Улитинские сокровища

Улитинские сокровища
Роман
Все началось в мае. И даже еще раньше, когда заместитель председателя Славногорской районной думы Петр Ильич Улитин - уважаемый, солидный и полновесный член славногорского общества,  получил извещение из прошлого века. Среди старых семейных фотографий его прадеда Кузьмы Францевича Улитина числом три десятка однажды при генеральной уборке обнаружилось странное письмо - не письмо - записка.  Фотографий  больше не случилось, поскольку  Кузьма Францевич, во-первых, не был мотом, а фотография выходила недешевым удовольствием,  а кроме того – заказать фотографа – это надо было «ждать очередь».  Ждать ее Улитин не привык, - это его ждали – крепкого хозяина, почтенного купца, известного не только в здешних краях, но и далее, вплоть до Китая.  Многочисленные просители  клянчили в долг на свадьбу младшего сына, на разведение редкого байкальского осетра,  кто-то планировал производство дешевого мяса из африканских буйволов, как его двоюродный брат, оставшийся после плена в Германии – всего-то и надо было ничего – сто пейсят  тыщ. А вернется с лихвой. Были также прожекты жестяных аэропланов и другая чушь. Отдавший без остатка душу вере, царю и отечеству, Кузьма Францевич не жаловал новоидейных прощелыг. Одно и то же – смутьяны.  Хотя пахнущую  настоящими деньгами затею улавливал сей миг. После переворота ходил он под Колчаком, а когда белая гвардия полегла, ушел в леса, где два года с твердыми мужиками бился за власть царя-батюшки, четырежды был ранен. Но выжил, один из немногих, а их осталось по лесам сотни две-три, не больше. И те уж ничего не хотели – вернуться бы домой – да везде  комиссары. Это тебе не городовой, не начальник полиции: «почему вы?» и прочее – нет, сразу к стенке. Смирив свою гордость, однажды тайно вечером он пробрался к дому местного сельсоветчика Пашки Бортника, ровесника и башибузука, с которым в детстве они вместе перли огурцы с огородов на другой улице, ходили на охоту и рыбалку.
- Опоздал ты, друг Францевич, Выселили твоих  кулаков, а куда - и не знаю -отвечал на главный его вопрос старый приятель. – А теперь, если есть у тебя оружие - сдай его. Ты арестован.
- Скажи хотя бы, где это можно узнать.
- А там, куда попадешь, там и узнаешь.
 -Давно ты такой сволочью стал?
- Не раньше, чем ты. Забыл о своих батрачках?
- Свинячил ты не меньше.
 -Но я не обкрадывал.
- Ну конечно, ты и не обещал. С чего обещать-то бесштанной команде?
Ствол револьвера  моментально поднялся поверх стола до пояса мироеда, но, несмотря на свою громоздкую комплекцию, он был необыкновенно проворен: вся шестипудовая масса его,  вложенная в кулак,  пришлась на зубы сельсоветчика. Непростительно было для последнего забыть о резвости, всегда отличавшей Улитиных. В его черепе что-то хрустнуло и он откинулся на спинку стула. Наган вывалился из помертвевшей руки. 

 Бесполезно было искать по необъятным просторам семью, особенно когда по пятам шли люди из ГПУ. Он с тройкой таких же проклятых  двинулся  в тайгу - благо,  в четырех днях пути и кордон с Китаем, из пограничной охраны – только волки, расплодившиеся в последние  годы. Но волки – не люди, их бояться не след. Кузьма Францевич исчез навсегда. Таково было в общих чертах семейное предание Улитиных, хотя как все обстояло на самом деле, точно никто не знает.
Говорили, Кузьма Францевич был сказочно богат, но никому из наследников ничего из этого богатства не досталось. Хотя как знать – о нем родственники предпочитали не распространяться – дабы не накликать лиха. Хотя ходили слухи, что старший Улитин припрятал золото в надежде вернуться. Поэтому понятно, какой интерес вызвала у его потомка записка, возможно, ведущая к сокрытым сокровищам крепкого хозяина. «Федя,  то, что вам нужно, в третьем улье под глазом « - значилось в ней.
- Да-а – протянул Петр Ильич, чувствуя, как в груди его разгорается охотничий азарт. – Это же… - и от избытка чувств он взъерошил волосы. Разумеется, у зампреда и в мыслях не было, найдя клад предка, пустить все богатство на рост экономической мощи родного дотационного района, вследствие чего догнать и перегнать тучные северные территории, где славно уродились нефть и газ. Нет, он представлял себе, как разовьет собственную торгово-производственную деятельность, вплоть до выхода на Запад и на Восток. Чем он хуже прадеда? Вилла на Лазурном берегу… Рыбалка в норвежских форелевых садках, семга по десять кило. Нет, это не то. Шут с ними, с деньгами, за удовольствие можно заплатить, но удить рыбу из садка, где она кишит – все равно, что пить безалкогольное пиво или делать променад по окрестностям на велотренажере. Найдутся развлечения и получше.  На что у него голова? Так думал он, будучи помоложе.  Но и сейчас насовсем от этих мыслей не отказался.

Улитины – вообще крепкая фамилия. Вот он – без пяти минут председатель думы и хозяин двух пилорам и магазина; как фермер, владеет отарой овец. Далось все это не само собой. Складывать копейку к копейке он начал с младых ногтей: учась еще в школе, собирал и сдавал бутылки, макулатуру, в институте подрабатывал грузчиком на ЖД станции, после – умудрялся работать на двух работах, и хотя не уклонялся и от коллективных посиделок, но никогда не скидывался на них, принося взамен свой домашний самогон. Хороший самогон. Вот и двоюродный брат у него в соседнем районе – судья, зарплата у него – как в сумме у среднего колхоза, племянник – в одной из западных областей – начальник элитной зоны, другой племянник, здесь же, в Славногорске – адвокат. Да и прочие родственники не хуже – поднявшиеся, уважаемые люди. Петр Ильич в свое время чуть не связался накрепко с сельским хозяйством, что было бы, конечно, непростительно. Достаточно того, что он содержит немаленькую отару, которую пестует старый чабан Коркин. Овцевод  давно уж на пенсии, но до того въелась в него чабанская жизнь, что взялся старый  за улитинскую отару без долгих уговоров. Мелкий рогатый скот никакой особой прибыли не дает, не то что раньше, когда шерсть была в великом почете и за нее давали дефицитные товары, благодарности, а при особо большом настриге – и ордена. Но, правду сказать, и планы-то были страсть напряженные: встречные, усиленные соцобязательствами, и так далее. Не было планов для владельцев овец в домашних подсобных хозяйствах, но и выдавали они не так много шерсти, чтобы рассчитывать на какую-то солидную вещь. Однако народ не лаптем щи хлебал:
- Петро – говорил один владелец овец  другому – у меня их шесть штук, если по четыре кило шерсти с одной – 24. Давно стою в очередюге на «Жигули», но там надо сто килограммов, чтоб вне очереди. Ты подкинь мне со своих, еще пять человек я найду. Со следующего настрига я тебе отдам всю свою. А деньги-то все равно получишь.

Такая кооперация  замечательно помогала обзавестись необходимыми вещами, которые при ином порядке приобретения были бы куплены после морковкина заговенья.   Частные владельцы уж, конечно, расстарались бы, чтобы без посторонней помощи сдать необходимую кучу шерсти, да не под силу было содержать большое количество овец: сенокосы распределены до последнего квадратного метра, все сеяные кормовые культуры шли почти исключительно на общественное животноводство. Да и то не хватало, поскольку его было слишком много. Поэтому в колхозах и совхозах исхитрялись заменять часть нормальных кормов крапивой, березовыми и осиновыми вениками, зимой, под видом витаминной добавки – лапами хвойных деревьев. Особо впечатляющей была битва за обеспечение великого поголовья овец веточным кормом. Березам в ту пору пришлось очень несладко: на заготовку веников выезжали целые десанты совслужащих. Веники связывали попарно и вывешивали для провяливания на чердаках кошар. Там они висели всю зиму, неизвестно почему не съедаемые, до следующего лета. Летом приезжал очередной десант, выбрасывал старые и вешал новые веники. Планы по веникам, хоть и с определенным напряжением, неизменно выполнялись. Но в личных подсобных хозяйствах веники заготавливали только для бани, а овец предпочитали кормить, как повелось исстари.  И, конечно, до падежа от бескормицы дело не доводили, в отличие от колхозных и совхозных отар, где это случалось то и дело.

- Ну с чего у тебя, Иван, опять падеж-то? – выговаривало в таких случаях начальство чабану. – Кругом плюрализм и демократия, будь она… а у тебя – падеж! Ну куда это годится?
- Так корма-то кончились, на соломе в мороз долго не протянешь.
- Так у тебя же есть веники. Березовые! Как пахнут, сам бы ел!  Там одних только витаминов немеряно.
- Не знаю, не пробовал. А овцы не едят. Хоть тресни. Они сдохнут, а не станут веники есть.
- Ну надо воспитательные меры применять. Ты подумай ведь, сколько народу готовило эти веники, сколько березок заломали! И что теперь, все на свалку?А главное – овец-то как списывать будем? При наличии веников?
- Ну не едят они  эти веники, хоть тресни! Дикие козы, может, едят, а эти – нет.
- Ну как же не едят? У всех едят, а у тебя не едят!
- У кого это? Хоть бы посмотреть, как  они едят, паразиты!
Тут начальство обычно начинало мяться и уклоняться от прямого ответа и адреса отары, где овцы едят веники, не давало. Поскольку во всех других отарах веники овечками  также игнорировались. 
Чем труднее давалась шерсть, тем дороже ценилась.  Как и все в этом мире. Сейчас цена ее на уровне травяной пакли, сбыть руно – проблема из проблем. Другое дело – баранина: спрос на нее есть, но, опять же, не сказать, чтобы какой-то особый. Петр Кузьмич давно уже подумывает разделаться с этим овечьим делом, останавливает только соображение, что это будет оплеуха управлению сельского хозяйства и всей администрации. Потому что на районных совещаниях, когда речь заходит о производстве продукции села, неизменно упоминается фамилия Улитина, который, несмотря на трудности, сохраняет для района важную отрасль.
- На самом деле в самом наиближайшем будущем она займет свое законное место в народном хозяйстве нашего района – говорил обычно начальник сельхозуправления  на очередном заседании товаропроизводителей. – Страна откажется от австралийской шерсти и аргентинского мяса и мы обеспечим ее собственной продукцией. Уже наметился  резкий поворот в сторону  на самом деле отечественных стад. И мы не пожалеем сил, чтобы для крупного рогатого скота и для овец построить новые, современные помещения со всеми удо… я хотел сказать – со всеми необходимыми условиями содержания, с прекрасными глубокими скважинами и новыми воротами. – Тут перед мысленным взором начальника возникают эти фантастические картины и на глаза наворачивается скупая мужская слеза.  При этом все понимают, что навару никакого отрасль  пока не сулит, иначе овцеводов было бы – пруд пруди, как торговцев, юристов  и таксистов. Алла Ивановна Сидорчук, курирующая от обладминистрации Славногорский район, при последних словах выступающего украдкой стирает с лица улыбку: в глубине души она всегда подозревала, что овцы – это есть не что иное, как бараны, а тут – новые ворота. Поневоле засмеешься.  Но, конечно, серьезность момента не позволяла: речь ведь о продовольственной безопасности.
Сельское хозяйство, особенно если оно дает более или менее ощутимые средства к существованию – дело притягательное. Недаром же даже и закоренелые горожане, тяжело ушибленные относительным комфортом и сутолокой, по весне тянутся, прежде грачей, на свою ниву, то есть на дачные участки, где не разгибая спины возделывают редиску, кабачки и капусту.

Начало сельскохозяйственного года – это, конечно,  никак не январь – это апрель,  когда освободившиеся от снега еще полуобморочные поля начинают дышать, по мере оттаивания почвы, промерзшей даже под снегом. Ручьи размывают лед на Заломной – большой и быстрой реке, крупней шей во всей округе- у берегов и ее зимний панцирь понемногу  оттаивает, подтачиваемый еще солнечными лучами. Пробуждение реки – это замечательное событие для всей округи, всех ее жителей, включая, наверное, и грудных младенцев, которые чувствуют, что происходит что-то веселенькое. То есть должны чувствовать, потому что иначе нельзя.  Повизгивают и прыгают на цепи собаки, сочувственным мычанием отзываются на грохот ломающихся льдин коровы, возбужденно кудахчут куры. Заломная крушила лед в начале мая, когда уже вовсю шли полевые работы и по вспаханной земле, натужно пыхтя, ползли, как разноцветные жуки, тракторы с культиваторами и боронами, заканчивая предпосевную подготовку. В полдень разогретая пашня парила, воздух над ней дрожал и переливался оттенками дальнего леса. Процесс обработки почвы любило физической, а если уж совсем точно – гастрономической любовью пернатое население окрестностей. Вороны, сороки, галки двигались  вслед за агрегатами и сноровисто выхватывали из  взметенной и распушенной земли жуков, червяков, и прочих букашек.

- Карр, карр! – орали вороны, кружась над кормным местом и то ли призывая сородичей отобедать вместе, то ли объявляя, что место уже занято и соваться сюда никому не следует.  Но уже пасущуюся на пашне птичью мелочь они не прогоняли.  Случалось, камнем падал неизвестно откуда взявшийся кобчик и схватывал зазевавшуюся мышь. И хотя полеводы работали лишь в известной мере на себя, а главным образом, на дядю, то есть фермера (кроме кооператоров), настроение у них было в эти дни приподнятое. В унисон с рокотом тракторов  раздавался то усиливающийся, то затихающий гром ломаемых рекой ледяных полей. Хотя некоторые из них оказывались в первом подходе неподъемными для нее. И то сказать, за зиму нарастали они в толщину до метра, в иных местах и больше, где река промерзала до дна. Легкий  и «гнуткий» в начале зимы лед с наступлением морозов крепчал на потеху местным хоккеистам, которые могли часами гонять шайбу, если не были слишком ушиблены компьютером. Подтаяв с приходом весны и у берегов, такие плиты рушились, наползая друг на друга, с жутким грохотом, громоздясь на мелях и приводя в неистовство поднявшуюся реку.  Она разбрасывала по берегам мелкие, расколотые льдины, выдавливала на берега и большие, но самые громоздкие ледяные поля подавались под ее напором неохотно, с трудом проталкиваемые вниз на перекатах и там, где русло сужалось. Понятно, что все это вместе захватывало дух настоящего селянина.

Ребятня, побросав компьютеры – виданное ли дело! – собиралась на берегу и восторженно встречала каждое новое антраша Заломной, освобождающейся от зимних оков.
- Санька, Колька, не подходите близко! – кричали самым азартным  мамаши, напрасно стараясь пробиться своими слабыми голосами сквозь невообразимый шум ледохода.  Для подкрепления слов  они невразумительно махали руками.
Ничего не слышащие Санька и Колька ответно махали руками, дескать, все в порядке и лезли еще ближе к реке.
- Ну я вам сейчас! – теряла терпение какая-нибудь из родительниц и направлялась к месту событий. И тоже застревала там на какое-то время,  загипнотизированная зрелищем. Однако ледоход  случался только раз в году, и то бывал скоротечным. Правда, потом уже река надолго оставалась открытой и в течение лета народ на ней не переводился. Куда меньше его бывало на полях и лугах, лишь по старой привычке – люди в годах. Старые хлебопашцы до последнего времени и составляли основную ударную силу на полевых работах. Улитин, когда начиналось фермерство, жил в Боровом, в 40 километрах от райцентра, где был богатый колхоз, но работал в школе, преподавая биологию. Платили за биологию мало – как и за географию, алгебру и прочие анатомии, а вскорости и вообще почти перестали платить  и он написал соответствующее заявление на выделение земли для ведения фермерского хозяйства. Земельный комитет обязал правление колхоза выделить искомую землю и малое время спустя Улитина пригласили на заседание этого самого правления. Вопрос, чувствовалось, вызывал раздражение у крепких хозяйственников, которые почти все были с трудовыми  медалями, особенно те, которые громко умели кричать на неповоротливых колхозников, а то и вывесить их на доску позора. Конечно, им хотелось просто-напросто послать его куда подальше, но государственная линия не позволяла, а даже обязывала удовлетворять запросы стремящихся в фермеры. Председатель помалкивал: согласно распределенным ролям, отлуп соискателю должны были дать бригадиры. И дали.
- Наши отцы и деды корчевали, распахивали, окультуривали эту землю и вдруг мы кому-то ее отдаем, неизвестно еще, радивому ли хозяину – сказал наиболее заслуженный бригадир.
- Если так пойдет, то мы можем оказаться без земли в колхозе – тому сто гектаров, другому двести, еще кому-то сколько-то, а кто же будет страну кормить? Фермеры-то пока развернутся! – патриотично поддержал его второй по заслугам бригадир.
- На эту панику глядя, и колхозники начнут просить свою долю и разбежится весь колхоз и много народу не при делах останется – поддакнул третий бригадир. Четвертый и пятый высказались не менее сурово.
- Вот так, Петр Ильич – как видите, народ  против – лицемерно посокрушался председатель. Против народа – никак.
- Страна может гордиться – неизвестно почему сказал Улитин и вышел. В конце концов ему выделили участок из земель районного фонда за 45 километров от Борового, среди поросших мелким кустарником лесных полян.
- Главное тут – приложить руки – зевая, напутствовал работник земельного комитета.
- А как же, обязательно и даже всенепременно – заверил Улитин и, прикинув так и сяк, от идеи заняться хлебопашеством отказался. Печаль его была недолгой. Вскоре колхоз развалился, технику разобрали члены хозяйства, скотину тоже, шифер и доски с ферм пошли на хознужды жителей, поля в основном заросли бурьяном или,  именуемым здесь «дурниной». Бригадиры остались не при делах. Теперь-то Улитину отдали бы в пользование и половину колхозных полей, да ему было уже не нужно. Пока длилась земельная канитель, потребовавшая много времени , учитель биологии, собрав с женою все имевшиеся средства, подзаняв у родни и взяв ссуду, открыл в Боровом магазинчик. Дела пошли на удивление хорошо, несмотря на то, что зарплату бюджетникам все еще подолгу задерживали, а иных тружеников в Боровом после исчезновения колхоза и не было. Года через два Улитин купил дом в центре Славногорска и переоборудовал его под вместительный магазин. А вскоре переехал туда и сам вместе с семьей. Проданный в Боровом дал средства на покупку пилорамы и небольшого стада овец – все-таки от своих первоначальных сельскохозяйственных замыслов насовсем отказываться он не торопился. Коркин со временем приумножил стадо. Все шло  как следует, и было бы совсем хорошо, если бы у родившегося сына не обнаружился ДЦП. Это заставило жену уйти с работы и целиком заняться домом и детьми. Ладно, хоть в средствах нужды не было. Правда, порой выводили Улитина из себя бесконечные просьбы о спонсорской помощи: по любому поводу к нему обращались за пожертвованиями на очередное благое дело,  особенно с тех пор, как Петр Ильич был избран депутатом районной думы, а малое время спустя стал и заместителем ее председателя.
- Петр Ильич! – значительно добавлял в голос металла очередной организатор мероприятия, - послезавтра у нас намечается встреча выпускников Боровской школы 1965 года.
- Как я рад! – восклицал Петр Ильич, чертыхаясь про себя.
- Мы приглашаем вас, а также рассчитываем на материальную поддержку форума. Тысяч пять, или можно – продуктами, напитками на эту же сумму.
«Ага, щас!» - думал про себя Улитин и отсылал на торжество тысячу рублей.  Впрочем, те же вымогательства терпели и другие хозяева торговых и иных заведений сферы обслуживания, равно, как и владельцы пилорам; с бюджетников, понятное дело, взять было нечего, а никакого иного производства, кроме  древесного, в Славногорске не имелось. Зато уж этого к последнему времени стало куда как много: все, кто мог легально заготавливать лес, торопились снести его к чертовой матери, пока еще было, что сносить. И этот вид промышленности процветал и создавал Славногорску некий статус города с достаточно развитой производственной структурой. Но если сюда с полным основанием входили хлебопекарные предприятия, то занятия с древесиной, строго говоря, производством назвать было нельзя, особенно, когда почти прекратилось лесовосстановление.  Древесину производила, как и естественные травы и кустарники, земля, лесопромышленники только вырубали сосну и лиственницу, брезгуя лиственными породами. Нередко в таком виде, только обрубив сучья и распилив на бревна определенной длины, «произведенную» древесину и продавали. Несколько извиняло нескромный термин  изготовление из бревен пиломатериалов, и то не потому, что заготовители радели о рациональном использовании дерева, но оттого лишь, что распиленное можно было продать намного дороже.
- Ну что же мы на продажу-то круглый лес все гоним? – сокрушались на районных совещаниях мэр и иные ответственные лица. – Нужна же переработка! – И, подумав, добавляли: сердце болит!
Но лесозаготовителям и без особой переработки в целом жилось неплохо, особенно, если покупатель платил тут же. К чести Петра Ильича Улитина надо сказать, что он с самого начала организовал на своей пилораме переработку.  Иначе получилось бы некрасиво: как депутат думы, он неоднократно принимал участие в проверках лесозаготовительных организаций на предмет законности заготовки и глубины переработки многострадальной славногорской древесины, которая в отдельных лесных кварталах измельчала до категории жердевика. Стоит сказать, что несмотря на лишения и невзгоды, которые испытывали полулегальные и вовсе нелегальные лесопереработчики в результате таких проверок, платя штрафы и терпя всяческие другие убытки, площадь лесов неуклонно сокращалась. Запуганы были в первую очередь наемные работники, гастарбайтеры из ближнего и дальнего зарубежья, которые тем не менее до последнего держались за найденное злачное место, хотя  барыш их был невелик. Как-то во время  такой проверки один из них кинулся бежать. Понятное дело, в составе комиссии  были и полицейские и, застоявшиеся, они незамедлительно бросились в погоню. Конечно, истомленный десятичасовым рабочим днем беглец не мог состязаться со свежими стражами порядка и скоро татя повязали, предварительно до смерти напугав криками: «Стой!» и «Стоять!».  Но благодарностей свыше никто не дождался: документы у задержанного оказались в полном порядке.
- А чего убегал?
Он лишь пожал плечами. То есть народ все какой-то неудачный, еще более никчемный, чем свой собственный. Но корячился на пилорамах, создавая материальные блага для их хозяев. И то ладно.
Никто не помышлял создавать фермы или распахивать залежавшуюся землю. Так или иначе, и Петр Ильич счастливо избежал полномасштабного втягивания в сельскохозяйственное производство, за что не раз мысленно благодарил заслуженных колхозных бригадиров, отказавших ему в выделении земли. И пока что все складывалось более или менее благополучно. К тому довеском явилось вдруг из прошлого века многообещающее письмо.
Но что же означает этот улей, под глазом у которого запрятано сокровище? Думай, Петя, думай.
***
Ольга Кузьминична Полозкова, урожденная Улитина, была внучкой Кузьмы Францевича, самой младшей, которую он даже и не увидел. Ее отец, сын Кузьмы Францевича, также наречен был Кузьмою.  Родилась она вдалеке от мест, где прожило много поколений Улитиных – семейство Кузьмы Францевича было выслано, хотя, казалось бы, дальше тех мест, где они жили, высылать было особенно некуда. Ан, нашли.  Почем фунт лиха, все младшие Улитины усвоили вполне. Это не помешало  Полозковой прожить 80 лет в здравом уме и при полной памяти. Супруг ее Полозков, всю жизнь строивший деревянные дома а к старости, утомившись ворочать лиственничные и сосновые бревна, занявшийся исключительно столярными работами, был на три года младше , но покинул  ее в марте этого года. Собрались родственники, приехал из Германии сын, который звал ее теперь к себе – в неметчине была у него семья и хорошая работа. Но она отказалась и он пока не настаивал: среди родни хорошо был известен нрав Ольги Кузьминичны: если она сказала «нет», значит – нет. С годами ее характер нисколько не помягчел. Но не только сыновнее внимание привлекла в этот момент. Ольга Кузьминична. Малое время спустя после скорбного события к ней заглянул в гости внучатый племянник Евгений, которого она едва помнила ввиду чрезвычайной немногочисленности встреч.
- Бабушка, ты сегодня хорошо выглядишь! – с  небывалой радостью  сообщил  он. – Просто замечательно!. А что, наведывается  соцслужба? Принимает участие?
- Наведывается, принимает, – отвечала сбитая поначалу с толку бурным проявлением родственных чувств Ольга Кузьминична.
- И как, отдельные недостатки-то все равно ведь есть? – полюбопытствовал дальше гость.
- Есть, есть и отдельные недостатки – призналась Ольга Кузьминична, легко и привычно переходя на канцелярский сленг – недаром же много лет она проработала главным бухгалтером текстильной фабрики.- Но у кого их нет?
- Тут, я вижу, некоторый ремонт требуется, хотя и мелкий – оценивающе осматривая трехкомнатную квартиру заслуженного бухгалтера,  промолвил внучатый племянник, меж тем, как хозяйка комнат угощала его чаем с печеньем.
- Как семья-то, как дети? – в свою очередь поинтересовалась  Ольга Кузьминична.
- Да все нормально, нормально. Учатся, женятся. Им что – родители имеются – никаких проблем. А вот с жилплощадью трудновато – доверительно сообщил внучатый племянник. Может, мой младший с женой поживет у вас? Площадь у вас очень позволяет. А мы бы тем временем ремонт какой-никакой сделали, то да се. Опять же и пригляд вам постоянный.
Уж на что искушенной была в разных хитростях главный бухгалтер текстильной фабрики, однако и она не сразу раскусила истоки родственной заботы гостя. Надо же!
- Смешно  дураку, что рот на боку, - глядя в пространство, негромко заметила Ольга Кузьминична и рассеянно погладила заварник, стоявший рядом на столе.
- А? – поразился гость. - Что вы сказали?
- В глубокой теснине Дарьяла. – меланхолично отвечала Ольга Кузьминична и, взяв заварник себе на левую руку, правой начала легонько похлопывать его по фарфоровому боку. – Где роется Терек во мгле…
- Э-э. Да, да, хорошие стихи – нашелся гость и лицемерно улыбнулся самой сердечной улыбкой, на которую был способен.
- О чем это ты? – подозрительно спросила Ольга Кузьминична, с недоумением посмотрев на заварник в своих руках и сердито толкнув его на край стола.
- Э-э. К слову пришлось, извиняющимся тоном произнес внучатый племянник.
- Да. Вот я и говорю – квартира завещана сыну моего супруга от первой жены, но как ни зову его с семьей пожить у меня, что-то они никак не соглашаются. Что поделаешь – нынче все хотят самостоятельности. Да ты пей чай – в кои-то веки в гости зашел. Водочки, жалко, нету – не держу. Веспасиан.
- А, да, да. Спасибо, очень хороший чай – заверил родственник. – Ну так я пойду. Загляну еще как-нибудь в следующий раз.
- Заглядывай, заглядывай, как же! Чай и правда у меня хороший.
Ольга Кузьминична в молодости достаточно много играла в любительском театре и сыграть роль для нее и сейчас не составляло труда.
Довольно скоро после этого ее навестила внучатая племянница – теперь уже из большого села Борового. Ей необходимо было пристроить на период семестров дочь Виолетту, которая поступила в институт и сына Вадима, который был на год старше сестры и также должен был учиться на первом курсе, другого института.Там в прошлом году он взял академический отпуск, необходимый ему, дабы отдохнуть и собраться с мыслями. Нечего и говорить, что разнополым детям Нонны Романовны – так звали внучатую племянницу,- требовались отдельные комнаты. Гостья выразила готовность, если это необходимо, тут же предъявить Ольге Кузьминичне будущих квартирантов – «они вон внизу на лавочке». Излишне также говорить, что Нонна Романовна весьма надеялась, что это счастливое совместное проживание не ограничится только лишь временем обучения ее детей на первом курсе. Относительно перспектив более отдаленного времени хозяйка была вынуждена разочаровать родственницу, сообщив, что квартира завещана. Нонна Романовна смутилась лишь на мгновение, но тут же высказала идею, что завещание можно ведь и переписать, да и о слишком дальних планах речи не идет – пока бы детям обустроиться у Ольги Кузьминичны на весь период обучения в институтах и на первые поры после окончания таковых, пока они, дети,  обретут надежную работу и крепко встанут на ноги. Ну и, разумеется,  всемерно будут помогать престарелой  родственнице вести хозяйство. Этому последнему предложению Ольга Кузьминична несказанно обрадовалась.
- О, очень кстати! – воскликнула старушка. – Я, видите ли, нуждаюсь в постоянном уходе. К сожалению, все, кого я нанимала – избалованные особи, которые считают для себя зазорным искупать старика, постирать ему белье – да мало ли что. За полгода сменилось четыре человека – уборщица местного рынка, две студентки и один аспирант. Так что на вас я особенно рассчитываю – все-таки родственники. Не бросят! Потерпят годков десять, а больше я вряд ли протяну. По мере течения этой речи Ольга Кузьминична все повышала от волнения голос, так что через открытое окно все это было прекрасно слышно внизу на скамейке. В продолжение всей речи глаза у потенциальных квартирантов делались все более круглыми, при этом молодой человек побледнел, а юная дама покраснела.
- Ни фига себе! – в приливе законного негодования воскликнула девушка.
- Да пошла она … - в тон ей отозвался брат и через минуту Нонна Романовна боковым зрением заметила, что детей на скамейке уже нет.
-А где же ребята? – спросила хозяйка, уловившая этот боковой взгляд.
- И в самом деле, где же они? Вот непоседы – должно быть, пошли мороженое покупать. За ними глаз да глаз. Но мы ведь ненадолго прощаемся? – и с этой попыткой сделать хорошую мину при плохой игре, родственница из Борового поспешила за своими непоседливыми детьми.
Нечего и говорить, что когда к Ольге Кузьминичне прибыл  с визитом Петр Ильич, прием оказался более чем неласковым.  В предобеденный час в дверь к ней постучали.  Глянув в глазок, Полозкова увидела крупного представительного мужчину средних лет. Обличье его показалось ей несколько знакомым но только и всего. Открывать она не спешила. Он постучал еще раз. Сверху по лестнице кто-то спускался. Ольга Кузьминична узнала голоса соседок с третьего  этажа.
- Она плоховато слышит – говорила самая словоохотливая соседка. А так-то должна быть дома. А  вы из какой организации?
- Нет, я племянник, внучатый. Попроведать.
- Так лучше под окном кликнуть: окно открытое – солнечная сторона, жара несусветная.
Жара и впрямь была среднеазиатская: размяк асфальт, одуревшие воробьи, как свиньи, валялись в редких сохранившихся от дождей лужах. Два молодых человека в тени дома пили пиво.

Окно и в самом деле оказалось открытым и как только раздалось: «Ольга Кузьминична!» из него выплеснут был целый таз холодной воды и прямо на Петра Ильича, который замешкался и не успел отскочить.
- Ну вот, что я говорила – удовлетворенно заметила говорливая соседка – Ольга Кузьминична-таки дома!
- Это я, ваш внучатый племянник Петр, сын Ильи! – заорал Улитин, не привыкший к такому обхождению, стряхивая с одежды брызги.
- Квартира уже завещана и пересмотра не будет! – гневно заявила его почтенная родственница, высовываясь из окна.
- При чем тут квартира? – удивился сын Ильи. – Я вообще хотел про прадеда, вашего деда, узнать – Кузьму Францевича. Квартирами я не интересуюсь.
Соседки с живым интересом наблюдали эту родственную разборку и  решив, что с них довольно, Ольга Кузьминична пригласила, наконец, гостя домой.
- С чего вдруг у тебя взялся интерес к Кузьме Францевичу? – строго спросила она, наливая чай ему и себе.
Петр Ильич извлек из портфеля две изукрашенные жестяные банки – с чаем и кофе, взятые, чтобы не ошибиться в предпочтениях бабки и выставил на стол.
- Интерес – то был давно, да времена были неподходящие. Сейчас и белых, и красных уравняли, можно говорить и писать о любом человеке. Кузьма Францевич заслуживает того, чтобы о нем  побольше знали.
- Маленькая была, когда нас выслали со своего места. Больше знаю о нем  по рассказам матери - и Ольга Кузьминична начала вспоминать то немногое, что еще не забылось за многие десятки лет.  Улитин-потомок слушал, не перебивая  и прихлебывал чай. И лишь спустя время выбрал момент спросить: а еще вроде ваш дед был пчеловодом?
- Пчеловодом? – рассказчица задумалась.
- Там в чьих-то воспоминаниях было, что он имел ульи – поспешил прийти на помощь Петр Ильич.
-Ульи. Ульи. Это, наверное, зимовейки, которых у него было три в тайге. Как-то мужики добывали орехи, налетела буря – деревья падали, потом дождь лил двое суток – все, кто был на промысле, сидели в дедовой избушке «как пчелы в улье набились». Отсюда и пошло. Да. А пчеловодом он не был. И брат его Федор – тоже. А вот в тайге они промышляли. Да потерялся где-то Федор без вести. Будто раненого его увезли куда-то подальше от этих мест, а назад он так и не вернулся. Может, не смогли выходить. А потом и отцадеда, тоже раненого, переправили за границу, и он тоже не вернулся больше. Ольга Кузьминична всплакнула, и внучатый ее племянник тоже почувствовал на короткое время, как затуманивается его взор. Досталось Улитиным и он, их потомок, тем более имеет право на то, что завещал брату Кузьма Францевич. На мгновение мелькнула мысль поделиться потом и с Ольгой Кузьминичной, но это решение он тоже оставил на «потом».

