, он с таким пониманием к нам отнёсся. Так и жила я в сомнениях и в ожидании самого последнего, прощального дня.

Бьют в окошко слезинки дождя
В наш последний, неласковый вечер,
Я, с ума потихоньку сходя,
На прощальный твой взгляд не отвечу.
Метят путь верстовые столбы,
Я прошу, не надейся напрасно:
У моей своенравной судьбы
Нет билетов – туда и обратно.


                Страница 17
                1968г

Вот и настал он, самый последний день. Я поехала за трудовой книжкой. Завтра – отъезд, контейнер с вещами уже в пути. С утра парило, сгущались тучи, и, казалось: наконец-то природа смилостивится и напоит иссушённую землю живительной влагой.
В кабинете у Медведя заметила Лёшу, сидевшего в уголочке, и сердце ёкнуло: пришёл!
Трудовая была готова, Медведь её мне вручил, пожелал удачи на новом месте. Потом сказал:
- Если что-то не сложится, возвращайся, с радостью примем.
   Не помню, как шли до вокзала, я не выпускала его руку, как будто хотела удержать навсегда. Электричку для посадки ещё не подали. Мы стояли на перроне и, молча, смотрели друг на друга. Я старалась сдерживаться, но слёзы невольно набегали на глаза.
- Не плачь, Саня, - тихо шептал Лёша.
- Я не плачу, они сами льются, стараясь улыбнуться, ответила я. Вдруг раздался оглушительный грохот: грозовой разряд ударил где-то близко, потому что молния и
гром слились воедино, и, одновременно с ними, на землю рухнул, именно – рухнул, долгожданный ливень. В минуту перрон превратился в огромную лужу, в которую низвергался поток воды с небес. Кое-где от асфальта отскакивали крупные градины, какой-то необычной треугольной формы.
Я вскрикнула от испуга и инстинктивно прильнула к Лешиной груди, ища защиты. Он прижал меня к себе, прикрывая от ливня, но платье моё вмиг промокло. Тогда Лёша снял пиджак и накинул на меня, а я, не сдерживаясь, плакала и повторяла:
- - Я тебя больше никогда не увижу! И природу мы прогневили.
-- Успокойся, не вини себя ни в чём. Природа нас не осуждает. Она смыла все наши грехи. если они и были. Обещай, что не будешь изводить себя.
Саня, с тобой поневоле язычником станешь: получается, что нам давно надо было принять мудрое решение, и не было бы ни этой засухи, ни этой грозы, ни других испытаний, - улыбнулся он, а я, подставив лицо под ливень, шептала:
- Силы небесные, простите, и спасибо вам.
- Ну, вот ритуал очищения выполнен полностью, остаётся надеяться, что он поможет тебе спокойно жить, не казнясь своей виной, - сказал Лёша, поцеловав меня в запрокинутое к небу лицо.
Объявили посадку, и мы медленно, по щиколотку в воде, двинулись к поезду. Так, обнявшись, мы и вошли в тамбур вагона, не в силах оторваться друг от друга. Скоро объявили, что поезд через пять минут отправляется. Я отпустила Лёшу, и с тоской смотрела, как он, одинокий и несчастный, стоял под проливным дождём в свете сверкающих молний и грохоте грома. Таким я его и запомнила.
Да и я в его глазах выглядела не лучше: босая, с босоножками в руке, до нитки промокшая, в платье, облепившем тело, с растрёпанной мокрой косой. Электричка рванулась и увезла его от меня навсегда.

                Ну, зачем, словно летняя радуга,
                Всё искрится вокруг сказкой дивною,
                Ну, зачем эта сладкая пагуба
                Оказалась такою недлинною?
                Словно вспыхнул рассвет зорькой алою,
                Для Земли ясный день возвещающий,
                Но затмила его буря шалая
                И убила рассвет наступающий.
                И созвездия с ритма сбиваются,
                И Земля замедляет движение,
                И надежды, увы, не сбываются,
                И у радости нет продолжения.




                Страница 19
                1968г.

До своего полустанка я все пятнадцать минут так и простояла в тамбуре: в вагоне гуляли сквозняки, так как окна были открыты, а тут было, хоть какое-то затишье.
     На платформе я увидела Андрея. Он подбежал и стал надевать на меня плащ.
- Подожди, Андрюша, он только холодить будет, - я же до нитки промокла.
- Тогда надень сначала мой костюм, а сверху – плащ.
- И быстренько побежали, на ходу быстрее согреюсь. Хорошо, что встретил, а то бы я в ледышку превратилась.
- Дождь же летний.
- Не знаю, как здесь, а в городе – с градом был.
- Не удивительно, туча шла грозная, смотреть на неё было страшно, вот я и побежал на станцию. Согрелась немного? Надо было переждать в вокзале.
- Да посадку объявили в самый момент ливня, хочешь- не хочешь, а вымокнуть пришлось.
- Сейчас отогреешься, я баню истопил, родичи собрались на проводы. Получила документы?
- Получила.
Дома наперебой посыпались советы, что надо выпить, чтобы не заболеть. А старшая золовка остановила поток советов:
- Полстакана самогонки и полстакана горячего чаю, - вот и всё лекарство.
- Не буду самогон, - запротестовала я.
- Не хочешь самогон, налей казёнки.
После горячей бани, я напилась чаю с малиновым вареньем, проглотила аскорбинку и аспиринку, решительно отвергнув предложенный радикальный рецепт, и скоро заклевала носом. Андрей увёл меня в летнюю кухню

