по ту сторону страшного рая...

   
 
          ПО ТУ  СТОРОНУ  СТРАШНОГО   РАЯ
   Реальность абсурда и абсурд реальности  в молодёжном миропонимании.

                Для твоей любви ценою жизни
                Небывалый вырастил я сад.
               
                Егор Исаев

       В современной жизни много абсурда и социальных  фантасмагорий, но это не значит, что их  не было раньше, в эпоху «реального коммунизма»,  тотального  научного  атеизма и социалистического реализма. Абсурд в реальной жизни присутствует всегда, но не каждый юноша и подросток может его заметить и удивиться, ибо абсурд чаще всего проявляет себя под маской обновления, усовершенствования чего-либо,   или рационализаторского предложения. У великого испанца Гойи одна из гравюр его знаменитого «Капричоса» имеет надпись: «Сны разума порождают чудовищ». Но сколько чудовищ и химер порождает невежество и  бездумное увлечение мистикой и мистическими учениями о бессмертии, чудесном спасении  и перевоплощении душ?   А сколько химер и социальных иллюзий и заблуждений породила коммунистическая идеология  и  сама советская действительность?

 



        Абсурд советского прошлого, как и абсурд  нынешней  буржуазной реальности взаимно обогащают друг друга, закрепляясь в нашей памяти и отражаясь в нашем сознании во вполне реальных образах и объектах, в мелких  предметах быта и в грандиозных сооружениях.  Это и занесённые песком  рыболовные сейнеры посреди бывшего озера Балхаш и Экопарк «Зарядье» близ Кремля на месте  самого древнего района Москвы времен правления великого   князя Михаила Святого, смиренного  данника и зятя ордынского хана Узбека и флорентийского поэта-просветителя  Данте  Алигьери (1265-1321). Всё видится и воспринимается как очередной  морок и наваждение:  жилые землянки и рабочие бараки «комсомольских строек» и жилой высотный дом в Москве на Котельнической набережной: примус и коробка спичек с иголкой к нему и газовая колонка   в квартире со всеми удобствами в 
элитных жилых  домах  сотрудников Наркомтяжпрома. Всё познаётся в сравнении,  и этот сравнительный анализ убивает  морально.
       Тот из детей войны и ГУЛАГА, кто родился, рос   и вырастал в землянке и в заводском  бараке, тот поймёт, каково ему и всем   детям советского подземелья было входить в отдельные подъезды отдельных  домов московских трудящихся. Особенно  потрясающими в этом плане   были  элитные сталинские  «жилые небоскрёбы» с их  мраморными  вестибюлями, где жалкий социальный червь казался себе  самой ничтожной элементарной пылинкой, и  с этим  сознанием своей ничтожности взмывал к небу,  на головокружительную высоту на скоростном лифте! А разве можно забыть  всех тех небожителей, с которыми  пришлось совершенно случайно встретиться  в одном из таких сталинских высотных зданий? Того же самого химика-аналитика Дмитрия Ивановича  Рябчикова и контр-адмирала  Дмитрия Ивановича Чудинова?
        Как, например,  забыть мне  умершего на кухне за обедом высокородного брата знаменитого кораблестроителя  Шиманского.  Под причитания домработницы я впервые в жизни волоком   тащил  мертвеца, страшно тяжёлого и обмякшего,  из кухни в  гостиную на диван. Помню, что  белая сорочка  на его  груди  была залита  украинским  борщом, красным как кровь. Там, на четырнадцатом этаже сталинского высотного дом на Котельнической набережной,  понял я, что мёртвых и тяжелораненых одному с поля боя вынести  трудно, а посему нашим военным медсёстрам и девушкам-санитаркам  цены нет! Все они, без исключения, достойны самых высоких наград при жизни и посмертно! 
     И как  тут не вспомнить другого  Шиманского (Шаманского), учёного-селекционера, который  на окраине Зернограда, на целинной земле, вырастил   чудесный  фруктовый сад из элитных сортов яблонь, груш, слив и  черешни. 
       Сад был посажен ещё до войны, он благополучно пережил немецкую оккупацию и  войну. На него не упала ни одна бомба, ни одно фруктовое дерево не было срублено  на дрова. А после войны,  в мирное время сад поставлял  фрукты для высокого ростовского и московского начальства. Кое-что из этого  груше-яблоневого  райского  сада перепадало и районному начальству. Сад являлся государственным опытным  хозяйством, строго охранялся  и красть там яблоки было опасно для  здоровья. Охраняли сад с дробовиками бывшие  фронтовики, инвалиды войны. Среди них был даже Герой Советского Союза, отец многодетной семьи, который не раз  из-за нищеты накладывал на себя руки, и только работа сторожа в саду Шаманского окончательно вывела  его из глубокой депрессии.