Послушав еще кое-что о генеалогическом древе Улитиных, Петр Ильич откланялся, оставив у своей родственницы самое благоприятное впечатление о себе и получив бессрочный ангажемент на ее посещение.   Теперь кое-что прояснилось, улей – зимовье в лесу, глаз, надо полагать – окно. Клад должен был забрать Федор, но он исчез. Или наведался все-таки за сокровищем? Но ведь записка-то до него не дошла? Вопросы, вопросы…
                ***
 Никита Бехтерев с младых ногтей пристрастился к охоте и рыбалке - охотником был его отец. Правда, и добыча прежде была совсем другая, и платили за нее как следует. Отец давно уж на пенсии, а Никита, до последнего, как и он, работавший в охотхозяйстве, остался при своем интересе, когда хозяйство это приказало долго жить. Никита продолжал охотиться, но времена теперь были уж не те – соболь тянул примерно на пол-ящика водки – в лучшие времена его можно было приравнять к трем ящикам, и при этом без конца просители клянчили продать хоть одну шкурку.
- Никита, ну оставь одного соболя для меня – клянчил кто-нибудь из знакомых – что тебе стоит? Расплатимся, не сходя с места. Друг ты или не друг? Жена проходу не дает!
- Оставлю – обещал Бехтерев, если очередь за шкурками к этому моменту скапливалась небольшая. Если большая – не обещал, говоря: «там видно будет». При таком ответе, чувствуя тайные происки охотника, просители пробовали добиться желаемого через его супругу, рассчитывая на ее мягкосердечность. Конечно, это не всегда помогало, потому что заставить мужа мотаться по тайге круглые сутки Наталья не могла. Сейчас мехов в продаже хоть завались, на всякий вкус и кошелек. Откуда вся эта напасть? Белка нынче за пушнину не считается – за шкурку едва ли выручишь эквивалент одной бутылки. Не то чтобы Никита Иванович был большим любителем горячительных напитков, просчитывая прежние и теперешние цены в водочном исчислении – просто другой более определенной единицы измерения не было, разве что хлеб или сахар. Нынче охотник не фаворе. Конечно, постоянно были дома мясо и рыба и семья в составе его половины Натальи и дочек Юльки и Дашки на скудном пайке не сидела. Но этого же мало – жену и детишек надо было одевать. Правда, Наталья работала воспитателем в детском саду Березовки,  только зарплата -  на два ящика средней водки.  Или, если угодно – на триста буханок хлеба или на унты младшей дочери, на больший размер уже не хватало. Наталья еще участвовала в народном крестьянском ансамбле работников детсада, играя на пиле, но за это ничего не платили. Наградой были лишь аплодисменты во время концертов, в которых неизменно принимал участие ансамбль со своими деревянными ложками, трещотками и пилой.  Для повышения уровня жизни семейства, а также, чтобы не прослыть тунеядцем, хотя такого понятия в демократическом обществе и не существовало, Никита устроился трактористом в кооператив, оставшийся после бесчисленных реорганизаций колхоза. Весной он культивировал и боронил почву, летом пахал пары, когда была солярка, а после уборки урожая – зябь. Зимой никакой работы в кооперативе не было. Надо сказать, однако, что этого полугодового заработка вполне хватало, например, чтобы заменить на его старой «Ниве» коробку  передач. А коробка ведь на дороге не валяется. Зимой, понятно, он промышлял в тайге, иной раз довольствуясь даже тем, что ловил петлями зайцев. Чтобы добыть что-то стоящее, приходилось побегать. Тем не менее уже второй год Наталья ходила в роскошной норковой шубе, которая обошлась семейному бюджету в 700 рублей на капкан (а с учетом его износа – и того меньше), да полторы тысячи было отдано за шитье.
- Натаха, не жалко такую кучу денег на спине таскать? – завидовали детсадовские воспитательницы. – Полжигуля можно купить!
- Это в магазине дорогое удовольствие, а попробуй шкурку продать – на колготки не хватит! – отвечала Наталья и не кривила душой. Но что верно, то верно: магазинская цена этой шубы превысила бы натальину двухгодовую зарплату,  Жаль, что выйти-то в ней особенно было некуда. 
Глава семьи обещал со временем преподнести такие же презенты и дочерям, но большой уверенности в этом у Никиты Ивановича уже не было: слишком редким стал пушной зверь, хотя, казалось бы, никто за ним и не охотился. Из старых охотников в Березовке да и во всей округе, пожалуй, остался он один. За специалиста его почитали, однако, не все. Как-то, когда детишки уже подросли и выбиралось зимними вечерами свободное время, он написал трактат о рыбах и рыбалке в регионе и отправил труд в областное книжное издательство – тогда еще издательств было немного – по одному на область да десятка три в Москве. Следует сказать, прочитали эту работу и ответили довольно скоро. Но ответ был неутешительным: в нем сообщалось, что хоть вещь и интересная но, во-первых, для ее опубликования нужно, чтобы автор был кандидатом или доктором наук, на худой конец – хотя бы аспирантом , а во-вторых, о рыбах и рыбалке написано уже столько, что больше написано только про несчастную любовь.

«Да и хрен с вами» – резонно заключил Никита и на подобных делах поставил крест.  Но не на самой рыбалке и охоте. Таково было течение жизни. Надо сказать, что имелись у него еще и другие негласные обязанности, перешедшие от старого лесника Кулаева, удалившегося уже более десятка лет на покой - сопровождать высоких гостей, изволивших приехать в Славногорский район поохотиться. Прежде всего в его задачу входило обеспечить им удачную охоту – или рыбалку, смотря по сезону и предпочтениям гостей. Хотя сезонов для них не существовало – сезоны они устанавливали самолично, как только возникала непреодолимая потребность в сафари.
- Иваныч! – звонил обычно кто-то из замов или помов главы районной администрации, - в пятницу ожидается прибытие очень крупных и уважаемых гостей. Их будет 4-5 человек. Едут поохотиться. Так ты уж прикинь, что надо по сезону, куда и как. Уж расстарайся. А что будет нужно – мы обеспечим.
- У меня вообще-то свои планы на пятницу – принимался было объяснять положение Никита Иванович, да их разве проймешь: все уже без него решено.
- Иваныч, ну отставь временно свои дела, не каждый же день к нам такие люди заезжают. Надо уважить. Родина нас не забудет!

 Никиту Ивановича такие охоты напрягали гораздо: во-первых, никак нельзя было ударить лицом в грязь, и оставить ответственных работников без серьезной добычи, раз уж он старый таежник (хотя и таким не все время сопутствует удача), а во-вторых – как бы не вышло какого-нибудь ЧП. И очень просто: однажды на шорох заезжий  хантер выпалил жаканом и снес рюкзак со спины другого такого же любителя пострелять.  Особенно не нравилось ему, когда в случае успешной (а равно – и неуспешной) охоты прибывшие подводили итоги тут же в лесу, начинали жарить-парить, доставали водку, коньяк, виски, выпивали, горланили песни, а то устраивали пляски, как матросы, выброшенные на необитаемый остров, который каждые двенадцать часов насовсем заливал прилив.  Приходили на ум рассказы о том, как один из прежних губернаторов с особо приближенными вылетел на такую охоту на вертолете.  По какой-то причине не был взят ни один из аборигенов, знатоков отдаленных таежных урочищ, а взят был в качестве проводника межрайонный охотовед. Поскольку никому, в том числе и местным, губернатор не доверял так, как доверял своей замечательной интуиции, а она не велела привлекать к таким делам лишних глаз. Вылетели они из облцентра  рано утром и уже через полтора часа зависли над территорией намечаемой охоты, где никто из них еще и не бывал. Площадка для приземления нашлась быстро – ярко-зеленая ровная и обширная поляна, с трех сторон окруженная  мелколесьем а с четвертой – мощной стеной сосняка.
-Тут! – указал губернатор, ткнув пальцем в поляну. Пилот высказал было какие-то сомнения насчет безоглядной посадки, но губернатор, всецело полагавшийся на свою интуицию, которая безошибочно работала в различных административных коридорах. Стали садиться и очень мягко, едва заметно коснулись поверхности. Но, несмотря на то, что поверхности коснулись, садиться все же продолжали. И малое время спустя раздался довольно слышный  шлепок и легкий удар по брюху воздушного судна, а зеленое поле поднялось почти до иллюминаторов. Пилот грязно выругался и срочно пошел на взлет, но было уже поздно: болото крепко присосалось к отвисшему брюху вертолета.
-Прр-рава держи! – закричал помощник губернатора по юридическим вопросам, очнувшись от дремы.
- Давай назад! Задний ход! – закричал, в свою очередь,  советник по имущественным отношениям.
- Да пошли вы все… - сквозь зубы опять матерно выдохнул пилот, а губернатор с горечью подумал: «Даже в таком пустяковом деле все приходится делать самому!» – но делать ничего не стал.
Посадка продолжалась против желания всего собрания, но уже недолго: через несколько минут машина прочно встала на твердый грунт - дальше болотная жижа еще не успела оттаять после зимы. Конечно, о том, чтобы начинать охоту при таких обстоятельствах, не могло быть и речи. Эвакуировали участников несчастливого борта довольно скоро, а сам борт надолго задержался на месте приземления. Ни под каким видом о субботнем вылете губернатора по рабочим вопросам в глубинку никому было не велено рассказывать, особенно журналистам, но эти паразиты тем не менее как-то прознали о конфузе и устроили настоящую охоту на несчастный вертолет.
- Здравствуйте! – жизнерадостно приветствовали они по телефону первых лиц районной администрации или начальника полиции – мы относительно истории с охотничьим вертолетом. Хотелось бы на месте уточнить кое-какие детали, ну и увидеть сам вертолет. Он ведь еще на месте, то есть в болоте?
- Вертолет? Охотничий? – на славногорском конце провода выдерживали изумленную паузу, затем вежливо отвечали: - Нет, пока о подобных происшествиях мы не слышали. Но мы сейчас же все выясним и позвоним вам. Куда и кому звонить?
Понятное дело, никто из ответственных  славногорцев звонить никуда не собирался, но, несмотря на принятую ими фигуру умолчания, газетчики все равно все разнюхали и уж тут развернулись! Они, конечно, были далеко не местные, подлецы, и вели себя на страницах печати и в эфире, прямо сказать, развязно и крайне непочтительно.  Вся охота была преподнесена ими в дурацком свете и во всех отчетах писак красовалась эта картинка – с увязшим по уши вертолетом, как если бы он ехал по проселочной дороге после дождя и угодил в особо глубокую лужу. В одной из газет даже появилась подпись к снимку «Пьяный вертолет», хотя никто из охотников не пил ни грамма, не говоря уже о летном составе.
В районной славногорской газете новость стала известна, конечно,  сразу же, и на планерке речь немедленно зашла о ней.
- Такая жаренуха! – воскликнул молодой и горячий замредактора, - может, нам дать? Народ-то ждет развернутого сообщения. Это ж не на Аляске где-то, это у нас!
- Можно и дать, конечно, – согласился редактор. – Но только этот наш номер будет предпоследним. А потом мы попрощаемся с читателями и поблагодарим их за все, за все. И объясним, что ввиду непреодолимых финансовых обстоятельств газета закрывается. У тебя есть еще какая-то профессия? У меня – нету. – И редактор печально покачал головой.
Так обстояли дела с освещением неудавшегося вылета обладминистрации на природу в центральных и местных средствах массовой информации. Хорошо, что в том году рубль уверенно пошел вверх и область неплохо выглядела по производству строительных материалов, а своевременные дожди дали высокий урожай – губернатор отделался ничем.  Тем более, что никто из десанта не получил ни царапины. Так счастливо закончилась эта несчастливая, казалось бы, история. Было о чем вспомнить потом  у охотничьего костра! А бесталанный межрайонный охотовед  малое время погодя был уволен.  Никита Иванович Бехтерев никаких особых постов не занимал, вследствие чего его уволить было крайне трудно, но зачем ему лишние печали? И хотя кроме случая с рюкзаком при нем никаких серьезных накладок не случалось, после наезда стрелков он чувствовал себя как после непродолжительного, но жесткого гриппа. Таково было житье главы семейства Бехтеревых. И хотя Никите с Натальей помогали с пенсии еще ее родители, Никита чувствовал, что потребности семьи удовлетворяются,  увы, не  полностью. В этот момент и обратился к нему адвокат Кочубеев.
- Нам бы поговорить с глазу на глаз, Никита Иванович.
- За  чем дело стало – Никита пригласил нежданного гостя в летнюю кухню. Из портфеля, в котором обычно томились казуистические юридические бумаги, на этот раз была извлечена бутылка коньяка, батон хлеба и упаковка нарезки окорока.
- Я знаю о вас, как о знатоке здешних мест и классном охотнике – но против этого не возражаете? – он кивнул на бутылку. - Разговор конфиденциальный и очень серьезный.
- Все, все путем – косноязычно сказал Никита и достал из стенного шкафчика пару рюмок.
- Дело еще раз повторю, очень серьезное – и Кочубеев наполнил их, протянув одну хозяину. Беседа продолжалась довольно долго.
- Так, значит, всего-то делов – отыскать этот улей через…- Никита прикинул в уме – через девяносто с лишком лет после того, как хозяин его покинул.
- Да, вот это и надо узнать гость налил по заключительной и выжидающе посмотрел на Никиту.
– Осталось ли там что-нибудь от зимовья, и от того, что было припрятано? Уж слишком много времени прошло. Кладу-то, если он есть, ничего, может, и не сделалось, а избушка давно, наверное, сгнила.
- Но вот же дома стоят по сто лет и более. Тоже деревянные. И ничего. У нас тут еще холод, почти вечная мерзлота, восемь месяцев в году – зима. Когда гнить-то? А ведь Улитин строил, уж не изволь сомневаться, на века.
Никита пожал плечами:
- Да ведь откуда нам знать?
- Чутье мне говорит, что так – отвечал убежденно визитер. Хотя внутренний голос ничего ему и не говори л. – Ну так как?
- Дело неверное – отвечал тот. - Но я согласен. Однако же каков мой гонорар?
- Десять процентов от всего найденного.
- Н-да, десять. Это может быть и очень много и шибко мало – смотря по тому, что там наберется.
- Ну, если наберется, то и тебе наберется, а не наберется, так для всех облом.
- Это прекрасное далеко. А что я буду иметь до окончания дела? Времени и здоровья придется не жалеть – если склад все еще там, надо срочно копытить.  Неровен  час…
- О том и речь. Но, надо надеяться, дело не затянется и заказчику не придется содержать тебя до самой пенсии. Сколько тебе нужно в месяц?
- Абзар хуже д… Честно  – я имею в месяц тыш 20. Не больше, но и не меньше я бы хотел иметь денежное удовольствие и во время этой работы. Само собой, растягивать исследования не стану. Бегать я еще – тьфу-тьфу – могу. Буду перестраиваться и ускоряться. Но моя зарплата, сам понимаешь, это еще не все – надо будет прикупить какое-то снаряжение, металлоискатель например – без него в этом деле ничего не выйдет. И неизвестно, что может потребоваться еще по ходу. Но самолет я требовать не стану.
- Да, само собой. Задержки с деньгами не будет. Ну и опять же само собой – обо всем никому ни слова, даже и особенно – жене. Ты охотник, рыбак, никто не удивится, что ты нарезаешь круги по лесу. При случае неси на виду утку там, рыбешку. Можем тебе прикупить горбушу в магазине – издали в полиэтиленке сойдет за ленка – пошутил в первый раз за время всего разговора гость.
- Подстрахуюсь, не извольте сумлеваться  - заверил хозяин и, открыв вновь дверцу шкафа, достал бутылку водки.
- О, что ты, что ты! – запротестовал было Кочубеев. - У меня еще дела.
- Чтобы не были как сажа бела. А  ответную я должен поставить, ты же знаешь порядок.  А также за близкое знакомство, да и за успех нынешнего предприятия. Так что видишь - деваться нам просто некуда, придется заняться излиянием и осушением.
- Надо будет  завтра повидаться с нашим заказчиком - да ты его знаешь, - немного заплетающимся языком предупредил Кочубеев.
- Со всем нашим удовольствием - отозвался Никита и на этом они расстались, весьма довольные друг другом.
                ***
Петр Ильич Улитин с нетерпением ждал результатов переговоров племянника с таежником Никитой Бехтеревым. Сомнения одолевали его: не пустышкой ли окажется на деле этот Никита, умеет ли держать язык за зубами, не слишком ли высокую заломит цену и, наконец, не вздумает ли в конце концов кинуть его, Улитина? Вопросы, вопросы. Плохо, что он не особенно знал Бехтерева:  ну да, приходилось встречаться раза  два мимоходом - никакого интереса в то время у них друг к другу не имелось, а потому и никакого общения не было – едва ли даже перекинулись парой слов, скорее всего, о стократно изруганной  погоде. Между тем забот у него сейчас было по горло: надо было постоянно контролировать ход дел на пилораме, в магазине, хоть изредка наведываться на отару, тем более сейчас  шел окот и объягнилось уже больше половины овцематок. Конечно, на всех этих ответственных участках работали уже проверенные люди, но особенно доверять кому бы то ни было Петр Ильич не имел привычки. К тому же ушел на больничный председатель думы и прибавилось служебных забот,  И кроме прочего, нет, конечно, на первом месте была Нинель Николаевна, фельдшер  и заведующая Березовским фельдшерско-акушерским пунктом, приятная во всех отношениях дама возрастом на четыре года моложе Петра Ильича. Вроде бы у нее была бурная молодость, но теперь она вела регулярную, как сказали бы прадеды, и добропорядочную жизнь. С мужем развелась много лет  назад а дочка с мужем и внучкой Нинели Николаевны жили в областном центре. С Петром Ильичом встречаться приходилось нечасто и, разумеется, скрывать эти теплые отношения – во-первых, от жены Улитина, а во-вторых, и от широкой общественности – все-таки он не артист и не футболист, чтобы безоглядно волочиться за каждой приглянувшейся женщиной. Обе задачи были невероятно сложны и риск провала присутствовал постоянно.

Нинель Николаевна довольно часто наведывалась в райцентр, чтобы получить в больнице медикаменты,  а заодно иногда навестить брата, который жил с семьей в городе уже около пяти лет, разочаровавшись в березовском житье. Но в первую очередь госпожа Федорова стремилась встретиться во время таких вояжей с Петром Ильичом Улитиным, хотя встречи удавались не всегда, были мимолетными и как бы случайными – для посторонних, разумеется. Петр Ильич был свободнее в своих поездках, когда не приходилось замещать спикера. Мало ли дел и интересов в округе у крепкого предпринимателя - хозяйственника. В этот день они договорились встретиться после обеда непосредственно в районной администрации по рабочему вопросу. А потом она хотела увидеть брата Леонида - к брату у Нинель тоже было дело. Цель визита, таким образом, была сугубо деловая:  Березовскому ФАПу нужен был срочный ремонт крыши, ввиду приближающегося лета и грядущих проливных дождей. Брат должен был взять эту работу на себя – и ФАПу польза и брату какой-то приработок. Выделить же деньги на ремонт, ожидалось, сподобится  районная администрация, поскольку в бюджете Березовки нужных для такой затратной работы сумм не просматривалось, как, впрочем, и на устройство общественного туалета возле автостанции. И точно – сразу после обеда Нинель Николаевна появилась в кабинете председателя думы, где ее ожидал Улитин. Поскольку никого тут больше не было, никто не помешал бурному изъявлению  чувств при этой встрече. Наконец Нинель Николаевна поправила прическу и промолвила мягко: «Пора». И они двинулись через приемную к первому заму мэра, предварительно справившись у секретарши, на месте ли он – есть важное дело. Первый зам, курирующий социальные вопросы, был на месте.
- От избирателей березовских есть серьезная заявка – начал после взаимных приветствий Улитин – крыша у ФАПа вконец прохудилась, требует неотложного ремонта.
- Неотложного? А что же райздрав – кажется, у них о том речи не было? Или было? Была?
- Просто они забыли, – вставила Нинель Николаевна, – проблем ведь много, где все упомнишь?
- Так ведь это - тендер, торги, проектно-сметная документация, экспертиза…- начал было первый зам мэра.
- Помилуй, Иваныч, ну какие торги, какая экспертиза, там всего делов-то – заменить одну стропилину и пять листов шифера - бодро сказал зампред думы. Никакая организация мараться не станет. Но ведь сама-то Нинель Николаевна не будет прибивать этот шифер. Да и поднять-то его у нее здоровья не хватит.
- Да, пожалуй, не хватит – с ноткой сожаления в голосе ответил первый зам мэра, оценивающе взглянув на гостью и прикинув, как она ворочает неподъемные листы шифера – Не потянет. Ну ладно, будем решать.
- А пара мужиков для этого дела найдется – закончил парламентарий. Главное - деньги.

 Первый зам мэра кивнул в знак согласия и скорбно прикрыл глаза. Деньги требовались  с утра и до вечера, на самые неожиданные и непредусмотренные дела. Он чувствовал, что еще немного – и беда может, неровен час, стрястись с его собственной крышей.

Наилучшим образом завершив эти переговоры, Петр Ильич и Нинель Николаевна вновь проследовали мимо секретарши, теперь уже в обратном направлении и на лощеной «Тойоте», одной из лучших моделей среди большого выводка этой почтенной семьи,  отправились на улицу Подгорную, где проживал с семейством брат Нинели Николаевны. Тут они несколько замешкались, потому что жена брата со своей соседкой как раз встречали мужей, надо думать, прибывающих на обед. Славногорск – город небольшой и практически с любой работы на обед народ добирался домой, игнорируя кафе и рестораны с дорогой, и «по-домашнему» приготовленной трапезой.  Нет-нет – руки повара и официанты мыли – напраслину  тут грех возводить. Но на этом в основном высокая культура сервиса и заканчивалась. Семеновна, как в обиходе величают жену брата, часто сидит на скамеечке у подъезда, когда погода хорошая. Соседка Исидоровна обычно составляет ей компанию, если ей не подбрасывают внуков. На этот раз их не было - увезли к другой бабушке в деревню, на здоровую и вкусную деревенскую пищу, которую, исключая картошку и капусту с огурцами, бабушка покупала все-таки в магазине.  Исидоровна поэтому поспешила к подруге. Та была на посту, на этот раз не одна – с котом, мокрым и несчастным, которого хозяйка гладила по холке и всячески утешала, одновременно осуществляя его сушку.
- Что с котом-то? – поинтересовалась Исидоровна, дождя вроде с вечера нету.
- Какой дождь! Мой-то пришел с рыбалки, в грязных сапогах, наследил, схватил кота, спьяну подумал-тряпка лежит и ну пол вытирать. Пришлось под душ вести.
- Леонида?
- Кота! Ну и укусил его.
- Кота?
- Леонида!
Кот при этих словах горестно мяукнул, подтверждая, что все именно так и было. Но, может, он просто проголодался после купания и кусания Леонида.
- И что твой-то?
- Спит.
- Ну уж, наверно, рыбы-то наловил?
- Как же ! Можно было полмешка селедки купить на пропитые деньги все-то труды – пять минут до магазина. Горе луковое, одно слово. Хорошо – твой не рыбак.
- И-и, не говори. Мужики, они все одним миром… Мой-то говорит «Выходной у меня, посплю немного, часов до десяти. Вставать вообще до тех пор не буду». Где там! Без пяти восемь позвонил приятель: машина не заводится. Дескать, помоги! Знаю я эти машины: дел на минуту, посиделки на полдня.
- А хочешь, я тебя тут обрадую?
- Чем это?
- Ты точно знаешь, что звонил приятель?
- А что же, враг звонил, что ли? Хотя этот приятель хуже врага. Выражается еще, на всю квартиру слышно,  даром что не репродуктор – телефон.
- Ну вот видишь – радоваться надо:
- Да чему?
- Что это приятель его выцепил.  А не приятельница.
  Резон подействовал как близкий разряд молнии. Семеновна немедленно привстала и тут же опустилась обратно на скамейку, переводя дух.
- Ну, ты скажешь!
- И очень просто: муж, например, говорить – начальство звонит, посидеть по-дружески, мол , надо. Пойду, мол, составлю бедняге компанию. А сам – налево.
Изругав всех мужиков и своих в частности, дамы взяли минутный тайм-аут, чтобы отдышаться.
- А вот и твой идет, Исидоровна.
- И вправду, еще и не идет, а пляшет.
Муж Исидоровны, завидев зловещее собрание на скамейке, сделал безнадежную попытку уклониться от курса. Увы! Было поздно.
- Стоять! Ни с места! Паф! – сказал чей-то невоспитанный внук и выстрелил в спину задержанному из водяного пистолета. И следом взвился тонкий голос Исидоровны:

- Набрался, змей подколодный?
- Озвереть можно – пробормотал в сторону муж, а официально добавил:
- А че, я немножко. – И он несогласно помотал головой.
- Как же немножко, еле ноги волочишь!
 Волоку и ладно – твердо отстаивал свою свободу и независимость муж Исидоровны, нетвердо стоя на ногах. – Иди лучше спать!
- И я же виновата? – всплеснула руками Исидоровна.
- А конечно, от такой жизни запьешь!
- От какой жизни, от какой такой жизни?
- От вашего визга поросячьего, от ваших пистолетов, пулеметов. Молчать, смирно!
  Исидоровна насилу закрыла рот, но тут же опять открыла, преодолев минутную слабость:
- Изверг!  Душегуб!
По всему выходило, что назревало рукоприкладство, все подготовительные стадии были успешно пройдены. И точно: последовал слабый взмах руки, но результат получился оглушительный, сигарета вылетела изо рта мужа Исидоровны и шлепнулась на кота Семеновны. Стая ворон от звука соприкосновения ладони Исидоровны со щекой супруга всполошилась и немедленно пошла на взлет;  мокрый кот не загорелся, но издал истошный вопль и сиганул на дерево. Чужой внук громко и противно засмеялся. На скандал поспешил близлежащий сенбернар, выгуливавшийся неподалеку, и притащил на поводке Анну Ивановну с внучкой Виолеттой и племянником Гавриилом, отслужившим в армии. Все, кроме сенбернара, ели мороженое. Выбежал из подъезда активист Иван Степанович, искушенный   составитель жалоб и обращений, подтянулись два друга пятиклассника – прогульщики. Где-то завыла милицейская сирена. Немного выпивший муж потерял равновесие и уперся в скамейку руками, помогая себе лбом.
- Пойдем скорее, горе мое луковое – оглядываясь и увлекая спотыкающегося мужа, заспешила домой Исидоровна. – Вот я вам, паразитам! – погрозила она неизвестно кому кулаком и скрылась вместе с грузом за дверью. Вслед за ними вместе с котом покинула поле брани Семеновна.
-…за народ! – услышала она голос Анны Ивановны  между хлопаньями двери – собаке …койно погулять не дадут!
Убедившись, что вся сильная половина крепко спит, подруги поспешили во двор, чтобы дать достойный отпор сенбернару и его Анне Ивановне , а если потребуется, и внучке Дашке и племяннику, отслужившему в армии. Но неприятеля уже не было, что оказалось очень кстати, поскольку имелись другие, гораздо более неотложные дела.
- Вообще-то он ничего себе, непьющий у меня – вернулась к теме Исидоровна, компанейский слишком только.. Один - ни-ни, а вот как только друзья с толку начинают сбивать – ну и выпьет, бывает.
-И не говори – подхватила Семеновна – мой-то тоже ведь не забулдыга. Всю жизнь жил, жил, да и сейчас еще…  Детей вот вырастил – как же не выпить? По праздникам, да по выходным,  с устатку, да еще, бывает, с расстройства.
- Вот-вот, как вникнешь в международное положение, так запросто и горькую запьешь. Один БАК, будь он не ладен, вместе с черной дырой чего стоит. Особенно леопардов жалко, барсов снежных. Да еще туарегов, не говоря о серых китах. Где же настоящему мужику со всем негативом справиться? Он ведь, настоящий-то мужик – слабенький. Вот и выпьет, а как же?
Да уж. Мой-то вишь какой заботливый – видит, что натоптал, давай скорей грязь вытирать. Ну и что, если котом? Кота и постирать можно. Да и не каждый день тобой полы подтирают, можно и потерпеть. Ох, достается мужикам! Недаром мало живут. И все сносят. Цены им нет!
- И не говори. Не мужики – золото! И обо всех болеют. В молодости  мой-то сколько за американских рабочих переживал, потерявших работу и приезжавших на старом, потрепанном мерседесе за апельсинами на свалку, которую устраивали фермеры, чтобы не продавать себе в убыток. Как раз мой копил на «Запорожец», но собирался внести по призыву профсоюза, деньги в помощь им. А английский докеры, а служащие – как это? – эйр  франс -?  Хотели на мужнином заводе им месячную зарплату перечислить. Поляки вот теперь – попробуй-ка без конца свои яблоки есть – начнет ведь пучить! Вот и за них переживает – все-таки недавно еще дружественная страна, один полонез Огинского чего стоит!
И подруги, замолчав, углубились в свои светлые семейные мысли.
- Мы, пожалуй, не вовремя подъехали? – спросил Улитин свою попутчицу.
- Нисколько – не смутилась она. - Сейчас я дам задание Семеновне. Она все доведет до сведения. Завтра позвоню по телефону самому Леониду. Две минуты – она открыла дверцу автомобиля.
Как и следовало ожидать, две минуты трансформировались минут в двадцать, в продолжение которых Нинель Николаевна, любезно беседуя с приятельницами-соседками, и  не давая им возможности спросить, а с кем же это она приехала и почему же он – сразу видно, что не шофер, не выходит с ними поздороваться . В конце концов в этом вопросе они остались при своем интересе, на прощание Семеновна часто, но с достоинством кивала  головой. Переговоры наконец успешно закончились и теперь у Петра Ильича и Нинели  Николаевны было  в их собственном распоряжении целых полдня.
                ***
Кочубеев позвонил на следующий день рано утром и сообщил, что принципиальная договоренность с Бехтеревым достигнута и теперь нужно только обговорить с ним все основные моменты самому Петру Ильичу. При упоминании Кочубеевым месячного оклада таежнику в 20 тысяч рублей Петр Ильич поморщился, как при звуке скребущего по стеклу гвоздя, но ничего не сказал – приемлемые суммы были ими с адвокатом прикинуты заранее, так что никаких экспромтов по финансовой части во время предварительных переговоров с Бехтеревым не случилось. Поскольку днем все, были заняты, включая и последнего, встретиться договорились в пять вечера у Кочубеева в офисе, который он делил с еще одним адвокатом, бывшем в этот день на выезде.
- Я понимаю - ты в курсе дел, Иваныч – по-свойски обратился к Никите Улитин после приветствий и стандартных вопросов типа «как дела?». - Какие возникают вопросы и с чего нам следует начать? Отлагательства дело не терпит. Но при этом – полная конспирация.
- Само собой. А во-первых, надо уточнить район поисков и что все-таки надо искать, нужен какой-то хотя бы приблизительный ориентир.  Теперь, Ильич – принимая приятельский тон,  сказал  таежник – понадобится металлоискатель. Конечно, если там бриллианты, дело осложнится. Как думаешь, могли быть там камни?
- Даже если так – встрял Кочубеев, в чем-то они хранятся. Надежней всего – металл. Вряд ли Кузьма Францевич предполагал, что появится такая штука, которая сможет находить запрятанный металл.
- Будем рассчитывать на это. Стало быть, надо ехать в «область» - нужны командировочные и деньги на инструмент. Самый  дешевый – полторы тысячи, но с ним можно пролететь – «копает» неглубоко.  Нужен  помощнее – тысяч за 10-12. Ну и, наконец, аванс – как мы есть люди деловые. Обязательно я думаю, будут представительские расходы, но аванса хватит – ковал железо Никита Иванович, опасаясь, что заказчик, паче чаяния, начнет все откладывать на потом и как бы ему, Никите, не остаться при своем интересе. Поскольку клад – субстанция гипотетическая, а расходы по его поиску будут вполне реальные.
Не говоря ни слова, Улитин отсчитал 13 тысяч и еще 10 тысяч – аванс. Кочубеев с интересом смотрел за этими манипуляциями. Когда деньги исчезли в кармане Бехтерева, Петр Ильич почесал в задумчивости переносицу и сказал:
- Тут еще один момент: скорее всего, придется нам делиться с государством – не жулики же мы, порядочные, кхе-кхе люди, не правда ли? Вы не  против? – и он выжидающе посмотрел на заговорщиков. – Ну, конечно, если там будет  чем делиться. О мелочи речи нет.
Никита пожал плечами и кивнул, Кочубеев индифферентно постукивал пальцами по столу. Умен Петр Ильич! Чтобы Никите не пришла в голову мысль попрятать половину или больше найденного, Улитин дал понять, что по кладу будет официальное разбирательство и жульничать тут – себе дороже.
- Ну и, кажется, пока все? Улитин пристукнул ладонью по коленке. Ну а теперь по маленькой – за успех дела. Тренькнули стопки и договор был скреплен самым популярным и даже обязательным в России образом.
Наутро Бехтерев уже ехал в областной центр – на маршрутном такси, не рискнув добираться за рулем своей «Нивы» - уж больно плотно стояли на улицах города автомобили. В маршрутке комфорта был минимум, но зато Никита Иванович предоставил   труд довезти его до города профессиональному шоферу и в продолжение двух часов дремал, прикрыв глаза, чтобы не пялиться на чьи-то костлявые колени в брюках против своего лица – а больше в стиснутое поле зрения его ничего не помещалось. Прежде чем сделать покупку и целый день потом таскаться с ней, он решил перекусить,  доехав до знакомого приличного кафе. После заглянул из интереса в несколько попутных магазинов, пока добрался до нужного.
- Запустить бы тебя в космос, чтобы летал там вместе с космическим мусором – вдруг услышал он знакомый голос. – А еще ученый! Сидит там вместо обезьяны.- Скандаливший   прервал свой гневный монолог, при виде Бехтерева,  и кивнул ему. Это был Вася Солоницын, односельчанин Никиты. Они поздоровались за руку. – Сидит там, обезьяна в клетке! – продолжал кипятиться Василий.
- Кто сидит?
- Председатель приемной комиссии!
И он махнул рукой в сторону крыльца внушительного здания, над которым красовалась вывеска индустриального техникума. На крыльце толклась галдящая молодежь.
- Чем он тебе не угодил?
- Колька мой поступал сюда и недобрал балла. Одного балла, понимаешь? Я к председателю – так и так, парень старательный, учиться будет как вол, ну поставь ты ему этот балл, будь он неладен! Я говорю, был бы толстосум, готовый бы диплом парню купил, но где сельскому труженику набрать на это денег? Ни в какую! Ну, не обезьяна?
- Да уж, - не стал разубеждать земляка Бехтерев, чтобы под горячую руку тоже не быть зачисленным в  разряд обезьян  а следовательно, и врагов Солоницына.
- И что теперь?
- Как что? Буду обходить все заведения, куда поступал Колька. Должна же где-то быть справедливость! А ты куда, может, по пути нам?
Таскаться по городу вместе с Солоницыным  а тем более покупать при нем металлоискатель никак не входило в планы охотника за кладом. Хотя в другое время он составил бы Василию компанию. Можно было и в кафе посидеть, ибо даже на недалекой чужбине просто земляки становятся почти родней. У  Василия правда, дрянноватый характер, но это уж от отца. Говорят, в пору развитого социализма в колхоз, где работал трактористом старший Солоницын, приехал второй секретарь райкома и – на полевой стан. Солоницын как раз ремонтировал трактор – стоял на гусенице, обратившись к стану задом  а к мотору, в котором копался – соответственно, передом. На приближение гостя он никак не отреагировал и позы своей не изменил. Напрасно секретарь пытался посунуться к лицу труженика полей – тот ни на секунду не отрывался от увлекательного, по-видимому, дела.
- Давно стоим? – бросив, наконец, эти попытки, деловито спросил партийный руководитель.
- Тебе какое дело? – последовал незамедлительно ответ.  Лицо второго пошло пятнами и, не найдясь, что ответить, он повернулся к сопровождавшему секретарю парткома колхоза. Тот лишь развел руками, дескать, вот с кем нам приходится работать! Ничего Солоницыну говорить он не стал, очень хорошо зная, что может нарваться на скандал. То есть уважаемый  человек и хороший, говорят, оратор был незаслуженно оскорблен. И Васька такой же. Один из первых школьных хулиганов и по сию пору привычек своих безобразных не бросил. Но, по крайней мере, не подхалим  какой-то, так и режет правду-матку.
Приобретение инструмента современного кладоискателя было минутным делом и, взяв чек для отчета, Никита Иванович вышел из магазина с завернутой в плотную бумагу покупкой.
Вооруженный металлоискателем, он возвращался домой уже поздно вечером – на последнем автобусе, пересев в районном центре на старый разбитый ПАЗ. Уставшие за день попутчики, все знакомые, никакого внимания на сверток не обратили и ни о чем не спрашивали, как и он ни о чем не спрашивал никого. Свет внутри салона  был погашен  и многие дремали.  Но Никита Иванович не спал – он размышлял о предстоящем деле. Завтра – выход на совершенно новую охоту. В тихой умиротворенной атмосфере автосредства, казалось, вот-вот зазвучит едва слышная, задушевная мелодия. И точно, шофер будто догадался, что для полного комфорта не хватает музыки. «Ах, Юра, Юра, Юра, я такая  дура!» - бойко сообщила на весь салон далекая певица. Слышно стало, как скрипят рессоры автобуса, а в багажнике что-то надоедливо брякает. День завершался.
                ***
Совещание в районном отделе полиции участковому Петренко, он знал, ничего хорошего не сулило. Все этот проклятый мак. В прошлом году у одного сопляка  на его участке нашли маковую соломку – всего-то горсть, но сыр-бор разгорелся – куда там! И хотя потом нашли эту же соломку и  на других участках, и в двух соседних районах, и даже стебли с зелеными головками – рассадником этой заразы решено было считать участок Петренко. И постоянно требовали результата – то есть выявления плантации наркотической травы и его владельца, или же, что вполне вероятно – владельцев. Притом никто не снимал с него обязанности следить за порядком вообще на вверенной ему территории, разнимать семейные и иные драки, утихомиривать дебоширов и искать совершенно обнаглевших воров, сперших недавно в сельской администрации целый рулон мягкой тряпки – как она называется? – специально предназначенной для мытья полов. По расчетам бухгалтерии  ее, то есть тряпки, должно было хватить на пять лет.  И вот ее не стало. Это разве мыслимо? Рабочее настроение во всей администрации пропало на целую неделю – никто ничего не в силах был делать после пережитого потрясения. Трудовой  день начинался с обсуждения ситуации. Все сходились во мнении, что ворюге надо дать пожизненное, кто-то особенно горячий ратовал за расстрел. Участковый Петренко вынужден был объяснять, что за такую мелочь негоже расстреливать  мерзавца  и даже сколько-нибудь значительное заключение вряд ли им заслужено. На что ему ответили, что, конечно, все органы повязаны с олигархами и против них, олигархов, органы ничего не могут сказать, и они, олигархи, потеряв всякое чувство меры, грабят сельские администрации, у которых и так небогатый бюджет. И  тырят тряпки, разрушая работу отлаженного механизма местного самоуправления.
- Да найду я вам этого расхитителя, может, и тряпку он не успел еще извести - отмахивался от администраторов участковый.
- Уж ты постарайся – наседали они, - ну вот подумай: во всех учреждениях чистота и порядок, а в нашем что, должно быть грязно? Тряпку надо во что бы то ни стало найти! На новую денег не выкраивается.
Набиралось у Петренко и всяких других дел, в том числе – семейных, собственного своего семейства и уж от этих никак не отмахнешься.
Как только закончил свой отчет начальник отдела участковых уполномоченных,  с разносом их работы выступил начальник всего РОВД. Елисеев. Пройдясь по тяжким, особо тяжким, хулиганству, кражам, подростковой преступности, он добрался и до наркотиков.
- На особом контроле в областном главном управлении эти наркотики и от нас требуют конкретной и результативной работы по выявлению и пресечению. И правильно требуют. Ну куда это годится – мы скоро сравняемся по употреблению этой дури с областным центром, а ведь у нас сельская, здоровая, и крепкая добрыми традициями местность.  Если не считать пьянства. Да. Но за пьянство, если оно ни к чему не ведет, с нас стружку не снимают, а за наркотики – будь здоров. Мне надоело отчитываться за вашу бездеятельность на ковре в областном управлении.

