Вероотступник - сон

Сон. Дело происходит в Риге, время совершенно неопределённое.

Преследования властей и общества за истинную веру приняли наиболее радикальный характер: тех, кто не отрекается или не покидает общины верных - расстреливают. Впрочем, жертв ничтожно мало, ибо и самих верных мало...
Я твёрдо решил не уступать. Всё равно, в конце концов придётся умирать, это мне знакомо не только умозрительно, но и практически, из собственной жизни. Я знаю как это. Так уж лучше умереть сейчас быстрой смертью за Бога и Христа, чем всё равно потом домучиваться. Но главное даже не это, а хочется показать сволочам и негодяям, что они не в силах заставить меня пойти у них на поводу. Довольно, хватит!
Итак, я не только не боюсь, не просто готов, но хочу умереть за веру - прямо сейчас. Это произойдёт очень и очень скоро: нас, верных, осталось в Риге всего-то человек десять-пятнадцать. Мы уже едем на двух микроавтобусах к месту казни. Машины проезжают по улице Пернавас, сворачивают в направдении Тейки...
Над городом пасмурное небо, а в этом районе такие невзрачные фасады, будто сто лет уже прошло с тех пор как их строили или чинили.
Всё это мне уже совершенно безразлично. Я вообще ни о чём не думаю, я счастлив, я уже где-то там... 
Машины тормозят на светофоре. Дверь открывается, неожиданно в салон входит Оля Д, моя первая женщина, и садится подле меня. Когда-то мы хорошо дружили, она меня любила, но то было давно, лет то ли двадцать пять, то ли тридцать назад...
С тех пор я её почти не вспоминал, а уж в последнее время точно.
Само по себе её появление меня не удивляет, но я знаю, что в общине верных она никогда не была, и поэтому делать здесь ей совершенно нечего.
- Сейчас же вылезай из машины, - говорю я ей, - нас всех здесь везут ТУДА, ну ты знаешь.
- Нет, Серж, выходить я не собираюсь, по крайней мере не собираюсь выходить без тебя, мы поедем вместе, - раздаётся ответ.
Оля - стройная блондинка с приветливым открытым лицом, и, судя по всему, она никак не изменилась с тех пор, как...
- Вылазь из машины на следующем перекрёстке, Дэв, - повторяю я, - нас сейчас везут расстреливать в Шмерли.
Оля отрицательно мотает головой. Машина останавливается, небольшой затор.
В этот момент я начинаю то ли свирепеть, то ли, наоборот - сам понять не могу. Так или иначе, я резко распахиваю дверь, хватаю Ольгу за руку и выволакиваю из машины.
- Хорошо, мы выходим вместе, - как будто обиженно заявляю я, но в этот момент мною полностью овладевает совершенно неожиданный и неведомый восторг. Мне не просто наплевать на мнение единоверцев, я-то знаю и чувствую, что в эти секунды все они с презрением и крайним осуждением взирают на меня, нет - мне нравится, доставляет удовольствие то, что и им я досадил - не только властям тьмы и угнетателям, но и этим занудным бывшим братьям. И сёстрам - само собой...
Хватит уже, надоело, в конце концов, невольно кому-то подчиняться и даже на кого-то оглядываться, перед кем-то оправдываться. Хватит! Я  СВОБОДЕН!

Машины трогаются с места и продолжают свой путь к месту неведомой мне теперь казни. А мы с Олей просто стоим на улице, не зная ещё куда и зачем идти. Вроде бы банальность, повторение прошлого...
Но ТАКОГО восторга и радости я во всей жизни не видал, это полный, неописуемый экстаз подлинной Свободы.
Ярко светит Солнце, его лучи играют на листьях тополей, пляшут по стенам зданий, отражаются в больших рижских лужах, переживших все общественные формации. Каждый листочек и последняя травинка трепетно переливается в этих лучах света, наслаждаясь собственной неповторимой уникальностью...
Ну а Оля - она стоит и просто смотрит на меня с упоением, как когда-то. Смотрели многие, только она раньше, наверно поэтому я её не забыл.
Но и это несущественно, неважно и безразлично в общем контексте. Дело совсем в другом.
Итак, я - вероотступник, но это меня лишь радует, а не пугает и не огорчает. В этом сне ровно три, ну отсилы пять минут назад, я был готов умереть за веру, зато сейчас я живу в том же самом сне так, как не жил никогда. Я не выжил, речь вовсе не об этом - но я никому и ничему не подчинился, поэтому у меня внутри новое огромное невиданное счастье и свобода. Свобода и счастье!
- Серж, куда мы теперь идём?!...

       


Рецензии
Читал раньше, но с удовольствием перечитал
и с удивлением не обнаружил среди отзывов своей отметины).

Ровно из Достоевского это. Читаного, нечитаного, принимаемого автором, или нет, или с оговорками, - но здесь всё без остатка из него.
Это не плохо и не хорошо (сама-то вещь вполне интересная!) - просто существуют поля, накрытые некими именами, названиями, и вот это как раз в имении Фёд. Михайловича.
"Тварь я дрожащая или....." - и тд.

