Чудотворный запах

                Помню,  как  затевала
                Хлебушек  мать  в  ночи
                Валентин  Васичкин...
Хлеб  всегда  важнейшим
продуктом,  мерилом  всех  ценно-
стей.  И  в  наш  век  великих  науч-
но-технических  достижений  он
составляетпервооснову  жизни
народа.  Люди  ворвались  в  кос-
мос,  покоряют  реки,  моря,  океа-
ны,  добывают  нефть  и  газ  в  глу-
бинах  земли,  овладели  энергией
атома,  а  хлеб  остаётся  хлебом.
                Л.И.Брежнев...

Есть  в  мире  понятия,  ценность  которых  неприходяща.  И  эти  понятия -
земля,  воздух,  вода,  солнце,  возможно  и  хлеб  наш  насущный,
также  можно  отнести  к  таким  понятиям - древний  и  вечно  молодой 
продукт  человеческого  труда.
Давно  я   живу  городской  жизнью,  имею  хорошую  работу,  друзей, знакомых.  Я  семейный  человек,  реалист,  с  твёрдым  и  упорным  характером,  всего  в  жизни  добиваюсь  сам,  не  жду  ни  от  кого  помощи  довольствуюсь тем,  что  у  меня  есть,  на  жизнь  не  обижаюсь.  Это  слабые  хлипкие  нытики, считают,  что  они  обижены  судьбой  и  только  им  должны  всегда  помогать,  и постоянно  норовят  что-то  урвать  себе  и  побольше.
 До  сих  пор,  когда  прохожу  я  около  хлебных  прилавков,
хлебных  ларьков,  пекарен,  всегда  улавливаю  чудотворный  запах  этого  божественного  продукта.  Он  на  меня  действует  как  божественный   эликсир.  И  я  мгновенно  начинаю  вспоминать  своё  далёкое,  очень  снежное,   холодное  и  полуголодное  детство.  Когда  в  доме  буханка  хлеба  считалась   хорошим, дорогим  гостинцем,  самым  лучшим  продуктом.  Если  был  хлеб,  значит  все  сыты  и  довольны,  а  это  уже  счастье.
И  когда  сейчас  мне  приходится   частенько  слышать,  что  хлеб  плохой,  что  он  вреден  для  человека,  его  много  нельзя  есть,  от  этих  слов  у  меня  плачет  душа.  Хлеб  не  может  быть  плохим  и  вредным  для  человека.  Он  может  быть  приготовлен  не  по  тому  рецепту,  некачественно.  А  порой  нечистоплотные  на  руку  пекари  подворовывают  ценные  добавки,  вот  поэтому  он  и  кажется  иногда  некачественным.  Может  быть  хлеб  непропечённым,  но  никогда  он  не  может  быть  плохим, из  какой  бы  муки  он  ни  был  испечён,  ржаной  или  пшеничной,  просеянной  через  сито  или  через  решето,  никакой  разницы  здесь  нет.  Главное,  чтобы  он  был   всегда  на  столе  в  каждом  доме,  в  каждой  семье  и  в  любое  время  года  и  в  достатке.
И  мне   так  хотелось  обидеть  этого  человека,  но  я  не  мог  себе  этого   позволить.  Он  ведь  и  так  очень  сильно  обижен   жизнью,  если  не   понимает,  что  такое  хлеб.
Мамка  иногда  сама  затевала  хлебушки,  когда  была  мука,  любого  сорта,  если  муки  было  недостаточно, она  в  тесто  тёрла  картошку.  Мы  ей  тоже  в  этом  всегда  помогали.
Испечь  хлеб - это  очень  серьёзная  работа,  она  знала,  сколько  надо
 брать  муки  для  определённого  количества  коврижек,  как  правильно  замесить,  приготовить  квашню  теста,  приготовление  различных  заквасок, 
подбивала  гущу  добавляя  муки,  и  всё  это  держала  в  тепле.
Это,  видимо,  передавалось  из  поколения  в  поколение  и  держалось  в  тайне.
Испечь  достойный  и  качественный  хлеб - это  искусство,  ответственная  и  почётная  работа  и  не  каждому  дано  быть  хорошим  пекарем.  Необходимо 
иметь  большое  желание,  умение  и  терпение.  Это  так  же,  как  написать  хорошее  произведение,  чтобы  оно  всем  понравилось,  его  разбирали  нарасхват  и  зачитывались.