 По мере развития монолога начальник районного отдела все более распалялся и вынужден был даже вытереть испарину со вспотевшего лба. – Никаких сдвигов нет по выявлению производителей маковой соломки. За первое полугодие – ноль фигурантов. За аналогичный период прошлого года было то же самое, как и за второе полугодие отдельно по кварталам. А между тем соломка никуда не исчезла – сигналы продолжают поступать исправно. Петренко, ты собираешься ли дальше работать, или может, тебе нужен творческий отпуск на год-полтора? Или может, лучше дать тебе  бессрочный ? А на твое место мы уж кого-нибудь найдем. Ну что ты можешь сказать нам сегодня? «Работа ведется?». Объясни, сделай милость! – Подполковника так и подмывало  как следует выматериться, но, будучи человеком с тонкой душевной организацией, он сдерживался, памятуя, что среди сотрудников есть дамы. Хотя не всегда их наличие помогало  и, случалось, Евсеев ругался, без труда доказывая, что тут предметом он владеет в совершенстве.

Петренко не стал говорить, что в последнее время центр наркобизнеса как раз уже в соседнем районе – там только за третий квартал выявлено два новых наркомана. Он знал, что это напоминание ни к чему не приведет: раз участок попал в список проблемных, его так и будут шпынять до самого ухода на пенсию или досрочного увольнения. Единственное, что может спасти – предъявление начальству маковой плантации и вместе с ней плантатора. Где только его взять? Тут у участкового появились кое-какие соображения.
- Все огороды проверены с участием сельской администрации, на полях тоже чисто, от дури,  я имею в виду. Фермеры этим не занимаются – их давно бы уже продали. Есть у нас один таежник, промысловик, больше браконьер – начал Петренко. - Постоянно в лесу пропадает, а то на речке. –Думаю, что он-то и заложил где-нибудь эту плантацию, где-нибудь в тайге на поляне. Но выследить трудно – он сам кого хочешь  выследит. Таежник. А у меня пять деревень. Как успеть?
Лицо начальника, начавшее было светлеть при первых словах Петренко, которые были сопровождены даже поощрительным «ну, ну», вновь стало наливаться краской:
- А то нам было неизвестно, что у тебя пять деревень. У Петрова вон их восемь – и ни одного мака. Или есть, Петров?  Нету. Пять деревень! У меня вон их сорок пять деревень, прикажешь так и докладывать областному начальству? Чихать они хотели на эти деревни! Ты подавай результат! – В раздражении начальник бросил ручку на блокнот, в котором до того рисовал какие-то кабалистические знаки.
- Будет результат – скорее стараясь убедить себя, бодро сказал Петренко.
- Ну вот. Все слышали? – начальник поднял вверх указательный палец. – Ждем!
Легко было сказать, что результат будет, выдать этот результат не получалось. Несколько раз принимался Петренко следить за охотником Бехтеревым и всякий раз рано или поздно терял его в лесу, вот был человек – и нету. Все дело осложнялось еще тем, что жена Настя вконец сошла с рельсов на почве ревности. Когда-то была у Петренко зазноба в Черной Речке, небольшом сельце этой же сельской администрации. Тому уж минуло лет десять, а Настасья все не может забыть, в последнее же время просто не дает супругу шагу ступить без расспросов – куда, зачем, надолго ли? А ему надо по деревням – какая без этого работа? Но тут хоть можно рассказать, куда, зачем и даже насколько – примерно. А вот с этим Никитой – загвоздка: не станешь же ей объяснять, что он выслеживает наркодельца? Хотя, наверное, придется, иначе никакого житья. Опять же, как ей это доказать – таскать с собой по тайге? Но найти-то пока ничего не удалось, нечего показать, а с ней и подавно это будет  гиблое дело.
                ***
 Познакомились Нинель Николаевна и Улитин по весне, когда в один из мартовских дней, когда заведующая Березовским ФАПом приехала в центральную районную больницу с отчетом. В Славногорск они прибыли вместе с главой Березовской сельской администрации, который планировал провести в райцентре весь день, решая накопившиеся дела, так что обратно он собирался ехать также со своей попутчицей – она вполне рассчитывала уложиться со своим отчетом до конца рабочего дня. Но вышло все наоборот: в Березовскую администрацию приехала какая-то комиссия-ревизия и глава вынужден был безотлагательно предстать перед нею для отчета, поскольку заместитель куда-то враз потерялся а все прочие работники нипочем не хотели давать никаких сведений в отсутствие начальства. Нинель же Николаевна, против ожидания, задерживалась: среди тех, кто должен был принять отчет, не оказалось одного специалиста, который задержался в дальней командировке, но должен был приехать буквально с часу на час, потому что терялся он обычно ненадолго. Березовский глава почел своим долгом подыскать транспорт для доставки Нинели Николаевны домой по окончании ее славногорских трудов и нашел его: вечером  в соседнюю с Березовкой деревню ехал зампредседателя районной думы Улитин. Ехал он на чествование 20-летия замечательного фермерского хозяйства Кондратия Скокова, где не только выплачивалась зарплата – в среднем по 12 тысяч рублей, но и отчислялись налоги: невиданное до недавнего времени дело. Договорились, что парламентарий заберет Нинень Николаевну по окончании рабочего дня.   Сдав к шести вечера отчет, она устроилась в проходной и поглядывала в окно, одновременно листая журнал. На крыльце раздался цокот копыт – это две козы пришли выметать помет, но были изгнаны прижившейся собачонкой, добровольно возложившей на себя обязанности сторожа.  Малое время погодя простучали еще чьи-то ноги: на этот раз к сторожке подошел теленок и стал заглядывать в окно. Он также вынужден был покинуть прилегающую территорию: собачонка, чувствуя свою безнаказанность, преследовала его добрую сотню метров.
- Того гляди, скоро коровы пожалуют, навалят тут лепех. Пастуха-то нет, вот и шастает скотина, жрет всякие отбросы – проворчал штатный сторож, впервые за все врем нарушивший молчание.
- Да, сейчас везде так – неопределенно отозвалась Нинель Николаевна.                - Как они не отравятся-то? И куда смотрят? – помолчав, добавил сторож, неизвестно, кого имея в виду – скотину или ее хозяев.
- Риск есть, безусловно – согласилась Нинель Николаевна.
Снаружи послышалась тяжелая поступь, чувствовалось, что на этот раз движется крупное животное. И точно: дверь отворилась и в сторожку, пригнувшись, вошел Петр Ильич Улитин, сразу заполнив собой все свободное пространство помещения. Весил он более центнера, хотя нельзя сказать, что был слишком толст.
- Здравствуйте! Ну, так я готов. А вы? – обратился он к даме, справедливо рассудив, что если тут из женщин никого более нет, так именно она и есть искомая Нинель Николаевна. 
- Да, конечно.
-Ну, тогда - прошу. Машина тут, рядом.
Хотя был уже март, подкрадывались сумерки, чему способствовали по-зимнему унылые тучи. Петр Ильич отправлялся в такую позднюю пору на праздник не потому, что был в этот день слишком загружен – просто в уважающем себя селе праздники начинаются поздно: пока народ обиходит скотину, уберется по хозяйству, то да се…  Раньше восьми вечера начинать основную часть торжеств принято считать дурным тоном. Иные подтягиваются к девяти, бывает, что приходят и в 12 ночи, и все равно не очень опаздывают, потому что гулянье продолжается до петухов.
- Николай, ведь тебе на работу! – спохватывается вдруг одна из жен.
- Так еще время-то – всего четыре часа, - резонно замечает супруг. – Все порядочные люди-то смотри – еще сидят.
- Так, может, им не на работу!
- А мне? Да что это за работа? Да пошла она! Лучше я лягух разводить буду для элитных ресторанов, да хоть кроликов. Р-работа! – И человек в гневе опрокидывает чарку.

Много народу пострадало на селе через  эти поздние посиделки, потому что как ни силен российский человек, а вынужден он после сделать прогул. А то и не один. Что уж хорошего! Но порядок есть порядок. И нарушать его Улитин не собирался.
Размокавшая днем и замерзающая ночами дорога не предоставляла условий для быстрой езды, но к семи часам Улитин твердо рассчитывал быть на месте – выгрузка попутчицы вряд ли займет слишком много времени, а Березовка лежит по пути – никаких крюков делать не надо. И все шло в точном соответствии с этими расчетами: через полчаса езды позади осталось больше 20 километров хрустящей слякоти и предстояло преодолеть еще 13. Улитин включил музыку, поскольку спутница в основном молчала. «Бывали дни веселыя, гулял я, молодец…» - выводил на старинный лад певец. О том, что это артист современный, говорило окончание песни, которое было повторено восемь раз, чего старые певцы никогда не делали, даже будучи изрядно под хмельком. Но надо же накручивать время выступления. Время – деньги.
Двигатель вдруг начал греться. Температура беззастенчиво повышалась. Выругавшись про себя, Петр Ильич остановил машину, бросил Нинели Николаевне «пойду посмотрю» и открыл капот. Причину долго искать не пришлось: лопнул ремень вентилятора.  Улитин вернулся в машину, объяснил причину незапланированной остановки и достал телефон. Но связи не было: сигнал в этой местности не ловился. Видя его безуспешные попытки пробиться в эфир, и Нинель Николаевна схватилась за телефон – вотще!.. Результат был тот же.
-Вот черт! – не сдержался Петр Ильич и, подумав, вновь выбрался из машины. Скорым шагом поднялся на возвышенность впереди по пути следования и продолжил пассы с телефоном. Но, видно, это был не его день. Он, пользуясь отсутствием рядом попутчицы, выругался уже более горячо и разнообразно. Делу это не помогло, но слегка полегчало. «Что же делать?» - размышлял депутат, ругая всех без исключения операторов сотовой связи и стараясь не поскользнуться на замерзающей грязи и в то же время не угодить в лужу. Ясно было, что идти в тот или иной конец они не могут: Нинель Никлоаевна в своих ботильонах отморозит в ледовитой грязи ноги. Или сходить до Березовки ему и вызвать буксир? Идти надо будет часа три, не меньше. И полчаса на спасательную экспедицию. И в этом случае заведующая Березовским ФАПом рискует замерзнуть. Слышал, что на недолгий путь ремень вентилятора можно заменить, например, женскими колготками.  Но это «Жигули», наверное, могут молча проглотить колготки – им что нужно-то: колготки да кувалду. Японка может и взбрыкнуть, оскорбясь.
-Нет и там связи – сказал он Нинели Николаевне, снова забираясь в машину, которая уже начала остывать.
«Вот интересно, есть у нее колготки?  - размышлял Петр Ильич.-Наверное есть. Вот бы их заполучить! Как он мог бы выйти к ней с соответствующим предложением? «Нинель Николаевна, не одолжите ли вы мне свои колготки?» или «Нинель Николаевна, нельзя ли воспользоваться вашими колготками?». Он засмеялся себе в кулак. Медработница с опаской посмотрела на него: «Неужели психика у такого слона настолько слабая? Этого только недоставало!»

Наконец лицо попутчика приняло осмысленное выражение и он ударил ладонью по рулю:
- Ничего тут не придумаешь, надо разводить костер. Вы здесь посидите, пока еще тепло, а я займусь ночлегом.
- Мы что, тут будем ночевать? – изумилась дама.- В лесу?
-А что же остается делать? Но я надеюсь, до утра ночевать нам на природе не придется. Кто-нибудь да проедет же по этой дороге!
Надежда на то, что кто-то проедет здесь, конечно, была, но сколько ждать? Поздний вечер, к тому же – пятница. Все порядочные люди уже дома. Пока еще совсем не стемнело, надо устраивать бивак. Так рассудив, Улитин принялся за дело. Спасибо лесоворам – недостатка в топливе для костра не было. Тут его хватило бы на целую зимовку. Порубочные остатки лежали кучами. Не понадобилось даже топора. Но следовало соорудить такое отопление, чтобы не вертеться без конца, подставляя огню то один, то другой бок. И не таскать всю ночь сучья, то и дело подбрасывая их в костер. Равномерный и долгий обогрев призвана была обеспечить нодья. Как ее устроить, он приблизительно представлял. Притащил на подходящую площадку две толстые сухие валежины, уложил их одна на другую, понавтыкал между ними сухих веток и обложил ими нижнее бревно. Надрал бересты и сунул под эти ветки. Вернулся к машине за лопатой и спросил у Нинели, не замерзла ли она. Получив ответ, что «Еще не замерзла, но ноги задеревенели», быстро начал рыться в бардачке, разыскивая спички, коробок которых валялся тут постоянно. Перевернув все содержимое, вспомнил, что положил спички в карман куртки, когда пошел устраивать зимовье. Чертыхнувшись, поспешил туда и поджег хворост,  а пока огонь разгорался, принялся отгребать снег. Площадки два на два метра, по его расчетам, должно было хватить. Без промедления Улитин принялся ломать лапник и устилать им расчищенную территорию. Лежбище обещало получиться на славу.

Тем временем фермер Скоков терялся в догадках, куда же мог запропаститься почетный гость из Славногорска, обещавший быть к семи. На часах была уже половина девятого. Давно пришли и изнывали от безделья самые дисциплинированные гости, прибыли, наконец и наиболее безответственные, а заместителя председателя районной думы все не было. Скоков несколько раз принимался звонить ему, но дозвониться не мог. В Славногорске отвечали, что Улитин выехал сразу после шести вечера и с ним должна была ехать еще заведующая Березовским фельдшерско-акушерским пунктом. И, без сомнения, они выехали. А куда делись – неизвестно.
- Роды, что ли, принимают? – с досадой ворчал фермер. – Да где там принимать, по дороге до Березовки ни одной деревни нету! У медведей, что ли? Может, роман у них? Ну это уж ни в какие ворота!
Приглашенные, наскучив бессмысленным ожиданием, начали меж тем роптать, ибо даже и для деревенских порядков задержка гуляний на два часа – это уже перебор.  И Скоков решил начинать юбилейные торжества, махнув рукой на важного гостя – приедет, так приедет, а не приедет – ну и хрен с ним! Иной раз родня дороже славы.

Не так безразличны были к судьбе пропавшего парламентария в районной думе, чему способствовал шум, поднятый ее председателем. Он обзвонил половину депутатов и всех спрашивал, не видел ли кто и не слышал ли Улитина этим вечером? Никто не видел и не слышал. Высказывали разные версии относительно его исчезновения, а секретарша предположила даже – не есть ли это происки враждебных России спецслужб? И не готовится ли где-то к вылету тайный самолет с похищенным ими заместителем председателя Славногорской думы за кордон? Однако все догадки не имели под собой реальных оснований и в конце концов решено было искать Улитина и его попутчицу на реальной почве, или, вернее, местности – на отрезке дороги между Славногорском и Березовкой, поскольку заведующая местным ФАПом, выехавшая из райцентра вместе с Петром Ильичом, домой так и не прибыла. О чем доложил поднятый по тревоге глава Березовской сельской администрации. Разумеется, проблема была доведена до отдела полиции, МЧС, районного женсовета и совета ветеранов. Председатель думы втайне надеялся, что Улитин в конце концов окажется замешанным в какой-нибудь неприглядной истории и тогда уж не сможет подсиживать его, председателя. Тяжеловесный механизм поисково-спасательной операции пришел в движение. 
- Ну что, Нинель Николаевна – добро пожаловать к очагу! – гостеприимно пригласил, открыв дверцу машины, Улитин. Видно было, что пассажирка изрядно продрогла. Она беспрекословно последовала приглашению.  Нодья действительно давала ровное тепло, жаль только, с другой стороны было холодно, впору устраивать еще одну такую.
- Вообще-то ветер южный – заметил Улитин, которому после устройства лесного лагеря было жарко.
- Да, почти сирокко – стуча зубами, ответила попутчица. Она начала отогреваться  и стужа выходила из Нинели Николаевны, сотрясая ее мелкой дрожью.
- Ничего, сей  момент мы организуем еще один, малый костерок, чтоб с обеих сторон грело – сказал Петр Ильич и немедленно взялся за работу. Через минуту уже запылал и этот самый малый костерок и стало совсем тепло, лишь дым время от времени наваливался на путников, да носились искры.
- Пожалуй, валяться тут на ветках все-таки неуютно – высказал соображение начальник лагеря, – принесу-ка я кресла. Все-таки можно будет подремать.
- Вам помочь?
- Не надо. Спешить все равно некуда. Я сам.
- Я тогда принесу сумку. У меня там пирожные.
- А-а.
В скором времени они сидели в креслах и ели пирожные. Петр Ильич некстати вспомнил, что у Скокова, надо думать, сейчас пир горой. Он чувствовал, что съел бы, пожалуй, целиком свиной окорок, но следует довольствоваться и малым. Зато снега сколько угодно. Зачерпнул горсть и завершил этим трапезу. Нинель Николаевна последовать его примеру отказалась – она еще и без того отогреться как следует не могла и пристраивала ноги чуть ли не в самом костре. Улитин мысленно похвалил себя, что надел в поездку ботинки, а не туфли, иначе свои ноги он  оставил бы здесь в снегу., прежде, чем развел костер.
Вокруг костров сгустилась ночь. Сквозь их потрескивание со стороны Березовки вдруг послышался шум мотора. Очнувшись от минутного оцепенения, терпящие бедствие поспешили к дороге. Скоро подошла и машина, за рулем которой был березовский глава. Не успели они обменяться горячими приветствиями, как в славногорской стороне над деревьями появились отсветы автомобильных фар, а через мгновение появились и сами автомобили. Их было два: полицейский и эмчеэсовский. Счастливая встреча завершила этот злополучный вечер, который уже перетек в ночь. Нинель Николаевна уехала в свою Березовку, вместе с главой поселения, который тоже был приглашен к Скокову и тоже не попал на торжество из-за ревизии, отправив к фермеру зама. Улитина взяли на буксир и доставили в Славногорск. Оттуда он позвонил Скокову и просил извинить за неявку.
-Шура, дорогая,  да ты не переживай: должок я тебе верну в срок. Ну, пока! – заплетающимся языком отозвался Скоков. В трубке был слышен гул большого застолья.

 
   
Следующая встреча состоялась нескоро и случайно – у Нинели Николаевны на дне рождения: отмечалась довольно круглая дата – 40 лет. Не то чтобы она страстно желала отметить событие в широком кругу, такую дату и отмечать-то не принято, просто настояли родственники и подруги, кроме ожидаемого праздника имевшие в виду возможное подыскание ей пары. Хотя какие могут быть на сорокалетии варианты? Все того же возраста и старше, обремененные семьями и животами. Это тебе не студенты. Но делать нечего: надо, значит, надо – решила Нинель Николаевна и начала готовиться к мероприятию.  Перво-наперво она заказала целиком все кафе, имевшееся в Березовке, поскольку народу ожидалось довольно – около пяти десятков человек, и поместиться в ее квартире они никак, конечно,  не могли. Затем был составлен список гостей, куда вошли родственники, некоторые коллеги Нинель Николаевны из ФАПов и районной больницы; непременно – учили ее местному этикету консультанты – надо пригласить районное руководство, равно как и руководство своей сельской администрации. Появятся они или нет – это дело десятое, но должен быть им подан внятный знак: я здесь, я никуда не делась, заслуживаю и требую внимания. И если кто-то не отзовется на приглашение, он будет чувствовать себя до некоторой степени виноватым, что тоже очень неплохо. Районная администрация выслала от себя третьего заместителя мэра, от думы председатель поручил побывать на празднике своему заместителю Улитину и, соответственно поздравить Нинель Николаевну от лица народных депутатов. Закупили подарок  и в назначенное время Петр Ильич прибыл в Березовку, не слишком рано, но и не поздно – с учетом того, что в  народ собирается в среднем с опозданием на час-полтора; прибыл он практически вовремя, когда подтянулась уже большая часть гостей. Если уже было сказано кое-что о подготовке именинницы к своему дню рождения, то все прочие приготовления не шли ни в какое сравнение с трудами, положенными ею на оформление собственной внешности, которая и без особых ухищрений была еще хоть куда и даже очень хоть куда. Она встречала гостей и без конца принимала поздравления, а прибывших на деле оказалось почти с сотню, так что Березовское кафе едва смогло вместить всех участников застолья и вокально-инструментальную группу из Славногорска. Нинель Николаевна и сама удивлялась  получившемуся в конце концов списку гостей: если поначалу ей казалось, что и приглашать-то особенно некого, то по мере составления табели  уже думала, как же уложиться в обусловленное границами кафе число. И одновременно – не забыла ли она кого? Однако же справилась с этой архисложной  задачей качественно и в срок. Тамада у именинницы подобрался разбитной, вполне подходящий парнишка – его подыскали приятельницы.  Умельцы выпустили стенгазету, изготовили кучу вспомогательного реквизита, втиснули в зал груду разноцветных шаров и прочей мишуры. Особое внимание было уделено блюдам, в числе которых были и изготовленные ею собственноручно или под ее руководством, по рецептам, найденным в старинной поваренной книге. Коньяк, водка и вино присутствовали в достаточном и даже очень достаточном количестве – тут сестру консультировал Леонид Николаевич и настоял-таки, чтобы она увеличила объем первоначально предполагаемого хмельного запаса раза в полтора:
- Ты что, хочешь опозориться? Мужики же будут! Они станут хлестать чай? Понимаешь, надо считать по бутылке водки на человека; ну там вино, коньяк – это уж на твое усмотрение. Но чтобы не меньше бутылки водки на нос. Если вдруг останется – хотя я очень сомневаюсь –  пригодится тебе на похмелье.
Леонид имел в виду, конечно, «нам на похмелье», но в целом был прав. Она сдалась без разговоров: в этом вопросе у него был большой опыт и честно заслуженный авторитет, который он зарабатывал, буквально не щадя живота своего. Наконец, грянули инструменты, напрягся солист,  выводя «твой день рожденья на праздник похож…» и вечер начался. С пожеланиями всяческих благ виновнице торжества выступила дочь Валентина со своим мужем Валентином и дочкой Дашкой, потом Старший брат Нинели Степан Николаевич с супругой, Леонид Николаевич с супругой и пошло-поехало. Все более возвышенными, витиеватыми и продолжительными становились поздравления имениннице, которая лишь пригубляла рюмку после каждого из них, не зная, куда деваться, когда тосты были особенно проникновенными.
- Нинель Николаевна олицетворяет собой все лучшее, что есть у нас в отечественной медицине – говорил руководитель местного фольклорного коллектива Селин. – Благодаря ее труду в первых строках идет наш Березовский ФАП, поднимая уровень районного здравоохранения, которое тем самым поднимает уровень всего отечественного здравоохранения. И, я не побоюсь сказать – мирового. - И от избытка чувств он прослезился и сел, забыв вручить подарок. Впрочем, это тут же было исправлено и очередной выступающий произнес еще более прочувствованную речь, так что теперь залилась слезами едва ли не половина зала – та, которая еще могла что-то слышать.
- За именинницу!
-За виновницу!
- За Нинель Николаевну! – то и дело слышалось от главного стола, куда подходили поздравить юбиляршу. Микрофон был очень кстати, иначе в расшумевшейся вольнице тостующих было бы не расслышать. В свой черед и Петр Ильич вручил Нинели  букет и памятный подарок от районной думы – макет парусника, устремляющегося  по ему одному известным и спешным делам,  судя  по всем поднятым парусам. Петр Ильич до этого момента употреблял водку осмотрительно и плаксивых речей поэтому не говорил, единственное, что он позволил себе сверх обычного деревянного протокола – поцеловать ручку имениннице. Полуторагодовалая Дашка с восхищением смотрела на красавицу бабку, а также на бороду своего старшего дядьки – борода была окладистая и рыжая, в то время как голова - совсем лысая. Яркая борода Дашке очень понравилась, но в конце концов она решила сделать так, как должно быть - чтобы волосы были наверху головы, как у всех людей. Взяв его за щеки, она попыталась повернуть дядькину голову в нормальное положение, но у нее ничего не получилось и раз, и два и она бросила это неблагодарное занятие под общий смех сидящих рядом. Скоро Дашку увели из-за стола. Веселье становилось тем шибче, чем ближе подступала ночь  и час закрытия кафе, которое, случалось, и вовсе не закрывалось до самого утра, если попадалась особенно ненасытная компания, или была свадьба. В этот день ничего такого не планировалось  и, как будто памятуя об этом, многие гости  досрочно  сходили с дистанции. И среди них Леонид, который, несмотря на устрашающие глаза, что делала ему сестра и на тайные тычки под ребра со стороны супруги Семеновны, уже к десяти вечера вышел из строя и был препровожден на отдых. Но многие еще успешно боролись со змием, чему способствовали физические и умственные упражнения. Тут были всяческие дурацкие загадки и игры, конкурсы и прочие приемы увеселения  гостей между поднятием тостов. Были танцы и Улитин очень хорошо танцевал с Нинелью Николаевной и к концу вечера почти не отпускал ее от себя, будучи крепко навеселе. И порывался сказать ей что-то отдельное от предназначенного для общего пользования, и вместе с ее родней пойти еще к ней домой. Но Нинель Николаевна, в свое время  устраивавшая облавы на принцев и видевшая ответные, на этот раз трусливо  бежала – неизвестно, почему.  Однако все это имело продолжение, поскольку Петр Ильич, несмотря на изрядное подпитие, так и не спал в эту ночь, до самого утра. Ему все грезилась партнерша по танцам.

«В лунном  сияньи снег серебрится,  вдоль по дороге троечка мчится. Динь-динь-динь, динь-динь-динь – колокольчик звенит…» - летела  вдогонку отбывающим песня, включенная на прощание ди-джеем. Оставшиеся еще в зале нестройным хором подпевали. Хозяйственная Семеновна, призвав на помощь еще двух человек, собрала со столов в кафе невыпитые бутылки, а также неимоверно большое количество кушаний, часть из которых была и вообще не тронута – просто до них не дошел черед.  Все это было за два рейса увезено зятем домой к Нинели Николаевне. Еще два рейса потребовалось для доставки подарков – сибиряки народ щедрый лучше влезут в долги, чем подарят какую-то дрянь. Это не относится, впрочем, к повседневной жизни – тут случается по-разному.

