Об оптимизме или Georgia on My Mind

Об оптимизме
или
Georgia on My Mind

Предисловие. Прошу  читателей  обратить 
внимание  на  то,  что  описываемые  события
 происходят  в  1982-90 гг.,  поэтому  многое, 
что  сейчас  кажется  само  собой  разумеющимся,
 тогда  вызывало  удивление  и  восхищение.
 Кроме  того — тогда не  было
и  современных  средств  связи.
(И.Х.)
Я  бы  сам  никогда  не  поверил,  если  бы  мне  сказали,  что  такое  может  произойти  со  мной.  Даже  в  такое  бурное  время,  как  начало  апреля  1990  года. Бурное  не  только для  Грузии,  где  ровно  год  тому назад  советскими  войсками  была  кроваво  разогнана  мирная  демонстрация  перед  Домом  правительства  в  Тбилиси,  но  и  для  всего  СССР,   уже  раздираемого  движениями  за  независимость  республик  и  стремительно  мчавшегося  к  своему  окончательному распаду. 
Но  пока  еще  Союз  существует,  госаппарат  по-прежнему  подконтролен  Москве — и  вдруг  из  страны,  откуда  даже для  того,  чтобы  выехать  в  «дружественные»  страны  соцлагеря  надо  было  пройти  сквозь  «рентген»  сперва  партийных  организаций,  а  потом    КГБ,  стало  возможным  упрощенным  способом  поехать  на  2  недели  в  логово  империализма — в  США!  Точнее,  в  штат  Джорджия.

Мама  узнала  об  этом  случайно  от  зятя  министра  финансов,  с  семьей  которого  она  дружила.  Оказалось,  что  возглавляемая  Давидом организация  сотрудничает  с  Friendship  Force  International  (FFI)  международной  организацией,  основанной  Wayne Smith  в  Атланте (штат  Джорджия)  еще  в  1977  году.   Организация  ставила  своей  целью  установление  культурных  и  дружеских  связей  между  представителями  разных  стран  путем   «народной  дипломатии»,—   производя  обмен  групп  людей,  выезжающих  в  другие  страны,  с  их  проживанием  в  семьях  местных  жителей,  знакомством  с  их  бытом,  работой,  культурой  и  достопримечательностями  городов, стран и  пр.

Вот  такая  группа  лиц  в  100  человек  разных  профессий  и  специальностей  и  формировалась  сейчас  в  Тбилиси  для  вылета  в  Атланту  в  обмен  на  100  американцев,  причем,  в  группу  входили  не  только  представители  Грузии,  но  и  Азербайджана  и  России.
Представляете, да?
В  общем, группа  уже  сформирована,  но  Давид   обещал  маме  включить  в  нее  и  меня,  если  я  успею  собрать  за  неделю  документы  и  внести  600 рублей.  По  тогдашнему  официальному  курсу  (6 : 1)  это  равнялось  100  долларам,  хотя  неофициально  (тогда  еще  и  в  помине  не  было  обменных  пунктов!), особенно,  у  иностранных  студентов,  можно  было  обменять  в  три  раза  дороже — 18 : 1.
Это  была  сумма  карманных  денег  на  каждого  человека. Нашим — там,  в  долларах,  им — у  нас,  в  рублях. 
Учитывая  ставку  м.н.с.,  эта  сумма  равнялась  5  моим  зарплатам, но  общими  усилиями,  сумма  была  собрана,  и,  как  ни  странно,  даже  документы  удалось  вовремя  представить.  Наверное,  это  было  обусловлено  еще  и  тем,  что,  я  (по  линии  Минздрава)   являлся  куратором  терапевтической  службы  приграничного  с  Турцией  Шуахевского  района,  и  у  меня  был  туда   «пропуск»,  выданный  «компетентной»  организацией.
Теперь — главное — почему   мама  ухватилась  за  эту  возможность  поездки  и  почему   Давид  всё  это  организовал. 
Дело  в  том,  что  упомянутый  мной  министр  в  свое  время  перенес  тяжелый  инфаркт  миокарда  и  мама  долго  и  много  работала  над  его  реабилитацией,  в том  числе  и  на  дому,  после  его  выписки  из  больницы.  Так  что  немудрено,  что  она  подружилась  с  его  семьей  (что,  кстати,  продолжается  и  сейчас,  хотя  это  уже  дети  и  внуки  тех  людей,  царство  им  небесное!)
С  другой  стороны — члены  этой  семьи  принимали  довольно  близко  известия  о  моем  здоровье  и  были  рады  тому,  что  могут  поспособствовать  в  возможном  проведении  мне  консультации  в  США.
Дело  в  том,  что,  занявшись  рентгенологией  и  работая  на  старых  аппаратах  (которыми  тогда  были  оборудованы  почти  все  кабинеты, где  мне  приходилось  подрабатывать),  я,  при  просвечивании,  неосторожно  высовывался  из-за  экранов  и  облучил  левую  половину  лица,  вследствие  чего  там  развилась  гемангиома  (сосудистая  опухоль),  которая  проявилась  небольшой  припухлостью   на  щеке,  обнаруженной  коллегой-ангиологом  из  института  хирургии, Тамази  Пхакадзе, к  которому  я  обратился  cовсем  по  другому  поводу. 
Надо  отдать  ему  должное — он  сделал  всё,  что  было  возможно  в  тех  условиях.  Воспользовавшись  тем,  что  в  нашем  институте  проходила  какая-то  конференция, в  которой  участвовал    один  из  основоположников   внутрисосудистой  хирургии  в  СССР — Князев,  он  попросил  его  проконсультировать  меня,  после  чего  было принято  решение  провести  мне  операцию  по  эмболизации  (искусственном  закрытии  инородным  телом)  сосудов,  подходящих  к  опухоли. 
В  то  время  это  была  вообще  редкая  операция,  тем  более  на  сосудах  головы,  да  еще  в  Грузии.
В  общем,  меня  показательно  оперировали  под  контролем  мэтра. 
Прошло  года  три.  Опухоль  всё  же,  хотя  и  медленно,  росла  и  вскоре  достигла  довольно  внушительных  размеров.  Оперировать  ее  в  республике  не  решились  и  меня  послали  на  консультацию  в  Москву, в  Институт  Сердечно-сосудистой  хирургии,  который  неофициально  называли  «институтом  Бураковского».  Надо  сказать,  что  меня  сразу  же  уложили  в  профильное  отделение, которое  располагалось  в  15-ой  больнице,  где,   после  проведения  ангиографии  (знали  бы  вы,  как,  несмотря  на  промедол  и  пр.  обезболивающие  препараты,  это  болезненно,  когда  струя  вводимого  через  катетер  контраста   кипятком  обжигает  всю  голову!  А  контраста  не  жалели  ни  во  время  первой  операции,  ни  в  этот  раз!),   у    меня   выявили  большую  сосудистую  опухоль  слева   (в  которой  смешивалась  артериальная, «кислородная», и  венозная,«углекислая», «отработанная»,  кровь,  что,  конечно,  плохо  сказывалась  на  питании  тканей,  кровоснабжаемых  этими  сосудами). Нашли  и  начальные  изменения  с  правой  стороны.
В общем,  нужна  повторная  операция,  но  уже  объемная,  с  иссечением  всего  и  вся.  Опыт  таких  операций  был  только  у  проф. Москаленко,  но  он  оперировал  исключительно  на  «своей»  базе — в  самом  институте,  куда  меня  надо было  еще  перевести.
И  тут  возникли непонятные  осложнения.  Несмотря  на  то,  что  Бураковский — директор   института  — был  тбилисец, несмотря  на  то,  что  значительное  число  его  сотрудников   были  из  Грузии,  из  Тбилиси,  он,  как  говорится,  «сел  на  осла»  и  категорически  отказал  в  госпитализации. Дело  дошло  до  того,  что  мой  тесть,  который  был  инвалидом  Отечественной  Войны  (а   тогда  на  это  еще   обращали   внимание),  написал  письмо  в  горздрав,  что,  вместе  с  пробивной  энергией  и  связями  его  жены-аллерголога,  привели, в  конце  концов,  к  преодолению   сопротивления.
К  этому  времени  у  меня  уже  сформировалась  большая  «группа  поддержки» — кроме  мамы,  Нины   и  «московского  филиала»,  сдав  все  административные  функции  новому  главному  врачу,  приехал  и  папа.
(Кстати, это  была  первая  встреча  моих  родителей  почти  через 25  лет  после  их  развода),  а  к  моим  друзьям — Грише Тауглиху,Нодару  Вачнадзе и  Серёже  Цыганкову -  добавились  и  мои  сотрудники:завотделом  рентгенологии  Мераб  Квиташвили  и Темури  Пирмисашвили  (которые,  оказывается,  передали  нашим  деньги,  собранные  сотрудниками  института  для  меня),  а  также  моя  «правая  рука»  в  институте  хирургии — старшая сестра  Лили  Кацобашвили.
  Итак,  31-го  марта  86-го  года   проф. Москаленко   (царство  ему  небесное!)  почти  6  часов  кромсал  и  кроил  меня,  перевязав  кучу  сосудов  обеих  сонных  артерий   и   удалив  массу  измененных  тканей.
(Потом,  когда  я, обритый  и  с  многочисленными  шрамами, приехал  домой, меня  прозвали  «душманом» — в   связи  с  войной  в  Афганистане)
Первое,  что  я  увидел  сквозь  щель  в  перевязке,  когда  я  начал  выходить  из  наркоза — это  было  склоненное  надо  мной  лицо  Лили,  которая, воспользовавшись  знакомством  со  многими  хирургами-грузинами,  пробралась  в  операционную  и  ухаживала  за  мной   в  мои самые  тяжелые  и  неприятные  часы  в   послеоперационной. 
Нина  же  временно  устроилась  санитаркой  и  присматривала  за  всеми  больными  в  моей  палате,  в  которой  было  еще  пять  человек.
Восстановление  после  операции  проходило  долго  и  тяжело — наступала  быстрая  утомляемость. Кормили  меня  через  трубочку,  а  когда  Нине  удалось  скормить  мне  через  щелочку  во рту  несколько  красных  икринок  (как  ни  странно,  я  их  съел,  хотя  до  этого  терпеть  не  мог  этот  вкус!),  то  это  был  уже  чуть  ли  не  праздник!
Мне  запретили  физические  нагрузки,  нельзя  было  и  продолжать   просвечивания,  а  дома  Нина  и  дети  так  «обложили»  со  всех  сторон  «подушками»,  что  меня  это  уже  очень  сердило.
Но  время  шло,  я  окреп,   вернулся  на  работу  и  всё  пошло  опять  прежним  путем,  только  я  уже  был  освобожден  от  ночных  дежурств  по  клинике,  чему   противиться  не  стал.
Обидно  было, правда,  что  когда  я  пришел  записываться  добровольцем  на  поездку  в  Спитак,  куда,  после  разрушительного  землетрясения,  формировался  медотряд,  меня  вежливо  «завернули».