 Тесто  всегда  замешивалось  в  специальной  дежке,  тщательно  перемешивалось   
 руками,  работа  трудоёмкая,  ответственная,  и  конечно  же  благородная,
  всегда  необходимая  и  нужная  для  жизни  человека.  А  до  того  как  тесто  подойдёт,  готовилась  печь,  когда  печь  прогорала,  мамка  разметала  метлой  угли  на  поду  по  бокам  печки  и  приступала  к  посадке  теста.
Она  и  формовой  хлеб  могла  испечь,  но  это  намного  сложней,  нужны  формы,  таганки,  а  здесь  проще:  на  деревянную  лопату  насыпала  отрубей,  если  не  было  отрубей,  настилала  капустные  листы  или  газеты,  клала  тесто  и  отправляла  в  печь  рядочками,  чтобы  хватило  места  для  всего  приготовленного.  Затем  брала  прядь  соломы,  поджигала,  плотно  закрывала  заслонку  и  засекала  время  на  часах.  И  вот  начиналось  самое  волнительное.
А  когда  время  подходило,  мамка  открывала  заслонку,  кочерёжкой  вытаскивала  одну  буханку  и  протыкала  ножом,  чтобы  определить,  хорошо  ли
пропеклась  буханка.  Если  хлеб  был  сыроват,  она  снова  бросала  соломки,  поджигала  и  закрывала  заслонку  ещё  на  некоторое  время,  а  если  был  пропечён,  она  вынимала  кочерёжкой  каждую  буханку,  соскабливала  ножом  отруби  с  прилипшими  угольками  и  укладывала  на  приготовленный  стол  в  два  рядочка. 
А  затем,  улыбаясь,  нежно  умывала  водичкой  каждую  буханку  и  накрывала  большим,  белым  и  чистым  столешником. 
И  мы  тут  же  ютились  и  по  возможности  помогали  ей,  вдыхая  ароматный  запах,  исходивший  от  испечёного  хлеба,  который  витал  по  хате.
Хлеб  есть  хлеб,  и  когда  его  в  достатке - это  уже  счастье.
Это  продукт  всем  продуктам  продукт.
Недаром  ведь  в  Древней  Греции  считали:  если  человек  поедает  свою  пищу  без  хлеба,  он  совершал  большой  грех.  А  в  Индии  в  первых  веках  нашей  эры  преступников  наказывали  тем,  что  запрещали  им,  есть  хлеб  на  определённое  время,  в  зависимости  от  того,  какое  преступление  ими  было  совершено.  Хлеб  пользовался  большим  уважением  у  всех  народов  и  во  всех  странах.
И  мне  с  детских  лет  полюбился  этот  чудо-продукт,  я  на  всю  жизнь  запомнил,  как  тяжело  он  достаётся  людям.
И  самому   приходилось  в  детстве  трудится  на  уборке  зерна  в  поле  и  на   зернотоку.    Приходилось  работать  и  на  комбайне,  если  можно  его   назвать   комбайном,  они  ведь  тогда  были  ещё  прицепные.  Это  потом,  спустя  годы,  появились   комбайны   настоящие,  самоходные  "С К-4",  "Дон".   А  в  мои  подростковые  годы  гусеничный  трактор  "МТЗ_40"  таскал  комбайн  по  полю.  А  на  копнители  стоял  подросток   двенадцати,  тринадцати,  четырнадцати  лет  и  вилами  утрамбовывал  солому,  чтобы  она  была  более-менее  приличного  размера,  ведь  потом  копны  делили  между  сельчанами  для  домашней  живности.  Если   вдруг   копнитель   не   закрывался  по  какой-либо  причине,  подросток  спускался  по  лестнице  на  ходу  на  землю,  закрывал   копнитель  и  снова   забирался,  брал  вилы  и  продолжал  работу. 
 Мне  тоже   приходилось   работать  на  копнителе,  с  этого  и  начиналась     моя  трудовая   деятельность   на   комбайне.
И  я  ежедневно  приходил  домой  под  вечер,  уставший  и  очень  грязный.  И
 только  под  очками,  прикрывавшими  глаза  от  едкой  пыли,  были  белые  круги.  Иногда   тем,  кто  работал  на  уборке  зерновых,  продлевали   школьные  каникулы  на  две  недели  или  на  месяц,  пока  не  заканчивалась   уборочная  страда.
И  на  самом  деле  было  так  в  наше  далёкое  подросковое  время.