 Оба брата с женами, дочь с мужем и Дашкой  и еще два-три человека, обретя после небольшой передышки второе дыхание, продолжили веселье. Дверь то и дело открывалась и закрывалась – разгоряченные праздником, гости выходили охладиться, а продрогши, спешили обратно и вновь поднимали чарку за здоровье хозяйки. Но среди них не было заместителя председателя думы, который и не мог появиться, но которого ей почему-то хотелось видеть здесь.
                ***
Бехтерев потратил больше недели, чтобы наскоро обежать известные ему места, где были охотничьи зимовья – бывшие, от которых остались только гнилые колоды, и сохранившиеся – таких набралось всего две. Но они, скорее всего, были построены уже после 30-х, может быть, даже после 40-х годов. Более поздней постройки, среди которых было и его зимовье, он, само собой, обследовать не стал. Возле зимовьюшек металлоискатель неизменно пищал, но все это было не то, что нужно: то вросший в землю проржавевший капкан, то ржавый же топор, то подкова, в одном месте обнаружилось даже ружье с погнутым стволом. Все это он выкапывал и складировал в потаенном месте – на случай возможных отчетов. Но того, настоящего клада все не было. В довершение ко всему он заметил за собой слежку участкового Петренко. Это уж совсем  никуда не годилось. Конечно, для него не представляло труда сбить участкового со следа, что неоднократно и проделывалось, но тот попыток выследить Никиту не оставлял. Бехтерев почел за лучшее сообщить об этой  заморочке Улитину с Кочубеевым. Раз он, Никита, никому ни словом не обмолвился о кладе, стало быть, проболтался кто-то из них двоих – больше об этом деле никто не знал.
«Вот еще напасть. Не было печали!» - досадовал Бехтерев, сознавая, что дело так может успешно провалиться. До сих пор о поисках он информировал их только по телефону иносказательно и кратко. Сейчас требовалось серьезное обсуждение проблемы.  Встретились, как и в первый раз, в офисе у адвоката. После того, как Никита Иванович сделал свое сообщение, наступило молчание. Каким образом участковый узнал о кладе, это уже не так важно, задача – как отшить конкурента? Утешало одно: Петренко  не имел точных координат потаенного места, иначе бы участковый не шел по следу Бехтерева.
- Придется натравить на сыщика женщину, - поразмыслив, предложил адвокат.- Как-то небольшое время назад, да что я говорю – уж лет десять была у него пассия, еще до жены. Но старая любовь, говорят, не ржавеет. Надо будет как-то это довести до супруги Петренко. Тогда, думаю, он не шибко-то побегает по лесу.
- Идея не очень, но другой все равно нет – согласился Петр Ильич. -  Как же нам довести ее, супругу, я имею в виду, до…
- Истерики – закончил Кочубеев. – Ну, или хотя бы до легкого нервного срыва. Есть у меня одна знакомая артистка…
Насте Петренко позвонили домой по стационарному телефону сразу после обеда. Вернее, звонили мужу, и звонила женщина.
- Здравствуйте – сказала она вкрадчивым голосом. А можно пригласить Владимира?
- Он на работе. На выезде. А вы по какому делу7 Может, что-то передать?
- Нет, спасибо, я перезвоню или увижу его.
Озадаченно подержав трубку возле уха, Настасья положила ее на рычаг. Мысль о проклятом звонке и той, что звонила, не давала ей покою, пока она вместе с маленькой дочкой Светкой полола морковку, мало обращая внимания на то, что Светка выдергивала больше морковки, чем сорной травы. До прибывшего с работы мужа информация о звонке была доведена незамедлительно.
- Кто бы это мог быть? - равнодушно спросил сам себя Петренко, снимая сапоги, в которых он ломился через лесные дебри и упустил-таки проклятого Никиту Бехтерева. – Может, Валька, начальница КДН? Голос писклявый?
- Голос не писклявый,  гневно отвечала Настасья.
Видя, что этому звонку жена придает какое-то особенное значение, старший лейтенант позвонил-таки начальнице КДН.
- Нет, у меня к тебе дел не было – звонко раздалось на всю прихожую из телефонной трубки.
- Да фиг их знает – сердито бросил уполномоченный. – Перекусить есть что-нибудь?
Настасья поставила перед ним тарелку с отварной мойвой и налила стакан крепкого чаю.
- А ты?
-Мы со Светой пили чай. Я не хочу, а ты, Света?
Светка уселась пить чай за компанию с отцом, налегая только на печенье и полностью игнорируя презренную мойву. А Настасья не хотела и печенья. Она давно подозревала, что супруг чего-то недоговаривает, обманывает ее, подолгу пропадает где-то, не появляясь часто на обед, приходит измотанный и о домашних делах не хочет слышать. А тут еще этот звонок. Неужто его старя вертихвостка Анна?
Назавтра ничего не произошло и на следующий день – тоже, но на третий к вечеру, когда мужа еще не было дома, телефон вновь зазвонил и тот же голос спросил, дома ли Владимир.
- Кто говорит? – теряя выдержку, негодующе крикнула несчастная Настя.
- Это знакомая. У меня был вопрос к участковому, но лучше я зайду к нему на работу.
- Кто это? – не унималась выведенная вконец из себя супруга Петренко. Ответом был короткие гудки в трубке. Жизнь в славной семье участкового уполномоченного Петренко начинала рушиться.
- Как здоровье, Никита Иваныч? Как микстура? – поинтересовался малое время спустя по телефону Кочубеев.
- Полегчало. Премного вам благодарен за микстуру – отвечал Бехтерев.
  Уже без помех он продолжил исследование таежных урочищ - неизвестно, надолго ли, но Петренко затаился.
Планида у этого клада была, однако же, очень и очень непростая. Леонид, брат Нинель Николаевны, согласно достигнутой с помощью его жены договоренности, прибыл к сестре ремонтировать крышу ФАПа.   Он был уже не очень молод, чтобы в одиночку лазить по стропилам и затаскивать наверх листы шифера, она подыскала ему помощника – уборщика территорий двух местных магазинов  и столяра Никифора. Ему было 35 – вполне подходящий возраст для ремонтных плотницких работ среди сельских мужиков, что умеют за редким исключением работать мотопилой и топором. И дело пошло: Никифор после скорой уборки мусора в ранние часы пил дома чай а потом спешил к напарнику, который квартировал у сестры в летней кухне, чтобы не стеснять ее да и себя тоже. Строители сразу поладили друг с другом, после того, как выпили за знакомство бутылку водки и бутылку отличного самогона, купленного Никифором за полцены у тети Даши.  В первую неделю работы они сняли старый, потрескавшийся во многих местах шифер с мелкой волной – такой выпускался лет сорок назад, и выпилили подгнившие стропила, а часть их совсем выбросили. Попутно обнаружилось, что в двух местах почти насквозь прогнили и доски потолка и тут тоже нужен был ремонт, о чем немедленно была проинформирована Нинель Николаевна. В ожидании перечисления денег за стройматериалы друзья приналегли на полюбившийся им самогон.
- Ну, за здоровье ФАПа и за ремонт больных – говорил Леонид, поднимая очередную,  до краев наполненную стопку, спохватившись, что без тостов пьют только алкоголики.  – То есть я хотел сказать… Ну, будем здоровы! И они с Никифором тренькались стеклом. На закуску почти не тратились – брали только хлеб, а огурцов, помидоров и лука сколько угодно было в огородах и у того, и у другого. Правда, огород Леонида был не совсем его огородом, но кто станет обращать внимание на такую мелочь? Встревоженная заведующая решила не ждать обещанного перечисления денег, взять пока шифер и доски у торговцев в долг и уже завтра-послезавтра был обещан подвоз всего необходимого. Поспешать, конечно, стоило – кроме всего прочего время от времени начинал накрапывать мелкий дождь, а ФАП стоял с разобранной крышей. Пока же, чтобы пресечь пьянство, которого сестра Леонида не могла терпеть, она предложила ему сходить по грибы – как раз в эти дни дружно пошли грузди. Идея понравилась – в самом деле, что может быть лучше маленького пикничка где-нибудь на полянке, среди цветов и груздей? Запасшись у тети Даши самогонкой, а дома – закуской, Леонид с Никифором вышли на грибной промысел. В самом деле, грузди были и некоторые невероятной величины, хотя уже слегка трухлявые, но много было и совсем новеньких, мохнатых по краям и умопомрачительно пахнущих первостатейной закуской. Правда, их следовало еще поначалу посолить. Видя, что миссия их будет вполне успешно выполнена, решили, что можно уже и отметить этот удачный почин  и устроились в тени густых берез на краю оврага.
- Ну, за грибы? – предложил тост Никифор.
Его приятель не возражал:
- Чтобы не было им переводу на нашем пути.
- Эх, хорошо сидим!
- Да, это тебе не на лавке в ограде: вольный дух!
Успели выпить только по одной,  когда их застолье было внезапно прервано: невдалеке вспорхнула  птаха а потом среди березняка промелькнула длинная тень. Грибники затаились. Тень оказалась человеком в камуфляжной одежде, который неслышно прошел к густой купе шиповника и достал что-то из-под кустов. То был длинный полиэтиленовый мешок. Из него была извлечена странная металлическая на вид штуковина, которую человек взял подмышку, а мешок сунул обратно под куст. Вооруженный кроме того, еще и двустволкой, он быстро двинулся вглубь леса, перешел глубокий узкий овраг по бревну и заспешил дальше. Тут друзья потеряли его из виду: пока они перебирались по ненадежному мосту через зловонную зеленую лужу, привидения в камуфляже и след простыл.
- Ты знаешь его? – спросил Леонид
- Знаю. Это охотник местный, Никита Бехтерев. А вот что он потащил с собой, что прятал?
- Ну это не загадка – миноискатель он прятал.
- Миноискатель, зачем? Здесь отродясь не водилось мин. Одни грузди да поганки.
- Ну металлоискатель, по-другому.
- Так, значит…
- Вот именно.
- Но здесь про золото и слыхом не слыхивали. И, главное, почему его искать в лесу? На речке – еще другое дело.
- Откуда я знаю? Может, там ручей  какой есть. Золотоносный. Слыхал песню: «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…». В горах -вишь как бывает!
- И что делать будем?
-Надо его выследить. Пусть поделится. А то мы сами…
-Это что же, утром его караулить будем?
-Ну да. Только по ту сторону оврага, чтоб на переправу время не терять.
Решив в основных чертах вопрос, друзья вернулись к прерванным посиделкам. Дело стоило того, чтобы выпить за успех. И непременно закусить. Силы им понадобятся уже скоро. Возвратившись с порядочным урожаем  грибов, они предоставили хозяйкам разбираться с груздями, а сами еще раз прошлись по сегодняшним событиям и своему  участию в них. Главное – не спугнуть удачу. А она дама очень капризная, Леонид убедился в этом на своем опыте. Стоит только вспомнить его фермерские начинания, когда он жил еще в Заречном. Намерился  – этому уж десяток лет будет – заняться пчелами, прикупил ульев и дело как будто пошло. Но беда в том, что Леонид мало читал, мало вообще и объявления в частности. А однажды вывесили предупреждение, что местный сельхозкооператив будет такого-то числа проводить химобработку посевов против саранчи. Ну и, ясное дело, провел ее. Кто знает, пропала ли саранча, но пчелы у Леонида пропали. Он, конечно, устроил скандал, хотел судиться и даже написал о своей печали в областную газету, но в конце концов выпил бутылку плохой водки и почти неделю болел: беда, известно, не ходит одна. После пчел он занялся выращиванием рапса, но в первый же год с большим трудом посеянный рапс съели злые кооперативные лошади. Он выпил бутылку хорошей водки, какую специально попросил у продавщицы,  но она тоже оказалась плохой. Фельдшер, который  заведовал ФАПом,  сказал, что водки хорошей не бывает, поскольку вся она из одной бочки, как и коньяк – из другой, но бывает хорошая печень, а у кого она не очень, какую водку не пей, болеть все равно придется. И, соболезнующе поглядев на Леонида, опрокинул в себя мензурку неразведенного спирта.  Он, врал, конечно, но настроение пациенту испортил.  Вконец  подорвав свое финансовое состояние, Леонид все же замыслил соорудить пруд с карасями на пользу местному народу, пробавлявшемуся завозной отмороженной и вновь несколько раз замороженной горбушей, мойвой и минтаем. Из которых и ухи-то не сваришь и которые пробуждают у старших  тяжелые воспоминания о принудительном глотании в детстве вонючего рыбьего жира. Нечего и говорить, что когда рыбовод запрудил ручей и запустил в натекший водоем карасей, на него обрушилось очередное несчастье: местный браконьер Ванька Стулов, перепутав общественное озеро за околицей с частным прудом,  рванул там поллитровую  банку пороха. И опять думал поначалу Леонид судиться, но что взять с Ваньки – жил он  один; дом, двор, сажень улицы в селе, как сказал поэт, и никаких, соответственно, иных угодий не имел он на земле.  И Леонид махнул рукой. Поток идей пресекся. К  коровам, которых держало большинство местных хозяев подворий и фермеров, относился он с большим недоверием и ставку на них делать даже не помышлял. А все из-за давнего случая, который имел место, когда он еще жил в том же Заречном. Как-то отмечал он с друзьями свой день рождения, как полагается имениннику,  был в ударе, и захотелось ему искупаться, показать класс. Благо, и прорубь  для поения скотины была недалеко. Ведь всякому порядочному человеку хочется искупаться в свой день рождения в проруби. Чем же он хуже? Надел только теплый халат на вате – подарок узбекского друга-сослуживца, чтоб не возиться со штанами-рубахами, и шлепанцы. И побежал на прорубь. Разогнал коров и бултых в воду! Поплескался, побарахтался и – в шлепанцы.  Глядь, а халат узбекский, ватный корова жует. В ту зиму было туго с кормами. И вот он к ней, а она от него. Он к ней, а она от него.
- Отдай, дура! – кричит Леонид и пытается схватить халат, а корова пятится и знай себе жует.
– Отдай, скотина, тебе говорят!
А  корова будто не слышит, рта не раскрывает, чтобы не выпустить добычу,  и халат ни в  какую не отдает.  Дальше снег глубокий пошел, непритоптанный, и потерял он в этом снегу оба шлепанца – сначала один, потом другой. До того в азарт вошел.  И чувствует, начинают примерзать к снежному покрову пятки. А местность все белая,  над ней сумерки ранние, куда идти, ничего не разобрать. Деревни за сугробами не видно.

«Как бы не простудиться» - думает Леонид, потому что ведь купаться он побежал без трусов – кто же их станет надевать ночью! Тут где-то   собака гавкнула, корова бросила халат и бежать! Домой заторопилась, стало быть, гулящая.  Он за ней – в жеваном заснеженном халате – так и в деревню забежал, не чуя ног, ушей и носа. Ну, конечно, болел потом – шутка ли, с морозу две бутылки водки проглотил, да еще и заедал-то одной только горчицей – для прогрева. Назавтра едва похмелье перебил, уже к вечеру. А самое обидное, что когда он прибежал с речки - все друзья уже спали – кто на диване, кто в кресле, один даже на стульях прикорнул. Никто не видел, как он с речки прибежал и утром никто приключению не поверил. Но тут Леня вспомнил про шлепанцы и пошли их искать: нашли кое-как один и правда восторжествовала. Друзья проспорили ему два литра водки на этом деле, так что было чем лечиться , и он даже не зачихал. Но к коровам с тех пор относился крайне настороженно. Словом, за организацию фермы он никак бы не взялся, а все остальные варианты были опробованы и дали отрицательный результат. Ввиду таких безрадостных обстоятельств, брат заведующей  ФАПом без долгих раздумий ухватился за возможность поправить свои материальные дела, забрезжившую с появлением золотоискателя Бехтерева. ФАП отошел на дальний план.  Но назавтра они с Никифором не увидели Никиту, напрасно просидев в засаде полтора часа. А между тем полиэтиленовый чехол в шиповнике был на месте и пустой – видно, Бехтерев прошел в тайгу раньше. Следующее утро, надеялись друзья, будет для них более удачным. Встали они, как  только прокричали первые петухи.
                ***
Петр Ильич Улитин, несмотря на постоянную занятость, был расположен к полноте. До поры это его мало беспокоили, даже, можно сказать, и совсем не беспокоило:  представительный и солидный мужчина, он был не чета тем легковесным хлыщам, которые суетились при администрации, озабоченные тем, как не упустить то, чего добились и как бы заполучить другой, более весомый портфель. Поэтому, наверное, и не прибавляли в весе, даже у молодых среднесуточный привес был меньше, чем у новорожденных ягнят в отаре Петра Ильича. А он за портфелями не гонялся, строя свое предпринимательское хозяйство без лишней суеты и нервотрепки, следуя мудрой поговорке «курица по зернышку клюет», хотя не исключал, что со временем поборется за кресло  мэра. Но с некоторых пор Улитин озаботился соблюдением своей фигуры. И не одышка была тому причиной – причиной была Нинель Николаевна. Критически оглядев как-то вскоре после знакомства свою фигуру в зеркале, он твердо решил привести ее в порядок.
- Шалишь, расти и процветать я тебе не позволю! – пригрозил он однажды животу, оценивая себя  в фас и в профиль. – Ты меня еще не знаешь, но узнаешь очень скоро! – повысил он затем голос и втянул живот, насколько позволял организм. – Вот такой ты и будешь, и даже еще скромнее, секешь?
Конечно, бегать, высунув язык, по улицам Славногорска Улитин не собирался, у него был другой вариант: настольный теннис, который ему полюбился в пору учебы в институте.  В Доме спорта города действовала как раз и секция тенниса, вел которую кандидат в мастера Андрей Лапшаков, тренер детско-юношеской спортивной школы. Улитин был, конечно, уже далеко не юноша, но это не мешало делу, тем более на теннис ходили еще несколько взрослых, в том числе  Сергей Самохвалов, капитан из РОВД. С ним, и с самим тренером Петр Ильич обычно и скрещивал шпаги во время тренировок, выкладываясь по полной, что было полезно во всех отношениях.  В основном же теннисисты, понятно, были школьники, которые за глаза звали тренера Лапша – без насмешки, просто для удобства произношения, а полицейского – Самосвал. Как называли школяры самого Петра Ильича, ему, конечно, слышать не доводилось, но можно было предположить, что – Улитка. Хотя вообще-то двигался он быстро. Про себя Петр Ильич называл тренера также Лапшой. Играть с ним было особенно интересно, хотя и утомительно.  Между ними установились приятельские отношения – только что друг к другу в гости не ходили. Но Лапша жил за городом, где у него был дом, и даже с небольшим огородом. Добирался он до места работы на своем автомобиле и постоянно ругал никуда не годные дороги на окраинных улицах, по которым пролегал его путь.
- Ну что это за дороги такие поганые! – возмущался он после особенно нервной поездки, особенно в пору весенней распутицы. – На гусеничном тракторе только по ним ездить. Куда только смотрит администрация? Уж какой год езжу – и все без изменений. Насыплют скальника пополам с глиной – провели ремонт! По этой глине да по камням и ездим.
- Так ты купил бы лучше квартиру тут, в самом городе – сочувственно усмехался при вспышках праведного гнева Лапши Улитин.- Ты теперь уж тут, считай, местный, банкиры кредит дадут без проблем. Да и тот дом, если продашь, тоже денег стоит,  добавлять не так уж и много надо будет.
- Так-то оно так – несколько остывал тренер – но там у меня огород, соседи.
- Ну, относительно соседей-то  не печалься, в многоэтажке у тебя их будет хоть отбавляй. А насчет огорода – так ты на бензин, наверное, тратишь больше, чем получаешь с огорода. Опять же, и ребятишкам тут условий куда больше. Прямой резон тебе уже переселяться.
- Надо подумать – уклончиво отвечал спарринг-партнер, но, кажется, никаких действий в этом направлении не предпринимал.
Малое время спустя Петр Ильич вошел в относительно хорошую форму, что касается игры, восстановил прежние навыки, хотя скорости, он видел, ему пока что не хватает и Лапша неизменно выигрывает у него, но уже не так легко, как в начале. С Самосвалом он играл на равных, хотя тот был намного моложе. Но вот что касается веса, то он убавлялся медленно, что несказанно огорчало Улитина. Однако как бы то ни было, эти занятия шли ему на пользу, чувствовал он себя энергичным и поворотливым.  Это отметила и Нинель Николаевна и когда он рассказал ей о своих физкультурных упражнениях, загорелась идеей тоже заняться каким-нибудь видом спорта, хотя бы тяжелой атлетикой, поскольку в Березовке теннисной секции не было и единственный теннисный стол имелся только в школе.
- Я буду поднимать гантели – заявила она Улитину, осознав, как отстала  в деле воспитания своей физической культуры. – С десяти, нет, сначала с пятикилограммовыми гантелями. Потом перейду на десять, а после – на штангу.
Петр Ильич не рад стал, что проговорился о своей секции:
- Да как же можно – ведь это все тяжело и даже опасно - и Улитин принялся отговаривать ее от упражнения с гантелями, сказав, что от нее, и без того невесомой, в таком случае останутся одни глаза, а ему этого будет мало. И добился обещания, что тяжелой атлетикой заниматься она не станет. А придумает что-нибудь другое.

С мэром отношения были вполне нормальными – не зря же они когда-то начинали бизнес практически вместе, хотя бухгалтерии у них были разные – это, наверное, и помогло им не стать врагами. Дело было еще в том, что мэр пребывал в своей должности только второй год и слишком резких движений старался не делать, хотя, разумеется, почти сразу поменял всю административную команду.  Было бы весьма предосудительно, если бы он этого не сделал: значит, он не хочет улучшать жизнь народа, собираясь проводить ту же линию, что и прежний – а линия эта ничего хорошего избирателям не дала. Прежний мэр был деловой человек и с понятием, но неосторожный, ох, неосторожный! И сел на четыре года за явные махинации с землей. Таким образом, все что он делал, как и все предшествующие мэры – было плохо и вообще никуда не годилось. В том числе, разумеется, и кадры. Смешно, но даже и водители в администрации поменялись, и на смену старым и проверенным пришли молодые, среди них и один приезжий, который нигде в районе и никак себя не зарекомендовал. К тому же некоторое время спустя пополз слух, что он наркоман. Федя – так звали его - несколько раз возил в составе разных комиссий и Петра Ильича, и зампредседателя думы ничего такого особенного в нем не заметил, если не считать того, что временами он был особенно оживлен и весел, а то вдруг становился скучен и молчалив. Но за употреблением алкоголя замечен ни разу не был, вовремя подавал машину и следил за ней. Никаких нареканий по своей работе не имел,  участвовал в местных молодежных тусовках – но на то он и был молодой. Первая леди района, работавшая прежде вторым бухгалтером в районном отделе образования, после избрания нового мэра была назначена на место заместителя начальника районного же управления культуры, как раз написавшей заявление по собственному и устроившейся старшим библиотекарем в этом же управлении. Женские капризы – ну что тут скажешь. В последнее время ходили слухи, что и начальник управления, в свою очередь, подумывает написать точно такое же заявление, но пока что оно не написано. С мэршей, пока она ходила в заместителях, никаких особых дел Петр Ильич не имел, стало быть, и с этой стороны никаких каверз можно было не опасаться. Тем более, что и сам он ходил пока что в заместителях.  Словом, все шло хорошо, не давала покоя только мысль о больном сыне. Но он отодвигал ее на «потом».               
                ***
Как только Петренко отстал со  своей слежкой, Никита Иванович решил в ускоренном темпе, дня за два завершить поиск в наиболее перспективных  местах – увы, они ничего не дали, но он решил «добить» всю ранее запланированную для обследования территорию. Теперь в задачу Бехтерева входило порасспросить о древних зимовьях старожилов – свои ресурсы он исчерпал. Собственно, из таких оставался один только дед Кулаев – много лет работавший в околотке лесником и – что греха таить, браконьером. Но когда в таежный район бывало, приезжали партийные и советские руководители, проводником и организатором сафари райком партии неизменно назначал Кулаева. И все получалось как следует – гости уезжали с трофеями, а больную голову им обеспечивал местный партактив, не забывая,  разумеется, выставить необходимое количество коньяка на похмелье. Хотя некоторые предпочитали опохмеляться шампанским. Да не проблема! Чего только не было в загашнике у партактива… Он и воровал не нахально – просто так велико было уважение к вышестоящему руководству, которое, при всех возможностях, тоже слишком не воровало. Кулаев дано забросил свою далекую лесную  сторожку, как только отпрыски пошли в школу - их у него насчитывалось  восемь. Хорошо, что он уложился с этим в период развитого социализма – когда школьники ходили примерно в одинаковых костюмах и платьицах, когда ни у кого не было навороченных смартфонов и прочих разорительных для среднего родителя атрибутов молодых хозяев жизни. Все дети обзавелись уже давно собственными семьями, сходились, расходились, платили алименты – словом, все как у людей. Кулаев жил один в своем старом, как и он сам, доме на краю села. Присматривали за ним внуки, не уехавшие пока в город, где уже обосновалась большая часть рода Кулаевых.

Никита Иванович давно был знаком со старым лесником, хоть и жили они в разных деревнях и по возрасту никак не могли быть приятелями. Хозяин выглянул на лай собаки, долго вглядывался в лицо гостя, наконец, признал.
- Никак, Никита Бехтерев – ты, что ли? Как тебя занесло? Ну, заходи. – Он сделал знак собаке и она растянулась в тени сеней, вывалив язык и боковым зрением все-таки наблюдая за гостем.
- Дело к тебе есть, дядя Коля  -  Бехтерев достал из внутреннего кармана куртки бутылку водки и поставил на стол.
- Ты думаешь, я пью? Хотя если дело… - и Кулаев полез в старинный сервант за посудой.- Я особенно-то не аппетитный стал, но для гостей что-нибудь да найдется. Внучка Настя готовила – и он выставил на стол печеные пирожки, а в глубокую миску положил груду соленой черемши и груздей. – Ну…
Никита Иванович наполнил придвинутые стопки: «За здоровье и благополучие хозяина!» и он в один прием проглотил содержимое своей. Хозяин одобрительно крякнул и не спеша проглотил свою, прислушиваясь к ощущениям и, видимо остался доволен.
- Как семья, дети? – поинтересовался Кулаев, не принуждая гостя сразу переходить к делу.
- Да помаленьку. Две дочки у меня, обе еще учатся. Жена-то, пока каникулы в детсаде, в отпуске. Огородом в основном занимается да шопингом.
- Жо… Что ты сказал?
Нет, не жо, а шо. – Шопинг, это ходьба по магазинам. Магазинов же много – пока все обойдешь…
- Так это же сколько денег-то надо?
- А и без денег, а просто – попримерить.
- И не купить?
- Не купить.
- Надо же! Вот,  а ты говоришь – шо. Натуральное жо!
- Да уж.. – усмехнулся Никита Иванович, припертый к стенке несокрушимой логикой старого таежника, как майский жук, пришпиленный к коллекции стрекоз и короедов булавкой энтомолога.
- Ты закусывай, закусывай – потчевал дед Кулаев. – На меня не смотри, я говорю тебе, страсть стал неаппетитный.
- Дело-то вот какое: промысел стал у меня никудышный – поделился Бехтерев. И думаю я – то ли уже совсем это бросить, или попробовать напоследок покопытить за рекой. Слышал я как-то давно, что у Улитина до революции еще где-то там было зимовье и хорошо он там промышлял. Вот вдруг  возьмусь я избушку строить, а окажется – не там, какое-нибудь еще место несчастливое. Тут ведь по тайге – везде всякие духи, всем надо угодить.

Теперь расплылся в улыбке дед Кулаев:
- А ты как думал? – другой раз и не поверил бы, а деваться некуда. Но тоже без конца оглядываться не годится. Насчет улитинской избушки могу сказать, что в Кривом отпадке стояла, она, не она – не знаю, говорили, что Кузьмы Улитина. Я-то уж застал одни гнилушки – строили из сосны, все сгнило.
- Я бывал в тех местах, и ничего такого не заметил. Но, правда, и не искал. 
- Так сколько времени-то прошло. Да и спрятано зимовье было хорошо: крепкое место, густой сосняк, чепура – с налету ничего и не заметишь. А искать надо километра через  полтора от начала отпадка, как раз перед поворотом, и ближе к верхушке горы. А насчет богатой охоты – это все равно какой будет фарт. Но попробовать можно, раз тут толку нет.
Провожая гостя, порядочно захмелевший Кулаев тряс его руку и приглашал заходить еще. Никита Иваныч пообещал, чувствуя легкие угрызения совести от того, что несколько обманул старого коллегу.  Пес внимательно посмотрел на него, потом на хозяина и, поскольку никаких указаний не последовало, снова уткнулся мордой в лапы и задремал. Он был, наверное, помоложе хозяина, но вряд ли моложе тех кедров, которые посадил по краям ворот Кулаев в ознаменование своего выхода на пенсию.  Тому уж исполнилось два десятка лет.
                ***
Пока Нинель Николаевна пользовала недужных жителей Березовки, быстро среди них формировался ее имидж, как умелой врачихи, у которой легкая рука. Кроме того, она дружно жила с местным костоправом дедом Ильиным, который немеряное число лет уже вправлял вывихи и всякие мелкие дефекты в суставах и вообще в костях, не исключая даже и позвоночник. Уважительное отношение к себе со стороны ученого медика дед ценил очень высоко: медики в основном-то задирали нос и не признавали его практики, хотя уж сколько народу он отремонтировал,  тому и счету нет. Нинель Николаевна не считала себя настолько корифеем здравоохранения, чтобы как-то третировать костоправа и ничтоже сумняшеся, отправляла пациентов с костными проблемами к деду Ильину, напутствуя, однако же, предупреждением: «Если результата не будет – не затягивая – немедленно в районную поликлинику». К ее тайному удивлению, результат практически всегда был. Перенимать методы костоправа она не собиралась – не было времени, да и имелись сомнения в своих способностях  - этому вряд ли научишься, с этим надо родиться. Дед Ильин сердился, когда его лекарские занятия называли нетрадиционной медициной:
- Вот это народная медицина, испокон веку, традиционная. Это вот нонешняя медицина – нетрадиционная.

Так он мстил современной медицине за все обиды, нанесенные ему с ее стороны за  годы его вахты на службе народного здоровья. Поэтому с почтением относился к Нинели Николаевне, признавшей его коллегой. То же самое можно было сказать и о старшем поколении,  его женской половины, которая составляла наряду с малолетними пациентами основной контингент посещающих Березовский ФАП. Мужская половина предпочитала лечиться известным российским лекарством, которое, надо сказать, не всегда помогало, например, при переломах, разве только в качестве обезболивающего. Заглядывала часто баба Даша, у которой было давление не очень и в последнее время стали плохо ходить ноги
- Здоровенько, Николаевна! – обычно громогласно с порога приветствовала она заведующую. – Как твои дела идут? Народ все болеет?
- Увы. Даже и летом; казалось бы, благодатная пора… Как вы себя чувствуете?
Баба Даша, скучавшая в одиночестве, когда не было гостей-внуков, при любой возможности принималась рассказывать о самочувствии, а попутно о своих огородных и иных делах и о делах, которые творятся в Березовке, районе и в целом в Российской Федерации. Когда народу было немного, Нинель Николаевна с интересом слушала ее, иногда вставляя и сама словечко-другое.  «Подружки» - как-то заметила одна из таких же активных посетительниц ФАПа. И между делом она сообщила Нинели Николаевне, что сын бабы Даши – профессор медицины и работает «в области». Нинель Николаевна не преминула спросить об этом у самой бабы Даши.
- Ну да, Андрейка доктор, профессор, уж много лет, как заведует клиникой и все время зовет к себе.
- Чего же вы не едете?
-Ну что я там буду делать? Здесь уж всю жизнь прожила, привыкла, да и сама себе хозяйка. А там буду сидеть, как Трезор в конуре.  Когда с внуками занималась – другое дело, а сейчас не то. И жизнь там пошла сумасшедшая. Нет уж. Может, как-нибудь потом.
- А что же вы там хотя бы лечение как следует не прошли? У сына бы полечились.
- Так Андрейка – ну какой он доктор? Вчера еще с ребятами футбол гонял Маленький вроде еще, ума не нажил.
- Так как же маленький, сколько ему?
- Да 48.
- Ну вот. Старше меня. Да и я знаю его – специалист первоклассный.
- Ну как-то все рано несерьезно. Вот ты полечишь меня – сразу чувствительно. А если по-родственному – ну я не знаю…  Да меня тут и заботки мои малые держат, лечат то же самое. Грядки там, курицы есть у меня, собака и кошка. Мыслимое ли дело все бросить?
- Баба Даша, если все ладно, а зачем ты самогон гонишь?
- И-и, милая! Ну вот приезжают внуки, я что – морковку вареную им на стол ставить буду? Да и яичница – без конца же ее не станешь есть. А так хоть небольшие, но деньги, есть чем встретить гостей.  Моя-то самогоночка из природного сырья, безо всякой химии – никто претензий не имеет. А что пьют мужики – так они все равно бы пили, фумитокс там, всякую отраву. А хочешь, я тебе принесу самогоночки, на пробу? Сама и увидишь. Мы с тобой помаленьку нальем, за здоровье.
Нинель Николаевна засмеялась, но баба Даша слов на ветер не бросала и в следующий раз принесла с собой плоскую фляжку со своим фирменным напитком, подгадав к закрытию учреждения – рабочий день заканчивался.
«С ума сойти – так недолго и запить» - подумала Нинель Николаевна и засмеялась своим мыслям.
– Ничего, ничего – другой раз это полезно, - словно угадав эти мысли, наставительно сказала баба Даша. - Вот мы с тобой сейчас!
Самогон и в самом деле был хорош, пожалуй только, несколько более жгуч, чем следовало.
- Ну как? – спросила гостья, испытующе посмотрев на заведующую.
- Крепкий – вынесла вердикт Нинель Николаевна. –А так – нормальный напиток. Поэтому и популярность у него…
- Ну да. Участковый, Володька, все будто урезонивал меня, мол, брось ты это дело, баба Даша. Ага – а что же мне, не большую дорогу идти? Стану я его слушать, когда еще батька его у меня самогонку покупал.  Да кто только не покупал, особенно когда сухой-то закон был. И делать-то почти не из чего было: сахару не найдешь. Но, однако же, для хороших людей у меня все равно имелся запас.  Ну у тебя день рождения – родня, друзья, их что, чаем что ли, станешь поить! Так и жили. Чего только не было! То есть ничего и не было, да и купить-то не на что! – и баба Даша, разгоряченная смурными воспоминаниями, опорожнила еще одну стопочку напитка.

Обзаведясь знакомыми, Нинель Николаевна почувствовала себя в Березовке более уютно. Когда же вместе со всеми березовскими начальниками и директорами ее стали без конца приглашать на все мероприятия местного значения, включая и свадьбы, времени даже не стало хватать. И все же был во всем этом один пробел:  недоставало всадника на белом коне. Даже и не обязательно на белом. Даже, может быть, и вовсе не на коне…
                ***
Петр Ильич  чувствовал, что ему катастрофически не хватает времени.  Даже с Нинель Николаевной виделся он урывками, а так хотелось бросить все остальное к чертовой матери! Хотя серьезный вполне разговор у них был и как будто ничто не препятствовало наметившемуся  союзу. Если не считать, что Улитин оставлял при этом семью. Но, как известно, сердцу не прикажешь. А дети большие уже, и на их содержание Улитин не поскупится. Он не сказал Нинели Николаевне, что младший сын болен ДЦП – зачем лишний раз ввергать ее в разные сомнения и переживания?  Дело, как он себе представлял, оставалось за малым: отыскать, наконец, прадедовский клад и тогда … 
«Тогда мы заживем по-другому. Совсем по-другому и в другом месте. С Нинелью» - размышлял Петр Ильич. Но и здесь была закавыка – сокровища Кузьмы Францевича Улитина никак не находились и неизвестно, сколько еще потребуется времени, чтобы их найти. К тому же – до кучи – приближались выборы губернатора и по предвыборным делам тоже привалило работы. Он уже две недели не был на отаре, пилораму передоверил бригадиру, хорошо, что магазин контролировала жена – тут можно было не беспокоиться. И как раз сегодня позвонил Никита с просьбой встретиться по срочному делу.  Договорились собраться вечером,  как всегда, втроем и снова у Кочубеева.