К  сожалению,  у  этих  чертовых  гемангиом  такой  «характер»,  что  если  где-то  что-то  от  нее   осталось,  даже  маленькое,  то  она  опять  начинает  разрастаться.  При  повторной  консультации  в  Москве  выяснилось,  что  проф. Москаленко  скончался  и  что  реально  там  мне  помочь  ничем  не  могут,  так  что  к  90-му  году  левая  половина  лица  меня  вовсе  не  украшала. 
И  тут,  узнав  о  поездке  в  Америку,  мама   подумала,  что,  может  быть, там, коллегиально, как  врачу, мне  удастся  проконсультироваться.
Вот  с  надеждой  на  это,  она  и  попросила  Давида  включить  меня  в  список  группы  и  он  отнесся  к  этому  с  пониманием. Кстати,  в  этой  же  группе  оказалась  и  наша  соседка  по  дому — Майя Т., которая, будучи  еще  маленькой,  часто  бывала  в  семье  Нины  и  «дружила»  с  ее  бабушкой; можно  сказать, что  она  выросла  на  наших  глазах.
Итак,  как  у  нас  заведено, запасшись  подарками  и  сувенирами,   с  утра  пораньше  в  аэропорту  собралась  вылетающая  группа ,  ожидавшая  прилета  чартерного  рейса  из  Атланты.
Дальнейшие  события  буду  описывать,  опираясь  на  некоторые   сохранившиеся  письма.
Таможню  прошли  быстро.  Загнали  нас  в  отдельный  зал,  где, естественно,  было  всего   лишь  несколько  кресел,  так  что  довольно  долго  стояли  на  ногах,  потом  разместились  на  подоконниках,  как  на  жердочках.  В  помещении  стояла  страшная  жара  и  духота — большинство  ринулись  в  буфет, где  кроме  кофе,  соков  и  алкогольных  напитков  ничего  не  было. 
Потом,  часа  через  два,  какая-то  добрая  душа  сообщила,  что  прилет  рейса  ожидается  к  5 часам   вечера   и  нам  разрешили  занять   и  другой  зал — на  втором  этаже,  так  что,  наконец,  с  грехом  пополам,  но  все  как-то  разместились.  У  некоторых  было  припасено  что-то  съестное — они   начали  доставать  его  из  сумок  и  делиться  с  другими. Кто-то  пустил  слух, что  в  буфет  принесут  хачапури,  но  это,  как  выяснилось,  был  всего  лишь  слух.
В  группе, оказывается, было  много музыкантов, артистов,  художников. Многие  были  друг  с  другом  знакомы,  так  что  обстановка  была  непринужденной . 
Выяснилось,  что  кроме  нас  в  Америку  летят  еще  несколько  человек,  в  том  числе  семья  с  двумя  маленькими  детьми.
Дети  хотели  яблоко,  но  под  рукой  у  родителей  не  было  ножа,  и  я  предложил  им  свой  перочинный  ножик  (были  такие  времена,  когда  их  можно было  возить  в  ручной  клади!)
 Лицо  отца семейства  показалось  мне  знакомым,  и  я  спросил  у  моих новых  знакомых,  с   которыми,  чтобы  убить  время,  мы  сражались  в  карты  (хорошо, что  я  их  не  сдал  в  багаж!),  кто  этот  мужчина.  Оказалось, что  это  был  журналист  Нугзар  Рухадзе,  который  летел  работать  в  Америку.  Надо  сказать,  что  как  раз  незадолго  до  этого,  мне  кто-то  посоветовал  связаться  с  ним  по  поводу  фотопубликаций  сына,  но  Нугзара   никак  не  удавалось   поймать.  Оказалось,  что  Тамази, мой  карточный  партнер, был  близко  с  ним  знаком  и,  выслушав  меня,  предложил  познакомить  нас. 
Почему  же  нет?  Познакомились. 
Я  обратил  внимание  на  то,  что Нугзар  как-то  странно  держит  голову  и  периодически  морщится  от  боли. Оказалось,  что  у  него  болит  шея  и голова.  Делать  мне  всё равно  было  нечего — почему  бы  не  помочь  человеку? —и   я  предложил  ему  свою  помощь  мануального  терапевта.  Пока  я  его  массировал  и  приводил  в  «порядок»,  мы  разговорились.  Конечно,  сейчас  обещать  что-то  насчет  Гогиных  фото  он  не  мог,  но  сказал,  что  по  поводу моей  консультации   попробует  чем-то  помочь,  хотя,  учитывая  доброжелательность   американцев  и  то,  что,  очевидно,  меня  распределят  во  врачебную  семью, вероятно,  это  будет  вполне  возможно. 
Какая-то  женщина  рядом рассказывала  подруге, что ей  удалось  по  служебному  аэропортовскому  телефону  дозвониться  домой (где  были  тогда  мобильники!)  и  что  дети  подумали,  что  она  им  звонит  уже  из  Америки!  Я  тоже  ринулся  к  телефону,  дозвонился,  а  тут  как  раз  нас  позвали  на  посадку!
Вывели  нас  на  летное  поле,  где  пред  нами  предстал  Боинг-747  во  всей своей  красе  с  приветственной  надписью  по  всему  борту!
В 1990  году  мы,  конечно,  знали, что  существуют  и  такие  самолеты,  и  даже  видели  их  по  телевизору,  когда  показывали  репортажи  о  прибытии  в  Москву  иностранных  делегаций,  но  увидеть  эту  махину  «живьём» — это  совсем  другое  дело!
Нас  направили  в  разные  салоны  согласно  разноцветным  кружочкам,  приклеенным  к  билетам  (красные, синие, зеленые…), и на  нас  хлынул  поток  иностранного  сервиса. Кстати, это  слово  еще  только  начало  входить  в  обиход,  так  же,  как  и  «эконом-класс», в  котором,  оказывается,  мы  летим, а  есть  еще  и  «бизнес-класс» — на   другом  этаже (!)  самолета,  куда  разместили  руководство  группы  (к  сожалению,  сам  Давид   не  летел  с  нами). 
На  сиденьях  нас  ждали   сумка,  несессер  и  плед  от  фирмы  «Дельта»,  осуществлявшей  рейс. (Не  поверите, но  именно  сейчас,  когда   я  пишу  эти  строчки,  я   укрыт  как  раз  им!)
Включилась  бортовая  телевизионная  система  и  с  больших  экранов  нас  приветствовали  сам  Президент  FFI  мистер  В. Смит  и  командир  корабля,  а  потом    стюардессы  ознакомили  нас  с  оборудованием  кресел  и  правилами  безопасности  полёта.
Так  как  конструкция  кресла   произвела   на  меня  неизгладимое  впечатление,  не  могу  не  сказать,  что  из  правой  ручки  его  выдвигался  складной  столик,  который  можно  было  установить  на  любую  высоту  и  пепельница,  а  на  левой  ручке  была   не  только   кнопка  вызова  стюардессы,  а  еще  и  пульт  регулировки  света и  вентиляции  (не  надо  никуда  дотягиваться),   штепсель  для  наушников  и  кнопки  переключения  12 (!)  каналов  внутренней  радиосвязи: по  одному  каналу  можно  было  слушать  классическую  музыку,  по другому — рок, по  третьему — кантри  и т.д. 
Сейчас,  конечно,  полеты  такими  самолетами   стали  уже  более  привычными,  а  тогда  это  было  невиданным  для  нас.
Впрочем,  как  и  то,  что  как  только  мы  взлетели  (а  взлетели  мы    круто,  показалось,  что  почти  без  разбега,  как  военные  самолеты),  на  нас  покатились  тележки  с  бесплатными  закусками  и  напитками.
Мы  к  тому  времени  так  проголодались, что  вмиг  смели  всё,  что  было  съедобного  на  подносах — булочки  с  сыром,  ветчиной,  салаты…
«Вдарили»,  конечно,  и  по  напиткам.
Рядом  со  мной  сидела  женщина  моего  «любимого»  возраста, которая  всё  время  просила  периодически  проносящегося  мимо  нас  внука  (сидящего  отдельно — вместе   с  друзьями),  не  пить  много,  на  что  он  отвечал,  что  пьёт  только  пиво. (Кстати, его — и  бутылочного,  и  баночного — было,  наверное, более  десятка  сортов!)
Разумеется, там   было  далеко  не  только  пиво,  поэтому  неудивительно,  что  вскоре  в  салонах  стало  веселее  и  шумнее.
Часа  через  три  полета  объявили,  что   подлетаем  к  Франкфурту-на-Майне,  где  и  приземлимся  для  смены  экипажа.
Это  был  первый  мой  выезд  за  границу,  так  что,  конечно,  всё  было  для  меня  ново  и  интересно.  Уже  темнело,  но  сверху  были  видны  четко  расчерченные  поля, окружающие  плотно «сбитые»  деревни  и  маленькие  городки;  стрелки  почти  не  пересекающихся,  или  пересекающихся  на  разных  уровнях,  с  причудливого  вида  «разъездами»,  автомобильных  дорог… Сам  город  появился  так  внезапно  и  мы  настолько  быстро  совершили  посадку,  что  я  его  практически  и  не  разглядел.  Успел  отметить  лишь  телебашню.
Во   Франкфурте   нам  пришлось  выйти  из  самолета, забрав  ручную  кладь,  и  я  проклинал  себя  за  тяжеленную  сумку,  которую  пришлось  чуть  ли не  волоком  тащить  по  многочисленным  и  длинным  коридорам  этого  огромного  здания,  мимо  улыбающихся  и   вежливо  помахивавших  нам  руками  полицейских  и  других работников  аэропорта.
В  зале  ожидания  был  открыт  «буфет»  и  курильщики  бросились  покупать  сигареты,  а  когда  минут  через  10  нам  объявили,  что  кока-кола  и  соки  бесплатны,  то  народ,  сдерживая  себя,  но  неуклонно   потянулся  к  стойке.
Часа   через  два  нас  пропустили  сквозь  строй  таможенников  и  мы,  около  часа  ночи  по  нашему  времени, наконец,  вылетели  в  Атланту.
Принесли  декларационные  бланки,  которые  надо  было  заполнить.  Я  честно записал,  что  не  ввожу  в  Америку  сумму  более  чем  в  10.000  долларов,  да  и  на  прочие  «провокационные  вопросы»  типа: «не  везете  ли  Вы  с  собой  наркотики,  или  вещества  для  их  изготовления?..»,  ответил  категорически  и  недвусмысленно —  «НЕТ!»
    Проснулся  я,  когда  объявили,  что  мы  будем  пролетать  Нью-Йорк  и  Вашингтон.  Все  ринулись  к  иллюминаторам,  но  говорить  о  том,  что   я  что-то  разглядел  в  этих,  сливающихся   друг  с  другом,   морях  и  озерах  огней,  не  приходится.
В   Атланте  мы  приземлились  около 12  ночи  по  местному  времени. Сперва  нас  пропустили  через  таможню  и  границу,  потом,    со  всем  багажом,  вернули  опять  в  самолет  и  уже  в  таком  «готовом»  виде   повезли на  самолете (странно  звучит,  правда?)  к  тому  месту,  где  нас  должны  были  встречать  хозяева.
Аэропорт  Атланты  тогда  считался  вторым  по  величине  в  мире, но  мы  доехали-таки  до  огромного  ангара,  куда  наш  гигант-Боинг  въехал,  как  «Запорожец». 

