Мой дед

Дед с самой молодости, считай полвека, курил трубку и редко вынимал её изо рта. Все зубы целые, но в передних от мундштука протёрся этакий полуовал, настолько большой, что дед мог вставить трубку в рот, не разжимая челюстей. Если у меня в челюстях была бы такая удобная амбразура, то я наверняка смог бы дальше всех пацанов плеваться. Дед не плевался. Не думаю, чтобы он не умел. Бабка Маргарита считала это неприличным и потому дед не плевался. К тому же у деда было много других достоинств.

Дед мог выпить не пьянея три литра браги. Однажды он пришёл домой вечером в дрезину пьяный и очень весёлый: «Они там все лежат!! Все до одного!» Пил на спор с молодыми парнями и мужиками бражку. Без закуски, закусывали разговором. Один отвалился от стола, другой, третий... дед выстоял и своим ходом дошёл до дома. Суровое время располагало душу на суровые поступки и люди выходили за рамки своих обыденных возможностей.

Траву дед косил вкруговую без перекуров. Ему было всё-равно как шёл прокос: косогором, под гору или в гору. А когда дед был молодой, он был ещё сильнее, он мог поднять вилами копну сена и играючи забросить её на стог. Дед умел плести из тальниковых прутьев корзины и рыболовные корчажки.

В первой мировой войне дед воевал в составе Приморского отряда Кавказской армии на турецком фронте и брал город Трапезунд. Трапезундская операция происходила с 23 января по 5 апреля 1916 года. Командовал ей генерал-лейтенант Ляхов Владимир Платонович. После взятия города он вместе с главнокомандующим Кавказской армией генералом Юденичем вошел в город Трапезунд и отправился по узким улочкам города в православный греческий собор, где греческий митрополит совершил молебен об освобождении христианского населения от турецкого владычества.

Дед о таких деталях мог и не знать, он видел войну с простой солдатской стороны. Его вместе с однополчанами везли на пароходе сначала вниз по Волге, а потом через всё Каспийское море на турецкий берег. На море было неспокойно и многих вывернуло наизнанку от морской болезни. Беда эта была деду в диковинку, на море он до этого ни разу не бывал, а качелей в Хуссенбахе тоже не было.

Деду было под тридцать когда он пошёл на войну, дома осталась жена с малыми детьми и всё хозяйство легло на её плечи. Бабушка говорила, что она своему Георгу при расставании дала одно очень важное наставление. Думаю, что она мне это не просто так рассказывала, это был наказ и мне, её внуку. Она просила своего мужа не лезть впереди всех в самое пекло, но и не плестись позади, а оставаться всегда в середине, там надёжней. Деда спасло не это наставление, а его рост.

После упорных боев Приморский отряд численностью около 15 тысяч человек вышел 1 апреля 1916 года к укрепленной турецкой позиции на реке Кара-Дере, которая прикрывала подступы к Трапезунду. Здесь наступавшие получили морем подкрепление, вплавь добрались до левого берега и выбили турок из окопов. 5 апреля русские войска вступили в оставленный турецкой армией Трапезунд. Дед рассказывал как он вместе с однополчанами рванул в атаку и с диким рёвом «ур-а-а!» пробежал вместе с другими не только через всю турецкую оборонительную линию, но и через несколько улиц города по глинобитным плоским крышам. Улочки города были настолько узки, что русские солдаты приняли их за окопы. Командир собрал вчерашних крестьян в солдатский строй и поблагодарил всех за отвагу. В турецкой кухне ещё дымился плов, а турок уже в помине не было. Удрали. В заминированную столовую зашли организованно, строем. Дед ростом был невелик и шёл последним. Не успел он ступить на порог, как его друзья-однополчане вместе с пловом взлетели на воздух.

Пока дед Георг лечился от контузии и тифа в Тифлисе, царя Николая в Питере уволили с работы в связи  с сокращением штатов. Домой дед приехал неузнаваем. Сын Яша не узнал его и сказал матери, что какой-то дяденька просится к ним в дом. Получается так, что домой с войны дед шёл пешком восемь лет. Неизвестно через какие фронты он пробивался и как уцелел.