- Я заканчиваю места по эту сторону реки – Сказал Бехтерев. – Остается небольшой участок за рекой, но чтобы добираться туда, нужна моторная лодка. Проезжих дорог там нет, болота, ехать на лошади – слишком заметно. А уже и так что-то много интереса проявляется к моим походам. Сегодня я был у старого лесника Кулаева, поспрошал осторожно насчет зимовьев за рекой и заметил, что за мной намерились следить двое пьянчуг. Ребята в возрасте, не мелюзга какая-то – просто так не отстанут.
- Этого еще не хватало. Но откуда они узнали?
- Сдается мне, случайно увидели, как я шел с металлоискателем.  Они там ползали по грибным местам – грибников сейчас много, но я во-время уклоняюсь от встреч. Эти же вели себя тихо – может, дремали. Такие дела. Ну, раз так вышло, их я беру на себя.
- Только без членовредительства – предостерегающе поднял руку Кочубеев.
- Мне это и ни к чему.
- А что Петренко?
- Пока ведет себя примерно.  Но как нам быть с лодкой?
- Что скажешь? – обратился Улитин к адвокату.
- Ну, сказавши «а»… Тебе когда нужна будет лодка?
- Дня через три. Откладывать не стоит. С каждым днем все больше риска засветиться.
- Да. Придется покупать, Петр Ильич.
- Ты возьми это на себя. Вокруг тебя не так много глаз.
Таким образом переговорив, они расстались и тем же вечером Никита встретился с Васей Солоницыным, помощь которого потребовалась в одном конфиденциальном  деле.
Незадолго до полночи в местную школу кто-то позвонил и сообщил, что в школьную теплицу  забрался тать и непонятно, что делает – виден только блуждающий свет фонаря. Зажегши свой фонарь, сторож поспешил к теплице, оставив дверь учебного заведения незапертой. Тотчас из пришкольных кустов акации выдвинулись две человеческие тени: одна проворно и бесшумно шмыгнула в дверь, другая затаилась снаружи неподалеку. Прошло почти полторы минуты и стоявший снаружи негромко спросил в приоткрытую дверь:
- Ну скоро ты там? Он уже идет! - Почти тотчас дверь отворилась и первая тень выскользнула из нее уже с какой-то ношей,  так же бесшумно, как и вошла, не забыв плотно притворить ее. Только что ночные пришельцы успели покинуть освещенную территорию, как из-за угла школы показался сторож, что-то раздражено бурчавший себе под нос. Скорее всего, в теплице он никого не застал, просто потому, что там никого и не было.
- Ну спасибо, Вася. За мной не заржавеет. Дальше я сам. Спасибо.
- Да чего там. Олух, сидит там, заместо обезьяны. Хоть всю школу сопри.    Говорившие разошлись в разные стороны. Была полночь.
 Рано утром дрожавшие от окружающей сырости и похмелья Леонид и Никифор вышли на свою охоту. Благополучно, не потревожив собак, миновали околицу села и углубились в лес. Возле оврага с бревном остановились, примериваясь.
- Как бы не чебурахнуться – бревно-то скользкое от росы – озабоченно сказал Леонид
- Давай я сначала пройду – вызвался более молодой Никифор и шагнул на бревно. Видя, что он довольно устойчиво держится на мосту, Леонид последовал за ним, балансируя широко расставленными руками. Они успешно продвигались к противоположному берегу и вот уже Никифор ступил на  него и раздвинул кусты. Тотчас же жуткий вопль вырвался из его разинутого  рта и он сделал шаг назад. За мгновение до того, как Никифор обрушился в овраг, Леонид успел глянуть вперед и заметить в кустах скелет человека,  вслед за чем бревно ушло из-под его ног и он правым плечом вонзился в зловонную жижу. Затонув почти наполовину, он однако, мужественно сохранял молчание, в то время как Никифор продолжал вскрикивать.
- Ну чего ты орешь? – в сердцах рявкнул начальник экспедиции, выбираясь из склизкой, как кисель, субстанции.
- Нога, ой, нога! – простонал Никифор, карабкаясь на берег и волоча правую ногу.
- Что - нога?
- Сломал! Может, вывихнул! – продолжал стонать Никифор, страстно хватаясь за коренья в склоне оврага, чтобы выбраться. С помощью Леонида это ему удалось, но поспешая от страшного места, идти он не мог и товарищу пришлось тащить половину его веса, в то время как другую половину Никифор кое-как тащил сам за счет здоровой ноги. У околицы остановили пацана на мотоцикле, усадили Никифора и двинулись к ФАПу, который, конечно же, был закрыт ввиду раннего времени. Леонид побежал будить сестру и после – к участковому.
- Что еще стряслось? – недовольно спросил Петренко, подозрительно осматривая гостя – не пьян ли?
-Там, там – показал рукой в сторону леса Леонид – там скелет!
- Скелет? – тупо спросонок соображал Петренко. – Какой скелет? Чей скелет?
- Да почем я знаю! Мой скелет при мне, значит, там чей-то другой!
- Шутники,,.  ттвашу! – И Петренко пошел одеваться.
- Ты-то как там оказался, в лесу, в такую рань? Или с вечера знал, да молчал? – спросил он, выходя уже в форме.
- Да за одним… хотели проследить, подозрительным.
- Чужой, что ли?
- Почему чужой? Местный. – Да вон он колымагу свою заводит – несколько озадаченно добавил Леонид и почесал затылок. – Быстрый!
За воротами своего дома Никита Иванович Бехтерев нещадно крутил стартер своей машины, но видавшая виды «Нива» не заводилась.
Участковый уполномоченный завел служебный УАЗ и они с Леонидом,  не теряя ни минуты, поспешили к лесу. С этой минуты судьба начала бросаться на всех, связанных с заветом Кузьмы Улитина со скоростью и яростью гремучей змеи.
Назавтра утром, едва только солнце поднялось над горами, Леонид, чувствуя слабость во всем теле и боль в висках, решил, что самое время навестить приятеля, справиться о его здоровье.  Никифор столярничал в своей мастерской: сидя у верстака, вырезал стамеской лишнее дерево со спинки деревянного диванчика, вытянув больную ногу и положив ее на табуретку.
- Ноет – сообщил он, в ответ на вопрос гостя.
- Хорошо хоть, не сломал – успокоил его Леонид, усаживаясь на предложенную исцарапанную инструментами табуретку и рассматривая набор этих инструментов, устроенных на полках и вешалах над верстаком. Тут же были банки, бутылки и иная посуда с красками, клеями и растворителями. Насколько безалаберным был Никифор в светской жизни, настолько же организованно он подходил к своему ремеслу. Припадая на больную ногу, хозяин вышел поставить чайник на электроплитку в маленький «предбанник».
- А выпить-то у тебя можно? – наконец, наскучив непродуктивным ожиданием, спросил Леонид, заметив на полке ополовиненную бутылку с надписью «Спирт питьевой этиловый».
- Есть – пожалуйста, – донеслось из предбанника.
- Ну и ты подходи.
Леонид заметил на скамье в углу закопченный мятый чайник и рядом несколько мутноватый стакан. Чайник был полон. Налив полстакана, Леонид выпил, чтобы немного притупить жажду.  Напиток почему-то крепко отдавал на вкус банным березовым веником. Поморщившись, он второй стакан наливать не стал, а достал с полки спирт.
- Ну скоро ты там, Никифор? – потеряв терпение, крикнул он и единым духом опростал стакан. Тотчас глаза у него округлились, дыхание перехватило и изо рта пошла пена.
- Ты чего? – удивился вернувшийся Никифор.
- Гость тряс головой и показывал на бутылку.
- Ты сдурел! Это же перекись! Быстрей к бабке Даше! – и он, схватив Леонида за рукав, потащил его к двери.
Они бежали вдоль улицы, сопровождаемые никогда не привязываемой собакой Никифора, которая радостно лаяла, и вызывали изумление прохожих. Впереди несся Никифор, припадая на правую ногу и вцепившись в рукав Леонида, собака то бежала сзади, то выскакивала вперед, не зная пункта назначения этой гонки.
- Скорее! – хрипел Никифор, у которого заклинило второе дыхание. Но тут они уже достигли дома целительницы страждущих.
- Баба Даша! – закричал, задыхаясь, Никифор – самый крепкий спирт давай, быстрее! Он отравился, выпил перекись водорода!
- Баба Даша заметалась по дому:
- Да какой же спирт, ему молоко надо! И скорей к Нинели!
- Некогда к Нинели, и молоко не поможет. Первача лучшего давай!
В продолжение всего забега и этого разговора, испуганный всем приключившимся Леонид не вымолвил ни слова и сейчас стоял, закатив глаза и привалившись к стене.
- Ах ты, да что же это такое – причитала баба Даша, наливая полный стакан из лучшей партии своего продукта. А вдруг он того…
Но Никифор уже выхватил стакан из ее рук и сунул под нос отравленному:
- Пей!
Команда была тотчас и беспрекословно выполнена. Через несколько секунд Леонид выпрямился, отлепился от стенки и перестал вращать глазами, приведя их в нормальное положение. Но все еще оставался бледен, как вампир из фильма ужасов.               
- Уф! – облегченно вздохнул Никифор, - налей-ка и мне, баба Даша, а то, неровен час, кондрашка хватит.
Баба Даша, убедившись воочию в целительной силе изготовленного ею напитка, только качала головой: - это надо же!
Она без разговоров дала приятелям в долг бутылку, налитую из той же кастрюли и выпроводила их поскорее за дверь.
- А чего это ты перекись мне подсунул? – спросил уже в столярке Леонид, когда они сидели у верстака и закрепляли успех лечения, запивая микстуру  чаем, вскипевшим за время их отсутствия, на печке.
- Я тебе ничего не подсовывал. Перекись у меня стоит, чтобы смолу из дерева выводить.
- Кто же знал. А написано – спирт.
- Так мало ли что написано. Ты хоть бы спросил.
- Так я и спросил: «Выпить можно?». Ты сказал, можно.
- Я думал, ты пришел с выпивкой.
- Н-да, дела. А что это за чай у тебя в  кофейнике – травяной, что ли?
- Ну да, делать мне нечего! Это отвар березовых веников. У меня, понимаешь, аллергия на ацетон и всякие ацетоновые краски, клеи. Раньше не замечал, а сейчас плохо переношу эту вонь. Стараюсь поменьше ей пользоваться. А веники – это противоядие. Плеснешь на печку – и полный ажур. – И Никифор, налив в стакан немного банной воды, вышел и плеснул ею на плиту. Тотчас облако банного пара ворвалось в комнатушку и точно, перебило все остальные запахи. Они просидели так долго, но в конце концов Леонид так и не понял, вылечился он от отравления, или нет. Нога же Никифора после сумасшедшей пробежки натурально заболела и только универсальное средство, взятое ими у Бабы Даши, заглушало боль.
Эти события, начавшиеся со встречи приятелей со скелетом и травмы Никифора, надорвали их волю к победе и сопротивлению невзгодам, что имело вполне определенные последствия.
***
Начало нового учебного года в школе было деловым и размеренным. Еще не выветрился запах свежей краски и не было разбито нечаянно ни одного стекла. И  в это утро все начиналось как обычно: со всех сторон тянулись школяры, новенькие и уже закаленные в битвах с науками, которые их принуждали превзойти, спешили вечно опаздывающие учителя.   Как обычно, прозвенел звонок на первый урок. Но дальше события пошли не совсем обычным образом. Из кабинета биологии вырвалась учительница одноименной дисциплины и устремилась в кабинет директора.
- Иосиф Иванович, – скелет! – задыхаясь, с порога охнула она.
- Что – скелет? Кто скелет? – непонимающе уставился на нее директор.
- Ушел скелет из кабинета. Записку оставил - еще не совсем внятно пролепетала она.
- Как так ушел? Кто ему разрешил? – насупил брови директор, привыкший к всеобъемлющей дисциплине. Вслед за тем он встал из-за стола и в сопровождении торопливо семенящей биологички поспешил в оскорбленный неслыханным действием кабинет. Пятиклассники были в восторге: когда еще из класса уходил скелет? Когда он оставлял послание? Было чему радоваться! Подставка, на которой прежде стояло наглядное пособие , была непривычно пуста, а на доске печатными буквами написано: »Ушел наростить мяс»
- Вопиющая безграмотность! – негодовал директор. – Наростить! И почему мяс? И вообще, какое может быть мясо – ведь он же пластмассовый! Ненастоящий!- И директор свирепо посмотрел на доску.
- Так если бы он стоял в кабинете русского языка и литературы.. .- несмело предположил кто-то из пятиклассников. – А тут он чему научится?
- Наталья Михайловна – хороший учитель – на корню подавил затлевшую было крамолу директор.  - И вообще – продолжайте урок. Мы разберемся.
Вызвали завхоза, потом сторожа, дежурившего этой ночью. После всего им сказанного картина начала проясняться: налицо был злой умысел, если не со стороны взрослых, то уж со стороны старшеклассников точно. Однако старшеклассники клятвенно заверяли, что к этому прискорбному происшествию никакого отношения не имеют и они не подговаривали скелет уйти. Несколько ободренный этими заверениями, директор позвонил участковому уполномоченному Петренко.  Петренко за время, что высвободилось от поиска мака, успел сделать много полезных дел в своем околотке, но наркопроблема не давала ему покоя. Он втайне надеялся, что маковый плантатор проколется и найдется сам собой, а может быть, он обнаружится даже в другом районе и все встанет на свои места. Но дни проходили за днями, а ничего не прояснялось. Между тем приближалось время проведения очередного совещания в отделе полиции по итогам завершающегося месяца. Дурные предчувствия мучили участкового и он решил рассказать о недавних своих тайных отлучках Настасье, чтобы без помех и домашних проблем разобраться, наконец, с Никитой Бехтеревым.  Ии вот, кажется, фортуна начинает поворачиваться лицом к нему – появилась хоть какая-то зацепка6 скелет и увечье Никифора конечно же, дело рук Никиты Бехтерева. Насчет увечья – потом, сейчас надо этот скелет задержать. Тьфу ты! Конечно, просто взять с места, где ему никак не положено быть.  Оставив на опушке машину, они углубились в лес. Зазвонил телефон уполномоченного.
- Скелет?– переспросил он, продираясь через кусты и одной рукой отводя ветки от лица. Я, кажется, знаю, в чем дело.  Принимаю меры к задержанию… розыску. Будет вам скелет!
- Он упер, значит, скелет из школы – сказал Петренко, отвечая на вопрошающий взгляд Леонида. – Так и запишем: один пишем, два – на ум…
Они достигли бревна и Леонид, как и утром, уступил роль первопроходца спутнику. Участковый успешно преодолел переправу и скрылся в кустах. Ни звука оттуда не доносилось, и Леонид осторожно перешел бревно.
- И где же скелет? – спросил участковый, заглядывая под кусты и вороша густые заросли папоротника.
- Здесь был – растерянно отвечал спутник, озираясь по сторонам. – Он был сразу за бревном, в первых кустах.
- А теперь его нету.- подытожил старший лейтенант полиции. – Вопрос- куда он делся?
- Да, - сказал Леонид – куда? И они уставились друг на друга.
-А он точно был, скелет? Не померещилось вам в тумане?
Тут у уполномоченного вновь зазвонил телефон.
- Слушаю!
 - Это скелет; я вернулся в школу, только не могу перелезть через забор. Дефицит мышечной массы.
- Кто говорит? – рявкнул детектив, но трубка ответила короткими гудками.
Через секунду телефон дал о себе знать снова.
- Да! Нашелся? Где? Висит на заборе? Не давайте ему уй… Гм… Не трогайте и не паникуйте, я скоро буду!
- Нашелся ихний скелет – с раздражением проворчал Петренко. - Идем назад. –Но кто говорил? Наплачется он у меня!
- Так может, он сам и говорил? – несмело предположил Леонид и под пристальными взглядами спутников пожал плечами.
В школе им показали скелет, повисший на заборе головой в сторону школы – казалось, у него просто не хватило сил, чтобы закончить форсирование преграды. Показали также дурацкую надпись на доске.
- Совершенно безграмотный товарищ, – прокомментировал ее директор и был неправ, потому что «наростить» Никита написал специально неправильно, а «мяс» - просто не успел:  Василий Солоницын заторопил, поскольку сторож уже возвращался и писанину пришлось срочно бросить, тем более, что в их первоначальные планы она не входила. Когда  преследователи Никиты Ивановича напоролись в лесу на скелет, Бехтерев, удостоверившись в этом, поспешил домой и принялся греметь и тарахтеть своей «Нивой» – Василий в это время благополучно доставил скелет обратно и водрузил на забор: на территорию школы пробираться было уже рискованно, поскольку  разгорался день. У Никифора оказалось всего-навсего растяжение связок где-то возле лодыжки. Ввиду такого покушения на его жизнь и здоровье и вообще от всего пережитого он захотел немедленно выпить, но это не получилось: им с Леонидом пришлось отвечать на вопросы участкового уполномоченного Петренко, как-то: зачем они оказались в лесу в столь ранний час, в таком сомнительном и даже опасном месте, почему решили следить за Бехтеревым именно сейчас, а не раньше-позже, до какого места удалось проследить и что они выяснили.  Никифор, изнемогший от долго сдерживаемого желания выпить, порывался все рассказать, но Леонид, почуяв, что и на этот раз фортуна может его кинуть, предварительно показал ему украдкой кулак. Никифор терпел, испытывая несусветные муки - будь он наедине с бутылкой водки, он вряд ли бы к ней притронулся в столь ранний час. Но запретный плод сладок. Поскольку все дело оказалось в криминальном отношении не стоящим выеденного яйца, Петренко вынужден был отступиться, предупредив, что могут вскрыться новые обстоятельства и тогда уже запираться им не придется. Между тем новые обстоятельства уже объявились – совершенно ясно было, что фокус со скелетом  Бехтерев  в одиночку провернуть не мог. Стало быть, у него есть сообщник, а возможно, их целая банда и что самое паскудное – они орудуют у него, Петренко, под носом! Было от чего взбеситься! Выяснив, что Никита Иванович побывал у деда Кулаева, как раз в тот день, когда его выслеживали безуспешно Леонид и Никифор, Петренко поехал к нему, досадуя, что не сделал этого в тот же день. Старый гостю не удивился, но особой радости не выказал, а пес его вообще скалил клыки, хотя скандала не начинал. Беседа затянулась: чужие секреты Кулаев не привык выкладывать просто так, даже участковым, которых на своем веку повидал он множество а у Никиты же определенно был секрет – он хотел застолбить охотничьи угодья в новом месте и тут ему могли при желании здорово нагадить.

Тем временем Бехтереву позвонил Кочубеев и просил быть на месте – он привезет лодку. И точно, часа через полтора к дому Никиты Ивановича подрулил грузовик, из кузова которого торчал ярко-синий нос судна. Хозяин распахнул ворота и машина въехала во двор, где совместными усилиями лодку и мотор выгрузили.
- Ну вот – довольно сказал Кочубеев – можешь выезжать на рыбалку, Никита Иваныч, - и заговорщически подмигнул.
- Премного благодарен – отвечал тот – и ты без рыбы не останешься. Уж я постараюсь. Сейчас попьем чаю – в дороге это полезное дело, а пока хозяйка готовит, я тебе друг мой, покажу кое-что по адвокатской части – и, взяв Кочубеева под руку,  хозяин увел его в летнюю кухню. - Понимаешь, какое дело – этих следопытов, про которых говорил, я отвадил кажется от слежки, но один получил растяжение ноги.  - И Никита Иванович рассказал, как было дело, под сдерживаемый смех гостя. –Теперь, можно не сомневаться, в меня снова вцепится Петренко.  Он допрашивал их, бегал в лес за скелетом, ничего не нашел и, думаю, взбеленился, когда пропажа вернулась и хотела перелезть через забор.
- Да уж. Но надо действовать. Солоницына мы найдем?
- Должен быть дома.
- Есть идея. Домашняя заготовка, не сегодня придумано. Шофера придется отправить одного. А ты меня потом добросишь. Или автобусы вечером ходят в райцентр?
- Не заморачивайся, я подброшу. Ну а пока пойдем попьем чаю.
- Ты Солоницыну позвони, а то как бы нам его не прозевать, пока то да се.
Василий Солоницын появился через пять минут после того, как отбыл грузовик, доставивший лодку.
- Василий, сколько зим! – воскликнул Кочубеев, обнимая Солоницына и хлопая его по плечам.
- И тебе ничего не делается! – порадовался за старого знакомого новоприбывший.
- Как у тебя все дальше пошло с твоими соседями – больше тяжбы не затевают?
- Бросили. Знают же, что права на участок на моей стороне.
- Ну и ладно. А если вдруг что – обращайся, помогу по старой памяти. Тут у нас вот какое дело… - И изощренный в дьявольских уловках адвокат посвятил участников совещания в свой план.
- План-то, конечно, не на все сто – сказал он, заметив сомнение в глазах Никиты Ивановича, - но другого у меня нет. Может, вы что предложите?
- Да времени уже нет предлагать. Надо попробовать. Первый-то заход был успешным – решил Никита.
- Ну и лады. Значит, так: ты, Никита, неси из дома какие-нибудь колготки – жене твоей придется распрощаться с ними, так что бери не самые новые. А ты, Василий, посмотри дома женские сапоги, которые давно не носятся. Должно найтись? Я-то, сами видите, далеко от дома, с этим со всем помочь не могу.  Самое трудное дело, конечно, у Василия. Ты не приятель Петренко, часом?
- Скажешь тоже, приятель! Да я когда насчет той тяжбы к нему подошел –мол, арестуй ты этого соседа, так он сразу в отказ пошел:  типа, это решается в суде и он ни при чем. Сидит там при администрации, вместо обезьяны!
- Ну и ладно. Значит, берешься?
- А то!
- Есть одна загвоздка – почесал затылок Никита Иванович – а вдруг, допустим, Настасья узнает колготки моей половины?
- Все трое переглянулись
- Как?- удивился Кочубеев.
- Да кто их знает. Они в таких делах ушлые.
- Ну, тогда, может, бюстгальтер?
- Какая разница?
Солоницын засмеялся, вероятно, представив себе,  как Настя Петренко приходит к Никитиной жене с колготками в руках разбираться.
- Зря смеешься – назидательно поднял палец Бехтерев, сапоги твоей супруги тоже могут опознать. И очень просто!
-Дела-а – растерянно пробормотал Кочубеев. – Так что же будем делать? Вот ведь незадача!
На секунду воцарилось молчание.
- Придется эти чертовы колготки покупать.  Новые, ничейные – предложил Никита Иванович.
- Да, пожалуй – согласился Кочубеев.
-А сапоги – тоже? – поинтересовался Солоницын.
- Мы так по миру пойдем. – Сказал Никита Иванович, - Сапоги я обеспечу. Их никто не узнает. А у тебя и так работа ответственная, главная работа. Справиться бы с ней. Надо бы задобрить духов, но сегодня придется воздержаться, пожалуй. Как ни жаль.
- Да – подтвердил Кочубеев. Ну что, пойдем с тобой колготки покупать?
- Ты с ума сошел? В нашей деревне? Это все равно что крикнуть посреди улицы: «Ребяты, я готовлю провокацию!».
- И что тогда?
- Поедем к соседям, в Боровое. Ты уж покупай, тебя там и не знают, а я морально поддержу.
- Ну и порядки у вас тут, как в школе диверсантов. Ладно, поехали.
В промтоварном магазине Борового Кочубеев долго присматривался к изделиям в отделе женского белья, пока любопытство продавщицы не пересилило диктуемый ей хозяином такт.
- Вам помочь? – участливо спросила она.
- Да я, в общем-то,  выбрал – независимо отвечал адвокат, впервые в своей практике столкнувшийся с приобретением подобного аксессуара. – Вот эти колготки, пожалуйста!
- О-О, хороший выбор – и цвет, и качество. Дама будет очень довольна, уверяю вас!
- Да, пожалуй – промямлил Кочубеев, который в этом очень сомневался. 
- Кстати, они безразмерные – мимоходом заметила продавщица, наблюдая, как покупатель со всех  сторон рассматривает коробочку, что-то явно отыскивая на ней.
- В самом деле? Ах, да. Ну неважно. – И он рассчитался за покупку. Все это время Никита Иванович стоял поодаль и с отсутствующим видом созерцал мужские подтяжки, время от времени переводя взгляд на болотные сапоги 46 размера, которые, конечно, никак не могли быть ему впору.  Вышел он чуть позже, зачем-то повертев по пути зонт, который в тайге ему вообще был без надобности.
- Ну что, не нарвались на знакомых? – довольный покупкой, спросил Кочубеев.
- Нет – ответил Никита Иванович, - кроме продавщицы – она как-то покупала у меня орехи кедровые для магазина.
- Мир тесен – философски заметил покупатель колготок и они двинулись по расхлестанной грунтовой дороге в обратный путь, поднимая клубы пыли и обстреливая встречные автомобили щебнем из-под колес. И получая в ответ полной мерой. Но стекло выдержало. Дома, пока подельники Никиты Ивановича уточняли детали предстоящей операции, он на несколько минут отлучился и вернулся с парой запыленных женских зимних сапог.
- Ты что, притащил их со свалки? – спросил Кочубеев, критически оглядывая обувь.
- Почему со свалки – обиделся Никита Иванович – хорошие сапоги. А главное, никому неизвестные – их лет десять назад оставила моя сестра для подрастающих дочек. А носила она их только в городе. Но дочкам они не нужны – не та уже мода. А сапоги хорошие, настоящая кожа.
- Ну ладно, хорошие так хорошие – согласился Кочубеев, - но почему зимние?
-Демисезонных сестра не оставила. Она же не знала. А Насте они, может, приглянутся – женщин же понять трудно.  Думаю, она будет все-таки довольна. То есть, я хотел сказать, всем этим она будет куда как недовольна.
- Будем надеяться. Но хотя бы пыль с них надо счистить?
- Это да. Минута делов.
Как только вопрос и с сапогами счастливо разрешился, предметы женского туалета были вручены Солоницыну с напоминанием, что самое удобное время – обеденный перерыв, но пусть он действует по обстоятельствам. С тем, пожелав ему удачи, со смятенным сердцем – как бы Вася не влип, они двинулись в райцентр, где адвоката ждали дела и прежде всего – отчет перед Петром Ильичом Улитиным.
Солоницын позвонил адвокату сразу после обеда и доложил, что улики вручены, за что услышал вполне искреннее «Спасибо!», столь  редкое среди кондовых юристов. Соответственно, о вручении всего необходимого был извещен и Никита Иванович, который вместе с законным удовлетворением от добротно выполненной работы ощутил и некоторые угрызения совести. Человек слаб! Он решается порой на самые героические и в то же время предосудительные поступки, но потом несговорчивая  совесть хватает его за горло и вот он уже кается и надрывает свое сердце. Хорошо, если до этого момента он завершил начатое дело. Иначе – и крах идеи, и сознание собственной почти исключительной подлости. Хотя границы ее никто не определил и, похоже, они только расширяются. В дороге, когда был получен этот звонок, и речи не могло быть о поднятии очередного тоста за успех предприятия, но Кочубеев начал под нос себе напевать душевные строки «ночью нас никто не встретит, мы простимся на-а мосту», как в разгаре дружеской гулянки. Бехтерев тоже повеселел, хотя мысли о бедной Насте то и дело нарушали это нечастое в последнее время, заслуженное отдохновение. Такие дела. Да и сам Петренко…  Жизнь – жестокая штука.
Кочубеев позвонил Настасье Петренко со стационарного телефона.
- Настасья Петровна! Как честный человек, я переживаю за то, что вас обманывает ваш муж. Сегодня под видом лесника Кулаева он встречался с известной вам особой. Встреча была в автомобиле.  Посмотрите  на всякий случай.– И, не дожидаясь вопросов от потрясенной Насти, он положил трубку.
Когда уполномоченный Петренко в раздрае чувств вернулся от Кулаева, соображая, что же еще кроме наркотиков нужно Бехтереву – а Кулаев рассказал-таки о поисках охотником улитинского зимовья, - когда он , пообедавши, решил немного вздремнуть, покой полицейского дома был нарушен самым бесцеремонным образом. И кем! Его собственной женою Настей! Она бросила рабочие дела на своей службе и, как помешанная, начала колотить чем-то в калитку их двора. Петренко, вскочив с дивана и мельком заметив через окно, что с ума сошла именно его нареченная, выскочил во двор в одних шлепанцах.
- Настя! – закричал он, держись!
- Ах ты подлец, ах ты изменщик! – бросив калитку, Настасья  принялась колотить какими-то сапогами по капоту безропотного служебного участкового автомобиля. – Наркотики? Дед Кулаев? А это что?– и она швырнула один сапог в уполномоченного а другой – на середину улицы. – А это что? – подбежав вплотную, Настя сунула ему под нос коробку с колготками. - Развожусь! - она швырнула коробку вслед за сапогом на проезжую часть и в слезах скрылась в доме. Петренко вскочил в машину и дал газу, в прострации включив заднюю скорость. Проломив штакетник, он включил первую и как был в шлепанцах, понесся  к фельдшерско-акушерскому пункту. Баба Даша, возвращавшаяся из магазина, посмотрела на разбросанные вещи.
- Совсем девка с жиру взбесилась! – осуждающе сказала она. –  Ведь новые, качественные колготки. Избаловался народ! – но подбирать не стала. У нее был свой бизнес и вместе с пенсией в восемь тысяч ей вполне хватало.
***
Нинель Николаевна хоть и была медработником, о болезни сына Петра Ильича Улитина узнала совсем случайно, в разговоре с медсестрами детского отделения районной больницы. То есть она слышала от кого-то о болезни , но не придала этому значения – долго ли простудиться молодым и не особо себя берегущим? Всему причиной, что она была недостаточно любопытна – непростительный недостаток для женщины среднего возраста. И на основании своего березовского и прежнего опыта решила, что мальчик простудился, что в порядке вещей у молодых и себя не берегущих.  А проходит у них все быстро. Оказалось, все намного хуже.  Но что же Петр? Выходит, он ее дурачил? Даже если нет, все равно положение безвыходное. Жизнь, которая при известном игнорировании некоторых моментов как будто начала налаживаться в одночасье перевернулась, будто лодка, налетевшая на подводную скалу. Как в песне»…а жизнь тебя обманет и не спросит». И в который уж раз! А Нинель смолоду была веселая и общительная, только вот народ, то есть, мужики, был вокруг все больше угрюмый. Озабоченный.  Замороченный идеей не далее как в следующую пятницу стать если не президентом нефтяной компании, то хотя бы просто президентом. А лучше сразу и то и другое. На худой конец получить миллионное наследство в долларовом исчислении или выиграть восьмикомнатную квартиру. Потеха!  Нинель  в общем-то тоже не шарахается от денег, но аппетит у нее умеренный во всех отношениях, оттого и цвет кожи приятный. Однако же некоторая мысль с определенного времени стала не давать ей покоя: где найти общество респектабельное, но в то же время не жлобское, не заносчивое, товарищеское и одновременно не слишком блатное, ни панибратское. Задача! И чтобы нашелся среди них один…  И вот собрались своей компанией, посидели во дворе под черемухой, все знакомые, но не просто пацаны – рокеры, брокеры и они с Аленкой. Изысканное вполне общество. Общались, обсудили какой-то сериал, кстати прошлись по телеканалу «Культура» , поделились планами на жизнь. Украсили встречу торт и две бутылки водки – по убедительной просьбе Пети и Коли. Коля и Петя быстро и уверенно напились, подрались и их надо было разнимать, причем досталось в основном Алиному племяннику – ему пришлось обратиться в травмпункт. А Коля и Петя уснули, обнявшись, тут же на траве. В общем, что-то было не так, не сложилось. Но вот – думала Нинель – соберется она на званый ужин-пикник, на который приглашена, вот тогда-то!.. Настал и день пикника: на представительских машинах все выдвинулись за город, на совершенное лоно.  Мужчины устанавливали столики и сиденья, женщины готовили закуски. Публика – сплошные сливки, несколько, пожалуй, даже слишком жирноватые.  Но какие манеры! Как держатся! Умные разговоры, юмор, веселье! Наконец, был сказан и первый тост – в честь учреждения-юбиляра.  Веселье быстро набирало обороты. И к 12 ночи всех развезли шоферы, невменяемых. Там были и холостяки, да. Какая жалость – они отключились прежде всех.  Да что ж поделаешь – никто из порядочных людей не застрахован. Но зато вот в следующий раз поедет она на острова, в какие-нибудь эмираты, на какую-нибудь Ривьеру, в круиз на самую Капакабану. И вот там-то будет все как надо, все волшебно и появится там принц. Дай только срок и денег поднабраться. И срок настал, и круиз получился обалденным, и пятизвездочный отель. И томные темные ночи. А какие знакомства, какие люди! Аристократы; белая кость, голубая кровь. Лоск, шик и блеск. Маслена головушка, шелкова бородушка.  Ля-бемоль, белые штаны, Мураками, фунчоза и франшиза, моаи и масаи. Интеллект брызжет фонтаном, гейзером! И, наконец, в блестящей толпе явился еще более блестящий принц.  Может быть, не внешне, но внутренне – уж точно. Безусловно, в белых штанах, точнее – в брюках. И в организовавшейся маленькой компании решили познакомиться поближе. Подняли между делом бокалы, выпили на брудершафт.  Дальше – больше.  Все громче звенел абсолютно раскованный смех, принц стал непринужденно лакать из тарелки, утираясь галстуком, где-то посыпались разбитые стекла. Кто-то ревел дурным голосом : «Миленький ты мой, возьми меня с собой!». Потом принц стоял на четвереньках, икал и просил стремянку, чтобы слезть с потолка. Сказка кончилась.  Вокруг и красавицы Нинели и в дальнейшем продолжали виться юнцы и почтенные мужи, но все как-то не те.  Все-таки Нинель Николаевна побывала, хоть и недолго, замужем, была у нее дочь, и была внучка. Муж, увы, оказался не принцем, да это было видно и сразу. Некоторое преклонение вызывало его желание сделать сериал из современной жизни, то есть практически как бы художественное кино. Он вообще-то занимался производством документальных фильмов на областной студии. Но в известные реформенные времена финансирование этого замечательного направления в творчестве практически прекратилось и встал извечный для трудолюбивого человека вопрос, что делать. Как раз в большом почете пребывали в ту пору незабвенные бразильские телесериалы. С волнением и даже со слезами на глазах обсуждали очередную серию «День тактичных попугаев» в семье, где он жил, на службе, куда еще по привычке заходил, и в трамвае. Он решил посмотреть продолжение. О, это была душераздирающая история! У Жасинты  и Родригу родились сыновья-близнецы. Сразу же и имена им дали – Роберту и Карлос. Но как выяснилось, в роддоме их перепутали. Ну вот переложили их нечаянно безалаберные нянечки на место друг друга – что тут поделаешь! И не заметили сами. И так их потом и забрали домой – Карлоса под именем Роберту, а Роберту, наоборот, под именем Карлос. То есть под чужими именами.
- О, мой Роберту! – восклицала счастливая мать, обнимая маленького Карлоса.
- О, мой Карлос! – ликовал счастливый отец, поднимая к потолку Роберту. И так продолжалась эта замечательная семейная жизнь до тех пор, пока братьям- близнецам не исполнилось по 20 лет. И тут как-то повстречала Жасинта на рынке фруктово-овощной продукции работницу роддома, которая принимала роды.
- Ну как поживает Карлос, как поживает Роберту? – спросила эта добрая женщина. И она вспомнила, кстати, что у Карлоса под мизинцем на ноге была маленькая родинка, а у Роберту, напротив – не было. А ведь в состоятельной семье Жасинты и Родригу детьми занимались няньки, мать и отец встречались с близнецами только за столом. Все остальное время они занимались тем, что были состоятельными людьми. Тяжелые предчувствия охватили Жасинту. В страшном смятении она поспешила домой и рассказала все супругу. Родригу ужасно побледнел и немедленно приказал сыновьям показать свои пальцы на ногах. И верно – была мизерная родинка, но не у Карлоса, а у Роберту. То есть она была у Карлоса, но его ошибочно звали Роберту.  И вот наконец-то правда восторжествовала!
- О, мой Карлос! - Бросилась Жасинта к Роберту.
- О, мой  Роберту! – схватил в объятия Калоса Родригу.
И тут они все четверо крепко обнялись и разрыдались от счастья. Страшная беда их миновала.