Даже  через  обшивку  и  герметическую  изоляцию  нам  были  слышны  музыка  и  крики  встречающей  нас  толпы.   
Открылись  двери,  и  весь  этот  грохот  чуть  не  оглушил  нас.
Я  читал,  что  американцы  любят  всё  грандиозное,  но  такого  я  не  ожидал.  Огромнейший  ангар  был  залит  светом  прожекторов!..  Блестящий  медью  большой  духовой  оркестр  гремел,  исполняя приветственный  марш!  Море  разноцветного  народа  размахивало  внизу  флажками,  шапочками,  руками... Все  кричали  «Georgia! Georgia!», «Friendship!.. Peace!..»
Мы  начали  спускаться  по  трапу  и  шли  по  красной  дорожке,  с  обеих  сторон  которой  к  нам  протягивались  руки  для  рукопожатий. Нас  хлопали  по  плечам,  говорили  «Very  good!.. All  right!»  и  даже  «ga-mar-joba!»  Некоторые  держали  в  руках   транспаранты,  на  которых  были  написаны  наши  имена, — нас  уже  предупредили,  что  это — наши  хозяева,  у  которых  мы  будем  жить  первую  неделю  нашего  здесь  пребывания.
Меня  ожидала  немолодая  симпатичная  пара — муж и  жена — которых  не  испугал мой  внешний  вид. Правда,  я,  на всякий  случай,  сразу  предупредил  их,  что  это — не  заразно,  на  что  они  рассмеялись: «All  right!»   Филип  и  Люси  Доон (Philip  и Lucy  Dohn)  жили,  естественно,  в  своем  доме,  в  одном  из  престижных  пригородов  Атланты,  куда  мы  добирались  почти  час  на  их  «линкольне». 
Дорога  была  гладкая,  машина  ехала  бесшумно,  мы  разговаривали,  не  напрягая  голосовых  связок,  что мне,  только  вчера  вылезшему  из  своего «Запорожца», громыхающего  на  наших  разбитых  дорогах,  было  непривычно. В  ответ  на  мою  похвалу  бесшумного  хода  машины,  Филип  заметил,  что  если  у  машины  появляется  какой-то  шум, значит,  что-то  не  в  порядке. Я,  со  своей  стороны,  сказал,  что  у  нас  наоборот, — если   шумов  нет,  значит  машина  «мертва».
Все  рассмеялись. Оказывается,  я  могу  даже  пошутить  по-английски. Правда,  мой  язык  довольно  специфичен — он  имеет  явный   «медицинский  перекос»,  потому  что   приходилось  самому переводить  много  разных  статей,  но, оказывается, я  всё  же   могу  что- то  «донести».  Хорошо  еще,  что  мои  хозяева  говорили  не  с  южным  диалектом,  потому  что  потом,  когда  мне  пришлось  встречаться  с  американцами,  у  которых  на  их  американский  английский  наслаивается  еще  и  южный  говор, — тут  уж  приходилось  включать  всю  фантазию,  мимику  и  пр.  вплоть  до  карандаша  с  бумагой.
Двухэтажный  приземистый   дом  Доонов   был,  как   практически  все  дома,  расположенные  на  довольно  приличном  расстоянии  друг  от  друга, был  окружен  неогороженной  поляной  спереди  и  небольшим  садом  сзади.  Только  там-сям  в  землю  были  воткнуты  таблички,  извещающие,  что  это — частная  территория,  находящаяся  под  охраной  такой-то  фирмы.  В  гараже  на  3  машины  стояли  «линкольн»  Филиппа,  темно-красный  «кадиллак»  Люси  и  синий  «Датсун» (без  автоматики, с  рычагами   переключения  скоростей — специально!) — Клэр,  их  младшей  дочери,  которая  училась  в  колледже  и  приезжала  домой  на  выходные.
Меня  разместили  в  комнате  старшей  дочери — Филикс,  которая  училась,  кажется,  по  классу   валторны  в  консерватории  другого  города.  Мне это  показалось  несколько  странным,  особенно,  когда  выяснилось,  что  у  нее  несколько  понижена  острота  слуха.
Первый     день  моего  пребывания   решили  никуда  не  выезжать,  а  отдохнуть  от  долгого  перелета.  Правда,  пришли  кузины  Люси  с  семьями,  потом  подъехали  еще  какие-то  родственники,  друзья,  — так  что  было  и  людно,  и  шумно,  и  весело. 
Все  дарили  мне  какие-то  открытки,  а  я  одаривал  их  захваченными  с  собой  мелкими  национальными сувенирами.  Доонам  я  преподнес  одну  из  двух  картин  Лёни  Семейко,  которые  он  мне  подарил  специально  для  моей  поездки. Конечно,  они  тут  же  повесили  ее  на  видное  место  и  демонстрировали  всем  (еще бы!)
Программа  пребывания,  кроме  тех  мероприятий,  которые  были  предоставлены  на  усмотрение  принимающих  семей, «хозяев»,  предусматривала  и  три  «общих»  мероприятия — прием  в  CNN-Центре (руководитель  которого — Тэд  Тернер  был  другом,  активистом  и, очевидно, спонсором  FFI),  прием   в  мэрии  Атланты   и,  перед  самым  отлётом, — встреча  с  экс-президентом  Америки  Джимми  Картером  и  его  женой — Розалиндой,  являющейся  Почетным  сопредседателем  организации.
Надо  сказать,  что,  несмотря  на  весь,  как  сейчас  говорят,  «адреналин»,  вызванный  самим  фактом  пребывания  в  Америке, необычностью  окружения  и пр. и пр.,  я  чувствовал  себя  не  очень  бодро,  быстро  уставал.  Мне  было  приятно  посидеть  в  садике  на  воздухе,  смотря,  как  по  деревьям  скачут  белки  и   вылезают  погреться  кролики — ведь  это  было  совсем  непривычным  для  нас.
Или  прогуляться  по  пригороду,  рассматривая  различную  архитектуру  и  палисадники  соседствующих  домов,  потому  что  ничего  другого  в  этом  тихом  районе  не  было.  Устав  гулять,  я  поднимался  в  «свою»  комнату,  где  включал  подаренный  мне  транзисторный  приемник  и  слушал  прекрасные  мелодии  Рэя  Чарльза, Стьюарта,  Эрика  Клэптона,  Билли  Джоэла — то,  что  я  и  сейчас  слушаю  с  удовольствием.  К  тому  же,  как  я  говорил,  жили  мы  в  «спальном»  районе   и  мне  совсем  не  хотелось  лишний  раз  беспокоить  моих  хозяев,  чтобы  ехать   в  город  и  показывать  мне            какие-то  достопримечательности.
Дня  через  два  после  моего  приезда,  в  день  приема  в  мэрии,  Филипп  и  Люси  сообщили  мне,  что  у  нас  назначена  консультация  в  клинике  университета  Эмори. А  я  даже  не  заикался  пока  ни  о  чем! Оказывается,  они  через  своего  друга-врача,  который  приходил  к  нам  в  гости,   вышли  на  самых  лучших  специалистов — сосудистых   хирургов,  онкологов,  пластических  хирургов — и  договорились   о  консультации.  Доктор  Wilbur Baird — пластический   хирург, ознакомился  со  снимками  моих  ангиографий, протоколами  операций,  пощупал  места  послеоперационных  швов,  похвалив  предыдущего оператора  (что  мне  было очень  приятно),  и,  после  проведения  компьютерной  томографии  (методе  исследования,  о  котором  мы  только  слышали)  головы  и  шеи,   предложил  лечь  в  клинику  для  повторной  ангиографии  и  проведения  операции,  которая,  по  его мнению,  мне  была  необходима.
Я  поблагодарил  его  за  консультацию,  но  сказал,  что  у  меня  нет  таких  финансовых  возможностей,  на  что  получил  ответ,  что  это  им  и  так  известно,  и  главное  сейчас — моё  решение,  а  все  остальные  вопросы — решаемы.
С  тем  мы  и  поехали  в  мэрию,  где  нашу  группу  принимал  мэр  Атланты — мистер  Майкл  Джексон  (тоже,  как  сейчас  политкорректно говорят,  афроамерикнец).  К  самой  встрече  с  ним  и  вручению  персональных  грамот,  удостоверяющих,  что  отныне  все  члены  нашей  делегации  (в  том  числе  и  я)— почетные горожане  Атланты,  мы,  конечно,  опоздали,  но  прием  продолжался,  и  все   приглашенные   были  на  месте.  Видимо,  мистер  В. Смит  был  предупрежден  заранее  о  причине  моего  отсутствия,  так  как  он,  увидев, что  мы  появились  в  зале,  сразу  поинтересовался   у  моих  хозяев  об  итогах  консультации.  Дооны  рассказали  ему  обо  всем.
Он  спросил  о  моем  решении  по  поводу  операции. 
Я  сказал,  что  отказываться  от  такого  предложения  в  моем  состоянии  было  бы  глупо,  но  есть  причины,  по  которым  я  и  принять  его  не  могу — и  повторил  ему  то же,  что  сказал  и  д-ру   Байярду,  добавив , что,  кроме  этого,  через  10  дней  нам  надо  возвращаться  домой. 
М-р. Смит  сказал,  что  все  вопросы,  связанные  с  американской  стороной — это  можно  решить,  но  так   как  мне  придется  задержаться   в  Америке  на  неопределенный  срок  и  возвращаться  потом  уже  не  чартерным,  а  обычным  рейсом,  то  надо  этот  вопрос  согласовать  с  советским  посольством  и  представителем  «Аэрофлота». 
К  счастью,  на  приеме  присутствовали  и  Первый  секретарь  посольства  СССР  тов. Андрей  Парастаев,  так  что  когда  м-р.  Смит,  тут  же  обратившись   к  нему  и  объяснив  сложившуюся  ситуацию,  спросил,  сможет  ли  советская  сторона  оказать  в  этом  деле  содействие, — то он,  конечно,  дал  положительный  ответ,  тем  более,  что  представитель «Дельты»,  участвовавший  в  разговоре,  сказал,  что  авиакомпания  берет  на  себя  мою  доставку  в  Вашингтон  или  Нью-Йорк.

