Смех

Памяти Александра Подеро.

Привязанный к стулу, с обнажённым торсом, он не был похож на побеждённого, скорее, – просто на временно осаждаемого жалкими муравьями бога. Удерживая королевскую осанку даже тогда, когда каждый нерв его тела бил молниями боли уставший мозг, человек продолжал насмешливо смотреть в бегающие глаза своих изуверов. Палачи пытали его, стараясь вырвать признание в вине, но он молчал. Они секли его плетьми, резали кожу обсидиановыми ножами, но ни одна слеза не стекла по его щеке. Они жгли его тело раскалёнными прутьями и били деревянным молотом по его пальцам, но его изувеченный рот продолжал улыбаться. И когда главный палач приказал сподручным вырезать пленному глаза, яркая вспышка света на мгновение ослепила всех. Когда окружающее вновь начало приобретать привычные формы, изуверы увидели, что пленный освободился от пут. Гордо подняв лицо, он смеялся, и смех этот становился с каждым мгновением громче. Смех бил палачей, сбивал их с ног, не давая им встать. Кровь текла из их ушей, а глаза перестали видеть. Прежде властные, изуверы превратились в ничтожества. Они пытались что-то сказать своему мучителю, вероятно, молили о пощаде, но тот продолжал смеяться. И когда смех его разнёс, разорвал, жалких людишек в клочья, человек прекратил смеяться. Опустившись на корточки и раскинув в разные стороны руки, он начал, превращаясь во что-то иное, грациозное и красивое, уменьшаться в размере. Спустя пару минут из зарешеченного окна мрачной окровавленной комнаты вылетела маленькая пёстрая бабочка. Покружив немного над своей прежней темницей, она устремилась на восток – навстречу восходящему диску алого Солнца, доброго и нежного, – туда, где по её мнению нет ни зла, ни боли, ни людей, убивающих друг друга ни за что, и где ей, вероятно, никогда уже не потребуется смеяться…