Мы право на революцию имеем

Мы право на революцию имеем

Не успел я переодеться в домашнее, вернувшись с вечерних курсов, как стекла в нашей квартире содрогнулись от грохота, раздавшегося снаружи. По силе звука можно было с уверенностью сказать, что это крупнокалиберное орудие. «Мама, что это»? – встревожено спросила Лидия, наша старшая дочь. Анна с тревогой и непониманием быстро посмотрела на меня. Не успел я сделать и пары шагов по направлению к окну, как из детской раздался пронзительный крик Насти. В два года сон ещё крепок, но грохот выстрела прервал даже его. Супруга быстро пошла на крик, лишь приговаривая: «Настя, Настя, всё хорошо».

Подойдя к окну, я слегка отодвинул тяжёлую штору. Уличного освещения было достаточно чтобы разглядеть как по Николаевскому мосту, это название мне нравится больше первоначального – Благовещенский, движется толпа моряков. Она, словно огромная волна, стремительно накатывала в направлении 2-го Адмиралтейского. Ко мне подошёл Алексей. «Папа, что там такое»? – без тени тревоги спросил он у меня. «Ничего особенного, Лёша, – я посмотрел на него, он был невозмутим, но взгляд горел, выдавая жажду всё знать. – Просто моряки». «Мужчина растёт, – подумал я с гордостью, – если конечно дорастёт». Я тут же образно сплюнул через левое плечо, поругав самого себя за такие мысли. «Папа, можно посмотреть»? – он пытался скрыть бушевавшее в нём желание. «Да-а, для семилетнего ребёнка, моряк – это воплощение отваги и приключений», – заключил я про себя с горечью, наблюдая совсем иное. «Там уже не на что смотреть …, темно, – соврал я, увидев как руки этой живой волны подхватили и швырнули кого-то в реку». «Этого не может быть, этого просто не может быть», – я не верил тому на что смотрел.

Задёрнув штору, я взял сына за плечо и отвёл от окна. «Папа, всё в порядке»? – недоверчиво спросила Лидия. Моё напряжённое лицо, по-видимому было красноречивее слов. «Да, конечно, конечно», – бросил я машинально. В детской никак не могла успокоиться Настя. Как специально, в надвигающейся октябрьской ночи раздался треск пулемётной очереди, к которому тут же присоединились одинокие ружейные выстрелы. От неожиданности все мы вздрогнули. «Папа»? – Лидия с вопросительным ужасом посмотрела на меня. Я протянул ей руку. Она подбежала и крепко обняла меня.

«Что делать»? – вопрос терзал сознание. Со всхлипывающей на руках дочкой, в комнату вошла супруга. «Надо узнать, что происходит», – уже не тревога, а штрихи пробуждающегося ужаса намечались в её словах и взгляде.

Я попытался дозвониться до своего начальника. Связь была недоступна. Фактически изолированные в собственной квартире, мы были как в ловушке. Не зная, что твориться там и что вообще происходит, было бы опрометчиво выходить сейчас на улицу. «Толпа. Нет ничего опаснее обезумевшей толпы, коллективно-слепое сознание которой, стирало здравость мысли и любую индивидуальность. Если же допустить, что её существенную часть составляли недовольные, то … Нет, из квартиры не ногой», – решил я в конце концов.

Со мной, как с офицером, как с представителем власти, как с человеком, который стоит по ту сторону поднявшихся низов, разберутся в первую очередь. Когда власть от государства переходит к толпе, представитель прежней власти, становится беспомощнее ребёнка. Я посмотрел на супругу и перевёл взгляд на Лидию. «А что с ними сделают? – мое сердце сжалось. – Старшей уже тринадцать. Начало опасного возраста для девушки. А Настя и Лёша? По ним просто пройдутся сапоги. Победившие не щадят никого, ни стариков, ни детей. Особенно детей. Ведь это пробивающиеся ростки прежнего режима. Затаптывание их каблуком, это и символ мести, и меры безопасности от мести с их стороны. Когда греки всё-таки взяли Трою, они не посмотрели, что сыну Гектора всего лишь год и сбросили его со стены. Вот и всё».
Необходимо было обезопасить семью. Незаметно от детей я проверил оружие, которое держал в целях самообороны. Поразмыслив немного, я зарядил его. «Защитить семью? – я посмотрел на пистолет. – Этим?» Горечь бессилия сдавила горло. «Если уж не защитить, то хотя бы спасти от бесчестия, издевательств и мучительной смерти», – подумал я. Решив, что в случае чего, первые пули я всё-таким оставлю поднявшимся маргиналам, остальными я освобожу души своих близких. Я готов был взять на себя этот грех и ответственность перед Богом. Быстрая смерть родных, как защита от ряда немытых рук и пьяных харь, была для меня важнее чем муки ада.

Сотрудничество с восставшими исключалось. В моей семье уже был бессмысленный опыт этого. В прошлую революцию мой прадед, также офицер, решил не бежать за границу, а остаться и служить России пусть и при другом режиме. В итоге, как только слегка окрепший строй перестал в нём нуждаться, его сразу же расстреляли, как контрреволюционного элемента. Новая власть вынуждена терпеть представителей прежней до тех пор, пока не выжмет из неё все знания. Поэтому может и не стоит делиться всем с теми, кто это не оценит. Но и это не сохранит жизнь, ибо нет незаменимых в маховиках государства. Если же вам стало казаться обратное, то помните, что вам это только кажется и кажется только вам.