Да, вот это и надо снимать, это выжимает слезы,  это и ждет народ, а не только хроники трудовых достижений. Понятно было, что будущий сериал предстояло населить возможно гуще олигархами, продажными чиновниками, дилерами и киллерами, вымогателями и шантажистами, оборотнями в погонах и одним-двумя бесстрашными и кристально чистыми героями, лучше – героем и героиней. Кто-из них должен был пропасть в середине действия без вести, а другой – впасть в кому, затем они счастливо восставали вновь и начинали крушить негодяев интеллектом, подкрепляя его кулаками и приемами джиу-джитсу. В том, что всего этого он напридумывает более, чем достаточно, супруг Нинели не сомневался. Он взял весьма объемный кредит, нашел артистов – для начала немного – и приступил к реализации проекта. Артисты и все знакомые говорили, что получается очень хорошо – бразильские сериалы и рядом не лежали, он и сам все это видел. Да. Но для показа широкой публике произведение никак не брали. Конкуренты, завистники, супостаты, ненавидящие таланты – они все ополчились на него - продюсера, сценариста, режиссера и главного героя. Ни в одном качестве он им не нравился. Эти бездари загубили  уже не одного гения. Супруг Нинели теперь нечасто, но страстно напивался, как только заканчивал очередную серию, а она никуда не шла, и с похмелья без конца жаловался, что у него болит правая голова. Кончилось это, как и следовало ожидать, плохо: его лечили, убеждали бросить кино и заняться чем-нибудь другим, более грубым практичным. Но нет, не на того напали! И съемки в промежутках между курсами лечения продолжались, пока артистам стало нечем платить. Нинель с маленькой дочкой еле сводила концы с концами. А мать мужа со свойственной свекрови проницательностью определила, что всему виной – змея подколодная, эта Нинель. И забрала сына к себе. С тех пор прошло уже много времени и без всяких перемен, если не считать, что дочь вышла замуж и у нее есть теперь своя дочь, с которой Нинель Николаевна в свое время успела понянчиться. Все это было несказанно давно и в конце концов она оказалась здесь, в Березовке, стопроцентной российской деревне, где холод в зимние и иные непогожие поры  изгоняли при помощи сжигания неимоверного количества сосновых, лиственничных и березовых дров, воду носили из колодца, а все иные удобства имели  во дворе.  И хоть бы что. Прекрасный народ! Поэтому Россия так гордится деревней. Как ни странно, здесь действительно можно родиться, учиться, работать, завести семью и детей и, что уж совсем непостижимо на сторонний взгляд – радоваться жизни. Поэтому с достаточным интересом она встретила ухаживания подвернувшегося ей в Славногорске Петра Ильича Улитина – к тому времени она рассталась с областным центром, уступив квартиру дочери. В Березовке ее встретили с распростертыми объятиями и квартиру выделили практически сразу. Все начало входить в колею, и особенно – личная жизнь. Но это только так казалось… Теперь она никак не могла собраться с мыслями, что же делать: оставаться ли в Березовке и вообще в Славногорском районе, что казалось теперь непереносимым, или снова сменить прописку, уехав куда-нибудь далеко. На край света. Непонятно было одно: выдержит ли? Но все-таки у нее еще оставались дочь и внучка. Поближе к ним и надо перебираться. И спасаться ими да еще работой. А там уж как получится. Хуже уже все равно не будет. Она перестала отвечать на звонки Улитина. Он сразу же почуял неладное. Два дня безуспешных попыток дозвониться до Нинели укрепили его в мысли не откладывая больше, ехать в Березовку. Уж не заболела ли?  Его законная половина начала догадываться о том, что с ним происходит что-то неправильное и ненужное для их семьи. Поскольку он не запивался и не употреблял наркотики, а здоровье Улитина не подводило, она поставила единственно правильный диагноз. И, конечно, ударилась в тихую панику. Она стала спрашивать по утрам, куда он сегодня поедет, чего никогда прежде не делала, даже и в более молодые годы, начала звонить на работу, справляясь, придет ли он на обед и что надо бы приготовить, по вечерам сидела с больным сыном на лавочке у крыльца – хорошо, не за калиткой и поджидала Петра Ильича со службы. Ко всему в глухую фазу вошли поиски прадедовского сокровища и уже слишком много народу знало или догадывалось о том, что идут какие-то поиски. Хотя что они имеют какое-то отношение к нему, никто из посторонних пока не понял. А в прошлую ночь ему приснился подлый сон. Обычно снов он не помнил, но этот отпечатался в памяти до мелочей, наверное, потому, что был подлый. Будто бы бежит он глухой неведомой тайгой, а за ним гигантскими скачками гонится двоюродная бабка Ольга Кузьминична с полным тазом холодной воды, С разбегу он налетает на откуда-то взявшийся бульдозер и, пробив его, оказывается с другой стороны, где Никита Бехтерев отрывает один за другим тяжелые траки с гусениц и складывает их в поленницу, приглашая, маня рукой Улитина: »Вот, Ильич, богатству нашему нету износа». Тут в лесу начинают как сумасшедшие хохотать кукушки – Петр Ильич никого не видит, но знает, что это хохочут кукушки. Под этот хохот начинают кружиться опадающие желтые листья и вместе с ними кружится и улетает куда-то вдаль Нинель Николаевна. «Подожди секунду!» - кричит он и бросается вдогонку,  но с этой, другой стороны бульдозер твердый и непробиваемый, и пока Петр Ильич обегает его, ничего уже не видно – только ночь и звезды. Легко понять поэтому неустойчивое душевное равновесие Петра Ильича в эти дни. И если течение остальных событий от него мало зависит, то одну задачу, наверное, самую главную, он способен и должен разрешить – поехать  к Нинели и выяснить, что же стряслось. Но в эти планы нахально, явочным порядком вторглась политическая жизнь территории.
***
Точно вихрь, налетел участковый Петренко на Леонида и Никифора, в яростном состоянии чувств требуя немедленно выложить всю правду, известную им о злодее Бехтереве.
- Думаете, зачем он пасется в тайге? Он наркоделец! Он там выращивает дурь, а потом продает ее! А вы пойдете как соучастники! – кричал Петренко и чувствовал небывалую потребность надавать обоим приятелям по морде.
- Никита – наркоделец? – переспросил Никифор. – Да брось ты. Он золото ищет. У него в лесу металлоискатель спрятан. Вот он с ним и бегает.
- Золото? – Петренко схватил себя за подбородок. Откуда в лесу золото?
- Может, ручьи какие золотоносные есть.- ввернул Леонид. – А может, и нет – Бехтерев вчера купил моторную лодку.  Наверно, начнет искать еще и на реке.
- Что лодку приобрел – это верно – подтвердил участковый, который уже знал об этом факте. – Но точно у него металлоискатель? Я не видел.
- Точнее некуда. И мы-то видели всего один раз, а потом он, паразит, натравил на нас этого скелета. У Никифора до сих пор нога болит.
- Та-ак – протянул участковый. – Значит, металлоискатель? Так, так…  Когда же он успевает еще и наркотой заниматься?
- Брось ты эту идею – посоветовал Никифор, - Никитка заниматься такой уголовщиной не станет. Да и вообще…
- Что вообще?
- Он охотник. Он по лесу-то бегает в основном зимой, когда кооператив стоит. Он что, зимой коноплю выращивает?
- Мак – машинально поправил Петренко.
- Да хоть бы и мак. Нету еще такого сорта, который бы рос у нас зимой
Казалось бы, наконец что-то стало проясняться, но Петренко чувствовал, что вконец запутался. И не мудрено, если добавить сюда еще Настю с ее колготками и дурацкими сапогами.
- Колготки – ваша работа? – на всякий случай спросил Петренко, пронзительно глядя на Леонида, а затем на Никифора и обратно.
- Какие колготки? – на лицах обоих появилось неподдельное тупое выражение.
Петренко махнул рукой и, вытерев шлепанцы, запачканные коровьей лепехой, о траву, сел в машину. Надо было сориентироваться. Завтра – итоговое месячное совещание. Предварительно, по зрелом размышлении он решил доложить о сложившейся ситуации и посоветоваться с начальником отдела участковых уполномоченных. Позвонил и договорился о встрече. Буркнув Настасье, куда уезжает, он, не теряя времени, выехал в Славногорск, солнце уже падало за горизонт.
Совещание, как обычно, касалось деятельности всех отделов и времени на все ушло достаточно, тем более что первоначальный общий доклад начальника оперативного штаба о состоянии правоохранительной деятельности занял целых полчаса. Но и на Петренко нашлось время. Когда он вместе с начальником своего отдела доложил о новых обстоятельствах, сотворенных Бехтеревым и компанией, собрание оживилось Кто-то предлагал также приобрести моторную лодку, помощней бехтеревской,  чтобы не дать ему уйти, кто-то – использовать вертолет; было также предложение провести большую войсковую операцию, как только преступник углубится в лес – если не на месте преступления, то где-то поблизости он непременно обнаружится.   
- Нам не хватает только привлечь еще воздушно-космические силы – проворчал подполковник Евсеев. – Мне кажется, собаки с проводником в помощь Петренко будет достаточно, тем более теперь, когда мы не знаем, что вообще ищем.
- Должен сказать – продолжил он, помолчав и посмотрел на Петренко – в области в последнее время появилось много фальшивых купюр – там и сям понемногу, но в целом набирается столько, что в управлении очень встревожены. Так вот, ни одной фальшивки не обнаружено в нашем районе. Это о чем говорит? Что фабрика расположена, возможно, где-то в нашем районе. У нас какая самая продвинутая среди криминалитета администрация?
Петренко, который сидел понурый и перебирал в памяти безрадостные события последних дней, схватился за голову.
- Ну-ну, ты раньше времени-то в панику не впадай – сказал подполковник. – Твоя ближайшая задача – мак и теперь, еще, выходит – золото. Так что поворачивайся. Помощь мы тебе обеспечим. Петренко вздохнул.
Как только муж уехал на совещание, Настасья позвонила своему двоюродному брату, чтобы он срочно свозил ее в Липатовку к деду Кулаеву и еще по одному адресу в Красной Речке. Родственник без долгих расспросов подал автомобиль к дому уполномоченного. Настя, загрузившись большой банкой с клубничным вареньем нынешнего урожая, села в машину и скоро поднятая колесами пыль скрыла из глаз Березовку а за перелесками показалась Липатовка. Дед Кулаев ничуть не удивился, увидев нежданную гостью – за свою продолжительную жизнь он привык ко всему.
- Я от Петренко – объяснила Настя. – Его жена. Он ведь был у вас недавно? Или здесь еще есть Кулаевы?
- Есть Кулаевы; не знаю, как у других, а у меня он точно был. Неуж забыл чего-то? Вроде ничего чужого нет – дед огляделся.
- Нет, нет – заторопилась успокоить его Настя, - то есть да – он вспомнил, что ездил к вам без подарка. Просил передать благодарность и вот – она поставила на стол банку с вареньем. Ему-то сегодня некогда - в райцентре на совещании.
- Ну дела – растроганно сказал долгожитель – ну тогда прошу к столу, будем чай пить!
-Ой, что ты, дедушка, я тороплюсь, право слово, мне еще в одно место заехать надо, а машину попросила ненадолго.
- Ну что ж, коли так, не держу. Но в другой раз заезжайте без спешки, завсегда рад буду.
Следующий разговор обещал быть куда более тяжелым. Настасья Петренко ехала разбираться к любовнице супруга. У дома, который назвали прохожие, она собралась с духом, открыла дверцу и ступила на дощатый тротуар возле калитки. Во дворе затявкала собака и тотчас же над калиткой показалось лицо с усами.
- К нам? – спросило лицо и, получив утвердительный ответ, открыло калитку.
Поставив ведро с кормом, которое следовало в загородку с поросятами, усатый спросил:
- Какие дела? Наверно, к моей половине. Она там нянчится, так вы заходите.
- Нет, нет. Заходить я не буду. Тут наши просили узнать, выпускники восьмидесятого года – не возьмется ли она поактивничать и собирать по большим праздникам одноклассников – в районе хотим организовать товарищество одноклассников.
- Поактивничать – туго соображал застигнутый врасплох неожиданным вопросом мужик. – Это, что ли, взносы собирать? Да вы что – трое детей, мал мала… Она в магазин-то бегом ходит, а тут рядом. Ей активности на дом бы хватило, на хозяйство.
- Да, если трое детей, конечно. Значит, мне неправильно сказали, что она и тут, и там. Так вы давно женаты?
- Да уж скоро десять лет. Нет, вот подрастут дети, тогда, может быть… - и усатый взялся за ведро.
В смятенных чувствах возвращалась Настасья домой, но ее так и подмывало завести песню. Как только она вошла к себе во двор, в сумке запищал телефон.
- Настасья? – произнес чей-то незнакомый глухой голос.
- Я.
-Такое дело… Твой Владимир одно время тут мешать кое-кому стал. Ну, придумали перед тобой его скомпрометировать, чтобы сильно по деревням не рыскал. Сапоги, колготки – нарочно подбросили. Так что вот так. Уж не извиняюсь, но хотел прояснить тебе это дело.
В телефоне раздались короткие гудки. Настасья вдруг поймала себя на том, что ей хочется выпить водки.
***
Что-то ты ходишь последнее время совсем смурная – заметил Леонид, сочувственно глядя на сестру. – Надо тебе развеяться, а то со своими больными и сама разболеешься, сидя в тех четырех стенах. А давай-ка сходим на рыбалку. Мы с Никифором все собирались, вот и случай. Сегодня выходной, так что оболокайся.  Мы будем ловить бредешком, а ты – удочкой.
Было утро, солнечное и теплое, хотя после прошедшего ночью большого дождя все пропиталось сыростью.
- Ничего – успокоил  Леонид, – пока сгребемся, на место придем, уже хорошо обогреет.  На природу посмотришь, кислороду глотнешь,  рыбы наловишь.
- Да я и удить-то не умею.
- Да чего там уметь: закинул, смотришь на поплавок – начал прыгать или поволокся в сторону – тащи! Удочку мы тебе состроим. А пока будешь собираться, я подкопаю червяков.
Нинель Николаевна с сожалением посмотрела на приготовленные к стирке вещи и махнула  рукой:
- Ладно, стирка подождет. А что надевать-то – сапоги?
- Сапоги, конечно. И потеплей оденься – там может быть, ветрено.
Уговорив сестру, он поспешил к Никифору, пока тот никуда не ушел и не занялся каким-нибудь делом, которое нельзя прервать. Из всех дел таковым являлось только одно, но Никифор был еще вполне трезв.
- Бредень у тебя далеко? – спросил с порога Леонид. Идем на рыбалку. С сестрой.
- Что-то новенькое. Она что – рыбак?
- Будет рыбаком. А пока пристрелочный выход. Удочки же у тебя есть?
- Есть, конечно. Как же в селе – и без удочек? Все равно, что без огурцов.
- Во-во, и огурцов захвати, а я взял немного для сугрева.
Не прошло и получаса, как бригада выдвинулась в сторону реки. Идея ее мужской половины состояла в том, чтобы изловить имеющуюся рыбу, зашедшую с половодьем в мелкие озерца и протоки. Здесь была работа для бредня. Нинель Николаевна должна была ловить в любом удобном месте поплавочной удочкой на червяка – в мутную воду рыба должна была хорошо брать со дня. Нинель Николаевна взяла килограмма полтора съестного, хотя аппетита особенного не испытывала, и термос с горячим чаем.
Ближе к реке стали попадаться заливные луговины и в одной из них зоркий глаз Никифора углядел движение.
- Смотри, смотри! – толкнул он под локоть сотоварища, указывая на заводь. От берега к ее середине бежали  нарезанные крупным плавником чуть заметные волны. – Акула!
Азарт охватил рыболовов. Но, убедившись, что выхода из бочажины для рыбы нет, они решили прежде устроить рабочее место для своей спутницы и тут же недалеко, не берегу реки, нашли вполне подходящий заливчик, где поплавок обещал если не стоять на месте, то дисциплинированно ходить по заводи кругами, подчиняясь слабому течению. Посмотрев, как она отважно насадила червя и забросила удочку, пожелали рыболовессе ни пуха ни пера и поспешили к своему участку ловли. Размотать бредень было делом одной минуты и скоро  они изготовились  к процеживанию водоема. Но тут от реки донесся отчаянный крик и рыболовы увидели, как Нинель Николаевна выхватила из воды сверкающую на солнце рыбку. Ускорение ей было задано такое, что рыба свечкой взлетела высоко над головой Нинели Николаевны и, отцепившись от крючка, шлепнулась где-то позади нее в траву.
- Поймала! – воскликнула она и, бросив удочку, побежала искать добычу.
- Ну вот, с почином! – довольно сказал  Леонид и они с приятелем возобновили прерванную было операцию. Первый же заход с бреднем оказался продуктивным: как только его стали вытягивать на берег, в мотне забилась крупная рыбина – это оказалась щука.
- Есть! – выдохнул Леонид и крикнул:
- Нинель! У нас щука!
- А у меня опять рыба – отозвалась она и очередной елец взметнулся на трехметровую высоту.
- Потеха. – сказал Никифор. – Но куда мы пристроим вот эту рыбешку? Щуку то есть?
Рядом с озерцом имелись небольшая яма, также залитая водой – размером чуть больше цинковой ванны. Туда и был определен улов, моментально взбаламутивший и без того мутную воду.
- Ну, за почин надо поднять бокалы – сказал Леонид и протянул напарнику бутылку водки, до того терпеливо ожидавшую своего часа в траве рядом с рюкзаком, в котором принесли бредень. В рюкзаке Никифора нашлось три стаканчика и полиэтиленовый пакет с солеными огурцами. Леонид наполнил две стопки.
- А что же Нинель Николаевна? – спросил Никифор, чокаясь с ним, но не торопясь опорожнить сосуд.
- Да ты что! – устрашающим шепотом произнес Леонид – да она тогда ни в жизнь больше на речку не пойдет! Давай незаметно.
- Отметив  таким образом удачное начало путины, они сделали, не откладывая, второй заход. И поначалу казалось, что он получился холостым – лишь мелочь вроде пескарей выскакивала сквозь крупную ячею, но перед самым берегом снасть вдруг взбунтовалась и устремилась  назад – однако ее держали крепко. И на этот раз добычей рыболовов стала щука.
- Пожалуй, побольше той будет – прикинул Никифор.
- Да, хороший экземпляр – согласился его товарищ.
С реки донесся очередной победный вопль и очередной несчастный елец взвился высоко в воздух.
- Нинель, ну чего ты так страшно дергаешь – не вытерпел  Леонид – ты вытягивай помаленьку, не рывком.
- Я стараюсь – донеслось в ответ и следующая рыбешка вознеслась выше прежних.
- Потеха – опять сказал Никифор, – ну пусть ловит, как умеет. Главное – ловит. А новичкам везет.
- Ну, чтобы не спугнуть удачу – сказал Леонид и в очередной раз наполнил стаканчики.
Третья попытка была не очень удачной – все-таки щук в озерце поубавилось а оставшиеся стали осторожны. Было поймано лишь несколько малых окуньков. Но уже следующий проход с бреднем принес еще одну щуку.
- Ну эта-то здоровая, килограмма четыре потянет – прикинул Никифор.
- Да, пожалуй – согласился Леонид. И они опять приняли по маленькой.
Четвертая щука, по оценке Никифора, была около пяти килограммов.
- Ну нет, пять-то не будет – возразил Леонид – примерно где-то четыре с половиной.
Никифор спорить не стал и они поощрили непреходящую  удачу еще одним тостом.
- Пятая щука отняла у них остатки сил – надо полагать, она была последней в этом водоеме и самой хитрой, самой увертливой, недаром же, когда ее наконец выловили, единодушно признали ее супертяжеловесом и навскидку определили ее дородность в семь килограммов.
- Ну, пора доставать остальных – сказал Леонид и пошел к сажалке. На удивление, там было все спокойно - ни всплесков, ни брызг – ничего. Он побултыхал в ванне ногой, обутой в сапог – ничего. Никифор, почуяв неладное, приблизился немедля.
- Ничего – сказал Леонид – и никого.
Никифор засучил рукав, опустился на корточки и принялся шарить в мутной воде.
- Да тут дыра! – упавшим голосом сообщил он, уткнув куда-то руку по самое плечо. – И ни одной щуки.
- Вот тебе бабушка, и юрьев день – выходит что же, мы полдня ловили  одну и ту же щуку? То-то я смотрю – старые в яме не плещутся, только когда новую закинешь, шум стоит.
Пару секунд они смотрели друг на друга с застывшими лицами а потом принялись хохотать, захлебываясь и сгибаясь от изнеможения.
- Четыре, пять, семь килограммов! – стонал Никифор.
- Последние щуки самые хитрые стали! – надрывался Леонид, вытирая слезы. – Ой, не могу. Ну надо же так нас кинуть!
- Вот собака! Но кто же прогрыз эту дыру, не щука же?
- Может, суслик какой – в сухую погоду здесь же степь. А может, крот какой–нибудь.  А то - соли естественные растворились, вот и все дела.
- Товарищи, у меня червяки кончились! – донесся до них жалобный голос Нинели Николаевны.
- А у нас, кажется, рыба кончилась – отозвался Леонид, весь с головы до ног мокрый, как и его сотоварищ. Но тебе можно ловить на рыбий глаз – не подумавши, сказал он – просто выдираешь рыбий глаз и насаживаешь на крючок. Клюет стопроцентно!
- Нет уж – не согласилась его сестра. – Давайте лучше тогда перекусим – и домой. Вы, конечно, проголодались.
Утверждение было спорным, но возражать никто не стал. Лучше было бы, разумеется, поднять еще стопочку-другую за удачную вылазку на природу, но взятое приятелями небольшой запас закончился. Последнюю, самую большую щуку в садок помещать не стали, а понесли на показ Нинели Николаевне.
- О! – изумилась она при виде свирепой рыбины, колотящей хвостом.                Как же вы ее в руки брали – она не кусалась?
- Попробовала бы! – веско сказал Никифор – Не обрадовалась бы!
Нинель Николаевна между тем расстелила на траве небольшую клеенку и стала раскладывать провизию. Никифор запалил небольшой костерок, который благодаря бересте разгорелся, хотя все ветки и сучья, нанесенные рекой, были мокрые.
- Ничего себе, прищелкнул языком Леонид при виде пакета, наполовину заполненного рыбой, которую надергала сестра. – Сколько же ты их выловила?
- Вот! – словно дождавшись слов восхищения, сказала она и гордо подняла пакет над головой. Но я не считала.
- Тебе рыбаком можно работать.
- О-о! – дружно выдохнули оба приятеля при виде заключительного момента сервировки стола: Нинель Николаевна водрузила на его середину бутылку коньяка.
- Я смотрю, вы уже когда-то успели, но что делать – не нести же ее обратно.  Или нести?– И она сделала движение рукой, будто хотела  забрать пузатую бутылку.
- Да ты что, Николаевна! – панически воскликнул Никифор – да мы только по три глоточка и сделали!
- Да, как говорится, ни в одном глазу. Так еще же вымокли. Без лекарства тут никак. А это ты хорошо придумала.
И, наполнив стопки, они выпили за удачную рыбалку уже втроем.
- А теперь – за прием Николаевны в общество рыболовов! – провозгласил тост немного погодя Никифор. И оба рыболова торжественно пожали своей спутнице руку.  Устроившись на своих куртках, благо, солнце пригревало и давал тепло костерок, они просидели на берегу еще часа полтора  и это был их день, день рыбака, несмотря на подлые проделки щуки.               
***
Район лихорадило. Должен был приехать  и.о. губернатора и он же -кандидат в губернаторы. То есть лихорадило районное начальство, район же в целом  отнесся к этому историческому событию довольно легкомысленно, прямо сказать – спустя рукава. Губернатор регулярно – примерно раз в полгода собирался посетить этот странный район, где центр – город, а все остальное – село, и так же регулярно откладывал посещение, будучи обременен госделами. Но на этот раз, все были уверены, визит состоится: близятся выборы. Планировалось, что сначала он посетит молочнотоварную ферму сельхозкооператива, а затем встретится с народом в районном Доме культуры.  Спешно начали приводить в порядок подъездные к этим объектам дороги, убирать накопившийся со времени майских субботников мусор, красить лежащие по пути заборы и в неимоверных количествах подвозить к ферме с полей заготовленное сено; брали даже напрокат у членов кооператива, с тем, чтобы после смотрин вернуть сено хозяевам, причем уже прямо в усадьбы. Кто же был бы против? Особые хлопоты доставил поиск белых халатов, в которых доярки изображаются на кино-и телеэкранах.  На Березовской ферме их отродясь не бывало и такой чепухой тут никогда не заморачивались, но теперь пришлось. Районная администрация обязала выделить халаты – по числу доярок – главврача районной больницы, но выяснилось, что таковыми здесь давно уж не пользуются, а носят медработники разноцветные брючно-блузочные косюмчики, что очень практично и красиво, халаты же давно уже пустили на тряпки. На ветеринарной станции халаты нашлись, но все были почему-то синего цвета – они практиковались в старое советское время как спецодежда для заведующих складами и по ошибочной разнарядке попали на ветстанцию. Они были нисколько не хуже белых, но встречать губернатора в окружении коров красной степной породы в синих халатах было бы верхом бестактности. И тут Петр Ильич Улитин, принимавший участие во всех заседаниях штаба по встрече дорогого гостя,  счастливо вспомнил, что на заре рыночных отношений, когда от торговли требовали заводить кассовые аппараты и неукоснительно белые халаты или же полухалаты-куртки, и он приобрел с дюжину таких халатов – надеванные раз два-три, они впоследствии лежали за ненадобностью где-то в дальних закромах его магазина. Стали искать и нашли. Правда, следовало  их еще отутюжить, что сделали уже в Березовской сельской администрации. Халаты оказались мужскими куртками и застегивались не на ту сторону, но это были уже пустяки – по длине же они для женщин были в самый раз как халаты, лишь немного широковаты в плечах и рукава пришлось засучить. Но это придавало мастерицам машинного доения вполне законченный рабочий вид. Поскольку в отличие от бывшего колхоза-миллионера кооператив не располагал Красным уголком, а также столовой и комнатой психологической разгрузки, встречу с губернатором решено было устроить на лужайке близ фермы (не в сельской же администрации!). Пригнали бульдозер из строительной фирмы райцентра и быстро соскребли с площадки навоз, затем с ближайшей пилорамы завезли и рассыпали поверх оголенной земли толстый слой смолистых сосновых опилок. Дояркам в числе шести человек срочно доставленная лучшая парикмахерша Славногорска сделала прически и макияж, кто-то предложил также украсить художественной росписью ногти работниц молочного цеха, но на это уже не оставалось времени. Зато над площадкой успели установить широкий тент, натянув его на столбы, вкопанные по углам. Из местного кафе доставили несколько столиков и скатерти, из клуба – старые, но все еще годные стулья, сделанные умелыми руками на мебельной фабрике советской Эстонии, подтянули электричество и опробовали микрофон – на всякий случай. Трибуну из администрации доставлять не стали, потому что сказано же было – встреча дружеская, неформальная, чисто человеческая.  Одновременно в райцентре шли приготовления к встрече губернатора с широкими слоями славяногорской общественности. Тут были подсчитаны места для обязательно долженствующих присутствовать на этом замечательном событии жителей района, каковые были извещены заранее и 28 мест из 400 в зале ДК оставались для рядовых желающих поприсутствовать на встрече. Конечно, тут учитывались и сопровождавшие кандидата в губернаторы лица – как заранее предупредили, группа будет весьма немногочисленной, – с учетом корреспондентов не более 20 человек.  В наиболее демократичном ресторане Славногорска был заказан скромный обед на 250 тысяч рублей, подготовлены концертные номера, организована выставка изделий народных умельцев и выписано два московских эстрадных певца. Подготовкой к встрече руководили тут мэр и два его заместителя – второй и третий, а в Березовке эта обязанность была возложена на первого заместителя и председателя думы, за отсутствием которого – на Петра Ильича Улитина. И все шло своим чередом – привыкать нам что ли принимать гостей! Даже и кандидатов. Оставалось только, как и в райцентре, скомплектовать  группу общественности, ядром которой, конечно, будут работники фермы – шесть  доярок в белых халатах и два скотника – в синих, позаимствованных на ветстанции. Поскольку этого для такого масштабного мероприятия было, конечно, недостаточно, решено было пригласить и других работников кооператива, в том числе Солоницына и Бехтерева, хотя они и не были заняты постоянно,  и некоторых уважаемых ветеранов сельского хозяйства.
- Этого паразита Бехтерева позвали на встречу с губернатором – сообщил утром Леонид Никифору. – Тебя не звали? Ты же местный, тут прописан.
- Нет, не звали. Про меня вспоминают, когда надо работать. А как праздник – нет.
 - Потеха. Да какой же это праздник? Праздник – когда губернатора выберут, да и то только для его штаба. А для других штабов – горе. Неприятностей не оберешься.  Только успевай оглядываться. Вот недавно еще одного посадили.
- Террориста?
- Губернатора!
- Ха. Подумаешь – посадили. Губернатор что – не человек? Ему что – нельзя? Всем можно, а ему нет?
- Так ведь клятвы дает, что будет заботиться  об народе. А потом раз! – и посадили за воровство. Это ладно, ты – никому ничего не обещал и тебя посадили. Ты же никого не обманул. Просто, например, разбил витрину в магазине, когда тебе не дали в долг литр водки. Ну кому от этого плохо? Всем только хорошо, магазинщику – наука, чтобы сильно не заносился перед  народом. Народ – он такой: терпит, терпит, а потом  хрясь! – и нет витрины. Так – нет?
- Вообще, конечно, так, но ведь если он ничего для себя не берет, на фига ему все эти выборы? Он мог бы спокойно собирать бабки от своей фирмы или чего у него там. А нет же – толкается во власть, распихивая всех локтями, обкакивая конкурентов, чуть ли не отстреливает их. И все это, чтоб потом заботиться об народе?
- Но если без этого, в губернаторы никого не дождешься. Придется хватать первого встречного на улице и назначать губернатором, типа воинской повинности – отслужить там четыре или пять лет. А так – видишь, какая конкуренция! А сколько трудов, беготни, прогибания перед избирателями, сколько подарков детским домам перед выборами! Да только за то, что человек пробился в губернаторы, ему надо давать орден и пожизненный оплачиваемый отпуск!
- Не знаю. Что-то сомнительно это. Меня, например, мой отпуск достал, а прошло-то всего два года. Правда, у меня он неоплачиваемый. А так-то, если оплачиваемый, и потерпеть можно, даже если тебя все склоняют и жир нарастает на животе.
- Так то ты, а то – губернатор!
- Он чем лучше-то? Что витрины по магазинам не бьет? Тоже мне польза!
- Ну что ты привязался к человеку? Выдвигайся тогда сам!
 - Я что, с ума сошел? Потом самому на себя писать заявление в прокуратуру, что злоупотребляю и беру?
- Почему обязательно писать? Ты руководить должен!
- А как же не писать, если я честный человек?
- Ну не знаю. Не обязательно в прокуратуру, можно, наверно, в ФСБ. В прокуратуре тоже люди. То есть человеческий фактор. Где-то недоработали, недоглядели, времени не хватило  и  пожалуйста, человек гуляет на свободе. Губернатор то есть.
-Но почему он сам-то заявление не пишет? Если некогда – ну попросил бы жену!
- Чего ты ко мне привязался? Заявление, заявление…  Не хочешь – не голосуй!
- Не дождешься. Я, наоборот, проголосую и главное – против! 
Друзья расстались крайне недовольные друг другом и только подумать, из-за чего эта великая дружба дала такую непоправимую трещину – из-за кандидата! Который, неизвестно еще, станет ли губернатором. Леонид затосковал по дому а Никифор, у которого дом был под рукой, просто сходил до бабы Даши и взял неполную бутылку самогона, которую, чтобы не переводить зря добро, выпил без закуски.
Тем временем большая бригада ответработников  выехала встречать кандидата на границу района, приготовив группу молодиц в русских сарафанах с хлебом-солью, вокальную группу и двух кукол-переростков со странными нарисованными на лице ухмылками. Куклы возвышались над всем собранием и имели головы размером с хорошую туркменскую тыкву. Счастливая встреча состоялась без накладок, несмотря на происки погоды, которая вдруг начала портиться и насылала время от времени порывы ветра с пылью.
- Мы рады приветствовать вас на нашей гостеприимной земле – сказал, обращаясь к самому главному гостю, мэр района. – Сегодняшняя встреча – это большое, я бы сказал, историческое событие для нашего района, и всех его жителей от мала до велика. На самом деле в нашем районе сложились замечательные трудовые, культурные и спортивные традиции, и все усилия жителей района направлены на процветание как этой территории, так и всего региона, экономическую мощь которого неустанно поднимает губернатор и правительство области! – задохнувшись от избытка чувств, он ничего больше не сказал, но сделал знак рукой и красавицы-девицы выдвинулись навстречу высоким гостям с хлебом-солью.
- Дорогие наши, славные славногорцы! – в свою очередь, сказал и.о. губернатора и он же кандидат в губернаторы. – Когда я вижу ваши славные славногорские лица, я понимаю, что мы вместе сделаем очень много славных дел и наша область, а вместе с ней и вся Российская Федерация может спать спокойно!  Я очень рад побыть сегодня с вами вместе и обсудить вопросы, которые волнуют вас. На самом деле, скоро наступит зима, но нас она не пугает – мы во всеоружии встретим зимний отопительный сезон и успешно завершим уборку урожая! 
После этого обмена приветствиями была исполнена приличествующая случаю песня, куклы же–исполины со своими идиотскими улыбками как-то не вписались в торжественную процедуру встречи гостей и их незаметно запихнули обратно в микроавтобус, на котором они вместе с артистами сюда и были доставлены. При этом  опять-таки незаметно им наподдавали пинков, поскольку куклы в салон никак не помещались. Согласно расписанию, все прибывшие и самая ответственная часть хозяев устремились на Березовскую ферму, где в ожидании пришлого важного народа изнывали доярки, скотники, трактористы и бухгалтерия сельской администрации. Три электрочайника обеспечивали постоянно кипящий чай, печенье, конфеты, варенье, собственные печеные и жареные вещи обещали приятное чаепитие.  Неясно было, надо ли ставить на стол горячительные напитки, но они были наготове, так же, как и серьезная закуска, которая полагается к водке. Решено было действовать по обстоятельствам. Наконец появился и небольшой караван нездешних автомобилей.