 родительского дома, уложил, укутал тёплым одеялом, погладил по голове и тихо сказал:
- Спи, Саша, спи. Всё у нас теперь будет хорошо.
- Надо ребятишек в дорогу выкупать, - прошептала я.
- Сам всё сделаю.
Я провалилась в сон.
В поезде мы заняли купе полностью. Дети радостно
перелезали с нижних полок - на верхние и обратно, весело щебетали. Глядя в окно, задавали вопросы, Андрей им отвечал. Проводница стала разносить чай.
- Сейчас обедать будем, - весело сказал Андрей,
 - Алёнка, накрывай на стол. Вон сколько нам еды положили, и наша задача - всё съесть. Алёнка заглядывала в пакеты, в сумки и вынимала то, что ей нравилось.
- А сколько ехать будем? – спросил практичный Толик.
- Два дня.
- Не, не съесть эту гору продуктов, - решительно сказал он.
- А вот и съесть, - решительно запротестовала Алёнка, - я голодная, как вол.
- Не вол, а волк, - поправила её Марина на правах старшей сестры.
- Нас пять голодных волков, - поправилась Алёнка, она уютно устроилась на отцовских коленях и тараторила, не
умолкая, успевая, однако, набивать рот всякой вкуснятиной.
Она же заметила:
- А почему мамочка ничего не ест? Папа, заставь её есть, как меня заставляешь, когда я каплизничаю.
- А мы сейчас её насильно покормим. Алёна, корми маму с ложечки.
Алёнка с готовностью бросилась выполнять поручение:
- Мама, съешь ложечку за папу, за Малину, за Толика, за меня.
Я машинально глотала творог, не чувствуя его вкуса. Внутри была такая пустота, что казалось, сейчас она зазвенит и все услышат этот звон.
- Ты, мамочка заболела? – заглядывая мне в лицо, спросила Алёнка. Ты плостыла? Папа, дай маме осколбительную таблетку, она её выпьет и будет такая же весёлая, как ты.
Андрей достал « аскорбинку», подал мне и сказал:
- Это лекарство от всех болезней, от твоей – тоже. Пей и быстрей выздоравливай.
Я грустно улыбнулась, а ребятишки протянули ручки к отцу с криками:
- И мне! Мне первому! А Марина молча взяла таблетку и сказала:
- Кричите, словно вам не дадут.
- Ну, вот поели, - начал Андрей, но не успел он договорить, как дети хором, теперь уже втроём, запротестовали: «Не хотим спать, так интересно в окно смотреть».
- Никто вас и не укладывает, смотрите сколько угодно, только с полок не свалитесь.
Алёнка призадумалась на минутку и спросила:
- Папа, а дядя Лёша познакомил тебя со своей знакомой волшебницей? А то его нет, а мама снова заболела. Как лечить будем?
Её слова подняли во мне такую бурю, что Андрей, заметив, как у меня заблестели от слёз глаза, поспешно сказал:
- Конечно, познакомил, не беспокойся, доча, а теперь - молчок, маме надо поспать, вы же не будете ей мешать?
- Будем молчать, как мышата, - за всех ответил Толик.
Андрей уложил меня, укрыл простынёй и тихо сказал:
- Отвернись к стенке и постарайся уснуть, а хочешь, - поплачь, легче будет.- Он погладил меня по голове, пощупал лоб, а я взяла его руку, крепко её пожала, поднесла к губам и поцеловала.
- Успокойся, Саша, всё пройдёт.
Я дала волю слезам, а потом, выплакавшись, не заметила, как уснула.
Вечером Андрей меня разбудил:
- Проснись, Саша, нельзя спать на закате.
- Почему? – спросил Толик.
- Потому что, Солнце побежит дальше вокруг Земли без тебя, так как ты спишь, и ты не сумеешь его догнать, а без него очень плохо, - сказал Андрей.
- До сегодняшнего дня Земля вокруг Солнца вращалась, а теперь – наоборот?- улыбнулась я.
- А правда что ли, что Земля вращается вокруг Солнца? – дурачился Андрей, - а я и не знал.
- Папа, ты что, плавда, не знал? - удивилась Алёнка.
- Папа пошутил,- сказала я.
- Я хотел вас развеселить, - серьёзно сказал Андрей, - а спать на закате нельзя, наверное, потому, что люди издавна верили, что человек теряет силы, если спит на закате, и
солнышко уносит эти силы с собой. А теперь давайте ужинать, силы набираться, и не будем отдавать её закату.
- А ты, папа, больше так не шути: Толик и Алёнка, подумают, что ты правду говоришь, и запомнят всё неправильно, - заявила Марина.
- Не буду, моя умница, но шутить-то мне иногда разрешите?
- Конечно, разрешаем, - сказал Толик, мы же скоро в школу пойдём, всё узнаем, и будем понимать твои шутки.
