Стать поэтом в Ялте - 1

               
         «Стать поэтом в  Ялте…»
               Эссе

Стать поэтом в Ялте просто
(Вот банкиром – черта с  два!):
Здесь рассыпаны, как просо,
Ритмы, рифмы и слова.
Здесь столетия – как  дети,
Что ни дерево – то миф.
Вдохновенья свежий ветер
Нагоняет волны рифм.
Здесь не знают постных трапез,
Не стыдись, кормись, поэт!
Воздух терпок, как анапест,
Сосны – сладостный сонет…

     Я  насквозь пропитан Ялтой...  Прожил здесь большую половину своей жизни. Полюбил её не той  любовью, которой  любят его восторженные туристы или озабоченные санаторными процедурами курортники. Это город писателя-труженика Чехова, город, в котором  каждый  камень, каждый  отблеск зари на  платанах побуждает к  творчеству. Не случайно здесь так  много художников и музыкантов. Встречаются и удивительные люди, в которых душа  художника  уживается с  душой  поэта - такие, как мой  друг Валерий  Мухин, который написал все эти прекрасные живописные сюжеты и  которому я посвятил стихотворение «Живописец»:
  Город, горы, город, горы…
  Кисть скользит то вверх, то вниз.
  В синеву макает взоры
  Живописец-кипарис.
  Не жалея  краски синей –
  Шиковать, так шиковать! –
  Мудрый мастер  мастихином
  Приласкал морскую гладь.

  Он  чурается поп арта,
  Оживляя охру скал;
  Полинял зеленый  фартук -
  Но талант не полинял!
  А когда весна вполсилы
  Горы тронет по плечу,
  Он  в обильные белила
  Наряжает алычу.

  Прозвенев  до самой выси,
  День почил, устав слегка…
  Краски с кисти кипариса
  Смоет звездная  река…
       Маяковский в автобиографических заметках описывал свое поэтическое становление так: «Днем у  меня вышло стихотворение. Вернее — куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю — это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: "Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!" Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом».
      «Стать поэтом в  Ялте просто…».  Как же  я  стал поэтом? Да  и стал ли? Кое-кто из коллег считает меня  графоманом, да  и  поэтические  антологии частенько меня  обходят… Правда, в последней  Крымской антологии - она вышла в  Петербурге - у  меня  уже  есть хорошая подборка  стихов. Но так сложилось, что основные мои творческие  работы написаны в прозе - это научные книги о Чехове и Булгакове, документальные очерки, философские  эссе, критические  статьи, мемуары... Есть и несколько рассказов. Более пятисот публикаций! Три тысячи страниц! Оценки их - самые разные: от отчаянной  хвалы до громкой  хулы. Я ставлю себе  это в заслугу. Толстой, как  отмечали современники, считал, что если какое-то произведение одновременно отчаянно ругают и хвалят - оно стоит внимания.
        Стихи я  писал с  юности. Увы, рядом  со мной  не было Давида Бурлюка: поэтическая  жилка забилась во мне далеко от столиц,   в рядовом  райцентре Нижегородчины, именуемом Шатки, между городками Арзамасом  и Лукояновом.  Через Шатки, между  прочим, по дороге в  Болдино проезжал Александр Сергеевич Пушкин и очень ругался, когда  по причине великого поста его тут отказались покормить… В  1964 году я окончил здешнюю одиннадцатилетку и работал в  редакции местной  газеты  «Путь к  коммунизму». Недавно брат Анатолий  прислал  мои стихи, напечатанные  1  сентября  1964 года в  Шатковской  районной газете:

Этот день - немножко даже серый, -
Из-за леса медленно вставал.
Ты сегодня первый раз несмело
 Вместе с другом в школу  прошагал.
Сядете за парты вы охотно.
Станет вашим этот светлый  класс.
И отныне встретите заботу,
Добрую улыбку строгих глаз.
Будут радости и будут  огорченья.
Только не сдавайся, не робей.
 Десять лет упорного ученья
Дадут знаний, сделают сильней.
Вы запомните, как мы  когда-то
Этот день запомнили навек.
И храните, берегите свято,
Потому, что дня дороже нет!  
  