- Едут! – придушенно  крикнула главный бухгалтер сельской администрации и схватилась за сердце. Лица у встречающих вытянулись, а фигуры, напротив, несколько съежились. Но пока прибывшие выгружались из автомобилей, демонстрируя  товарищеские, вполне демократические  лица, ступор у встречающих  несколько обмяк. После дружеских приветствий  все пошли смотреть ферму, вычищенную и принаряженную десятком разноцветных шаров. Больше там смотреть было нечего, поскольку коровы находились после утренней дойки на пастбище. Порасспросив про удои, зимний микроклимат на ферме и систему оплаты, губернатор поблагодарил тружеников фермы за их высокосознательный труд и осмотрел вспомогательное оборудование производства. Затем хозяева пригласили продолжить общение за стаканом чаю. Тут опять у них возникла некоторая неловкость. Рассевшаяся, как в чужом пиру общественность Березовки сидела, выпучив глаза и так прямо, будто сдавала цирковой экзамен на глотание шпаг, причем шпаги обратно почему-то не выходили. Мало-помалу однако, разговор стал налаживаться и особенно оживился, когда речь зашла о недостатках и нехватках. Тут кандидату в губернаторы назадавали столько вопросов, что районные ответработники то бледнели, то краснели, поскольку неизменно много и охотно обещали на общих собраниях, но как-то подзабывали за беспощадной текучкой об этих обещаниях до следующих общих собраний. Особенно беспокоило березовцев, что была ликвидирована в селе амбулатория и остался лишь ФАП и почему это так должно быть, и отчего, чтобы подвести электричество, надо собрать килограмм справок и еще полгода ждать, и где, наконец, отличные, на худой конец, удовлетворительные дороги и много чего еще. Однако надо сказать, что были среди общественности и те, кто задавал правильные вопросы: о том, насколько еще планируется поднять до конца года надой на ферме, а также зарплату учителей , и так же ли часто будет индексироваться пенсия, как это, спасибо, было до сих пор. Тут разговор пошел совсем мажорный и хозяева подумывали было – а не пора ли уже пригубить и водочки, но пастораль была нарушена самым диким и безответственным образом: Никифор Колокольцев водочки уже где-то пригубил и сейчас двигался в сторону избранного общества, чтобы скрасить свое одиночество, так как друг и приятель Леонид был для него отныне потерян. Никифор Колокольцев отличался зычным голосом и когда на него находил стих, пел так, что было слышно в безветренную погоду в соседнем селе. Пел он с выражением. Вот и сейчас, начав издалека и постепенно набирая в грудь воздуха, он выводил вполголоса: «Захотела меня мать ой да за шостого отдаа-ать…-певец замер на мгновение а потом, уже приближаясь к ферме, взревел: « А тот шостый ростом недорослый, ой,  не отдай меня мать!». Тотчас на перехват нарушителя  чисто человеческой встречи ринулись сопровождающий экипаж автоинспекции, участковый уполномоченный Петренко, заместительница главы  сельской администрации, третий заместитель мэра района и руководитель местного фольклорного ансамбля, глядя на которого на поимку подлеца Никифора бросился и весь фольклорный ансамбль. Застолье опустело, однако нарушитель порядка был схвачен, обезврежен путем зажимания чье-то ладонью его рта и выдворен за пределы прилегающих улиц. С ним остались участковый Петренко и Василий Солоницын, которому наскучило сидение под тентом «Заместо обезьяны». Таким образом все разрешилось без какого бы то ни было рукоприкладства, но замечательная картина встречи, вырисовавшаяся в результате многих стараний, была безнадежно испорчена. О том, чтобы выпить, а быть может, даже еще и закусить, уже нечего было и помыслить. Вскоре губернатор и сопровождающие его лица отбыли в Славногорск.
***
   Уборка зерновых в Березовском сельхозкооперативе «Буря» только начиналась и фронта работ для вспашки зяби еще не было. Осенние работы в поле – это, конечно, далеко не то, что весенние, за исключением главной – жатвы.  Тут, особенно если нива «сыплет» как следует, настроение у всех поднимается, как перед празднованием Нового года. Даже и те, кто не имеет касательства к хлеборобским делам, за исключением поедания хлебопродуктов, и те чувствуют некий душевный подъем – может быть, конечно, что все это происходит подсознательно, по позволению  желудка, чувствующего, что нынче, по крайней мере,  голодать ему не придется. Словом – уборка урожая – это праздник. Совсем другое дело – вспашка после обмолота освободившихся полей и уборка соломы. Понятно, что больше нынче поле уже ничего не даст, погода обычно в это время унылая и сырая – то дождь, то снег, слякоть, облетает листва, птицы собираются в стаи и идут в дальние, дальние рейсы.  Не все они весной вернутся назад, не все сохранятся здесь и места их гнездования: из-за вырубки леса мелеют и исчезают  насовсем уютные болота  с густыми зарослями кустов и осоки по берегам, уходят обратно в землю родники, питавшие ручьи и старицы, все меньше глухих, неистоптанных человечеством  мест.  Правда, в дурной траве, разросшейся на заброшенных полях, а их впятеро больше, чем обрабатывает кооператив – развелось много рыжих лис, но говорят, эпидемиологи, слишком уж много среди них бешеных. Никита Иванович не вдавался в тонкости всей этой заразной напасти, но у него еще не взрослые дети, тащить домой хоть и убитую, но бешеную лису он бы не рискнул. Тем более, что рыжая сейчас и вовсе ничего не стоит. Лучше уж добывать соболя – среди этих зверей бешеных как будто до последнего времени не наблюдалось. Словом, охотнику и хлебопашцу в эту пору большой отрады нет, конечно, если он не комбайнер. Те прямо цветут в пору уборки, особенно, если не подводит комбайн. Прочий, обычный народ в это время начинает тосковать. Темнеет рано и сразу начинает холодать: в пору первых снегов не греет по-настоящему даже шуба, хотя зимой в сорокаградусный мороз вполне успешно справляется со своими обязанностями. Никита Иванович не любил осенние полевые работы, но пахать зябь тоже было надо и они на пару с Солоницыным каждый год поднимали по 250 гектаров этой зяби – больше сельхозкооперативу и не требовалось, хотя раньше, в колхозе, пахари ее выдавали до трех тысяч. В довершение ко всему сразу после приобретения моторной лодки зарядил дождь и лил целый день, не переставая, причем с большим остервенением, будто ему березовцы мешали пролиться в течение всего лета а сейчас он наконец прорвал их табу. Заломная вздулась, вышла из берегов, понесла бревна, мелкие деревья и кусты, вывернутые с корнями, траву и жухлую прошлогоднюю солому, которая сохранилась каким-то чудом во время весеннего половодья. Все было промокшим насквозь и скупое осеннее солнце не в силах было просушить всю эту сырость, как на полях, так и в тайге. Нечего было и думать соваться также в верховья реки на лодке – поднятый большой водой топляк и свежие сосны - русалки опрокинули бы экспедицию на первом же километре. Никита Иванович решил, что это удачное время посидеть с бутылочкой-другой хорошей водки с Василием Солоницыным, который крепко помог ему в борениях с преследователями. День был воскресный, а кроме того, сенокосом, который еще не закончил Солоницын, заниматься было пока что нельзя – скошенная трава просохнет нескоро. Гость подошел, не задерживаясь, но приступить сразу к степенным, неторопливым посиделкам не получилось: огород Никиты Ивановича, спускавшийся к реке, подвергся атаке большого, вывороченного с корнем осокоря, который река, поднявшаяся в считанные часы, занесла  к Бехтереву в гости одновременно с приходом Василия Солоницына.  Первой это заметила хозяйка
- Никита, наш огород ломают! – в панике закричала она, меж тем как Никита Иванович усаживал гостя за стол в летней кухне. Оба немедленно выбежали вон, готовые дать отпор кому бы то ни было. Рекордная по масштабам коряга, не теряя времени, крушила жердевую изгородь, которая составляла приречную, невидную часть всей ограды. Корни тормозили бег выворотня, однако течение неуклонно продвигало таран вперед. Не сговариваясь и не раздеваясь, оба полезли в воду, захватив один вилы, а другой – совковую лопату – первое, что подвернулось под руку.  Соединенными с напором реки силами они вытолкали дерево далеко за пределы огорода и, мокрые, недовольные, вернулись к дому. Тут же было выпито для профилактики простуды изрядное количество водки.
- Ну, раз уж намокли, то почему бы нам не порыбачить без отрыва от усадьбы? Что-то все мы да мы за рыбой, а нынче она сама к нам. Хочешь глянуть? – спросил Никита Иванович. На это дело вышли посмотреть его супруга и трехлетняя Лизка. Разумеется, рыбалку прямо под окнами они пропустить никак не могли.  Так ли уж увлекательно это занятие?
Вместо бредня глава семейства принес из кладовки старую тюлевую занавеску и забросил один ее конец подальше в воду, предварительно забредя по колено. Обратно он вытянул невод с тремя карасиками-пятаками.
- Лыба – деловито пояснила Лизка.
- Держи – подал Никита Иванович один конец занавески Солоницыну, - зайдем поглубже. - Они подошли к затопленному наполовину парнику с огурцами  и тут сделали тоню. Улов составил несколько более крупных карасей, пригоршню прежних пятаков и два окунька. Лизка была в восторге. Супруга Никиты Ивановича при виде растущей груды золотистых карасиков только всплескивала руками. За полчаса было выловлено целое ведро рыбьей мелочи и выхвачен из родной стихии заплутавший порядочный окунь. В завершение рыболовы еще нарвали огурцов, войдя в парник, где тоже бултыхались рыбешки.
- Курям пригодится – сказал Бехтерев. - У тебя есть курицы? Вот возьми.
- Ну тогда давай уж пополам – предложил гость и половины улова пересыпана была в полиэтиленовый пакет.
- Что, не пришла еще пора рассекретить твою беготню от участкового? – спросил Солоницын, когда они, усевшись уже основательно, пропустили по стаканчику водки и закусывали солеными груздями и копченым окороком. Спешить было некуда – пока на веревке просыхали штаны, вымоченные во время спасения изгороди, можно было поговорить о том и о сем.  Вдвоем не сиживали они давненько.
- Не, пока еще не время, ты уж не серчай – отозвался Бехтерев. Как только табу будет снято, я тебе первому расскажу. Думаю, уже ждать недолго – от силы неделю.
- Ну-ну. Мне вообще-то по фиг, главное, чтобы не вляпаться нам в какую-нибудь уголовщину. Совсем ни к чему.
- Не говори. Без этого хватает заморочек. Но ты никаким боком все равно под статью не попадешь, да и я, надеюсь, тоже.
- Хе. Надежды юношей питают. А знаешь, я ведь рассказал Насте, что ее дурачили. Но говорил по телефону и никого не назвал. Жалко их стало, обоих.
- Ну и ладно. Хорошо, что рассказал. Мне тоже эта затея не больно-то понравилась. Хорошо, что рассказал. За то и выпьем!   За счастье супругов Петренко.
- А со шкилетом  здорово получилось!  Я когда приволок его и стал перекладывать со спины на забор, на улице появилась Иваниха. Школьный двор-то чистый, но с этой стороны крапива росла. Пришлось мне в эту крапиву завалиться. Но Иваниха до меня не дошла: как только увидела, что на заборе – ну когти рвать обратно! А я скорей – в другую сторону. Потеха! Как еще ее кондрашка не хватила!
- Да, там повеселились, детишки и педагоги. Особенно директор. Но, между прочим, назвал меня безграмотным. Хотя я сам это устроил. Но все-таки обидно. Может, вызвать его на соревнование, написать диктант слов в 700-800. Посмотрим, кто из нас…
- Да ты не принимай близко к сердцу. Он же не виноват, что шуток не понимает. Ты вообще видел директора, который понимает?  А что он сейчас понтуется – так это у него обязанность такая. Детей шпынять. Ты ему скажи, что у него на воротах крокодила нарисовали – он даже не улыбнется.  Конченые люди!
Разговор становился все более задушевным и Никита Иванович достал вторую бутылку водки.
- Все-таки Никифор еще больше насмешил народ – вспомнил он сольное выступление на губернаторской встрече.
- Мы с Петренко его до дома доволокли и только ворота открыли, как он вспомнил, что с самого начала хотел задать губернатору вопрос и давай рваться обратно. Петренко нервный какой-то стал, или такой и был. Говорит: «Я больше не могу, дай ему хорошего тумака. Мне-то нельзя, еще привыкну. Понимаешь, так часто по морде хочется надавать, хоть караул кричи. Тебе проще. А доказывать он ничего не будет – я же ничего не видел!».
«Я – говорю,- дал бы, так он же на всю жизнь обидится. Мало ли с кем что бывает. Теперь что же, бросить выпивать вообще? А характер, говорят, можно поправить, пока дите умещается поперек лавки. Мы, говорю, лет на 30 опоздали».  Ну и вручили его жене и ушли, от греха подальше.
-Да это он в последнее время крепко запил – все этот Леня, собутыльник нашелся же Никифору. Больше пропили, наверное, чем заработали. И сестре одно беспокойство.
- Да уж…  А ты слыхал – Нинелька вроде уезжает?
- Нет, не в курсе. А с чего бы? Вроде все с работой у нее нормально. Да и вообще – обжилась.
- Кто его знает.  Будто бы амурные дела.
- Видно, кого-то крепко зацепила. Да и немудрено. Такая  дама…
- Жалко все-таки: порядочные люди разбредаются, кто остается-то?
- Да мы остаемся с тобою. Не нужен нам берег турецкий, и Африка нам не нужна. По этому случаю давай и выпьем – когда еще так нормально посидим.
- Да, все-таки жаль, если Нинелька и вправду уедет. Опять будут искать заведующего, опять по любому пустяку – в районную больницу. Квартиру новому работнику опять надо организовать.
- Квартиру – нет. Она эту не приватизировала. Срок наверное, не вышел.  Квартира останется за ФАПом.
- Как-то нескладно все получается: вот крутится человек, как муравей, стены лбом прошибает, ага, пробил, жить бы и радоваться и тут хлоп! – и снова по нулям, и снова у разбитого корыта.
- На то и жисть.  Да, а как у тебя Колька?
- Колька-то? Поступил!. Там видишь, как: не то чтобы каждый родитель или там абитуриент деньги нужному человеку тащит. Это, точно, никуда не годится – человек ни за что считай, может загреметь. Там ребята собирают одному, он типа старосты – вот он и отдает деньжата.  Все чинно – благородно. Но все равно, говорят, прогорают на этом деле. Прогорают, но берут. А что делать? Красиво-то жить не запретишь, сказано же.
Солнце уже садилось, когда Василий Солоницын нетвердой походкой двинулся от приятеля домой. Холодало: осень уже освоилась на сибирских просторах.
***
Нинель Николаевна и в самом деле собиралась покинуть Березовку: написала заявление главному врачу районной больницы, узнала, где нужны такие специалисты. Они были нужны в четырех сельских районах. Она решила остановиться в пригородном у областного центра – поближе к дочери и внучке. Оставалось отработать в Березовке две недели. Весть об уходе заведующей ФАПом моментально разнеслась по селу.  Немедленно прибыла для выяснения обстоятельств баба Даша.
- Что же это ты, подруга, удумала? – осуждающе посмотрела она на Нинель Николаевну после взаимных приветствий. Народ хворает, а ты в бега?
- Так надо, Дарья Петровна. Тут ничего не поделаешь - меланхолично отвечала заведующая, перекладывая что-то с места на место в стеклянном шкафу. Пощелкивал радиатор отопления, в окно дробно ударял швыряемый ветром дождь. Зазвонил телефон; Нинель Николаевна взглянула на дисплей и отключила его, рассеянно положив средство связи в шкаф на полку с марлевыми салфетками.
- Так вот я и говорю – понизив голос, продолжала баба Даша – ни к чему это. Ты здесь на хорошем счету, если что надо – все помогут. Ну что тебе на новом месте – опять привыкать?
- Хочу перебраться поближе к дочкиной семье. Договорилась в пригородном районе устроиться в амбулаторию.
- Но это все равно не город – не наездишься. А знаешь – давай-ка я поговорю с Андреем, может быть, в ихней клинике подыщется что-нибудь для тебя? Давай поговорю, даже и не спорь. Не получится – так не получится. А получится – тебе будет куда удобней к дочке заглядывать.
Дверь отворилась и на пороге возник глава Березовской администрации Николенко.
- Ну что же вы, Нинель Николаевны, покидаете нас? Так хорошо все наладилось и вот те раз! Какие-то проблемы? Может, мы общими силами сможем помочь?
- Заведующая покачала головой: - Нет, тут чисто семейные обстоятельства. У моей дочери.
Глава посидел, помолчал, почесал затылок и встал. – Ну, если вдруг передумаете, мы будем рады – и ушел.
- Что-то ты тень наводишь – с сомнением покачала головой баба Даша. – Ну ладно. У тебя дела, пойду я.
Через полчаса после своего безответного звонка в Березовку Петр Ильич Улитин остановился возле сельского ФАПа. Заведующая, сидя за столом, заполняла какие-то бумаги. Подняла голову и тут же отвела взгляд.
- Что-то случилось? – спросил Улитин. – Ты не отвечаешь на звонки и сама уже давно не звонила. – Он опустился на пациентский стул и потер лоб, будто стараясь прогнать остатки дрянного сна.
- Нам не надо больше видеться – бесцветным голосом сказала заведующая. – Я подала заявление на увольнение. Я уезжаю.
Но в чем же дело? Что было не так?
- Ты не сказал мне про больного сына. Мы не можем доставить твоей семье еще большие …проблемы.
- Но я не собирался отделаться от него. Все средства, которые нужны на лечение и все остальное я обеспечу.
- Разве только в деньгах дело? Ты опора для семьи в этих обстоятельствах. И ничего тут поделать нельзя. У каждого свой крест. И никто другой его не поднимет, не заменит несущего.- Она замолчала и стала ладонью разглаживать страницы тетради, в которой вела записи.
- Тогда что же? Это – все?
Ответа не последовало.
- Куда же ты все-таки уезжаешь?
- Твердо еще не решила, но работать буду в нашей области. Да какая разница! Это все равно ничего не меняет. Нам не надо больше видеть друг друга.
Будто не было многомесячных теннисных тренировок регулярного закаливания холодной водой: Петр Ильич осел, поник, как-то даже сморщился, будто резиновый шар, из которого вдруг выпустили воздух. Он расслабил узел галстука и повертел шеей, будто ей все еще было тесно.
- Значит, ты решила? – охрипшим голосом спросил он, словно не ему только что было сказано столько определенных  и вполне внятных слов.
- Решила – как эхо отозвалась Нинель.
- Ну что же – Петр Ильич тяжело поднялся, опираясь на спинку стула, постоял несколько мгновений, и вышел, медленно притворив скрипучую фаповскую дверь.
- Дождь, притихший было на какое-то время, вновь застучал в окна ФАПа. За потоками воды, струящейся по стеклу, нельзя было разобрать, что же делается под этой крышей.
Неизвестно, порывался ли кто в этот день, невзирая на непогоду, еще прийти на прием к фельдшеру, но задолго до окончания рабочего дня Нинель Николаевна навесила замок на дверь вверенного ей лечебного учреждения и покинула свой пост. Она торопливо шла домой, укрываясь под зонтом, но он почему-то помогал мало: лицо ее было мокрым. Дома она постояла перед зеркалом в прихожей, сняв верхнюю одежду и набрала номер дочери. Дочь одобрила ее намерение перебраться ближе к областному центру и была явно обрадована.
- Но ты чем-то расстроена? – осторожно спросила она.
- Нет, ничем – был ответ.
***
Тренер Лапшаков не всегда был тренером: после окончания сельхозинститута он вместе со своим приятелем, тоже спортсменом, мастером спорта по вольной борьбе успел поработать в риелторской конторе, которая занималась и многим другим, к чему закон относился очень неодобрительно. Но в областном центре у них было слишком много конкурентов и однажды при разборке приятелю Лапшакова прострелили ягодицу. Скорую он раненому вызвал и дождался, когда она с визгом появилась в конце улицы, но на этом распрощался с борцом, предупредив: «Мы друг друга не знаем». Поняв, что никакая спортивная закалка не поможет против пули, он решил завязать с прибыльным, но опасным делом и удалиться в места более спокойные. Выбор его пал на Славногорск, где была вакансия тренера по теннису. Спасибо институту, в теннисе он добился заметных успехов. По части электрификации сельского хозяйства, чему его упорно учили пять лет, планов не было, поскольку перспектив тут не просматривалось в ближайшее время никаких. Хотя опыта тренерской работы у него не имелось, в штат ДЮСШ его приняли без проблем – кандидатов в мастера по этому виду спорта здесь почему-то не было. Квартиру в городе он снимать не стал, купить не позволяло финансовое состояние, да и планы у него связывались исключительно с загородным домом, каковой он в конце концов и нашел, с маленькой мансардой и большим, очень подходящим подвалом. На этот особнячок средств у него достало, площадь же дома была достаточной для него самого, жены и двоих детей, которые уже заканчивали школу.  Несмотря на такую вполне благополучную и размеренную жизнь, супруга Лапшакова пребывала  в постоянном тревожном ожидании чего-то, но сам Лапшаков был деловит, весел и невозмутим. Как-никак он был уверен, что стрелять в него никто не собирался. А разве этого мало? Его подельник давно вылечился, но в прежнюю контору не вернулся, а работать тренером по примеру приятеля не мог – участников криминальных событий не подпускали к воспитанию подрастающего поколения и на пушечный выстрел. Но он не тужил и вскоре устроился охранником в частное предприятие.  Изредка они встречались – по одному совместному делу.  Какие-то общие интересы появились у тренера и с шофером администрации Федей, хотя последний в секцию так и не записался. Разговоры их с Лапшаковым были коротки и вне присутствия посторонних. Но, конечно, знакомств у них за время работы в Славногорске появилось немало, особенно у Федора, который в силу особенностей своей профессии без конца колесил по району. Нередко, и даже довольно часто занаряжали его с ответработниками и в областную администрацию, где в ожидании названных ответработников он проводил  порой весь день. И тут случалось, он встречался и перебрасывался парой слов и даже кое-чем материальным с одним мастером спорта по вольной борьбе, работавшим охранником в частном предприятии. Скорее всего, их познакомил березовский тренер по настольному теннису. Профессиональная карьера Лапшакова между тем успешно развивалась: результаты его воспитанников были хороши, а некоторых – так просто отменны. На различных соревнованиях Березовские теннисисты выступали вполне достойно, но из старших играл только сам тренер: Улитин, сколько его не склоняли принять участие в каком-либо турнире, так и не согласился,  а Самохвалов играл за команду своего отдела.  Прочие старики занимались в секции от случая к случаю и особого блеска в игре не достигли. Но Лапшаков заменял их всех, почти никогда не проигрывая в своей возрастной группе.  Поговаривали даже, что его хотят пригласить тренировать молодых в областной Дворец спорта, но этим намерениям, как показало время, не суждено было сбыться. Пока же все шло прекрасно: расширялся круг полезных знакомств, расширялся  и круг желающих заниматься в его секции. Лишь только заместитель председателя районной думы Петр Ильич Улитин в последнее время перестал появляться в тренировочном зале. Но этого никто и не заметил.
***
Бехтерев, пока Наталья не ушла на работу, попросил помочь ему погрузить лодку – сегодня-завтра он собирался предпринять последний и решающий рывок на затянувшейся кладоискательской дистанции. Грузить предстояло на старый лист профильного железа, у которого он загнул немного, наподобие лыж, передний край и прицепил волокушу к «Ниве». Просто не хотел без нужды мять и царапать днище лодки – вещь все-таки дорогая и неизвестно еще, будет ли от всего какой-нибудь толк.  Погрузка прошла без накладок. Никита Иванович укрепил немного судно, чтобы оно не болталось с боку на бок, погрузил мотор и тихим ходом двинулся к реке.  Тут он подъехал почти вплотную к воде, отцепил машину, выехал подальше на берег и ,  примяв ногами загнутый край саней, столкнул с них лодку. Неизвестно, сколько времени уйдет на эту экспедицию, поэтому он отогнал машину домой и, не теряя времени, вернулся к лодке. Через десять минут он несся, не слишком газуя, вверх по течению, повергая в изумление домашних гусей, с раннего утра пасущихся на берегу. Пройти предстояло около 30 километров по прямой, учитывая извилины реки – не меньше полусотни. С учетом того, что в верхнем течении ее все чаще встречались мели, времени на всю дорогу могло понадобиться часа два, если не три – он нечасто ходил на моторной лодке и опыта, соответственно, не имел. В те же минуты, когда он заводил моторную лодку, его сосед через дорогу, большой должник участкового уполномоченного, позвонил ему и сообщил о свершившемся факте. Немедленно Петренко позвонил в райотдел и правоохранительная машина пришла в движение. Без промедления была дана команда кинологу выдвигаться на место старта и не забыть захватить собаку, поскольку сам по себе в намечавшемся деле он ничего не стоил. Обиженный кинолог сказал, что у собаки время обеда еще не подошло и не стоило бы ее дергать по всяким пустякам, но когда ему было сообщено, что дело госважности, он смягчился и заявил только, что прежде собаку надо накормить, хоть это и нарушит ее распорядок дня. Иначе она порвет с голодухи преступников  и предъявить суду будет некого. Шутника обругали и дали пятнадцать минут на откорм собаки, после чего погрузили его вместе с наевшейся овчаркой и еще одним, ненаевшимся сотрудником в скоростной автомобиль ГИБДД и поспешили к пристани, где стояла зафрахтованная на три дня моторная лодка. Однако же сразу  пуститься в погоню за преступником не получилось: выяснилось, что в бензобаке почти нет горючего. Владелец лодки судно, конечно, обещал, но насчет бензина никакого разговора не было. А задарма кому-то, даже и полиции, подарить 20 литров бензина – он дурак, что ли? По 35 рублей за литр. Пришлось срочно вызывать из отдела УАЗ, который заправлялся горючим той же марки, что и мотор лодки.  Но у него в баке оказалось лишь около 16 литров, на что владелец лодки был категорически не согласен:
- А что, обратно я буду грести? Руками? У меня и весел-то нет. УАЗ был срочно отправлен на заправку и обернулся стремительно: уже через двадцать минут бензин в требуемом  количестве был залит в бак моторки и она, вспарывая мутные после паводка воды, понеслась вверх по течению.  Но не их день был в эту пятницу, не день преследователей: уже на десятом километре лодка вдруг резко потеряла прыть и застопорила ход, так что течение стало сносить ее обратно, хотя мотор работал на полную мощность. Тут же выявилась и причина: за кормой винт хлестал по воде концом сети, поднимая веер брызг и взбаламучивая и без того мутную воду.
- Приехали! – злобно сказал лодочник, заглушил мотор и полез в воду: здесь глубина была небольшая – до пояса. Ругаясь, он поволок лодку к берегу.  Но и у берега  с браконьерской сетью было не справиться: в бурой воде ничего не видно. Пришлось тащить судно на берег, что потребовало усилий уже всех членов экипажа, за исключением собаки. Спустя десять минут винт был свободен, остатки сети с увязшими в ней ельцами и окунями бросили тут же.
- Надо бы их собрать – по-хозяйски пожалел пропадающее добро лодочник, но служивые и слышать не хотели.
- Надо торопиться, и так уже проваландались полдня! – сказал кинолог. – Собака скоро опять проголодается, колбасу ей, что ли, покупать будем!
- Что она у вас такая ненаедная, надо приучать к воздержанности – резонно заметил лодочник.
- Ага, ты еще учить будешь!
- Строгий у вас поводырь!
- Не поводырь, а проводник!
Дальнейший путь продолжался без каких-либо препятствий, но у Березовки были спустя сорок минут после приключения с сетью, а с момента звонка местного участкового в отдел прошло уже пять часов – солнце давно покинуло зенит. Пополнив силы отряда старшим лейтенантом Петренко, экспедиция продолжила путь. Но дальше скорость пришлось убавить – надо было вглядываться в заросли по берегам: где-то должна была быть пришвартована бехтеревская лодка. Спустя еще час с верховьев реки показалась встречная моторка и скоро можно было разглядеть, что управлял ею сам искомый Бехтерев.  Он возвращался домой.
-…ть! – выругался начальник отряда, а Петренко заорал:
- Стой! Глуши мотор!
- Порыбачить? Или на волков? – спросил деликатно Никита Иванович, кивнув на овчарку.
- Рыбу любит – с ненавистью сказал проводник а Петренко неподкупно спросил:
- Что везешь? Здесь у одного туриста пропал баян.
- Ах ты!  Ну надо же! Хорошо, хоть у нас появились туристы. Хороший турист с баяном – это же какая радость! Без баяна он, конечно, никуда не годится. Но у меня баяна нет – Никита Иванович, придерживаясь рукой за экспедиционную лодку, наклонил свою для обозрения. В ней, кроме авоськи с парой карасей, уложенных в траву, да пары весел, ничего не было.
- Не видел там никого… с баяном? – спросил начальник отряда.
- Нет, никого. Ни с баяном, ни без. И не слышно было, чтобы в лесу играли.
-…ть! – еще раз выразил свои эмоции старший и полез в карман за телефоном.
- Так вы поторапливайтесь – день кончается – посоветовал таежник и продолжил путь, вновь заведя мотор. – Или вы с ночевкой? – запоздало спросил он, стараясь перекричать рев агрегата, но его не услышали, да и слышать уже не хотели.
Никита Иванович свой план на этот день выполнил: против ожидания, быстро нашел старое зимовье, вернее то, что от него осталось. Спасибо Кулаеву – по его описанию Бехтерев без труда вышел к месту, которое искал. Несколько поросших мхом и наполовину сгнивших коротких бревен указывали на то, что здесь когда-то стояла избушка. Окно, конечно, располагалось с южной стороны. Внимательно все осмотрев, он, не задерживаясь, поспешил обратно: Петренко и компания уже, конечно, летят во всю прыть вдогонку за ним, нельзя, чтобы они застали его не в лодке. Ни металлоискателя, ни лопаты он не брал с собой, решив, что если возьмет инвентарь, вернется ни с чем. А вот если не взять – хоть какая-то удача налицо. Из распадков выбрался быстро – это не то, что подниматься по ним вверх. Правда, приходилось местами идти помедленнее: на крутых участках ичиги скользили, как лыжи и можно было грохнуться. До лодки он добрался без помех и,  двинувшись в обратный путь, теперь уже не опасался за свои следы, оставленные на берегу: в каком именно месте он сходил на берег и сходил ли вообще, узнать теперь было невозможно. В Березовке лодку Никита Иванович оставил на берегу, поскольку наутро надо было повторить сегодняшний маршрут, уже с металлоискателем.  Домой были взяты только мотор и рыба. Дома тайком от Лизки он вытащил из авоськи трех карасей, предусмотрительно захваченных утром из устроенного для нее бассейна, и выпустил их в воду, налитую в забетонированный снизу баллон от трактора К-700- это и был бассейн, где обитало два десятка лизкиных карасей. Как он и опасался, возвратившиеся из рабочей поездки не подавали уже признаков жизни – шутка ли, почти целый день на свежем воздухе, который им очень вреден. Но постепенно караси, лежавшие поначалу вверх брюхом, повернулись на бок, а малое время спустя приняли и нормальное положение и ушли в глубину, потрясенные небывалым приключением.  Никита Иванович был озабочен, пытаясь просчитать завтрашний день, но особой тревоги не испытывал: наконец так или иначе закончится эта затянувшаяся почти детективная история.
Совсем другое настроение было у группы его преследователей: остаться при своем интересе никому из них не пришлось по вкусу. Непонятно еще, что было делать, хотя начальник отдела дал указание идти по следу до победного конца. Решили вернуться в Славногорск, потому что остановиться где-то ближе к Березовке в гостинице с собакой не представлялось возможным, к тому же лодочник говорил, что вечером ему надо обязательно быть дома, так как приезжают важные гости. По правде сказать, никаких гостей не ожидалось, но уж очень не хотелось ему таскаться по гостиницам или квартирам, а тем более – ночевать под открытым небом неизвестно, ради чего. Полицейские-то, может, заработают звездочки на погоны, а ему ничего не светит, кроме двух тысяч рублей, обещанных за два дня гонки по реке за каким-то жуликом, который, говорят, к тому же снайпер. Одним словом, стартовать следовало и завтра из районного центра.  Утром предстояло уже с самого раннего времени быть на подходе к Березовке и ждать звонка от участкового уполномоченного. Сейчас он сообщил, что Бехтерев вернулся домой, оставив лодку на берегу.  Стало быть, готовится утром снова по своим нечистым делам.
***
   Черная полоса для участкового уполномоченного Петренко, похоже, миновала. И все отрадное произошло в тот день, когда он уже решил бросить все и бежать куда глаза глядят – от жены, от работы, от Березовки, от Славногорска, от наркоманов и золотоискателей, фальшивомонетчиков и Никифора Колокольцева. И поначалу день не предвещал, точно, ничего хорошего. На совещании начальник районного отдела снова прошелся по маку, по нему, Петренко, присовокупив еще что-то про фальшивые деньги. Но начальник отдела участковых украдкой подмигнул березовскому охранителю порядка. Петренко был уверен, что это ему не померещилось и несколько приободрился. А после совещания подполковник приказал им вместе зайти к нему в кабинет и там уже дал кое-какие разъяснения.
- Но ты смотри, не подавай виду, делай все так и держись так, как будто ничего не знаешь  и ничего другого не было. Все планы пока остаются в силе. Нельзя спугнуть их. Понятно? Ну вот. Рановато я, наверное, рассказал, но уж слишком ты, вижу, упал духом. Держи хвост пистолетом!
Одна напасть свалилась с поникших в последнее время плеч Петренко и ехал он домой уже не такой угрюмый, как утром, когда  ехал из дому. А здесь его ожидал еще более замечательный сюрприз. Его половина рассказала про звонок неизвестного, который открыл ей тайну сапог и колготок в машине участкового уполномоченного.  А также про более ранние звонки, которые были сделаны дамочкой из этой же компании. Про свой вояж по соседним селам – к деду Кулаеву и в Красную Речку говорить она не стала, неизвестно почему.
- Так он сказал, что я мешал? А теперь, выходит, не мешаю?  Интересно девки пляшут – пробормотал участковый, которого доконали события последнего времени и особенно этого дня. Глаза у него слипались, и  даже жевать что-то вкусное, приготовленное Настасьей на ужин, было лень. Он в полудреме добрался до кровати, разделся и уснул безмятежно и счастливо, как младенец, которому наконец-то поменяли подгузник.
Не такой беззаботной выдалась уже следующая ночь, когда готовилась погоня за Бехтеревым, бестолковым выдался и день. А Бехтерев позвонил своему нанимателю сразу после возвращения с поиска, но не дозвонился – Улитин был недоступен. После этого было предпринято еще три попытки дозвониться до Петра Ильича и лишь около 11 вечера это удалось.
- Приветствую вас! – сказал Бехтерев – кое-как дозвонился. – Не знаю, есть ли там что, но место зимовья я нашел. Завтра надо будет копать. Это, наверное, последний шанс, но он в общем неплохой. Будете участвовать?