- Слава Богу, а то я уж испугался, что так и придётся всю жизнь без шуток жить, в тоске да в печали, он выразительно посмотрел на меня, я улыбнулась в ответ.
 - А маму опять надо с ложечки кормить? – спросила Алёнка.
- Нет, я сама буду есть, - поспешила я её успокоить
- Ула! – закричала она.
После ужина, Алёнка, заглядывая мне в глаза, строго спросила:
- Больная, темпелатула есть?
- Нет, доктор, вы хорошо лечите.
- Можно, я ещё полечу?
- Лечи.
- У кошки – боли, у собачки – боли, у сыча – всех больча, а у мамы - заживи!
Можно, я тебе косичку заплету?
- А ты сумеешь?
- Поплобую.
- Это у вас с Мариной – косички, а у мамы - коса.
- И у нас выластут, - уверенно сказала Алёнка.
- Конечно, вырастут, и будут у меня три красавицы с косами,- сказал Андрей.
- А ты лад?
- Рад, конечно.
- Мама, а зачем ты косу прячешь и железками зацепляешь, ей же больно?
- Эти железки называются – шпильки, и косе не больно, попробуй на своей косичке. Убедилась?
- Не больно, но с косой - красивее.
- Я же – не девочка, а тётя.
- А мне так лучше нлавится, и всем понлавится, плавда, папа?
- Правда, доча.
- А давай сплячем её шпульки, тогда она с косой будет ходить, а не с шишкой.
- Шпильки, а не шпульки, - поправила Марина.
- Пусть – шпильки, давай, папа, сплячем, - не отставала Алёнка, а мне вспомнилось, как Лёша пытался тоже спрятать шпильки, на душе стало тревожно, но я сдержалась, только незаметно вздохнула.
- А это пусть мама сама решает,- сказал Андрей.
Дети угомонились, умаявшись за день. Я сидела в сумерках, облокотившись на столик, смотрела в окно. Уложив детей, Андрей подсел рядом, обнял и спросил:
- Грустишь?
Я прильнула к его груди и прошептала:
- Прости, я сама разрушила своё гнездо.
- Не наговаривай на себя, - ты его спасла, а заодно, и – второе.
- Из-за меня пришлось сорваться с насиженного места, и ехать неизвестно куда.
- Руки-ноги у нас есть, головы – на плечах. Проживём. Не бойся, я никогда тебя ни в чём не упрекну.
Мне стало его так жалко, угнетало чувство вины, я обняла и сказала:
- Прости, тебе так трудно со мной. Я этого не хотела.
--Долг платежом красен,- ответил он, а я вопросительно посмотрела на него, - помнишь, в деревне сплетничали о нас с Полиной?
- Помню, - ответила я, вспомнив то трудное время, мои переживания, обиду и боль.
- Ударила дурь в башку, и всё покатилось-поехало. Я понимал, что надо остановиться, но не знал, как это сделать.
Ты помогла мне одуматься. Меня поразила твоя реакция на происходящее: ты никому не верила, защищала меня, уверяла
всех «свидетелей», что это – неправда. Если бы начала следить за мной, устраивать сцены ревности, я бы много дров
наломал. Я видел, как тебе больно, чего тебе стоила «уверенность» во мне, поражался твоему терпению и выдержке. Но также, зная твой решительный характер, понимал, что терпенье это – не беспредельно, и тогда не на шутку испугался. Я боялся потерять тебя из-за глупости: ничего серьезного в наших с Полиной отношениях не было, - одно баловство и блуд. Спасибо тебе, что помогла мне выйти из затмения, за веру, терпенье и любовь Я давно хочу покаяться, да всё не мог начать разговор. А сегодня он кстати. Прошу, прости меня.
Я подняла на него глаза, в них стояли слёзы, но на душе стало не так тяжело, а чувство моей вины стало не таким жгучим.
- Простишь? – спросил он, глядя мне в глаза.
- Давно простила, иначе бы не жила с тобой ни дня. И ты прости меня за все мои грехи.
- Я понимаю, тебе труднее, но буду ждать тебя прежнюю, сколько понадобится.
- Потерпи немного, я скоро переболею.
- Я знаю, но не уверяй, что скоро. На языке медиков это звучит так: кризис миновал, самое страшное – позади.
Больная поправляется, но болезнь сильно запущена, и выздоровление может затянуться. А чтобы ускорить выздоровление, давай-ка, мы родим ещё ребеночка на новом месте.
- Мы же больше не планировали детей.
- Можно ведь внести корректировку в планы. Не слышу ответ.
- Надо серьёзно подумать. Давай оставим вопрос пока открытым.
- Но не надолго. Я тебя никому никогда не отдам,- сказал Андрей, крепко меня обнял, поцеловал, а я снова разревелась у него на груди. В этих слезах перемешалось всё:
 горечь прежней обиды на него, моя вина перед ним, чувство облегчения и успокоения, благодарности и ожидания.