Работали  весь  световой  день  и  только  к  вечеру,  когда  растительность  покрывалась  обильной  росой,  комбайны  прекращали  работу  до  следующего  дня.  А  мы  везли  последний  намолот  зерна  на  машинах  на  Змиёвский  элеватор.  Иногда  возвращались  домой  только  к  22 к 23 часам.  А  рано  утром  с  рассветом - снова  в  поле.
И   поэтому  всю   свою   сознательную  жизнь  я  ценю  этот   чудо -
продукт  и  отношусь  к  нему  с  огромным  уважением  и  любовью.
Проработав  все  свои  молодые  годы,  вплоть  до  призыва  в  ряды  Советской  Армии  на  уборке  хлеба,   я  имею  право  с  чистой  душой  и  каждый  день  позволить  себе  купить  ароматную,  с  поджаристой  верхней  корочкой  буханку  чёрного  хлеба.
Какое  это  счастье  держать  в  руках  это  золотистое  чудо  с  ароматным  запахом   и  хрустящей  верхней  корочкой.
И  если  бы  в  то  время   этого   «плохого»  хлеба,  как  сейчас  говорят
было  бы  в  достатке, -  это  было  бы  такое  счастье,  что  невозможно  выразить  словами.
Помню,  как  однажды,  я  ещё  тогда  был  ребёнком,  мамка  послала  меня  в  поле  отнести  отцу  обед,  так  как  работал  он  сутками,  уходил  рано  утром  и  приходил    утром  на  следующий  день.  И  поэтому  обед  иногда приходилось  носить  ему  в  поле.  А  нести   то  особенно  было  нечего,  хлеба  в  доме  ни  крошки,  и  мамка  завернула  в  узелок  три  сваренные  в  мундире  картофелины  и  литровую  банку  кислушки.  Да  ещё  и  предупреждала,  чтобы   не  к  этому  скудному  обеду,  если отец  будет  предлагать,  не  подсаживался.
 - Скажи, что  поел,  а  мы  тебя  будем  ждать,  чтобы  вместе  пообедать.
Хорошо  это  понимают  те  люди,  кого  коснулось,  то  полуголодное  довоенное,
 военное,  да  и  послевоенное  время.
  В  блокадном  Ленинграде  норма  хлеба  доходила  до  125  граммов  в  сутки. 
И  когда, отслужив  в  рядах  Советской  Армии, я  был  в  Ленинграде,  то  в  столовой,  или  в  кафе  увидел  надпись  на  стене:  "Наш  город  пережил  блокаду.  Берите  хлеба  столько,  сколько  сможете  съесть".  Эти  слова  так  сильно  зацепили  мою  ещё  не  совсем  окрепшую  молодую  душу. 
  Ведь  не  даром  говорится  и  в  песне  поётся,  что  хлеб  в  доме  всему  голова. 
Я  родился  в  селе,  где  и  проходило  моё  босоногое   детство.
Мы  каждый  день  с  братом   бегали  в  ларёк,  чтобы  купить  хотя  бы   
по  одной  буханке,  а  повезёт - то  и  по  две,  а  это  уже  счастье.
Мне  тогда  было  лет  восемь,  девять,  а  брат  был  на  год  старше.
Расстояние  от  дома  до  ларька  было  приличным,  и  когда  мы  прибегал,   народу  уже  было  много.  Многие  жили  рядом  и  по  очереди  дежурили  всю
 ночь  около   ларька,  чтобы   быть  хотя  бы  в  первом   десятке.  И  когда  приходила  продавщица  тётя  Шура  и  открывала  ларёк,  все,  кто   дежурил   ночью,  приходили  и  занимали  свои  места.  Очередь  мгновенно  увеличивалась  в  размерах,  растягивалась  в  длину  как  резиновая,  на  несколько  десятков  метров,  и  становилась  огромной.   И   мы   с  братом  оказывались, чуть  ли  не  в  самом  конце.
Хлеб  и  другие  продукты  всегда  привозил  дядя  Гриша.   У   него  для  этого  была  постоянная   сивая  лошадь,  старенькая,  не  пригодная  для  тяжёлых  работ,  сани  и  огромный  брезент.  Одной  половинкой  брезента  он  покрывал  сани  и  укладывал  на  него  хлеб   в  пекарне,  а  другой  укрывал  его  и  осторожно  отправлялся  к  месту  назначения.
  Все  сразу  же  издали  узнавали,  что  везут  хлеб - над  брезентом  клубилось   сизоватое  облако  пара,  потому  что  хлеб  иногда  вынимался  из  печи   перед  самой  погрузкой,  и  он  был  горячим. 