Деду удалось выжить. Те же элементы нового строя, которые расстреляли отца, изготовили для его сына новые документы. За вознаграждение, разумеется. Идеология идеологией, а жажда наживы редко меняет человека и уж точно не формирует новых принципов. Вот и вся борьба за свободу с классом поработителей. Готовясь как-то к очередной лекции по истории, я случайно натолкнулся на один из учебников по теории государства и права, в котором прочитал режущую и глаз, и слух фразу, что в определенных ситуациях народ государства имеет право на революцию. Какой народ и какие представители этого народа? Сброд, чернь и толпа вся ценность которых поспать, поесть, напиться и ничего при этом не делать? Мало того, они неспособны взять управление новым строем в свои руки. На штурм Зимнего вышли вообще единицы по сравнению с тем, сколько предполагалось, да и то только после того, как прибыли балтийские моряки. Не народ делает революцию, а единицы, для которых личный интерес важнее интересов самого государства, переворот в котором они планируют. Но на народ эти единицы вынуждены рассчитывать, так как по-другому и не получилось бы. А народ при этом всё равно может преследовать свои бытовые интересы, как и получилось в случае с моим дедом.

Вопрос о сотрудничестве передо мной не стоял ещё и потому, что масса, руками и ногами которой, сметается прежний порядок, должна сначала как стая злых собак разорвать всё что встретиться на её пути, потом как куча голодных свиней нажраться до отвала, и только потом пропустить тех, кто руководил ими. Единицы, планирующие и совершающие революцию прекрасно это понимают. Поэтому я и спрашиваю, кто это имеет право на революцию и на каком основании?

Но не только в единичных организаторах и толпе исполнителей успех революции, а ещё и в нерешительности и малодушии правления. Формулу переворота прекрасно изложил в «Бесах» Достоевский, описав то, что потом в реалии происходило в нашей стране. Там, где присутствует несгибаемая воля и твердая рука государя, заботящегося о будущем СВОЕЙ страны, единичным организаторам переворотов, просто не дадут прорасти. Русский народ будет критиковать, но терпеть и поддерживать главу их государства, если тот будет сильным во всех отношениях. И так всегда. Поэтому дай Бог побольше и подольше здоровья тому из них, кто взвалил на свои плечи поддержание России, ибо её спокойствие и благополучие, в большей части, зависят от него.

«Может ещё попытаешься позвонить»? – прервала мои размышления Анна. Я взял мобильный и вновь набрал командира. Дозвон пошёл. На том конце сигнала ответили. Он уже был в курсе произошедшего. Оказывается, какая-то толпа без официального уведомления властей решила реконструировать события столетней давности и именно в ночь с 25 на 26 октября. Выстрелы, включая и первый, были холостыми. Удивительным было то, что им удалось сымитировать выстрел с «Авроры», раздобыть оружие, спланировать и провести всё это, так и не попав в поле зрения правоохранительных структур. Конечно с началом разыгранного восстания тут же последовала незамедлительная реакция и всех участников задержали, но всё-таки неприятный осадок остался.

Я успокоил супругу, детей и все стали готовиться ко сну. Надо было хорошо выспаться. Завтра у меня на работе по совместительству в частном вузе первой парой была лекция. На основное место работы, в ведомственный вуз можно было не ехать. Я взял выходной. Но первая пара есть первая пара. Вставать надо было рано.

Просмотрев в Интернете утренние новости о прошедшем псевдовосстании я зашёл в лекционный зал. Студентов было немного, но и те как обычно разделились на три категории. В меньшинстве на первых рядах сидели уже открывшие тетради и доставшие ручки. Второй лагерь, превосходивший на первой паре по количеству третий, переговаривался и шутил вполголоса, слушал музыку через наушники или просто был в сети. В общем, вели себя как обычные студенты. Одна из них, Кристина, пролистав новости, поставила «яблоко» на «вибро», если я правильно понял её действия, убрала его в сумочку и грациозно расправив плечи посмотрела в окно. Третьих, оккупировавших задние парты, хотелось выставить вон. Несколько небритых нарочито громко разговаривали, желая привлечь к себе внимание. Двое из них тут же пересели поближе к яблочной грации, чтобы отвлекать её всю пару. В который раз придётся тратить время для их удаления за парты, из-за которых они выползли. Кто-то слушал музыку, заполняя басами всё вокруг. Двое или трое, которых родители выпнули учиться, спали. Часть из третьего состава была в верхней одежде, хотя в помещение не было холодно. Один сидел в бейсболке.

Я попросил тишины и дождавшись результата, поздоровался со всеми после чего открыл лекцию. Посмотрев название, я отложил листы в сторону и начал: «26 октября. Тема: Имеем ли мы право на революцию? Причины и уроки Октябрьской революции 1917 года».

Вспомнив один из моментов прошедшего вечера я, повторяя название, подошёл к окну и посмотрел на улицу. Небо затянуло. Бабушка вела ребенка по тропинке. Он выкинул фантик, который держал в руке. Бабушка, по-видимому, попросила внука поднять его. Тот мотнул головой. Не сдаваясь, она спокойно настояла на своём, и он выкинул его в урну. Дай Бог нашей стране побольше такого воспитания, чтобы оккупантов задних парт было поменьше. Пелена депрессивных облаков поредела и радостно пробились лучи Солнца. Я посмотрел на аудиторию. Очарование лица Кристины, заряжало положительной энергетикой.

- А мы имеем право на революцию? – вызывающе пробасил один с галёрки.
- А это Патаев вы узнаете из сегодняшнего занятия, – ответил я. Сидевшие от того по бокам тихо загоготали.

Как бы там ни было, но одна мысль тревожила меня. Я вспомнил, что вчера люди воссоздавшие события столетней давности выкинули кого-то в реку. Был ли это специально приготовленный манекен, один из участников несанкционированной реконструкции или действительная жертва, случайно оказавшаяся на пути толпы, я не знал. В новостях об этом ничего не было. Я посмотрел на задние парты. Мысль о том, что кто-то действительно пострадал, не давала мне покоя всю лекцию.