           Эпилог
              (от автора)

  Позавьюжило, запорошило.   
Под сугробами всё хорошее,
Понасыпало снегу жгучего,
Заблудиться в нём – дело случая.
Не найтись тебе – полземли тайга,
А тропинки всё замела пурга.
Если б я могла растопить снега,
Если б я могла! Если б я могла…
 
Вот и закрылась последняя страничка Сашиного дневника. О дальнейшей жизни я знаю из её рассказа, узнала её тайну, и так захотелось рассказать об этой любви.
Вскоре после переезда, Саша родила двойню: сына Яшу и дочку Сашеньку, - Аленьку, как назвала её мать.
Она писала родным, что первой родилась Аля, а через пять минут – Яша, что они – не близнецы, а просто – двойня. Они похожи на Алёнку: такие же светлоглазые, в отличие откареглазых - Толика и Марины, похожих на отца. У Альки глазки голубые, как незабудочки, а у Яши, - как у Алёнки и матери, - зелёные.

Ты – моя неизбывная боль,
Ты – моя бесконечная мука,
Ты – и встреча моя и разлука,
На забвенье меня не неволь.
Разреши вспоминать иногда,
Перепутав свидания сроки.
Неопасны мои биотоки –
Их убили пираты – года.

Так и жили Саша и Лёша до старости своими семьями, не общаясь друг с другом.
Но Саша никогда не забывала своего Лёшика, мысленно с ним советовалась, часто видела во сне, и после этого день казался добрым и светлым.

 Ты в снах моих, то ветром колобродишь,
То - согреваешь солнечным лучом,
Неузнанный, приходишь и уходишь,
Дверь, отпирая собственным ключом.
Но каждый твой приход, - как озарение,
И сладкое томление в груди,
К моей душе – твоё прикосновение.
Прошу тебя: почаще приходи.

Дети выросли, разъехались. Мы с Сашей регулярно переписывались, причём, не просто отвечали на письма друг друга, а часто нарушали очерёдность,- просто у нас была внутренняя потребность общаться. И вдруг письма от неё
прекратились. Я подождала немного: (вдруг – приболела, - возраст же!), а потом решила написать. С Андреем мы не были знакомы, но он мне ответил, написал, что знает меня по рассказам Саши, сообщил, что Саша скоропостижно скончалась, прочитав письмо с родины. Написал, что жить один на старом месте не может и не хочет без неё, поэтому скоро переедет к детям, только не может решить, - к кому: все зовут, все - хорошие, у всех благополучные семьи. Марина вышла замуж и уехала во Владивосток, она – учительница русского языка и литературы, как мать. Толик работает в НИИ Новосибирска инженером – конструктором. Алёнка, Елена Андреевна, - врач- педиатр в Чите. Ближе всех живут Аля и Яша, - в Иркутске. Оба они окончили художественное училище. Яша стал профессиональным художником, у него даже персональные выставки были. Аля работает дизайнером: готовит театральные декорации в театре. Они такие же, как в детстве, - птички-неразлучники.
- Скорее всего, уеду к Але, - написал Андрей, - она так на мать похожа, что мне порой, кажется: Саша со мной через неё разговаривает. Да из Иркутска я смогу чаще могилку Саши навещать.
Из этого письма я поняла, что получила Саша печальное известие, убившее её: значит, нет больше на Земле её Лёши. Угомонилась, моя подружка, не захотела или не смогла жить без него. Вечная вам память, мои дорогие. Вот и разлетелись ваши Галактики, а может, наоборот, - соединились, теперь уже - навсегда. И осталась на Земле ваша светлая любовь. Я рада, что рассказала о ней, выполнила последнюю волю
Саши, «вплела» в рассказ свои «вздохи», которые она так любила. Думаю, ей бы понравилось.
                2010гож.