       Около сада Шиманского располагалась  городская больница, а за  садом – городское Шаманское  кладбище. Быть похороненным на этом кладбище считалось тогда   престижным  для всех слоёв населения, для тайно верующих православных, для сектантов и  для воинствующих безбожников. Некоторые  умершие без церковного отпевания и погребённые под  утробные  звуки духового оркестра покойники по ночам вели  себя беспокойно и даже дерзко – поднимались из могил и делали  дерзкие налёты на элитный сад Шаманского (Шиманского).
        Особой дерзостью отличался покойник по кличке Калмык, который был ещё  до войны командиром расстрельной команды войск НКВД. В Зерноград он приехал  с Крайнего Севера на заслуженный отдых. За особые заслуги он был награждён Орденом Ленина и жил одиноко и угрюмо на Старом посёлке, на улице Крупской, где и многодетный Герой Советского Союза. Потом  Калмык стал  смердеть, пухнуть,  гнить на глазах от какой-то плохой болезни, а когда он скончался, то его похоронили на Шаманском кладбище на отшибе, у дороги, за которой  был разбит после войны городской парк культуры и отдыха. И это было роковой ошибкой местной власти.  Вечерами  похотливый  мертвец, выходил из могилы   подсматривал из-за кустов за   целующимися  влюблёнными парочками, десятиклассницами школы № 2, студентами АЧИМЭСХ  и курсантами  местного лётного училища. Так реальный чекист превратился в мифологическую личность, в вурдалака.  После полуночи,   он пробирался  в сад сквозь  колючие кусты,   и воровал самые лучшие, маркированные,  яблоки и груши. Да! Да! Уже в те годы  садоводы маркировали  фрукты и элитные сорта  масличных и зерновых культур, точно так же, как маркируют сегодня  торгаши   бананы из Перу и апельсины из Марокко. Таким образом лежать на Шаманском кладбище было во всех отношениях выгодно и даже интересно
       Жители окрестных станиц  и хуторов, совхозов и колхозов, родственники  и близкие которых умирали в Зерноградской больнице старались похоронить своих покойников именно на Шаманском кладбище. Только там до одури цветут белые акации, яблони и груши. Только там  поют соловьи, и только там можно полноценно отдохнуть  до полусмерти уставшему человеку. На этом старом городском кладбище лежат многие мои родственники по материнской линии.  Тётя Вера Косенко, мать двоюродных сестёр моих Любы и Раи,   дядя Павел, водитель установки реактивного  залпового огня «Катюша» и его старший родной  брат  дядя Ваня Лопатин, дважды горевший в боях танкист   
       Шаманское кладбище я долго видел в своём воображении как  отдельно взятый земной филиал   Небесного Рая, о котором мне  часто рассказывала бабушка Феодора Лопатина. К нему ведёт Больничный переулок, а справа находится улица Специалистов. За кладбищем начинается Новый поселок, с улицей Макаренко, Молодёжной и Маныческой.
      О  самом  агрономе и селекционере Шаманском тогда ходили легенды, говорили, что он  чуть ли не родственник самому Мичурину и что он самый  любимый ученик самого Трофима Лысенко. Но из отрывочных  разговоров  преподавателей Азово-Черноморского института механизации и электрификации сельского хозяйства выходило, что  зерновые культуры изначально не для Шиманского, что  его  призвание – садоводство, на которое у него всегда была «лёгкая рука», и что напрасно он связал свою научную карьеру с «агрономической школой» Трофима Лысенко.
       Пролетарское происхождение и верность идеалам марксизма-ленинизма, а не знания или талант ученого были главной составляющей облика новой  сталинской интеллигенции. Согласно официальной идеологии страна состояла из классов рабочих и крестьян, а интеллигенция относилась к какой-то «прослойке»… Вообще то без ученых обойтись было практически невозможно.  Вот таким «народным ученым» и стал Т.Д. Лысенко, которым заменили Н.И. Вавилова.
      От  вузовских  преподавателей   мы  узнали  много интересного из истории  советской  сельскохозяйственной науки, которая  легла в основу волюнтаризма Никиты Хрущёва.  Тоталитарный режим и после Сталина продолжал  насаждать вождей в различных отраслях экономики, производства, науки, которые политизировали  порученные им партией  направления. Удивительно то, что когда Н.С.Хрущёв приезжал в Зерноград  смотреть  на опытное  кукурузное поле, то  он был в окружении этих самых верных лысенковцев, последователей так называемой “мичуринской агробиологической науки”, применявших «революционные» подходы» в селекции растений.