Дома его не узнали. Эта история повторится через поколение во многих  семьях. Так в 1943 году двоюродная сестра моей бабушки Катерина-Лиза Арндт не узнала своего родного сына Андрея. Её мужа и детей забрали в трудармию, она осталась в Ае одна со многими внучками и внучатами, которых прокормить была не в состоянии, а тут ещё какой-то голодный странник заявился в дом. Не человек, а одна арматура. «Неужели не можешь сына узнать?» Узнала она его по шраму на лбу, который он получил ещё в детстве.

Дед мне нравился. Мои родители взяли маминых родителей к себе. Когда они были на работе, моим воспитанием занимались бабушка с дедом. Я старался походить на деда, но для этого дедовских генов во мне было маловато, а одним воспитанием сделать меня похожим на деда было невозможно. Помню как дед меня однажды наказал за какой-то проступок. Поднял за шкирку, ударил ладошкой по заднице и поправил свою трубку. Чтоб не потухла. Такой был у него рефлекс. Я орать. Дед сказал, что будет меня драть до тех пор пока не заткнусь.

После третьего раза я усёк, что рёвом себя не спасти. Дед держит меня за шкирку и спрашивает за что мне влетело. Я высказал свои предположения. Дед потребовал от меня моей личной оценки моего же поведения. Я оценил его как очень негативное. Объяснить же почему я так сделал, если знал, что так делать нельзя, я не смог, но заверил, что впредь не повторю своего проступка. Дед отпустил меня на пол и занялся дальше своими делами.

Жестоким дед не был. Однажды я исследовал дождевого червя. Хотел понять, что вкусного в нём находят чебаки и пескари. Разорвал его пополам и ничего особенного не увидел. Дед убрал свою трубку изо рта и очень чётко промолвил: „Du sollst nicht t;ten - so steht es in der Bibel!“ Не убий – так написано в Библии!

У нас на вышке сушился табак для дедовой махорки. Раньше во многих огородах рядом с капустой и картошкой рос табак. Я хорошо помню этот запах. Это был продукт военного значения, на фронте курево и водка были также важны как снаряды, в райцентре даже была табачная фабрика. Мешок табачной пыли для обработки огорода против вредителей можно было купить за копейки. Шофера Чуйского тракта делали на махорке бизнес. В отдалённых районах мешок листовой махорки можно было обменять на мешок козьего пуха, а килограм пуха стоил в 60-х годах сто рублей.

Табак и стрессы сильно укоротили жизнь деда Георга. Он заболел раком желудка и очень долго и мучительно умирал. Терпел стоически и ничем своей боли не выказывал. Отец повесил над его кроватью треугольный гриф, такой какие я видел в челябинских трамваях, чтоб дед сам мог над кроватью приподниматься. Думаю, что дед его об этом сам  попросил, никому не хотел быть обузой.

Дед был неразговорчивам, мудрым, но безграмотным человеком. Был один казус с его лечением. Врачи запросили кал на анализы, мать деду, видимо, плохо растолковала процедуру, хотя должна была догадаться, что дед в этих делах ни бум-бум. Дед подал врачам целый свёрток. Ему сказали, что им столько не надо. Ответ деда годится для анекдота, не знаю как врачи его приняли, как дерзость или как шутку. Дед предложил им выбрать то, что больше понравится.

Стойкость и выдержка у деда были потрясающими. Врачи пророчили его кончину в марте, дед умер в июне 1959 года. Высох так, что через брюшину можно было сосчитать все позвонки. Приходили старушки и пели молитвы. Мне не нравилось, что бабульки уже отпевают моего деда, он ведь ещё не умер. Спрашивали, видит ли он Бога, ведь он теперь ближе к нему. Удивлялись тому, что дед так упорно сопротивляется смерти и даже попытались его пристыдить. «Это не грех. Если я сдамся раньше времени, то это будет самоубийством, вот тогда это будет грех. А Бога я не видел, но в заповеди Библии верю, по ним надо жить.»

Деду оставалось жить всего неделю и мать просила меня не отходить от него. Помню, дед спросил меня какая на улице погода.
-Солнышко светит. Тепло. На речке вода прибыла.
-Рыбачить собрался?
-Да.
-Ну и чего ж тут сидишь, иди...
А бабушке он сказал, чтоб рядом с ним посидела. Долго был без памяти, но перед смертью пришёл в себя и пожал ей руку. Бабушка умерла через пять лет. Похоронили её на айском берёзовом погосте, как она просила в ногах у деда.