     Это  самые мои первые  опубликованные стихи. 1064 год… 18 лет… Конечно, не ахти, но для  начала  совсем  неплохо:  ритм, по крайней мере,  соблюден. Но в одном  месте  есть нестыковка:
Десять лет упорного ученья // Дадут знаний, сделают сильней.
Проще  было бы сказать: Сделают разумней и сильней.
И рифма неточная:  «навек - нет» - довольно условна.
И самая  первая строка: Этот день немножко даже  серый -               
глуповата… Указательное местоимение  ничего о  свойствах и признаках  «этого дня»  не говорит. Пушкин не писал:  «этот чудесный день…». А писал: «Мороз и солнце, день чудесный»…И в  первый  класс шагают в первый раз с родителями, а  не просто с  другом… Короче, можно придраться  и придираться еще  сорок раз. Но ведь это первый блин…
    Анатолий пишет, что стихи отыскались у  одной пожилой дамы, которая  в  этот день 1964 года пошла  в  первый  класс… И дома у  ней  на память об этом  событии сохранялась старая  газета с  моими стихами. Умилительные подробности…
    На работу в  редакцию я вышел в конце августа, не поступив в МГУ на  физический  факультет. Думаю, что сама судьба  уберегла меня от  судьбы  инженера. Конечно, я  был увлечен «безумными» физическими идеями, как и все в те времена. Только что полетел в космос Гагарин, вышел на ледяные трассы  атомный  ледокол, физики и  лирики бредили неземными мирами, Высоцкий  пел про Тау Кита... Может, я  и стал бы  физиком, но у  меня  было слабое место: неважнецкая память и неумение мыслить формулами. Было хорошее, живое воображение, чувство слова, я  быстро схватывал самые сложные идеи, понимая  их даже не логикой, а  как бы  «вчувствовался» в них. Мне легко давалось  писание  сочинений по литературе. Сочинения в поте  лица  писал мой  друг Лева Елизаров; я приходил к  другу, читал его текст, а  потом импровизировал свой. Ему  ставили «четыре», а  мне «пять»… Но без хорошей памяти нельзя  стать большим  специалистом  ни в  какой  отрасти. Память - фундамент, на котором  зиждется  ум. Надо помнить концепции, идеи, имена, даты… Ларошфуко, один из блестящих мастеров афоризма, признавался, что  собственные идеи был вынужден придумывать только потому, что не помнил чужих…
     То, что во мне, возможно, сидит «сочинитель», я  понял классе в восьмом-девятом: литературу у нас вела практикантка из Горьковского педвуза. Она  давала нам  необычные задания. Изучаем, к примеру, романтические произведения  Горького. Чтобы  мы  постигли суть романтизма, она  предложила написать сочинение в  духе и стиле «Старухи Изергиль» -  насыщая  текст  обильными эпитетами и тропами. Помнится, я  специально провел ночь на Спорной  яме, где  сливаются речки  Пьяна и Ежать. Таинственные колыхания  темных зыбких теней, волнующие  крики неведомых ночных птиц, всплески  играющей крупной  рыбы, завораживающее мерцание звезд, - все это становилось канвой, на которую ложились обостренные восприятия и чувствования  молодого человека… Практикантка  меня  сильно похвалила…А стихами и прозой  я  был увлечен… Уже тогда мечтал стать писателем. Специально изучал манеру Хемингуэя, сам пытался писать «суровую прозу» с короткими, рублеными фразами… Читал хороших поэтов - даже  уворовал из районной библиотеки  томик  стихов и поэм Пастернака. Сборник  у  меня  жив до сих пор… Стихи бормотал, гуляя по улицам… Но ничего настоящего - никакого проблеска художественности - в них не было совершенно. Рифмы  сколь-нибудь оригинальной  тоже не было. Одни эмоции… Характерно, что даже Ахматова сожгла свои ранние стихи — стыдно предъявить их публике, привыкшей видеть в ней не Золушку, но «королеву»…

                (продолжение  следует)