Петр Ильич пребывал в глубоком расстройстве и, даже можно сказать, в депрессии после известной встречи в Березовском ФАПе. Хотя все еще до конца не мог осознать всей тяжести потери.  В глубине души он надеялся, что все как-то обойдется и этот морок рассеется.  В разное время так случалось уже не раз, хотя ситуации были совсем другие. Да, другие. Как быть? Звонок кладоискателя несколько отвлек его от горестных мыслей. Ехать, а потом идти в тайгу он, понятное дело, не собирался: пожалуй, Никите он будет только мешать, особенно если придется спешить. И надо еще найти какую-то причину, чтобы целый день отсутствовать на работе.
- Иваныч, ты уж сам доведи это дело до конца. Как там и что, и без меня разберешься. У меня претензий не будет. 
- Ладно. Завтра рано поутру выдвигаюсь.
- Удачи! Может, и нам, наконец, повезет.
«Что ж,  сам, так сам – подумал Никита Иванович. – Так, конечно, лучше, с одной стороны.  С другой…» - он решил, что теперь уже суетиться не стоит – как оно все выйдет, так и ладно.
«Когда б имел златые горы и реки полные вина» – немилосердно фальшивя, напевал он себе под нос, встав около семи утра и собирая себя в заключительный поход за сокровищами Кузьмы Улитина.  День обещал быть очень непростым и первая трудность состояла в том, как незаметно доставить на берег надувную лодку, которая должна была ему понадобиться в этом походе. Конечно, необязательно, что кто-то его увидит, но все-таки лучше подстраховаться. Скрутив ее как можно туже, он положил судно в маленькую двухместную палатку, которую также скрутил сколько можно было плотно. Результатом Никита Иванович остался недоволен, но придумывать что-то другое уже не было времени и он быстро отнес поклажу в лодку, оставленную на берегу. Вторым рейсом был доставлен туда же и мотор. В половине восьмого, пожелав самому себе «ни пуха, ни пера» Никита Иванович дал полный ход своему судну и помчался таким аллюром мимо мелей, перекатов и затонувших коряг, рискуя где-нибудь налететь на одну из них. В потаенном месте он погрузил на борт металлоискатель и лопату и полетел  дальше. Солнце быстро разгоняло утренний туман и хотя над рекой он не позволял еще видеть далеко, с каждым новым поворотом реки видимость становилась все лучше. Где-то позади – насколько далеко, сказать было невозможно, спешили за ним его преследователи, - в этом он не сомневался. Необходимо было выиграть у них хотя бы полкилометра. Наконец, он промчался мимо места своей предыдущей высадки, метров через  двести остановился и высадился на берег. Лодку особо маскировать не стал, оставил в ней и палатку, а резиновую спешно накачал и, не теряя ним минуты, орудуя выломленным суком как шестом, двинулся вниз по течению, в обратном направлении.  Скорость помогало держать быстрое течение. Спустившись метров на триста ниже, он выбрал небольшую заводь, которая вдавалась в берег среди многих таких же, и заплыл в нее. Быстро спустил лодку и спрятал ее подальше в кустах. С металлоискателем и заступом Бехтерев зашагал по осевшей после заморозков мокрой траве и через час с небольшим был уже у цели своей вылазки.
- Ну, - сказал он, вытряхивая инструмент из чехла – ловись, рыбка! – и двинулся по периметру избушки. Долго ходить ему не пришлось: мощный сигнал пошел уже через пару минут. Под толстым слоем мха и опавших лиственничных иголок, под слоем бедной лесной земли таился металл.
***
После работы, едва только тренер Лапшаков отъехал от Дома спорта, его остановил Федя, шофер администрации. Федя теннисом совершенно не увлекался и на секцию не ходил, как и вообще в славногорский Дом спорта. Со своей стороны, Лапшаков нечасто бывал в районной администрации, а бывая там, Федю он никогда не искал. Но здесь они встретились как старые знакомые.
- Ты что тут, прямо на дороге? – опасливо кося взглядом по сторонам, спросил Лапшаков. – Мы же договорились.
- Да у одного тут кранты подходят, типа, мочи нет, не может ждать. Я подскочу к тебе? Завтра-то с утра гонят в область.
 - Ну давай, через полчаса, у гаражей.
- Буду.
И они разъехались.
Федя был точен: уже через 25 минут он был у гаражей, а через минуту – у дома тренера по теннису Лапшакова. Федор был не один – с ним пятеро омоновцев. Тренер, ничего не подозревая, открыл калитку и тут же был повязан. В кармане у него обнаружился сверток со свежей зеленью Один только сверток гостей, видимо, не устраивал и они без промедления двинулись к дому, увлекая с собой и его несчастного хозяина. В самом доме ничего примечательного не было, но после тщательного обыска нашлась дверь в подвал, где на аккуратных грядках рос мак. Растения были бледноваты – все-таки им не хватало солнца, хотя света в подвале было хоть отбавляй. Не заморачиваясь навозом и перегноем, подкармливал их хозяин минеральными удобрениями, в основном азотными, и по мере надобности поливал. Удобрения эти давали растениям повышенное содержание нитритов и нитратов, что было, конечно, неполезно для потребителей продукции, выращиваемой в подвале. Но теннисный тренер об этом не думал: он заботился о семье, о детях.  Федя, постоянный клиент Лапшакова, наркотики не употреблял, нет, не употреблял и сдавал по мере накопления, в свою контору наркоконтроля. И когда он изображал чрезмерную, болезненную веселость после получения дозы, он просто валял дурака. То есть именно это и требовалось по легенде, по службе. Приятеля теннисного тренера, мастера спорта по вольной борьбе, тоже повязали, как распространявшего дурь, а с ним и еще полдюжины распространителей продукции, выращенной Лапшаковым. Тоже им приходилось непросто: в последние годы жесткую конкуренцию доброму старому маку составили синтетические наркотики и производить их было намного проще, хотя и не менее рискованно. Но выручало то, что в Славногорске их пока что не делали. Поэтому ничто не внушало Лапшакову особой тревоги – та постоянная, которая сопровождала его домашнюю агрономическую деятельность, уже стала привычной и не такой острой, как поначалу – все обходилось наилучшим образом. Надо только быть осторожным. С течением времени, однако, бдительность притупилась и удача, неизвестно почему, отвернулась от хозяина дома с маленькой мансардой и большим подвалом, где культивировался мак. Тем временем неутомимый искатель маковой плантации в пределах территории Березовской сельской администрации старший лейтенант Петренко в составе опергруппы спешил  на мощной моторной лодке в верховья  Заломной. Детективы во все глаза всматривались в прибрежные заросли, боясь пропустить лодку Бехтерева. И вот она, удача! Лодка стояла наполовину вытащенная на берег, и довольно развязно подставляла для обозрения свой голубоватый бок. Немедленно возница сбавил ход и подрулил к берегу.  Старший группы, кинолог с собакой  и Петренко без промедления  высадились на сушу.
- Ищи! – была отдана команда псу, который оживленно вилял хвостом и всматривался, вслушивался в окружающую среду, так не похожую на опостылевшие городские каменные трущобы. Всего тут было вдоволь для далекого потомка волков, не было только одного - следа, который его тупо заставляли найти. Он бы и рад повести за собой весь десант, но куда вести – неизвестно. Следы, оставленные искомым гражданином у лодки, тут же и кончались, будто человек вознесся над лесом и скрылся за деревьями, как белка-летяга. Совершенно очевидно было, что он совсем еще недавно был здесь – еще не остыл мотор – да достать-то его не было никакой возможности. Заглянули под все ближайшие кусты, вгляделись в кроны ближних деревьев, старший группы потыкал найденной хворостиной в землю там и сям – никаких признаков лаза или подземелья не обнаружилось.
- Может, он посыпал свои следы перцем? – высказал здравую мысль лодочник, насмотревшийся в детстве советских фильмов про пограничников.
- Может, может, все может – раздраженно пробурчал старший, а кинолог, не имевший никакого отношения к кино, возразил: -  Собака бы злилась, а видишь – нет.
На всякий случай обежали круг метров сто радиусом – от берега в лес и обратно к берегу – ничего.
- Стало быть, он ушел отсюда водой – осенило Петренко.
- Да, не иначе, но куда ушел – вверх или вниз, и где вышел? – обиженно сказал старший, с неприязнью глядя на шибко умного Петренко, как будто он и был этот неуловимый негодяй Бехтерев.
- Надо думать – глубокомысленно наморщил лоб кинолог.
Решили так: идти по берегу сначала вверх по реке, с полкилометра, если ничего – то вниз, поскольку надо же было что-то делать. Нельзя допустить, чтобы какой-то охотник кидал их раз за разом. Так и сделали: лодочника оставили на пристани, сторожить лодки, а сами втроем двинулись вверх.
- Постой – остановился вдруг старший – а если он вот сейчас и выйдет из лесу, как только мы уйдем? Лодочник ему даже и слова не скажет, не то чтобы задержать. Останься-ка ты, Петренко. Если что – выстрел в воздух. Ну, сам знаешь. – И следопыты ушли.
Тот, кого они с такой одержимостью искали, поплевав на ладони, взялся за лопату. Он выкопал яму сантиметров 70 глубиной, когда заступ начал крошить гнилую древесину; несколько ударов лопаты – и остатки бревенчатого наката осели вниз. Лежа на животе, он принялся выбрасывать их из ямы. Скоро все крупные гнилушки были выброшены и взору кладоискателя открылись заржавевшие части какого-то громоздкого механизма. Напрягшись, он попробовал поднять одну из частей этого металла, но она даже не пошевелилась. Тогда Никита Иванович срезал сосенку толщиной с оглоблю и сделав недлинный рычаг, налег на него, подсунув конец его под железо. Оно поддалось и со скрипом приржавевшие друг  к другу части разошлись. Не веря своим глазам, Никита Иванович узнал в груде лома два старинных пулемета «Максим», разнятых каждый на две части – станок и тело пулемета. Поворочав своей сосной, он обнаружил железный полусгнивший ящик и осторожно вытащил его – там были ленты с патронами. Больше ничего на бревенчатом полу не было. Какая-то тень мелькнула рядом и Никита Иванович, вздрогнув, бросился за ружьем – но это оказался всего-навсего полосатый любопытный бурундук.
«Психом стать недолго» - подумал Бехтерев и начал соображать, что из этого всего выйдет и что сейчас следует предпринять. Так или иначе, прежде всего надо известить Улитина.  А для этого необходимо вернуться вниз по реке километров на пять – выше сотовой связи не было. Поскольку у моторки его, скорей всего, уже поджидали, в обратный путь по реке нужно было пускаться на резиновой лодке. Под гору идти было много веселее и уже минут через сорок он подошел к месту, где спрятал лодку.  Правда, несмотря на высокие сапоги, которые он надевал для этого похода, ноги все-таки вымокли: всему виной спешка, когда ступал мимо кочек, скрытых под водой и едва заметных сквозь рябь, поднимаемую ветром. Что утешало, так это соображение об относительной недоступности его сегодняшних пробежек для выслеживания. Погони, во всяком случае, не чувствовалось  и быстро накачав лодку, Никита Иванович поспешил вниз по течению, орудуя своим шестом.
Телефон, который время от времени вынимал пловец, наконец показал присутствие связи и Никита Иванович немедленно набрал номер Улитина.
- Пулеметы? Пулеметы… - озадаченно переспросил Петр Ильич. – И больше ничего?
- Пулеметы и патроны. И больше – ничего.
- Та-ак – протянул голос в трубке. – Слушай, Иваныч. Ты тогда возвращайся. Все, что надо было, сделано. Просто обстоятельства распорядились вот так. Никто не виноват, и прадед тоже.
- Я ведь закапывать все это  не стал.  Да и какой смысл закапывать или прятать? Пользоваться ведь всем этим ты не собираешься? А сообщить потом полицейским надо – это как раз по их части. Почему не сообщить? Ничего не взято, все на месте.  Сообщим?
- Угадал – уже без всяких эмоций в голосе отвечал Петр Ильич. – Найдут – ну и молодцы. Заслужили. А если к тебе будут вопросы, отправляй их ко мне. Я на прадеда как бы всякие материалы собираю, так что и эти вещи вписываются в мой музей. Выбирайся давай оттуда.  По возможности им не попадайся, сыщикам. А я сделаю сообщение, как будто мы не в курсе, что за тобой гонялись. Так пойдет?
- Пойдет. Но сообщить надо сегодня.
- Так и сделаем.
***
Никита Иванович продолжил свое свободное плавание в водах Заломной, лишь изредка поправляя курс судна и не стараясь ускорить его ход. Время у него в запасе было, да если даже и станут догонять, он услышит заранее и сможет припрятать металлоискатель и лопату. Хотя теперь в этом нужды и не было, раз Улитин собрался сегодня же сделать заявление о находке. Вот будет подарок для Петренко!  Он попортил немало крови Никите Ивановичу, но и сам наверное, был не рад, что ввязался в это дело. Правда, выбора у него не было – приказ! 
Икалось или нет березовскому участковому в этот момент, неизвестно, однако чертыхаться у него, как и у спутников, причины были. Остервенясь после безрезультатного хождения по болотам, старший группы дал команду расположиться на отдых возле лодок. Хорошо, что взяли с собой перекусить: аппетит у всех был просто собачий, так что собаке досталось совсем немного, отчего проводник проклял всех жуликов, а таежных – особенно. Лодочник от нечего делать устроил себе удочку и, прячась за кустами, соблазнял мушкой хариусов. Но слишком был медлительный и не успевал подсечь, когда резвая рыбина хватала и тут же выплевывала фальшивое насекомое. Однако же  двух не таких быстрых плотиц он поймал. Их хорошо бы ловить на кузнечика, но на топком берегу кузнечиков не было видно, лишь стрекозы шныряли туда-сюда да бесчисленные стаи комаров и гнуса наваливались то с одной, то с другой стороны, и чем ближе к вечеру, тем их становилось больше. Прождав Бехтерева больше полутора часов, вконец искусанные летающими кровопийцами, решили плюнуть на это дело и возвращаться домой: солнце клонилось к закату а в потемках идти по коварной реке было чревато ненужным купанием. И в час, когда нагруженный свернутой лодкой, металлоискателем, ружьем и лопатой Никита Иванович вернулся с реки домой, его преследователи взяли старт в низовья Заломной. В Березовке высадили Петренко, а остальная команда, голодная и злая, вместе с голодной и злой собакой, прибыла в Славногорск уже в глубоких сумерках. Где члены ее и узнали, что березовский следопыт нашел в тайге схрон времен гражданской войны, о чем сообщил заместитель председателя районной думы Петр Ильич Улитин. Сосед Бехтерева через дорогу, отвечая на звонок прибывшего из поездки Петренко, сказал, что Бехтерев давным-давно уже дома. Назавтра вся районная администрация, вплоть до отпускников, дума, все районные и городские конторы знали о находке. Новость растекалась все дальше. Срочно на место события вместе с представителями администрации, прокуратуры и РОВД был откомандирован и редактор районной газеты. Петру Ильичу вместе с Бехтеревым пришлось сопровождать этот крупный отряд, какого, видимо не было со времен скитаний в здешней тайге белых и красных отрядов. Договорились, что Бехтерев встретят экспедицию в Березовке, потом им предстоит пройти по реке еще с полсотни километров до места, где стоит его лодка.  Никита Иванович разъяснял это по телефону членам группы, как если бы никто из них не знал, где стоит его лодка – вчерашние-то преследователи его знали это прекрасно: случайная пристань была вытоптана после их долгого бдения так, будто здесь паслось стадо коров. Все сложилось как нельзя лучше: кавалькада из трех моторных лодок неслась по Заломной, повергая в ужас никому не делающих вреда ельцов и карасей, суматошно хлопая крыльями, спасались от лиха запоздавшие с отлетом утки. Достигнув места стоянки плавсредства Бехтерева, вся группа потянулась через болото, которое простиралось на полкилометра от берега и шло параллельно ему на два десятка километров – заповедный уголок для водоплавающей и болотной дичи и один из последних таких в этом краю. Если кулики и журавли, а равно и гнус чувствовали себя здесь прекрасно, то туристам тут вряд ли понравилось бы.
Мало того, что почва под водой была вязкая, болото еще то и дело меняло глубину: только что на протяжении сотни метров было по щиколотку и вдруг – на тебе: сапоги полностью погрузились в воду. Словом, оно обороняло себя, как могло. На подступах к горам чавкающая под ногами сырость исчезла, вместо осоки пошла луговая, уже увядшая трава, кусты и деревья сбросили листья; они разноцветной мозаикой расстелились под ногами, шурша и скользя под ногами на все  более крутом склоне. Кто-то посокрушался, что не прихватили с собой ничего для небольшого пикничка. Ярко светило уже мало согревающее солнце, и этот поход был замечательным развлечением. Но уже через полчаса ходьбы в гору по переплетенным под  листьями и лиственничной хвоей корням, сквозь густую поросль кустарника и бурелом энтузиазма у большинства участников экспедиции поубавилось. Лишь Никита Иванович как ни в чем не бывало, шел впереди и, конечно, мог бы прибавить ходу, если бы за ним поспевали. Но всему приходит конец, показался и тайник Кузьмы Улитина, о чем свидетельствовала куча выброшенной из ямы земли. Все было так, как оставил вчера Бехтерев. Общими усилиями вытащили на поверхность пулеметы, фотоаппараты и телефоны запечатлели все во всевозможных ракурсах. Долго обсуждали все относящееся к этому событию, и решали, есть ли возможность сегодня же доставить находку в Славногорск. Постановили, что это не получится. С тем и отбыли в обратный путь. Теперь уже воды Заломной взбаламучивали четыре судна: замыкающим шел Никита Иванович Бехтерев. Через два дня о находке бывалого и самобытного таежника знал весь район, от Славяногорска до самых до окраин. Пулеметы извлекли из тайника и с некоторыми, даже очень великими трудностями доставили в райцентр, где они заняли достойное место среди экспонатов исторического раздела районного историко-краеведческого музея. У Никиты Ивановича некоторое время допытывались отдельные официальные и много неофициальных лиц – а неужели в улитинской закладке не было больше ничего, кроме ржавого металлолома?
- Еще патроны – отвечал он, как недавно отвечал потомку Кузьмы Улитина. – И больше – ничего.
В основном-то, он чувствовал, ему не верят. Ну и хрен с ними. Пусть скажут спасибо, что нашел пулеметы. Военные. Гражданские. Разве где-нибудь еще есть? Долго решался в узком кругу вопрос, надо ли помещать в музее фотографию Кузьмы Францевича Улитина, который оставил такое наследство? С одной стороны, человек был известный и по-своему заслуженный, с другой – вроде как бандит, белобандит то есть. Решили в комментариях имя его назвать, но фотографию не вешать. Никто, в том числе и Петр Ильич, и не настаивал. Не до того ему было, Петру Ильичу: жизнь, в которой в последние месяцы появился большой смысл, валилась под откос. И при  всем желании, при всех его возможностях поделать тут ничего было нельзя. Ничего нельзя было поделать. Ничего. Но он попросил Кочубеева свозить в музей Ольгу Кузьминичну и показать ей пулеметы – Кочубеев как-никак тоже был родственником Улитиных. И последний действительно свозил внучку Кузьмы Францевича в музей и показал ей то, что было найдено там, где раньше стояло зимовье деда. Адвокат нашел также номер районной газеты, где рассказывалось об этой находке и ее истории. Музейщица не поняла, с чего это вдруг седая дама весьма и весьма преклонных лет, начала вдруг плакать. Разве можно в таком возрасте разгуливать по присутственным местам? Хорошо, что ничего не случилось: даму увел также зашедший в музей молодой человек, кажется, адвокат, спасибо ему. Иначе хоть караул кричи. Потому что больше в этот день в музее посетителей не было: славногорцы слабо интересовались историей своего города, предпочитая тратить свободное время на более практические дела, если уж не получалось культурно посидеть в кафе.
***
Баба Даша слов на ветер не бросала, она была человеком старой закалки и, стало быть, человеком обязательным. Сколько она получила благодарностей от избирательных комиссий за то, что пришла в день выборов первой – не перечесть. Неукоснительно также выполняла она в свое время подворное задание по сдаче государству сельхозпродуктов, для чего покупала в сельмаге десяток яиц и потом сдавала их заготовителю. Приобретала облигации. Немало было у нее и других заслуг: полкилограмма почетных грамот, лежащих до сих пор где-то в шкафу, - это лишь сохранившаяся часть от их былого массива. Придя в очередной раз в ФАП, она без долгих предисловий сообщила:
- Ну, Николаевна, переговорила я с Андреем, он дает добро. Только надо будет, вестимо, еще самой поговорить с ним. Ехать-то еще не передумала? Нет? Жалко. Ну вот. Отправляйся на – как он сказал? – беседу?
- Собеседование?
- Вот-вот. Беседование. А вот тебе его телефончик – и баба Даша протянула приятельнице листок бумаги с крупно выведенными цифрами.
- Баба Даша, стоит ли беспокоить?
- А чего не стоит? Он же не от себя чего-то отрывает: есть возможность, значит, устроишься. Ведь люди ищут работу, вот и ты. Чем ты хуже?
Логические построения гостьи были в общем, безупречными. Но останавливало одно: все-таки она уже имела разговор с главврачом пригородного района. С другой стороны, если устраиваться по вновь открывшемуся адресу – ближе к дочери.
- Спасибо, баба Даша. Ты меня, в общем, убедила.
Нинель Николаевна дорабатывала в Березовке последние дни. Она уже отправила к старшему брату мебель и все необходимые вещи и сидела на чемоданах, страшась, что снова может появиться Улитин и чем все это кончится, сказать невозможно. На еще одно объяснение у нее просто не достанет здоровья. Но срок истекал, а ним истекала и ее решимость. Это никуда уже не годилось. Чтобы окончательно не свихнуться, она затеяла сплошной подворный обход в профилактических целях – за этим хлопотным и не имеющим конца занятием время проходило  быстрей и вечером она едва добиралась до раскладушки, на которой спала последнее время, очистив квартиру почти от всех вещей. В ФАПе тоже все было подготовлено к сдаче вахты, незадолго до этого сделан был ремонт крыши, приведен в порядок палисадник, она покрасила облупившиеся наличники окон и веранды, входную дверь. Внутри были полный порядок и потрясающая на взгляд нормального человека чистота. Приезжал заместитель главврача по хозчасти и проверил состояние вверенного Нинели Николаевне объекта. Объект находился во вполне презентабельном состоянии и нареканий со стороны инспектора никаких не последовало. Одним словом, Березовский ФАП прощался уже со своей многолетней заведующей. Жалел ли он, неизвестно, она же при мысли, что скоро ей не надо будет открывать эту дверь и занимать свое место за столом, впадала в безмерную печаль.  На новом месте никто ее особенно не ждет.
***
  Старший лейтенант Петренко в последние несколько дней ожил и распрямился, чувствовал он себя вполне на своем месте и даже как бы несколько ниже того места, которого он заслуживал. На последнем по времени совещании в отделе полиции подполковник Евсеев традиционно прошелся по березовскому участковому, однако же после совещания он велел зайти к себе в кабинет ему вместе с начальником отдела участковых.
- Ситуация такая – сказал он, глядя на Петренко – на твоем участке маковых плантаторов нет, пока, во всяком случае. Хорошо бы, чтоб и никогда не было. Но есть у нас такой в другом месте, конкретно – в Славногорске. Его вычислили, и всех, кто с ним связан. Остается еще выяснить, по своей болтливости, или как член этой группы оказывал им услуги один из наших сотрудников. Это уже не проблема. Тебе, Владимир, пришлось отвлекать их внимание с твоими поисками мака в Березовке и окрестностях, кстати тут подвернулся и Бехтерев.  Вот так с наркотиками. Этого разговора не было и вы по-прежнему ничего не знаете. Понятно? Будет время – расскажем всем. Насчет золота, которое теперь вроде ищет Бехтерев – что-то сомнительно. Но опять-таки – металлоискатель – это уже не шутки. Так что он остается у тебя в разработке. Только поаккуратней.  Хватит всяких там скелетов. Помощь мы тебе обеспечим. Но держи постоянно в курсе, что там твой Чингачгук.
Направились у Петренко и домашние дела и теперь он довольно-таки снисходительно слушал, как отчитывались перед начальством другие – не обязательно кто-то из их отдела, а на администраторских совещаниях, например, или где-то еще; раньше он таким сочувствовал. И вот взяли наконец, макового плантатора, Лапшакова из ДЮСШ, и с ним еще десяток дельцов, а вчера разрешилась и тайна бехтеревского, или, скорей, улитинского золота. Если сказать точнее – тайна ржавчины. Но Бехтерев-то, похоже, искал действительно золото или какие-то другие драгоценности. Зачем ему день за днем было мотаться по тайге, чтобы отыскать вековые, никому не нужные пулеметы? Так или иначе, и в этом деле поставлена точка.
Тут Петренко был абсолютно прав: кладоискательская эпопея закончилась, осталось только куда-то пристроить моторную лодку, которая Никите Ивановичу была не нужна, а Петру Ильичу – тем более. Дали объявление в районную газету о продаже и покупатель скоро нашелся. Денег за свои труды Бехтерев больше не просил: знал, что наследник Кузьмы Францевича и без того пережил горькое разочарование. Насчет этого он был прав, но только отчасти: не из-за обманутых надежд на клад впал в тоску Улитин, причина была другая. Нинель Николаевна Федорова, бывшая заведующая Березовским ФАПом, насовсем уезжала из села и района. И остановить ее уже не было никакой возможности. Состоялись губернаторские выборы и кандидат, который приезжал в Славногорск и Березовку, проиграл, вышел на работу председатель думы, завершилась в районе уборка хлебов – Петр Ильич ни к чему не испытывал интереса. Ничто не могло отвлечь его от тяжелых мыслей о предстоящей потере, по сравнению с которой все пустяк и глупая суета. В Березовке Нинели Николаевне особо хорошие знакомые устроили небольшие проводины с памятным подарком и добрейшими пожеланиями. Баба Даша даже всплакнула, провожая свою добрую приятельницу и настоятельно просила в рождественские каникулы или когда будет отпуск, приезжать к ней в гости. Нинель Николаевна без всякого лукавства обещала, но сказала, что если приедет, то по-тихому, исключительно только навестить этот узкий круг ее березовских и только березовских, друзей.  Даже брата Леонида она, как сказала, извещать об этом не будет и в Славнргорск заезжать – ни под каким видом. Баба Даша качала головой и украдкой вздыхала. С балалайкой подходил Никифор, бывший очень навеселе, но его встретил суровый прием  провожающих, и он , наигрывая невеселую кадриль под стать моменту, поплелся прочь. Нинели хотелось попрощаться и с Никифором, но она не сделала ни движения. Из официальных березовских лиц никто не пришел – они уже вычеркнули ее из своих сегодняшних забот о народе. Что было и неудивительно: окажись на ее месте любой из них – они знали, никто не придет с торжественным напутственным словом и памятным адресом. До того ли, когда решаются такие, можно сказать, глобальные задачи! Хотя навскидку сформулировать их вряд ли смогли бы.  Но это ничего не значит. Человек в должности должен быть неизмеримо занят и беззаветно озабочен.
Наутро она уезжала первым автобусом. Опустевшие поля – там, где они были засеяны, и непаханые, несеяные, заросшие бурьяном – все было серым от сырости: в последние дни дождь перемежался со снегом и появлявшееся время от времени солнце не в силах было уже осушить эти осенние небесные слезы. В Славногорске ближайшая маршрутка до областного центра отходила через полчаса и Нинель Николаевна, чтобы не сидеть в душном помещении автостанции, прошла немного по одной из улиц, обогнула квартал и направилась обратно. Чей-то духовой оркестр, облаченный в одежду пожарных, с золотыми гребнистыми касками на головах играл пронзительный вальс «На сопках Манчжурии»; шла репетиция к приближающемуся Дню единства. Она задержалась, пока оркестранты, бросая солнечные блики от своих сверкающих касок  и труб, шли друг за другом по кругу на небольшой площади – улицы в будний день были запружены автомобилями – и выводили мелодию вальса. Корнеты, баритоны, тромбоны, альты, большой барабан и тарелки ; сверкающие инструменты соперничали с касками по блеску. Вальс улетал в вышину синего, прояснившегося в очередной раз неба и, наверное, достигал, уже неслышный, тех самых сопок Манчжурии, которым был обязан своим рождением. Отзвучали последние такты и стал слышен визг тормозов проезжающих автомобилей. Нинель Николаевна свернула к автостанции. На миг ей показалось, что она видит невдалеке знакомую тяжеловесную фигуру. Но нет: когда рассосалась сутолока, возникшая на короткое время на этом месте, никого похожего на Улитина там не было видно. Трубы за спиной грянули «Прощание славянки». «Ну вот – усмехнулась невесело Нинель Николаевна – вот так: прощание славянки почти со Славяногорском». Автобус был уже почти заполнен. Она нашла свое место, рассеянно посмотрела в окно. Машина тронулась и через минуту автостанция и улица с площадью, где играл оркестр, скрылись за поворотом.
Особенность высоких широт в том, что тут поздно уходят и рано приходят холода. Наверное поэтому люди, живущие здесь, большую часть года чем-то заняты, иначе, день-деньской сидя дома и заботясь только лишь о сбережении собственного тепла, можно свихнуться. Это, конечно, относится больше к ранним временам; сейчас-то народ и в этих широтах может позволить себе валять дурака круглый год, если позволяют средства. Но все-таки веками выработанная привычка берет свое: человеку хочется засучить рукава или причесаться и трудиться. Недаром беженцы из жарких стран стремятся в Европу и не южную, а гораздо севернее. Туда, где народ на протяжении слишком долгого времени вкалывал и насоздавал столько всего промышленного, научного, культурного и съестного, что даже и нахлебники, прибывающие с разных сторон, не в состоянии все это до предела использовать и съесть. А казалось бы, удел жителей полусеверных и «умеренных» стран – только зябнуть, строить толстостенные дома и без конца их обогревать, в то же время неустанно добывая себе пропитание, чтобы обеспечить биологический обогрев своих никчемных тел.  Не говоря уже о неимоверном количестве шкур, валеной, тканой и вязаной шерсти, всяких сатинах, штапелях и кашемирах, предназначенных для того же. В то же время древние жители тропических стран могли обходиться круглый год набедренной повязкой – если слишком уж стеснительные, и иметь в качестве крыши над головой несколько пальмовых листьев, привязанных к стоякам лианами. Племена у озера Чад могли довольствоваться одним фиником в день – настолько ничтожны были расходы их энергии. Они и сейчас вполне могли бы обойтись тем же, да неудобно как-то перед мировой цивилизацией, приходится тянуться за ней и строить какие-то основательные жилища и даже пятизвездочные отели – не для себя, конечно, одеваться в душные европейские костюмы и иметь хотя бы пару автомобилей на семью. А вот всего этого уже получить в своих родных жарких краях невозможно, поскольку ничего для этого предыдущими поколениями не создано и не приготовлено – они в основном загорали. Поэтому потомки их стремятся туда, где вся материальная база для комфортного проживания имеется, и коренные народы этих стран обязаны кормить, одевать, лечить и развлекать своих новых, приехавших пользоваться граждан. А также убирать за ними мусор. Но не во всех гиперборейских странах так, нет, не во всех. Указанные граждане, например, к нам они не рвутся, неизвестно почему, хотя холодов и у нас хватает, и их даже поболее, чем в иных совсем уж северных местах.  Это, конечно, вызывает негодование, но если вдуматься – так даже лучше. Потому что первейшая наша задача – обиходить самих себя. Пока что тут есть отдельные недостатки, равно, как и недостатки комплексные.
Петр Ильич пришел увидеть Нинель Николаевну к автостанции, хотя смысла в этом никакого не было. Но почему обязательно должен быть смысл? Замерзший высоко в небесах водяной пар осыпался на землю мелкими колючими хлопьями, подгоняемый ветром. Солнце ушло в тучи и сразу стало холодно. Он издали долгим, запоминающим взглядом посмотрел на Нинель, прикрываясь скоплением отъезжающих и провожающих, и сразу ушел. Ему показалось, что в какой-то момент она взглянула прямо на него, но повторять опыт Улитин не стал. Автобус сорвался с места и  влился в поток бегущих куда-то машин. Он побрел по тротуару вдоль этой улицы, бездумно глядя под ноги и натыкаясь на прохожих. В городах с печальным климатом холодное время года отмечено одной особенностью: куда бы вы ни шли, холодный ветер дует вам навстречу. Можно менять курсы – это ничего не изменит. И если вы шли по улице в нужном вам направлении и в лицо вам дул ветер, то отправляясь через минуту обратно, вы обнаруживаете, что он опять свищет навстречу и точно с такой же силой. Петр Ильич, с непокрытой головой и очень легко одетый, наконец, почувствовал холод и свернул за угол; конечно же, ветер и теперь дул в лицо и, кажется, даже сильнее.  Дойдя до администрации, он завел машину и сидел, включив музыку. Что это была за музыка, он не старался вспомнить, да и почти не слышал ее. Петр Ильич, на протяжении долгих лет встававший рано утром и сразу принимавшийся за какие-то дела, которые нередко заканчивались лишь к ночи, впервые не знал, что делать. Ему не хотелось даже думать, что надо что-то делать. Никакого интереса ни к чему. Разве напиться? Вряд ли станет лучше, скорее, наоборот. А вот, например, нашлось бы вместо пулеметов в тайге золото, он был бы очень рад? – пытался расшевелить себя Петр Кузьмич. – Нет. Все суета.
Наконец он купил семисотграммовую бутылку водки и поехал домой, где в своем маленьком кабинете открыл ее и выпил две первых стопки, не закусывая. Потом отправился на кухню и принес пару вчерашних пирожков, которые жарила дочь. Сейчас она была в школе, жена, как всегда в это время – наверное, на прогулке с сыном. Должны сейчас вернуться – время готовить обед. Пожалуй, он не будет обедать: надо о чем-то говорить, сказать хотя бы несколько слов, а он совершенно не хочет говорить. Полузакрыв глаза, он сидел в кресле и маленькими глотками отпивал водку, как если бы это был первостатейный коньяк. Который он не любил, как и всякий другой крашеный спирт. 
«Надо уезжать – невозможно оставаться на месте, когда кто-то… уезжает насовсем. Надо уезжать – не имеет значения, куда. Чем дальше, тем лучше.  И тоже – навсегда».