Майка,  так  звали  лошадь,  задумчиво  опустив  голову,  плелась,  еле  передвигая   ноги.  Подъезжая  ближе  к  ларьку,  дядя  Гриша   громко   кричал:      
   - Эй, посторонись!   
И  огромная  толпа  послушно  отходила  в  противоположную  сторону.
Он  останавливал  лошадь,  бросал  небрежно  вожжи  на  спину  лошади  и,  подходя  к  саням,  осторожно  приподнимал  брезент.  Из - под  брезента   вырывалось  огромное  облако  пара,  с  ароматным  хлебным  запахом  и,  смешиваясь  с  утренним  колючим  морозным  воздухом,  распространялась  по  всей  толпе,  заполняя  улицу  и  наши  детские   лёгкие.
От  сладковатого   запаха  приятно  кружилась  голова  и  булькало  в
животе.
Хлеба  было  мало,  его  быстро  выгружали,  и  дядя  Гриша,  распахнув  свой  овчинный  полушубок,  аккуратно  укладывал  в  санях  брезент,  затем  брал  вожжи  со  спины  лошади,  забирался  в  сани  и  легонько  дёргал  вожжой.   Майка  неохотно  дёргалась  вперёд  и  не  нехотя  тащила   пустые  сани.   Под  полозьями  саней,   приятно  посвистывая, хрустел  белый  искристый  снежок.  Стоявшие  в  очереди  люди   волновались, что  хлеба  очень    мало  и  всем  не  хватит, и  просить   тётю  Шуру,  чтобы  она  продавала   по   одной  буханке  в  одни  руки.
Кто  стоял  ближе  к  окошку, просили  по  две.   
- Мы  всю  ночь  простояли, -  возмущались  они, -  и  всего  из-за  одной   буханки.
Но  толпа  не  унималась  и  кричала:
- А  нам - то  что  же,  теперь  с  голоду  помирать?
Продавщице  было  всё  равно,  по  одной,  по  две,  ей  быстрее   
распродать - и  дело  с  концом.  Это  её  работа.
Кто   помогал  выгружать  хлеб,  получили  по  две,  а  остальным,   по
просьбе  большинства,  продавщица   продавала  по  одной  буханке.
Очередь  двигалась  медленно,  а  хлеба  становилось  всё  меньше   и
меньше.   А  покупатели,  жившие  по  близости  и  дежурившие  ночью,
всё  подходили  и  подходили,  и  занимали  места  не  в  конце  очереди,  а
ближе  к  прилавку  и  поэтому  очередь  не  уменьшалась,  а  наоборот
увеличивалась,  и  те,  кто  стоял  в  конце   очереди,   понимали,
что  им  хлеба   не   хватит,  но  всё   равно  все  упорно   стояли  до  конца  и  на  что-то  надеялись.
Старший  брат   Виктор  частенько  протискивался  к  окошку,  цеплялся   за   прилавок, подтягивался,  чтобы  посмотреть,  сколько  осталось  буханок  хлеба.
У  него  в  этом  была  хорошая  практика,  он  часто  ходил  в  ларёк  один.   
Но  когда  с  ним  произошёл  неприятный  случай,  родители  стали  посылать   меня  вместе  с  ним.  Однажды  он  убежал  рано  утром  и  не  приходил   целый   день,  над  селом  уже  сгущались  ранние  зимние  сумерки,  в  окна   домов     засветились  огоньками.   А  брат  всё  не  возвращался,  и  мамка  стала  волноваться.   
- Неужели  что  случилось?  - приговаривала  она.
 А  когда  пришёл  с  работы  отец,  она  рассказала,  что  произошло. 
- Не  волнуйтесь, - проговорил  отец, - он  мужик,  не   пропадёт,  сейчас
вернётся.   Присел  на  скамейку,  развернул  газету,  стал  читать.
Вдруг   в   дом   вбежала   тётя   Нина,   младшая   сестра   отца,  она   тогда  уже   невестилась,  ей  было  лет  девятнадцать - двадцать.
Узнав  о  случившемся,  она  стала   ругать  отца  за  такое  халатное
отношение  и,  пообещав  поискать  племянника,  тут  же  умчалась.
Мы  все  с  нетерпением  стали  ждать  её  возвращения.   Время  тянулось   очень  медленно,   иногда   казалось,  что  оно  вовсе  остановилось.