Вот  так,  буквально  за  несколько  дней  пребывания  в  Америке, решился  мой  вопрос.

А  параллельно  шла  и  запланированная  программа  посещения: т.е.  я  «изнутри»  видел  жизнь  американской  семьи  «среднего»  достатка:  Филип,  как  я  понял,  проведя  с  ним  один  день на  его  работе,  был  не  самым  крупным  служащим  одной  их  фирм,  хотя  у  него  был  отдельный  кабинет,  Люси — хозяйничала  по  дому  и  была  активным  членом  нескольких  церковных  и благотворительных  обществ,  ну  а  дети  их,  как  я  уже  говорил,  еще  учились. 
Я  видел,  что  они  едят  на  завтрак  (перед  уходом  на  работу — а  ему  надо  было  выходить  рано  утром — Филип  ел  половину  грейпфрута,  половину  груши, иногда — немного   овсянки);  обедал  он,  обычно,  на  работе, чтобы  не  терять  время  на  дорогу,   мы  же  с  Люси  ели  разные  супы,  салаты,  рыбу,  мясо, а   на  ужин  были  разные  салаты, ветчина, сыры,  йогурт.  И  целый  день —  различные   фрукты,  соки… Всё  очень  просто,  сытно  и  без  показного  излишества.
Ездили  мы  и  в  Музей искусств,  и  в  огромный  Ботанический  сад,  где  случайно  познакомились  с  одной  старушкой,  которая, узнав,  что  я    один  из  «грузинской  Джорджии»,  добровольно  нас  сопровождала,  показывая  и  рассказывая  многое  такое,  что  мы  сами  не  узнали  бы.
Вообще,  надо  сказать,  что  эта  одноименность  названий — страны  Грузии  и  штата  Америки — «Georgia»   часто  «обыгрывалась»   и  при  встречах,  и  в  прессе.  А  в  газетах  ежедневно  печатались  «сводки»  о  том,  как  проходит   визит,  какие  были  встречи,  печатались  интервью  и  с  гостями,  и  с  хозяевами, — так  что  всё  было  «по-американски»: дружелюбно,  с  юмором.  И  без  всяких  «политических  провокаций».
А  в  воскресенье  мы  поехали  в  их  пресвитерианскую    церковь,  где,  после  службы,  я  присутствовал  на  занятии  мужской  «Школы изучения  Библии».  Надо  сказать,  что это  было  довольно  интересное  занятие,  на  которм  в  свободной  манере,  без  фанатичной  религиозности,  порою  с  шутками,  обсуждались  и  трактовались разные  библейские  сюжеты. Естественно,  исполнялись  и   гимны. 
В  обсуждении,  конечно,  я  принимал  далеко  не  активное  участие,  зато  в  пении  я  уже  мог  себя  показать — слух  у  меня  хороший,  голос,  хоть  и  негромкий,  тоже  есть,  читать  тексты  и  ноты  я  умею,  так  что  прощались  мы  уже  не  официальными  рукопожатиями, а  и  дружескими  похлопываниями  по  плечу  (почти  все  были  старше  меня  по возрасту). 
В   один  из  дней  за  мной   заехала  кузина  Люси  со  своими двумя  мальчиками,  чтобы  посетить   Парк  аттракционов. Я  захватил  с  собой  фотоаппарат  «Агфа»  и  мы  поехали. 
Купив  у  входа  билеты,  мы  прошли  турникет  и  очутились  в  небольшой  кабине  лифта.  Дверь  закрылась... и  кабина… рухнула  вниз!
Кажется,  сердце  у  меня  оборвалось,  но,  увидев,  как, глядя  на  меня,  хохочут  мальчишки,  я  понял,  что  аттракционы  уже  начались!
Дальше  были  и  «американские»  горки  высотой, как  мне  показалось,  с  небоскрёб;  мы  плыли  и  сквозь  «Пещеру  ужасов»,  где  на  нас  выскакивали  всякие  чудища  и  привидения  (визг  в  пещере  стоял  такой,  что  я  не  слышал  собственного голоса!), а   не  успели   мы  выплыть  из  пещеры  и  вздохнуть  свободно,  как  наш  «корабль»  ухнул  вниз  с  водопада,  и  мало  того,  что  мы  сами  намокли,  так  мы  намочили  и  посетителей,  переходящих  по  мостику  «речку»  в  этом  месте   (оказывается,  это  тоже  входит  в  аттракционную  программу — надо   успеть  проскочить  мостик  так,  чтобы  не  намокнуть,   потому  что  «корабли»  идут  почти  сплошным  потоком!)
Хорошо,  что  погода  была  теплая, поэтому  мы  быстро  просохли.
В  общем,  все, особенно  дети,  были  очень  довольны  и  полны  впечатлений,  а  я  еще  долго  вздрагивал,  вспоминая  тот  «лифт».
На  прощанье  я  подарил  детям  грузинские  сувенирные  «кинжальчики».  Мы  зашли  в  какой-то  магазин и  мама  всё выпытывала  у  меня, что  бы  я  хотел  получить  в  подарок.  Мне  ничего  не  хотелось,  но,  чтобы  не  обижать, выбрал  аудиокассету  с  записью  блюзов. Она  взяла  мне  три  штуки.  Теперь  я  мог  слушать  на  своем  плейере  и  это.
Так  прошла  первая  неделя  моего  пребывания  в  Америке.
Потом  должна  была  произойти  «передача»  гостей  другим  хозяевам   для  чего  нас  повезли  в  небольшой  городок,  название которого,  к  сожалению,  я  не  запомнил. Но  зато  навсегда  запомнил  прием,  который  нам  так  оказали. Точнее,  настоящий  большой концерт,  который  устроили  в  нашу  честь  учащиеся  Школы  искусств,  этого  городка. Как  они  пели! Как  они  играли!  Как  они  танцевали! Какие  акробатические  номера  и  фокусы  показывали  нам!
 Что  сольно,  что  коллективно!  Какая  слаженность  и  гармония,  взаимопонимание  и  взаимопомощь!  Просто  потрясающе!
Особенно запомнился  один  маленький  мальчик-негр,.Как  танцевал! Что  он  вытворял!  И  как  легко,  без  видимого  напряжения!
В   этом  же  городке  находился  интернат  для  глухонемых  детей.
Нам  показали  выставку  их  художественных  работ — рисунки,  различные  поделки,  гончарные  изделия.  Здесь  же,  в  киоске,  можно  было  их  приобрести.

В  этом  городке  и  познакомился  я  с  моими  вторыми  хозяевами — Джоном  и  Мэри  Ланкастерами  (John  и  Mary  Lankaster)  из  города  Рима  (как  известно,  не  только  «в  Греции  есть  всё», — в  Джорджии тоже  есть  «всё»,  в  том  числе  и  свой  Рим,  и  даже  свои  Афины!)
Собственно,  познакомились  друг  с  другом  и  «мои»  обе  семьи,  и  мне  очень  приятно, что  потом  между  ними  тоже  сложились  дружеские  отношения  и  контакты.

Мы  тепло  расстались  с  Доонами,  договорившись,  что  Ланкастеры  через  неделю  привезут  меня    к  ним.
А  теперь  откройте  роман  Маргарет  Митчелл   «Унесённые  ветром»  и  представьте  себе,  что  вы  едете  по  этим  местам — вокруг  красная  земля,  вы  переезжаете  реки,  которые  упоминаются  в  романе,  вспоминаете, что  именно  здесь  проходили   битвы  при   Чикамуги  и  Чаттануги. (Кстати, в  боях  у  Чаттануги  северяне  впервые  в  истории  применили  колючую  проволоку). 
Американский  Рим  стоит  тоже  на  семи  холмах  и расположен  в   северо-западной  части  штата   Джорджия.  И  в  нём,  на  центральной  площади,  конечно  же,  стоит  копия  знаменитой  итальянской  волчицы,  вскармливающей  Ромула  и  Рема.

На  этом  параллели  можно  «скрестить»,  потому что   больше  ничего  общего  между  этими  городами   нет.  (Это  я  могу  сказать  сейчас,  уже  побывавши  в  «настоящем»  Риме;  а  тогда  я  мог  об  этом  судить  только  по  картинкам)
Небольшой  городок,  тысяч  на  30  населения.
Без  особых  исторических   достопримечательностей, хотя  и  в  нем,  конечно,  нашли,  что  нам  показать. «Нам»,  потому  что  в  этот  городок  распределили  еще  и  Нанули  Сараджишвили,  актрису  театра  им. Марджанишвили,  которую   непроизвольно  называют  «Манана»,  потому  что  в  одноименном  фильме  далекого  1958  года   она  играла  — навсегда  запомнившуюся  всем  видевшим, — заглавную  роль озорной   девчонки,  эдакого  «чертенка  в  платьице» .
Конечно  же,  Нанули   жила  в  другой  семье,  но  пару  раз  мы  пересекались  на  совместных  мероприятиях.
Например,  на  приеме  в  городском  «Ротари-клубе» — одном  из  престижных  международных   клубов   «деловых  людей».  После  нашего  представления, где  мы  постарались  рассказать  о  Грузии,  ее многовековой  культуре,  после   ответов  на  заинтересованные  вопросы (как  ни  странно,  но всё   это  пришлось  делать,  в  основном,  мне  и  без  переводчика!),  мне  вручили  очень  красивый  ключ  от  города  Рима,  а  Нанули — небольшое  мраморное  пресс-папье.  Видно  было,  что  ключ  очень  понравился  Нанули,  и  я  обменял   его  на  пресс-папье.