      Был среди них  и заместитель  директора Всесоюзного  селекционно-генетического  института в Одессе, малограмотный, «со средним самообразованием» А.Д. Родионов, лауреат Сталинской премии за внедрение  «гнездовых посадок дуба с закладкой  льда  под  толстым слоем опилок».
       Был  с генсеком Хрущёвым и  академик ВАСХНИЛ  и ярый приверженец Лысенко, Герой социалистического труда И.И. Презент, у которого вообще не было биологического образования, а всего лишь  диплом слушателя трёхгодичного факультета общественных наук при ЛГУ. Был там и свекловод Столетов, который через  10 лет возглавит Академию педагогических наук СССР. Был в свите Хрущёва и генетик  В.Ф.Хитринский, лауреат Государственной премии, который  безуспешно создавал так называемый   «зимующий горох». И был легендарный селекционер масличных  культур  Николай Константинович Шиманский, который (внимание!)  поливал подсолнечник…постным маслом для увеличения  масличности  культуры и опылял пыльцой будяка для придания  растению  засухоустойчивости.
        Сегодня,  на фоне современного политического театра  абсурда,   вся эта сплошная идеологическая дурь и нежить  прошлого  воспринимается нами,  как невинный  чёрный юмор  и затасканный  старый анекдот.  Однако и абсурд прошлого имеет  свойство возвращаться.   Ведь всё самое нелепое, несуразное и абсурдное  в нашей реальности берёт свое начало в прошлом.  Оттуда, с той самой опытной  делянки, Опытного хозяйства имени Вильямса,  с элитного кукурузного поля, до которого местные власти провели за одну  ночь асфальтовую дорогу, где стоял генсек-кукурузник и  мечтал  вместе с  селекционерами-авантюристами  о цветущих яблоневых садах  на Новой Земле и на Марсе.