Григорий Лыков   21.12.2019 09:54     Заявить о нарушении
Интересно! Потому что я и не думал о Достоевском в этой связи, хотя читал его уже в зрелом возрасте - Бесов, Идиота и другие вещи. Вообще, Достоевский - явление исключительное, писатель необычнейший, настоящий русский гений-первопроходец, левша, и порой его слегка заносило, но без этого наверно на таких тропах никак...
Если Толстой - гений от бога, то Достоевский - гений от человека, так я бы сказал. Знаю, помню, что он очень Ваш писатель, Григорий! Мне же ближе всего Пушкин, как ни банально это звучит: совсем недавно я впервые в жизни (бывает же такое!) прочитал его Маленькие трагедии - вот это МОЩЬ, это СИЛА! Несколько дней ходил, прямо скажу - счастливый от них. Наверно ничто иное в области искусства никогда не производило на меня сравнимого с этим впечатления.
Если вернуться к сну (а это именно сон точно записан) Вероотступник - то сон по характеру очень МОЙ, это очевидно (для меня), но интересно и то, что это сон очень РУССКИЙ.
Не немецкий, не польский, не итальянский, не китайский и не японский сон, а русский - это дошло до меня прямо сейчас (касательно сна, его настроения), но сама идея летает у меня относительно давно, какое-то время. Только у русских эта быстрота переходов, эта лёгкость смены настроя и оценки, эта совершенно иррациональная чёрточка, делающая историю нашего народа совершенно непредсказуемой! Это не хорошо и не плохо, это просто есть. Вернее, это может быть и очень хорошо, и очень плохо (саморазрушение) и никак.
И уж точно она непонятна, непостижима для западно-европейцев, это я совершенно точно знаю и понимаю. Да она и самим русским толком неизвестна и неясна, скажем, Солженицын или даже Толстой не видели её, не чувствовали, и отсюда, мне кажется, весь их пафос возмущённый и проистекал.
А вот Пушкин, думаю, знал, а уж кто совершенно точно знал - так это Лермонтов с его Героем нашего времени. Ну и Достоевский, конечно. Не знаю,но кажется есть некая общность у Лермонтова и Достоевского - или это я уже черезчур загнул?!
Интересны Ваши мнения и оценки по затронутым мной здесь темам, Григорий! Будуждать ответа.
Ваш Сергей

Капитан Медуза   21.12.2019 20:42   Заявить о нарушении
Добрый день, Сергей!
Согласен с Вами, и Вы нашли точное имя этому качеству – лёгкость смены настроя, оценки, быстрота переходов, - это свойственно нашему характеру.
И чуткая литература, конечно, смотрит на это, видит и пытается рисовать.
Согласен и в том, что Пушкину эта гибкость внутренних движений поддавалась в передаче. Насчёт Лермонтовского Героя не скажу по простой причине – не перечитывал с юности (но вот Вы подсказали, надо будет освежить и посмотреть, как прочтётся!).

Единственно, мне кажется, стоит заметить, что эти качества не сразу нами были в себе открыты и поняты, а поэтапно.
Пушкинская передача гибкости и пластики стремительных внутренних движений принадлежит всё-таки до-модернистской эпохе. Всё-таки он ещё не так свободен и размашист в их показе, как тот же предмодернистский Достоевский.
Но! Это и придаёт пушкинской прозе красоты.
Я знаю ещё одного младшего собрата Пушкину по этой эстетике – упоминал о нём. Это Константин Леонтьев, много известный как публицист и очень мало – как тончайший прозаик. Его знаменитые «турецкие повести» построены как раз вокруг вот такого тончайшего и живейшего внутреннего движения в персонаже.
И драма, сопряженная с такими поворотами, у него – очень тихая, классически притушенная. То есть красоты необычайной вещи, а эти движения в них придают рассказанному потрясающую подлинность. «Как тончайшая фарфоровая чашка» должна звучать проза в показе внутреннего мира, - говорил он.
У Пушкина драматическая составляющая, выстроенная на основе этих движений, – громче.
У Достоевского – просто громыхающе оглушительна.

А вот только ли в русской литературе это есть? – Нет, не только.
Для меня самым мощным мастером показа таких глубинных летучих движений души остаётся англоязычный (Штаты и Британия спорят до сих пор, чей же он) Генри Джеймс.
В прошлом году худо-бедно неплохо перевели наконец на русский одну из вершин его прозы – Крылья голубки. До сих пор помню своё чувство, когда прочитал – это сродни Вашему ощущению после Маленьких трагедий. Вот теми же словами буквально: не помнил такого впечатления на себя в искусстве литературы.

Джеймс – тоже предтеча модернистской эпохи, одной ногой уже стоял в ней. Но интересно то, что модернизм, воздвигнувшись на творчестве таких титанов, подобных им открытий в области внутреннего в человеке и близко не сделал.
Вот удивительно. Только разрабатывали какие-то поля внутри уже открытого ими…

Григорий Лыков   24.12.2019 10:28   Заявить о нарушении
А я не удивляюсь, что у англо-саксов она тоже есть (хотя и по-другому) - думаю, что мы с ними (американцами) не то что похожи, но немало общего, как ни странно! Именно с ними как раз, а не с немцами или французами, не говоря уж о других. Это и по литературе заметно, мне кажется - впрочем, полной уверенности у меня нет, здесь я недостаточно компетентен.

Капитан Медуза   24.12.2019 17:42   Заявить о нарушении
На это произведение написано 17 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.