Джон  был  моим  коллегой — врачом,  но   хирургом  по  специализации,  работал  дежурантом в  нескольких  клиниках — это оплачивалось  очень  хорошо,  но  дежурить  почти  каждый  день — очень  тяжелая  и  изматывающая  работа.  Он  приходил  с  работы  такой  уставший,  что  валился  с  ног  и  засыпал. Мэри,  его  жена,  работала  в  лаборатории  больницы  и  у  нее,  конечно,  было  больше  свободного  времени, поэтому  я  старался  не  беспокоить  Джона — и  на  разные мероприятия  ходил,  обычно,  с  Мэри.
Конечно,  мне  было  интересно  «изнутри»  посмотреть  на  работу  американских  больниц  и  врачей,  поэтому  Джон  взял  меня  на  одно  из  своих  дежурств.  Нас  встретила  симпатичная  начальник  отдела  по  связям  с  общественностью   и  попросила  уточнить,  какие  именно  аспекты  работы  клиники  меня  интересуют.  Я  сказал,  что  вопросы  лечебного  дела — начиная  с  поступления  больного  в  приемное  отделение  до  его  выписки.
Тогда  меня  провели  в  «Приемное»  и  передали  в  руки  его  начальника.  Тогда,  в  1990  году!,  я  впервые  увидел  современную «карету  неотложной  помощи»,  «реанимобиль»,  оснащенные   по  последнему  слову  техники.  Какой  только  аппаратуры,  различных  приспособлений  и    инструментария  одноразового пользования  в  них  не  было!Кроме  того,  сотрудники  могли  связываться  друг  с  другом  при  помощи  беспроводной  связи  «пэйджерами»,  что  облегчало  работу. Когда  мне  демонстрировали,  как  проводятся  реанимационные  мероприятия  во  время  транспортировки  больных,  я,  как  видно,  показал,  что  тоже  что-то  соображаю  и  умею, а  после  того, как  сказал  «начальнику»,  что  3 студенческх  года  работал  фельдшером  в инфарктом  отделении,  мы  стали  общаться  уже  по-дружески. 
При  расставании  он  даже  вытащил  из  сейфа  и  вручил  мне  знак  высшего  уровня  среднего  медработника,  извинившись  при  этом,  что  не  в  его  компетенции  «награждать»   врачей. 
Потом  меня  повели  по  отделениям.  В  это  время  в  операционную кардиохирургического  отделения  завозили  больного,  которому,  как  мне  сказала  вновь  появившаяся  пресс-начальница,  должны  были  делать  шунтирование  сердца.  Я  не  помню,  чтобы  тогда   у  нас  это практиковалось,  поэтому,  естественно,  меня  очень  заинтересовала  возможность  наблюдать  процедуру   воочию  и  эта  возможность  была  мне  предоставлена.  Конечно,  операция,  за  ходом  которой  я  следил  по  монитору  из  соседней  комнаты,  произвела  на  меня  большое  впечатление,  так  как  я  мог  сравнить  картины  коронарографии  до  и  после  оперативного  вмешательства,  но  еще  большим  потрясением  для  меня  было,  когда  я  узнал  от  Джона,  что  больного  выписали  на  второй  день. Так  сказать,  он  ушел  «своими  ногами»
А  потом  я  провел   с  Джоном     несколько  часов  на  приеме     амбулаторных   больных.  Причем,  что  меня  тогда  очень  удивило,  он  вел  прием  больных  любого  возраста  и  с  любыми  жалобами. 
Помню,  что  у  одного из  больных  был  явный  радикулит.
В  очереди  были  еще  и  другие  больные,  в  том  числе  и  родители  с  детьми,   поэтому,  зная,  что   рядом,  за  перегородкой,  невропатолог  консультирует  какого-то  больного,  я  предложил  Джону  направить  больного  к  нему,  или  пригласить  коллегу   к  нам. 
Я-то  привык,  что  у  нас,  если  кому-то  надо  проконсультировать  кого-то, то  они  просто  просят  меня — и   я   смотрю  больного.  Так  же,  как  и  у  меня  никогда  не  было  больших проблем  с  консультациями   других  специалистов. 
Оказалось,  что  здесь  всё  совсем  не  так.  Коллега-невропатолог  был  вызван  именно  к  тому  больному  и  он   не  станет  смотреть  нашего,  потому  что   его  страховая  компания   не  заплатит  за  эту  консультацию.  А  мы   тогда  еще  понятия  не  имели  о  медстраховке,  да  еще  и  различными  больничными  кассами!
Вот  оно — хищное  лицо  капитализма!  (Или  «лицо  хищного...»?)
А  потом  мы  как-то  поехали  в музей  железнодорожного  вагона.  Где-то  нашли  старый-старый  вагон  еще  первых  железных   дорог,  такой,  как  мы  видели  в  старых-старых  амерканских  фильмах,  в  которых  индейцы,  или  бандиты,  долго-долго  красиво  скачут  за  задыхающимся  в  дыму   паровозом,  тянущим   за  собой  пару-тройку  вагонов,  один  из  которых —  «почтовый»  (естественно,  с  деньгами,  а  то  с  чего  бы  гонять  лошадей!),  а  в  другом — храбрые  американские  девушки,  которые  при  виде  опасности   не  падают  в  обморок,  а  быстро-быстро  перезаряжают  ружья,  или  пистолеты,  из  которых  отстреливаются   их  бесстрашные  спутники,  а  может,  девушки  и  сами  метко   стреляют  в  нападающих!
Короче  говоря  («я  так  думаю!»),  нашли  такой  вагончик  и  стали     думать — а   что  с  ним  делать?  И  придумали  создать  музей.  Поставили  вагончик  под   навес,  а  рядом  построили  большое  здание,  куда  свезли  всё,  что  только  можно  было  найти  в  округе — от обломков  индейских  стрел  и  копий  до  пейзажных  картин  местных  художников.  Подвели  хорошую  дорогу,  поставили  бензозаправку  с  магазином,  естественно,  и  начали  выпускать  разные  сувениры.
Мне  кажется,  что  даже  найдя  какую-нибудь  подкову,  американцы  могут  возвести  тут  же  «Музей  подковы  коня  генерала N»,  утверждая,  что  именно  здесь  в   битве  с  северянами  (или южанами — всё  зависит  от  того  чей  был генерал),  его  конь  потерял  подкову,  поэтому… 
Однажды  я  уговорил   Мэри  отпустить  меня  одного  в  «свободное  гуляние»  по  городу   и   я  набрел  на  магазин  оружия. Чего  там  только  не  было!  Нет,  конечно,  крупной  артиллерии  не  было,  но  базука  была. Пистолеты  и  револьверы — любого  размера  и  калибра,  ружья  одно-  и  двуствольные,  настоящие  винчестеры (!), различные   арбалеты  и  даже  «духовое»   ружье  со  стрелами!  А  про  разнообразие ножей  и  всякого  метательного  холодного  оружия  и  говорить  нечего.
Я  так  долго  переходил  от  одной  витрины  к  другой  и  так  таращился  глазами  на  всю  эту  красоту,  что,  наверное,  на  меня  уже  косо  поглядывали.  Можно  сказать,  что  это  было  одно  из  самых  ярких  впечатлений  от  поездки.  Впрочем,  почти  такое  же  потрясение  я  испытал,  когда  в  один  прекрасный  день  Ланкастеры,   которые  были  членами  какого-то  общества,  или  клиентами  какой-то  торговой сети, — сейчас  не  помню  точно,  но  помню,  что  у  них  были  специальные  карточки-удостоверения, — взяли   меня  с  собой  на  какой-то  склад,  чтобы  там  закупиться  «оптом».  Поехали  на  «пикапе».
Это  «склад»  представлял  собой,  как  мне  показалось,  ангар  не  меньшего  размера,  чем  тот,  на  аэродроме.  Внутри   было  столько  рядов,  что  тебе  мифический  лабиринт!  Я  в  нем  чуть  не  потерялся.
Здесь  можно  было  купить,  кажется,  всё,  кроме  автомобилей. От  жвачки  и  карандаша  до  небольшого  трактора  и  каких-то  «копалок».
Продукты,  напитки — как  для  людей,  так  и  для  животных, птиц,  рыб, — и  всё  в  таких  упаковках,  что  вскрывать  жалко!
Я  хотел  купить  кое  что  для  подарков  у  нас,  но  оказалось,  что здесь  продают  всё  не  поштучно,  а  коробками,  специальными  «блоками».  Хорошо,  что  рядом  не  было  Ланкастеров!
В  общем, загрузили  мы  наш  большой  пикап  «под завязку».
А  потом мы  посетили  Центр  хиропрактики (мануальной  терапии).  Что  мне  особенно запомнилось,  так  это  небольшое  приспособление  ударного  типа  (к  сожалению,  название  выветрилось  из  памяти),  с  помощью  которого,  регулируя  силу  удара  по  определенным  мышцам,  доктор  на  моих  глазах  выровнял  длину  ног  пациентки,  у  которой  одна  нога  была  на  4  см  короче  другой. Оказывается,  этот  прибор,  размером  не  больше  перкусионного  молоточка, — довольно   дорогая  штучка,  поэтому,  обмениваясь  подарками  (а  я  подарил  доктору сувенирный  кинжал, «чтобы  просто  отрезать  лишнее»), он   подарил  мне  комплект  приспособления  для  шейного  вытяжения  и новейшее  руководство  по  мануальной  терапии  с  его  дарственной  надписью.
Так  и  пролетели   дни  нашего  пребывания  в  Риме,  подробно  комментируемые  в  местных  газетах.  Естественно,  писали  и   о моей предстоящей  операции  с   пожеланиями   скорейшего  выздоровления.
И  вот  я  опять   у  Доонов, в  «моем  первом  доме»!  Помня,  в  каком  состоянии я  был  после  московской  операции  и  учитывая   всю  сложность  и  многоэтапность  моего  возвращения  в  Тбилиси,  я  постарался  максимально  избавиться  от  багажа,  сложив  все  лишние  вещи, журналы  и  подарки  в  коробки,  которые  активисты  FFI  обещали  переслать  мне   домой. 
По  поводу  подарков:  ввиду  того,  что    в  Атланте  у  меня  вообще  не  было  возможности  посещать  какие-нибудь  магазины,  а  в  Риме  я  только  раз  смог  ускользнуть  от  Мэри,  я  практически  не  мог  пойти  и  самостоятельно  купить  подарки  для  домашних. А  когда  мои  хозяева  водили  меня  в  магазины  с  этой  целью,  то,  увидя,  что  мне  что-то  нравится,  тут  же  старались  заплатить  сами,  а  это  уже  я  не  мог допустить.  Так  что  мне,  в  общей  сложности,  удалось  всё  же,  хотя  и  «с  боем»,   потратить   около  20  долларов.