      Все эти агрономы-лысенковцы, верные  сталинцы, ленинцы и хрущёвцы давным-давно забыты. Их имена не всегда найдёшь в малых и больших энциклопедических словарях, но старожилы Зернограда, станицы Мечётинской и Кагальницкой  до сих пор помнят  этот  воистину райский сад Николая Шаманского (Шиманского) и старое  городское кладбище его имени, этот погост по ту сторону страшного Рая под названием СССР.
       Всё живёт, умирает и снова воскресает в нашей памяти. Всё тайное и постыдное,  строго засекреченное и шумно разрекламированное когда-то,  обязательно  всплывёт перед глазами и напомнит о себе.  И как быть тогда с реальными видениями, похожими на абсурд. Как быть тогда в стране сплошного бездорожья, в  многострадальной стране Уц, на земле Савелия Дикого с той самой асфальтовой дорогой, проложенной в одну ночь,  которая после отъезда генсека Никиты Хрущёва  продолжала  долго упираться  в пахотное поле. И как быть сегодня  с другими видениями и наваждениями? Как жить с ними во сне и наяву?
       Как быть  сегодня с этими песенными   цветущими яблонями  и грушами девушки Катюши, облагавшимися налогом в послевоенный голод? Как жить с этой дурью и самодурством прошлого и настоящего?
      Как быть с элитными садами и оранжереями для высокого начальства, и как жить  нам дальше с этим яблоневым  Садом Памяти  на Бутовском  расстрельном полигоне и с этой современной фантасмагорией близ Кремля под названием «Экопарк «Зарядье»? Как это всё вместить в себя, пережить, осознать и не сойти с ума? Как, пережив шестерых генсеков разного калибра и уровня интеллекта, не потерять  ум  и рассудок,  и    трезво измерить масштабы каждой  эпохи?  Как под грохот барабанов  расслышать прерывистый ход Истории, не нуждающейся в оправдании? Как с пользой для юных и дерзких сограждан  заново и толково изучить историю давней болезни российского  общества и тем самым наладить  процесс  его интенсивной терапии? Ведь все эти игры в мировую гегемонию, в мировой коммунизм и глобальный  монетаризм при этой латентной и явной  садомазохистской сути власти, с   манией величия и паранойей    её носителей – это прямой путь  во Всемирную клинику, в безумие и смерть. И все  эти культы личности, непомерная гордыня,  все живые и мертвые копии вождей, двойники и гранитные истуканы, храмы-кумирни и дворцы в стиле Mania grandiosa - это и есть то  самое «вавилонское столпотворение», которое никому из правящих антропофагов не стало назиданием. Увы, безумие  тиранов  – главная  причина    всеобщего  умопомешательства населения, общенациональной, шизоидной  эйфории, которая, увы, передаётся по наследству и определяет судьбу всей нации через её стремительное вырождение. И гибель  нации, как единого социального  организма,  начинается с вырождения её элиты, которая с каждым годом своего существования становится всё убыточней для общества, исторически, политически  и экономически нерентабельной. И здесь, измеряя масштаб  каждой из пережитых нами эпох,  следует вспомнить слова философа и логика  А.А.Зиновьева, касающиеся  вырождения новых правителей и вождей новейшего времени: «Карлики убивают великанов, чтобы самим выглядеть великанами. Великая историческая эпоха становится предметом смеха и демагогии для ничтожеств. Хрущёвский «переворот», сыграв свою историческую роль, вместе с тем унизил и опошлил  самый великий период советской истории. Брежневизм  создал карикатуру на него. Горбачевизм, имея скрытую тягу к нему, соединил в себе пошлость, карикатурность и неблагодарность хрущевизма и брежневизма. Именно отношение к Сталину и к сталинской эпохе обнаруживает   мелкую и подлую натуру всего  советского сообщества, рождённого в великих исторических муках и победах».    (Александр Зиновьев. Русская судьба, исповедь отщепенца. М. Центрополиграф, 2000, с.304)



ФРУКТОВЫЙ  САД   У  СРЫТОГО  КЛАДБИЩА.


Осквернённых, забытых могил панорама.
Здесь стояла когда-то Славянка, одетая в мрамор.
Здесь лежали когда-то могильные плиты,
А на плитах фамилии, звания, даты,
Имена всех людей за идею когда-то убитых,
За родную отчизну, за равенство и за свободу
В окаянные дни, в сумасбродные чёрные годы.
Валяются плиты – страницы из каменной книги,
На совести нашей висят как вериги.
Были разные правды, как плиты похожи,
Были светлые лики, но были и гнусные рожи.
Кто-то встал на защиту труда и покоя,
Кто-то  мстил в сорок первом за насилие тридцать второго,
Мстил за гибель родных, слепо мстил и сурово.
Всем тогда всё казалось понятным и ясным –
И мироустройства до боли хотелось иного
Любыми путями , любою ценою…
Но жертвы ненужными были,
и всё оказалось напрасным…
Мир в клочья разорван направленным взрывом,
И плачет славянский солдатик с надрывом…
 
(Анатолий АПОСТОЛОВ «Дом разбитых зеркал». Роман)


2017-10-15