Она  вернулась  через  два  часа  вместе  с  братом.  Его  щёки  были  красными,  как  свекла,  он  был  весь  в  снегу и улыбался.    У  него  в  руке  болталась  авоська  с  двумя  буханками  хлеба.  Они  были   мёрзлыми  и  тоже  все  в  снегу  и  на  одном  валенке   не  было  калоши.
Оказывается,  на  него  набросились  собаки,  когда   он   возвращался  домой.   Убегая  от  собак,  он  провалился  в  яму,  которая   была  завалена   снегом  и  не  мог  из  неё  выбраться.
Мы  все  очень  обрадовались  их  возвращению  и  благодарили  тётю
Нину.  Потом  вместе  ужинали,  долго  смеялись  на  радостях,  а  на
другой  день  она  принесла   потерянную  калошу.  Вот  с  тех  пор  мы  стали  ходить  в  ларёк  вдвоём.
- Не  стойте, - вдруг  прервал  мои  мысли   голос  продавщицы, - хлеб
закончился .
Люди   загалдели,  стали  возмущаться,   но  всё  же  начали   постепенно
расходится.   Брат  подбежал  к  окошку  и  стал   упрашивать  продавщицу
чтобы  она  продала  хотя  бы  одну  буханку.
- У  вас  ведь  есть  ещё  хлеб,  я  же  вижу. 
 В  углу  на  полке  лежало  несколько  буханок. 
- Этот  хлеб  заказной,  я  не  могу  его  продавать, - проговорила  она  и   закрыла  окошко.   Но  тут  же  открыла  и  крикнула; - Идите  в  училище,   туда  хлеба  много  грузили.
Мы  тут  же  побежали  в  училище.   Там  тоже   было   много  народу,
но  хлеб  ещё  был.   На  витрине,  на  большом  белом  листе
   было   написано:   «Хлеб   только   рабочим   и  служащим». 
Мы  с  братом   подобрались  поближе  и  спросили  тётю  Таню,  так  звали  продавщицу,   можно  ли   нам   занимать  очередь.
- Если   останется,   мне   всё  равно,   кому   продавать,   становитесь.
Мы  с  братом   заняли   очередь  и  с  большой  надеждой  смотрели   на
продавщицу.   Она  тогда   была   как  Бог.   Мы  не  сводили  глаз  с  неё  и  с  золотистых,  быстро  исчезающих  с  полки    буханок.
Она  была  в  синим,  новом   халате,  голова   была  покрыта  цветной
косынкой,   из  под  которой  выбивались  пышные,  красивые,  тёмно-
каштановые   волосы. 
Покупатели  всё  подходили  и  брали  в  основном  по  две  буханки,  редко   кто  брал  одну.
И   когда   остался   всего  один  покупатель,  а  на  полке  лежало  ещё  две   буханки,  у  нас  ещё  была  какая –то  надежда.  И  этот  последний   покупатель,  видимо,  прочитал  наши  мысли,  а  может,  просто  по -  человечески,  пожалел  нас.  Он  посмотрел  в  нашу  сторону  и  взял  только  одну  буханку.  У  меня  от  радости  застучало  в  висках.   Я  видел,  как   тётя  Таня  взяла  своими  белыми,  красивыми
руками  с  полки   эту  последнюю  буханку  с  поджаристой  верхней  корочкой  и  сунула  её  в  дрожащие  руки  брата.  Он  не  успел  ещё,  как   следует  взять  её,  как  вдруг  двери  резко  распахнулись,  и  в   помещение   вошёл  очередной  покупатель  из  училища.  Продавщица   тут  же  выхватила   буханку  из  рук  брата  и  передала   её  вошедшему  покупателю.
Я  помню,  как   брат   тогда  сильно  плакал,  это  невозможно  передать
словами.  Я  стоял   рядом   и  у  меня  по  щекам  тоже  текли  слёзы.
Мы  вышли  на  улицу  с  пустыми   руками.   На  улице  было  солнечно
и  морозно.   Снег   слепил   глаза  и  как-то  грустно  хрустел  под  ногами.
Брат  до   самого   дома   шёл   и   всхлипывал.  Я   шёл  молча   и   не   знал,  как  его  можно  было  успокоить,  что  я  мог  тогда   ему   сказать?
Я   ведь   и   сам   был   в   таком   же   положении,  как  и  он.  Нас   ведь   тогда   могла   успокоить   и   развеселить   всего  на  всего   одна  буханка   обыкновенного   чёрного   хлеба.
                ***






,