И  вот,  все — и  Дооны,  и  специально  еще  раз  приехавшие  Ланкастеры,— едем  «сдавать»  меня  в  клинику. 
Процедура  оказалась  довольно  длительной — мне  пришлось  заполнить  и  подписать  кучу  каких-то  бланков,  из  которых  стало  ясно,  что  я  освобожден  от  всех  затрат  и  что  все  врачи,  которые  взялись  меня  оперировать,  отказываются  от  оплаты  своего  труда.
Такая  коллегиальность,  конечно,  дорогого  стоит!
После  подписания  этих  бумаг,  мне,  как  уже   «признанному»  больному,  закрепили   на  запястье   идентификационный  браслет   и  повезли  в  палату.  Мои  «хозяева»  были  уже  там. 
Мы  тепло  попрощались,  и  началось  моё  знакомство  с   американской  медициной   уже   с  позиции  пациента.
Старшая  м/с  мс. Пенни,  с  места  в  карьер,  измерила  мне  температуру,  засунув  одноразовый  термометр  в  рот, — 92,2 F – „all  right!“  (и  отправила  термометр  в  коробочку  для  мед.мусора, — у   меня   аж  сердце  оборвалось  от  такой  расточительности),  потом  измерила  давление — „al l  right!“,  пульс — „all  right!“  Ну  и  отлично!
Потом  она  ознакомила  и  показала,  как  пользоваться  всякими  пультами,  регуляторами  и  кнопками. Мне  показалось, что  в  палате  несколько  свежо — она  чуть  повернула  какой-то  регулятор — и  всё!
Теперь  надо  рассказать  о  палате — одноместная,  светлая, посередине  стоит  не  кровать,  а  какой-то  агрегат  с  ручками  и  педалями,  с  откидывающимися   бортиками  с  обеих  сторон,  на  которых  установлены  идентичные  пульты  с  множеством  кнопок;  подвижный  столик  с  дополнительной  выдвижной  доской  (которую  можно   развернуть   на  кровать  и  установить  на  любой  высоте).  Правда,  когда я  потом  захотел  немного  наклонить  его  к  себе,  чтобы  удобнее  было  писать,  оказалось,  что  столик  такое  не  может;  «нет  в  жизни  совершенства!»)  Были,  конечно,  еще  и  кресло,  меняющее  наклон,  и  прикроватная  тумбочка,  и  вместительный  шкаф.
На  стене  в  изголовье  кровати — масса  разных  розеток,  регуляторов  и  неизвестных  приспособлений;  напротив  кровати — огромный  экран  телевизора.
Описать  все  приспособления  и  механизмы  в  санузле  с  душевой  я  просто  не  в  состоянии,  потому  что,  слава  Богу,  большинством  из  них  пользоваться   мне  не  пришлось .

Позвонили  по   персональному  телефону  и  вежливо  спросили,  через  какое  время  мне  будет  удобно  принять  прибывшего  корреспондента  центральной  газеты  штата?  А  разве я  занят  чем-то  таким  неотложным?  Вскоре   зашли  директор  департамента  клиники  по  связям  с  общественностью  мс. Джуди  Смит  и  симпатичная  молодая  девушка,  увешанная  фотоаппаратурой.  Пока  мы  беседовали  с  первой,  вторая  нас  щелкала  (потом  она  прислала  несколько  фотографий).
Наверное,  вид  из  моего  окна  на  соседний  корпус   клиники  не  понравился  мс. Смит,  потому  что   через  некоторое  время  после  их  ухода  ко  мне   вошла  уже  знакомая  мне   Пенни  и  предложила  перейти  в  другую  палату.  Я,  честно  говоря,  не  хотел  уже  никуда  переходить,  но  отказать  ей  в  том,  чтобы  хотя  бы  посмотреть  новую  палату,  я  не  мог.  Вид  из  окна  на  раскинувшийся  парк  со  стадионом  был,  конечно,  гораздо  красивее,  но  я  сказал,  что  раз  уж  я  лег  в   «мою»  палату,  то  уже  не  буду  ее  менять. Вопрос  был  исчерпан.

На  другой  день  в  газете  была  огромная  статья  с  фотографиями,  в  которой  описывалось  не  только моё  пребывание  в  Атланте,  но  и  в Риме,  о  моих  хозяевах,  о  том,  как  они  нашли  возможность  мне  помочь,  о  моих  предыдущих  операциях,  о  врачах,,  которые  собираются  меня  оперировать,  о том,  что  эта  помощь  (кстати,  там  была  фраза   «по  спасению  его  жизни»!)  будет  бесплатной  для  меня.    Приводились  и  мои  слова  о  том,  что,  несмотря  на  сложность  операции,  я  иду  на  нее  спокойно  и  уверенно,  потому  что  окружен  столькими  прекрасными  людьми,  которые   с  большим   пониманием  и  теплотой  отнеслись  к  моему  здоровью.

К   слову,  глядя  на  один  из  опубликованных  снимков,  на  первый  взгляд,  можно  подумать,  что  я  со  страхом  прикрываю  лицо,  но  на  самом  деле,  если  всмотреться,  я  там  улыбаюсь,  а  по  времени — я   помню,  что  как  раз  тогда  и  говорил  мс. Джуди  Смит,  что  иду  на  операцию  без  всякого  страха.

Потом  пришел  священник  из  университетской  церкви,  чтобы  поддержать  меня  морально, — и  мы  с  ним  тоже  беседовали,  за  ним  потянулся  ряд  осмотров  и  бесед  с  доктором  Baird,  ангиологами  и  хирургами-ассистентами,  анестезиологом,  онкологом,  моим  коллегой-рентгенологом  и др. И  все  заполняли  какие-то  карточки  и  бланки,  некоторые  из  которых   мне   надо  было   подписать. 
И  всё  это  на  фоне  того,  что  почти  через  каждые  полчаса  заходили  медсестры,  сменяющие  друг друга, и  измеряли   мне  температуру  (опять  термометр  в  мусор!),  давление  и  пульс. 
Покормили  жареным  мясом  с  грибами  в  соусе и  еще  чем-то.
Только  к  одиннадцати  часам  вечера  «прием»  был  закончен. 
Я  принял  душ,  выпил  зонтаг  и  валиум,  немного  послушал  музыку  и  заснул  ангельским  сном.  И  так  бы  и  спал,  если  бы  с  7  утра  вновь  не  начали  засовывать  термометр  в  рот.  Не  успел  я  умыться,  как  «ворвались  санитары  и  зафиксировали  нас» — в  моем   случае  заставили  переодеться  в  длинную  рубашку  по  типу  «ночной»,  закинули  на  каталку  и  повезли  в  рентгенотделение,  где  на  меня  накинулись  сразу  трое  коллег — и  больше  я  ничего  не  помню,  так  как  накануне  мы  с  заврентгенотделением  др. Сайгелем  договорились,  что  мне  дадут  наркоз  (естественно,  я  дал  расписку  на  согласие).
Когда  я  пришел  в  себя,  то обследование  было  уже  позади,  а  передо  мной  стояла   улыбающаяся  м/с,  прекрасная   мс. Хадсон,  от  которой  меня, к  сожалению,  навсегда   увезли,  вернув  в  палату.
Хотелось  спать,  но  не  тут-то  было!  Теперь  уже  каждые  15  мин  мне  измеряли  всё  то  же,  но  пульс   проверяли  еще  и  на  ногах,  а  на  бедре  осматривали   место  введения  ангиографического  катетера!
И — не  вставать! Только  к  3  часам  мне  принесли  пачечку  сухого  печенья  и  пачечку  чипсов. Это  при  моем-то  разыгравшемся  аппетите!
Не  успел  я  немного  прийти  в  себя,  как  ко  мне  постучались  и  помогли  войти  той  самой  старушке,  которая  в  Ботаническом  саду  показывала  нам  отдел  тропических  растений!  Мс. Hunter!
Сама — божий  одуванчик,  ходит  с  палочкой… Оказывается,  она  прочла  в  утренней  газете  о  госте  из  Грузии,  которому  проводят  обследование  в  унив. Эмори,  узнала  мена  на  карточке,  разузнала  где  я   лежу  и  пришла  ко  мне  с  цветами: огромными  белыми  ирисами  и  фиолетовой  орхидеей, кажется,  японской!  Причем,  это  были  её  собственные  (не  «ботанические»)  цветы.
 Не  зная,  в  каком  я  буду  состоянии  после  обследования,  она,  на  всякий  случай,  написала  мне  открытку,  в  которой,  кроме   выражения  поддержки  и  добрых  пожеланий,  спрашивала — не  нужна  ли  мне  какая-нибудь   помощь?  Я  чуть  не  расплакался!
А  после  нее  пришла   мс. Люси  Доон  и  тут  же  зашел  др. Baird,  уже  ознакомившийся  с  ангиограммами.  Он  сказал, что  гемангиома  нарастает  за  счет  перетока  из  ветвей  внутренней  сонной  артерии,  предстоит  большой  объем  работы  в  височной,  орбитальной  и  губной  области,  и  что  опухолевый   процесс  наблюдется  также   в  бассейне  и  правой  сонной  артерии,  так  что  завтра  предстоит  двусторонняя  операция. Мы  с  ним  всё  спокойно  обсудили  и  попрощались  до  встречи  в  операционной.
Только  они  ушли — зашла  мс. Мэри  Ланкастер,  которая  приехала  из  Рома  одна,  потому  что  Джон  решил  отработать  вперед  дежурство,  чтобы  освободить  время  и  приехать  ко  мне.  Я  тогда  не  знал,  что  он  договорился  с  администрацией  клиники  и  оперирующими  врачами  о  том,  чтобы  так  же  бесплатно  ассистировать  им  во  время  операции.
Мс. Мэри  сидела  у  меня  у  меня  довольно  долго — мы  даже  вместе  посмотрели  передачу  новостей  о  встрече  уроженца  штата, экс-президента  США  Джимми  Картера  и  его  супруги — Почетного  Президента  FFI — с  нашей   группой. Так  как  Мэри  предстоял  еще  неблизкий  обратный  путь,  я  уговорил  ее  ехать  домой.
А  потом  вошли  сразу  две  медсестры  с чемоданчиками,  одна  из  них  всадила  мне  катетер  в  вену  левой  руки  и  отошла  налаживать  капельницу,  а  вторая   взялась  за   правую  руку,  чтобы  взять  кровь  на  анализ.  Когда  я  предложил  сделать  это из  уже  вставленного  катетера  на  левой  руке, — она  просто  ответила «No!»
В  общем,  подключили  меня  к  системам  и  начали  накачивать  всякими  жидкостями,  готовя  к  операции.
Так  как  группа  должна  была  ночью  улетать,  я  успел  написать  письмо  домой,  в  котором  описал,  по  возможности,  подробно  все  предшествовавшие  события.  И  только  я  его  закончил  (в  11  часов  вечера),  как  ко  мне  ненадолго  впустили  Майю,  нашу  тбилисскую  соседку,  через  которую  я  его  и  передал.
(Оказывается,  придя  к  нам,  она   прямо  в  дверях  сразила  Нину,  открывшую  дверь,  фразой: «Иракли  остался  в  Америке».  Потом-то  она  добавила, что  меня  оставили  и  делают  операцию,  но  хорошо,  что  у  Нины  нервы  оказались  достаточно  крепкими! А  тут  Майя  и  письмо  моё  передала).
Итак,  первого  мая  1990 г.  меня  солнечным  утречком  повезли  в  операционную,  где  бригада  из  шести  человек   (ангиологи,  онкологи,  пластические  хирурги  и  «мой»  Джон  Ланкастер),   чуть  ли  не    скальпировав  меня,  почти  6  часов  корпела,  тщательно  перевязывая  питающие  опухоли  сосуды  и  удаляя  мало-мальски измененные  ткани.
Оказывается,  наибольшая  трудность  была  у  них  с  левой  половиной  верхней  губы,  так  как  полное  удаление  гемангиомы  в  этом  месте  вызвало  бы  грубый  и  неподдающийся  коррекции  дефект  губы,  поэтому,  посовещавшись,  удалили  максимально, тщательно  перевязав  все  «питающие»  сосуды,  но  не  обезображивая  меня.
Никогда  бы  не  подумал,  что  есть  что-то  противнее  рыбьего  жира!  Как  я  был  наивен!  Оказывается,  есть  еще  «энергетические»  питательные  напитки  и  супы! Приторно  сладкие, ароматизированные.
И  целый  день — только  такое,  потому  что  питаюсь  через  трубочку.  Первые  два   дня  я  еще  выдержал,  но  потом  попросил  хотя  бы  немного томатного  сока.  Принесли.  И  я  им  спасался. Особенно,  если  удавалось  чуть  подсолить.  Но  и увлекаться  солью  не  давали.
Заживление  шло  хорошо  и  через  несколько  дней  меня,  снабдив  сумкой,  набитой  перевязочным  материалом,  каким-то  особым  лейкопластырем,  дезинфицирующими  веществами,  резиновыми  перчатками  и пр.,  выписали  домой.  Причем,  Ланкастеры хотели  забрать  меня  к  себе — как-никак,  а  Джон — хирург,  да  еще  и  принимавший  участие  в  моей  операции, но  Дооны  меня  «отбили»,  обосновав  это  тем,  что  они  живут  ближе  к  клинике,  куда  мне  надо было  периодически  приезжать  на  контроль.  Да  и  в  случае  чего  Рим  всё  же  далековато.
И  потекли  уже  дни  моего  послеоперационного  пребывания  в  этой  гостеприимной  стране — «логове   капитализма».  Приходили  знакомые  Доонам  и  совершенно  не  знакомые  люди,  звонили  по  телефону, присылали  открытки  и  визитки: предлагали  помощь,  или  поездку  на  какую-нибудь  экскурсию,  выставку,  или  в  музей. 
Первые  дни,  конечно,  мне  было  не до  экскурсий — ездили  на  перевязки  в  клинику,  а  потом   уже   и  я  сам  хорошо  с этим справлялся. А  к концу  второй  недели   отпала  необходимость  в  перевязках  и  я  удалил  последние  наклейки.

Конечно,  и  Фрэндшип  Форс  меня  не  забывал,  более  того, 12  мая, в  День  матери,  предварительно  позвонив  и  заручившись  согласием  Доонов,  за  мной  заехал  сам  Президент,  м-р  Вэйн  Смит,  и  взял  меня  с  собой   к  своему  другу,  матери  которого  исполнилось  80  лет.  Ехали  мы  туда долго,  а  доехав,  еще  минут  двадцать  ехали  по  его  частной  территории,  пока  вдали  не  показался  приземистый  двухэтажный  дом  с  мансардой,  очевидно,  старой,   еще  «колониальной»  постройки.  Впечатление  это  более  усилилось,  когда  мы  вошли  в  большой   зал  с  широкой  деревянной  лестницей,  ведущей   на  второй  этаж.
Прямо,  как   в  кино!  Только  дворецкого  не  хватало! 
В  зале  нас  встретил  сам  хозяин  и  я  впервые пожал  руку  настоящему  американскому  миллионеру,  и  не  какому-то  воришке, который  ограбил  банк,  или  кровопийце,  высосавшим  кровь  из трудящихся  на  хлопковых  полях,  а   человеку   «солидного»  бизнеса — он  торговал  самолётами.  Одно  время  N.  был  даже  советником  президента  Рейгана,  но  потом  ушел  на  пенсию  и  вернулся  в  свой  бизнес.  Конечно  же,  меня  водили  по  дому,  где  по  портретам  и  картинам,  висящим   на  стенах  коридоров,  можно  было  проследить  чуть  ли  не  всю  родословную  N.,  кажется, со  дня  высадки  его  предков  на американский  берег.  Отдельный  большой  простенок  был  отведен  под  период  службы  N.  в  госаппарате.  Конечно  же,  проведя  в  ее покои, меня   познакомили  с  матерью   N.,  которой  я  преподнес  цветы.
А    для   самого  N.  у  меня  была  бутылка  юбилейного  марочного  коньяка, который   был  выпущен  еще  к  1500-летию  Тбилиси.
N.  поблагодарил  меня,  но  сказал,  что мы  будем  пить  сегодня  нечто  другое,  а  моему  коньяку  мы  сейчас  подберем  соответствующее  место  в  его  коллекции.  После  чего  мы  отправились  в  подземелье  дома,  куда  (как  мне  показалось,  еще  на  пару  этажей)   спустились  на  старом   внутреннем  подъемнике.  По  длинному  коридору  прошли  в  хранилище,  где  вдоль  стен,  на  специальных  полках,  особым   образом  были  расположены  сотни  различных   бутылок.
N. поставил  мою  бутылку  в  свободную  ячейку  рядом  с  другими   коньяками,  а  потом,  отойдя  к  «винным»  рядам,  выбрал  пару  бутылок,  аккуратно  обтер   с  них  пыль,  и  мы  отправились  в  обратный  путь.  Обед  был  скромный,  но  сытный,  вино  было  отличное,  на  десерт  были  мороженое  и  фрукты-ягоды,  причем,  как  он  подчеркнул,  они  были  из  его  сада.

После  операции  у  меня  было  больше  времени  для  знакомства  с  Атлантой,  городом,  где   в мае  1886 года  аптекарь  Джон Пембертон изобрел  Coca-Cola;  где  имеется  музей  Холокоста, в   котором  хранятся 600  уникальных  фотографий  и  знаменитый  дневник  Анны  Франк; где  Маргарет  Митчелл  писала  роман «Унесённые ветром»  (кстати,  на   Персиковой  улице  города   стоит дом-музей по прозвищу  «The Dump»—  свалка, мрачная дыра, глушь, — который  придумала сама писательница); городом,  где  военным  событиям,  описанным  в  этом  романе,  посвящена   огромная  мемориальная   панорама   которую  мы  с   мс. Люси  тоже  посетили.
Я  не  переставал удивляться  этой  немолодой  женщине, — как    она, несмотря  на  свой  полиартрит,  лихо  носилась  на  своем  красном
 «Кадиллаке»,  стараясь,   не  перегружая  меня,  всё  же,  как  можно  больше  показать  мне  интересного!
А  по  вечерам,  если  не  было  гостей,  мы  играли  в  какие-нибудь игры,  чаще — в  карты. А  из  карточных  игр  они  больше  всего  любили  бридж. И  меня  к  нему  приучили;  даже  купили  два  самоучителя  по  этой  игре.  Как  я  понял,  главное — это  научиться  не  только  правильно  оценивать  силу  карт,  имеющихся  у  тебя  на  руках,  но  уметь  четко  формулировать  свои  заявки,  употребляя  особый, «бриджевый»  язык,  для  того,  чтобы  дать  своему  партнеру  ясное  представление  о  своих  картах. После  оценки сил  своих  и  партнерских  карт,  решается  вопрос  кто  берет  на  себя  игру,  или  в  какой  момент  один  партнер  передает  ее  другому. В  общем,  непросто,  но  интересно.
И  что  важно — не допускается  «блефование»,  потому  что  ты  тем  самым  сбиваешь  своего   партнера  с  толка. В  следужщий  раз  он  уже не  сядет  играть  с  тобой.
Как-то  раз, м-р  Филип    погрузил  в  машину  пару  горшков  с  цветами  из  оранжереи  (я  забыл  сказать,  что  сзади  к  их  дому  была  пристроена   довольно  просторная  оранжерея,  можно  даже  сказать — «зимний  сад»,  где  была  масса  цветов,  преимущественно,  орхидей),  и  мы  поехали  на  заседание  «Клуба  любителей  орхидей»,  членом  которого  он  состоял. 
Там  было  несколько  человек,  уже  знакомых  мне  по  «библейской  школе».  Заседание  запомнилось  мне  аукционом,  который  проводился  на  этот  раз. Каждый  член  клуба  привез  с  собой  и  выставил  «на  продажу»  какие-то  растения — помню,  что  кто-то  привез  в  кадке  не  то  лимонное,  не  то  апельсиновое  дерево  немалого  размера. 
Аукцион  проводил  президент  Клуба  и  это  было  настоящее  зрелище!  Торги  шли  азартно — цены   стремительно  росли  на  глазах,  приближаясь  к  доллару,  даже  к  двум!  И всё  это — весело,  с  шутками,  подначками  (которые  мне,  конечно,  не  всегда  были  понятны). 

На  заключительную  консультацию  с  др. Baird, с  которым  мы  общались  уже  по  именам  (ему  так  обращаться  ко  мне  было,  конечно  удобнее,  поэтому  попросил  и  его  называть  «Вильбур»),  я  поехал,  захватив  с  собой  вторую  картину   Лёни  Семейко  «Уголок  старого  Тбилиси»  для  него  и  коньяк  с  сувенирами  для  врачей.
Он  остался  доволен  ходом  заживления  ран  и  течением  послеоперационного  периода  и   дал   мне  большой  пакет  с   полной  копией  моей  истории  болезни  и  сопроводительным  письмом,  в  котором  администрация  клиники  университета  Эмори  выражала готовность  оказать  мне,  в  случае  необходимости, необходимую  помощь!  После  этого,  по  моей  просьбе,  мы  сфотографировались  вместе  и  тепло  расстались.

А  через  день  приехали  и  Ланкастеры,  и  мы вместе  провели  последний  мой  день  в  Атланте.  Пообедать  решили  в  мексиканском  ресторане,  где  заказали  стол.  Конечно, я  понятия  не  имел,  что  означают  различные  названия  блюд,  но,  увидев  на  столе  тонкие  кукурузные  лепешки,  я  спросил  у  официанта  как  они  называются. Он  ответил: « Тортилья».  Я  сказал,  что  у  нас,  в  Грузии,  тоже любят  кукрузные  лепешки,  но  пекут  их  более  толстыми,  и  что  я  люблю  от  них  именно  корочки. И  рассказал,  что  из  кукурузной  муки  еще  варим  гоми,  нечто  вроде  густой  каши,  куда  кладем  соленый  сыр.
Оказывается,  нечто  подобное  есть  и  у  мексиканцев,  что  очень  понравилось  официанту,  а  когда  я  обратил  внимание  на  маленькие  зеленые  перцы  в  бутылке  с  жидкостью,  которой  поливали   блюда  мои  хозяева,  и  попросил  официанта  принести  мне   несколько  перцев, Люси  сказала,  что  это  невозможно  есть — такие  они  острые,  но  разве  я  отступил бы!  Официант  принес  на  блюдечке  3  перчика  и  я,  макнув  в  соль,  отправил  один  в  рот. 
Я  понял,  что  этот  «малыш»  гораздо  острее  наших  привычных  «длинных»  зеленых  перцев,  но  мне  уже  ничего  не  оставалось  делать,  как проглотить  этот  огонь. 
Официант,  не  ожидавший  такого,  кажется,  даже  подпрыгнул  от  удивления,  потом   куда-то  умчался  и   вскоре   вернулся  с  огромной  тарелкой  свежих  «тортилья»,  сыром  и  разными  начинками — подарком  от  ресторана!
А  вечером  все  поехали  меня  провожать... И  это  было  очень  трогательно  и  тяжело.   Даже  сейчас  вспоминать  нелегко.
Меня  поручили  медицинской  службе  аэропорта  и,  в  сопровождении  представителя  FFI,  того  самого  представителя  «Дельты»,  который  присутствовал  на  приеме  в  мэрии,  дежурного  по  аэропорту,  санитара  и  стюардессы,  ввезли  на   коляске  в  тот  самый-самый  элитный  салон,  куда  мечтали  попасть   все  мои  спутники  из  «эконом»-класса.
Кресел   здесь  было  мало,  каждое  можно  было  уложить  почти  горизонтально,  что  было  как  раз  удобно  для  меня.  Пледы  были  шерстяные  и  в  клеточку.  Остальное — всё   бесплатно.
В  Вашингтоне  перевезли  меня,  минуя  все  службы,  прямо  к  самолету   «Аэрофлота»,  представителю  которого   передали   «с  рук  на  руки»  и,  теперь   уже  в  сопровождении  нового  «караула»,  меня  усадили  в  «бизнес»-салон,  но  уже  наш.  Кресел  побольше,  но  пассажиров  было  всего  трое.  Я  уже  дремал,  когда  почувствовал,  что  кто-то  садится  в  соседнее  кресло  и   что-то  мне  говорит.   
Открыв  глаза,  я  увидел,  что  это — «пан  Зюзя»  из  телепередачи  «Кабачок  13  стульев». Не   успел  я  что-то  понять  и  как-то  отреагировать,  как  он  уже  устроился  рядом  и  попросил  подошедшую  стюардессу  принести  нам  пару  баночек  пива.   При  этом  он  вел  себя  так,  будто  мы  были  закадычные  друзья.
Я — не  любитель  пива, к  тому  же  еще  и  пить  его  ночью  я  не  имел  никакого  желания,  да,  как  оказалось,  в  этом  и  не  было  необходимости,  потому  что  пока  приносили  выпивку,  он  всё  же пояснил  мне: «Можно  я  немного  посижу  у  вас,  а  то  там  выпивку  не  дают».  Причем,  интонация  была  не  вопросительная.  Расспросив  кто  я,  откуда  и  куда  лечу,  сказал,  что  был  на  гастролях  и  теперь  возвращается  в  Москву,  что  часто  бывал  в  Грузии  и, естественно,  любит  в  ней  всех  и  всё.  При  этом  выпил  обе  банки. Посидев  немного  и  поняв  по  лицу  стюардессы,  что  пора  возвращаться  к  себе,  он  ушел.  Во  время  посадки  в  аэропорту  Шеннона  все  должны  были  покинуть  самолет,  поэтому  я  тоже  оказался  в  закрытой   зоне  ожидания.  Делать    было  нечего...  Люди   слонялись   по  залу  и  открытому  буфету.  Вдруг  ко  мне  подошел  «Зюзя»  и,  уже  зная,  что  я  врач,  попросил  помочь  выбрать  аспирин  не  то  для  внучки, не  то  для  дочки.  Я  не  понял — в   чем  сложность?  На  упаковках  ясно  и  понятно  написаны  название и  дозировка,  но  всё  же  отказать  было  неудобно.  А  зря,  потому  что  когда  мы,  наконец,  выбрали  упаковку,  оказалось,  что  он  забыл  деньги  в  самолете  и  мне  пришлось  заплатить  за  лекарство.  Как  ни  прискорбно  говорить,  но «Зюзя»  так  и  не  появился  больше  в  моем  салоне,  более  того,  мне  пришлось  заплатить  и  за  его  пиво. 
Почему-то  вспомнил  ребят-москвичей,  подобным  образом  «кинувших»  меня  в  кафе,  когда  я  первый  раз  летел  в  Целиноград.
Пишу  и  удивляюсь:  странная  всё  же  это  штука — память!
Ведь  действительно — «Джорджия  всегда  в  моих  мыслях» —  я  помню  столько  добрых  и  чутких  людей,  и  тут  же  память  подсовывает  мне  «кидал»!
Кто-то  скажет:  мне  ли,  которому  только  что  сделали  такое  неоценимое  дело,  плакаться  о  таких   мелочах!
Конечно  же,  нет! Дело  не  в  деньгах,  а  в  отношениях  между  людьми. Ведь  тем,  кто  оказал  мне  помощь,  ничего  от  меня не  было  нужно. Им  было  ясно,  что  я  никогда  не  смогу  оплатить  расходы.
Они  делали  доброе  дело, исходя  из  своих  моральных, очевидно,  и  религиозных, в  общем,— из  гуманных  соображений.
Им  было  достаточно  и  моей  словесной  благодарности  за  это.
Да  и  я  надеялся — в   лучшем  случае — лишь  на  консультацию.
А  эти  «кидалы»  заранее   рассчитывали   возможность  «урвать»  что-то  и  уйти,  не  сказав  «спасибо».

Когда  я,  через  40  дней  после  моего  отлета  в  Америку,  вернулся,  наконец,  в   Тбилиси,  меня   встречала  целая  толпа  родственников  и  близких  людей.  Не  было  только  бабушки.  Но  о  дальнейших  событиях  я  писал  в  «Дайте  мне  заснуть… я  устала» . 
А  еще  через  40  дней — беби  ушла  от  нас… Навсегда.
И  получилось  так,  что  за  эти  80  дней  1990 -го  года  вся  семья  и  наше  окружение  испытали  и  большую  радость,  и  большое  горе. 

А  теперь — о  первой  части  названия  этих  воспоминаний.
Не  знаю,  насколько  у  вас  создалось  впечатление  о  моей  оптимистичности,  или  оптимистичности  того,  что  вы  прочли.
Но  было  еще  одно,  запомнившееся  мне,  событие,  которое  произошло  в  Атланте.
Как-то  раз  нам  с  м-ром  Филиппом  пришло  приглашение  из  одного  очень  престижного  Клуба.  Естественно,  нам  и  в голову  не  могло  прийти  отклонить  приглашение.  И  вот  на  заседании  этого  клуба,  после  моего  представления,  после  моего  выступления  и  пр.,  Президент  Клуба  торжественно  объявил,  что,  учитывая  мои  морально-волевые  качества  и  черты  характера,  я  принят  Почетным   иностранным  членом  в  Клуб   Оптимистов  г.  Атланты!
Все  торжественно  произносят  наизусть  «Creеd»  Клуба,  текст  которого  мне   вручили,  и   с  тех  пор  я   смело   могу   говорить,  что  являюсь  официально  признанным  оптимистом. 
А  много  вокруг  вас  таких?               
                20.10.2017