Чужая земля

- Доченька, - уговаривала Зинаиду мать, - не выходи ты за Ива¬на замуж. Уж больно не нравится он мне. Да и семью их все село презирает. Ты еще маленькой была, когда отца его - бандита с пет¬ли сняли. На кривой осине повесился. Испугался суда людского, когда разоблачили в предательстве Родины.
- Зачем ты вспоминаешь это, мама? - прервала ее Наталья. – Сын за отца не в ответе.
- Но яблоко от яблони недалеко падает.
Наталья настаивала на своем:
- Все-таки Иван хороший. Прости меня, но я буду его женой. Он меня любит. Подарки дорогие дарит. Обещал свадебный наряд ку¬пить. Он за меня - в огонь и в воду. Таких парней, как Иван, по селу не найдется. Добрый он.
- Какой уж добрый, если щенят топил в реке на глазах у ребяти¬шек. Такой же, как отец. Тот тоже безжалостно расправлялся с  животными. Потом, во времена репрессий - с людьми.
…Венчались молодые в церкви. Жених и невеста держали в руках свечи, слушая напутствия священника. Мать кончиком платка украд¬кой смахивала набегавшие слезинки, стараясь смотреть на красиво убранные иконы. Искоса она заметила, как у Ивана погасла свеча, ему зажгли и подали другую.
… Первым умрет, подумала суеверная женщина и перекрестилась.
Когда церемония закончилась, Зинаида подошла к матери, поце¬ловала и, показав указательный палец, тихо произнесла:
- Смотри, мама, какой красивый перстень подарил мне Иван.
Мать узнала это украшение. Вспомнила, как соседка, мать тепе¬решнего зятя, говорила: «Твой-то тебе ничего не прислал с фронта, хоть и дети с голоду пухнут, а мой - заботливый: и продукты шлет, и с другом перстень передал».
Ульяна Митрофановна промолчала, отвела взгляд от руки дочери и, отвернувшись, поторопилась выйти из храма. Дома ее ждал уже не¬сколько лет прикованный к постели муж. Подойдя к нему, она обняла его голову и разрыдалась.
- Да полно тебе, - уговаривал жену Дмитрий Иванович. - Ты же не пророк в конце - то концов. Может, Иван будет хорошим мужем. Про¬шу тебя: не обижай больше Зинаиду, Прими к сердцу ее половину.
- Нет, никогда! Их породу все село ненавидит и я - тоже. Ну, а молчать буду, - согласилась она.
Зинаида с Иваном жили в подслеповатом, крытом соломой доми¬ке, хозяйкой которого была свекровь. Александра Федоровна люби¬ла молодую сноху и не только потому, что она была тихой и спокой¬ной, но и потому, что в руках у нее все кипело. Когда вязала пуховый платок, казалось, что все делают механические руки. А пряла пряжу тоньше и ровнее всех на селе.
 Наблюдая за молодоженами, Ульяна Ивановна замечала, что зять очень скоро охладел к ее дочери, нередко покрикивал, поругивал за нерасторопность с кормлением ребенка. А, увидев однажды, как его мать с подойником сидит под коровой, и вовсе вскипел: «Ты чего же это спишь, а матушка коров доит? Не думал, что моя жена будет пря¬таться за старухиной спиной. Коль так, лучше б в девках сидела».
- Да я всю ночь прокоротала возле Николки, - обиделась она. - Он же плакал. Это ты не слышишь. Никого тебе не жалко. Ты и о матери- то вроде бы позаботился, лишь бы мне насолить.
Наталья не помнила долго зла и вскоре глядела на мужа ласко¬выми глазами. Да и не угасала в ней, несмотря на его трудный харак¬тер, любовь к мужу. Вскоре у них родился еще один сын - Михаил, которого Иван назвал в честь деда. Разглядев  новорожденного, Уль¬яна Ивановна сразу же обрисовала: точь - в точь дед. Вот уж чего она ни в коем случае не желала!
Иван умер, когда сыновья не достигли еще совершеннолетия. В селе так и говорили: «Опился, сукин сын». И никто не горевал о его преждевременной смерти. Жалели Наталью. Молодая осталась одна с двумя парнями. Каково ей? Старший- то особых хлопот не достав¬лял, напротив, даже на дойку с ней бегал, помогал ухаживать за бу¬ренками. А вот младший - от чертей на время. Друзей у него не было, все для него были плохими. Только и знал, что на рыбалку ходить. Однажды, убирая постель Михаила, обнаружила у него под подуш¬кой поджигной пистолет. Вечером предупредила: «Чтобы больше я эту игрушку у тебя не видела».
- А вот и увидишь, - огрызнулся подросток. - Я же не в людей, а в воробьев стреляю. Жалко, что ли?
- Еще бы не хватало в людей, - буркнула Зинаида и поспешила к печи, где уже испекся хлеб. Вдруг резкая боль в сердце заставила ее вскрикнуть и медленно, опустившись на стул, она облокотилась о сте¬ну. Михаил окинул ее безразличным взглядом, отломил ломоть хле¬ба и вышел. « Даже не спросил, что со мной, - подумала Наталья. Такой же рав¬нодушный, как отец. Говорят, надо правильно воспитывать. А как еще? Ведь и слова одни и те же говорю  сыновьям, и ласкою обоих не обделяю, а разные они какие-то… Почему, спрашивается?».
В свои восемнадцать лет Николай возмужал в одно мгновенье. Это сразу же заметила мать, когда сообщили о нападении на нашу страну гитлеровской Германии.
- Мама, - обнял ее за плечи старший сын, - ты не волнуйся, но завтра я уезжаю на фронт. Я слышу зов Родины, надо торопиться.
- Я знала, что ты решишь именно так, - поддержала Зинаида Нико¬лая. - Иначе нельзя. Только как ты будешь стрелять - то в очках?
Ничего, научусь. Вот узнаешь.
О своем решении он поведал Михаилу. Тот поначалу буркнул: «Твоя воля». Потом добавил: «Может, повременишь? Видишь - то плохо. Не призовут, поди?»
- Ну, за такой совет спасибочки, - съязвил Николай. - Остается только пожалеть, что ты - мой родной брат. Единственная просьба к тебе: береги мать. Круто повернувшись, Николай направился в тракторный отряд, чтобы доделать сенокосилку. По дороге сорвал ромаш¬ку, решил погадать «вернусь - не вернусь». Когда на желтом пятачке осталась последняя ресничка, по - детски обрадовался: «Вернусь».
Он уже провоевал два года, когда Михаила призвали на войну. Братьям не суждено было встретиться. Старший вернулся в деревню сразу же после победы, о младшем пришло извещение, как о без вес¬ти пропавшем.
С тех пор Зинаида  не снимала с головы черную косынку. Горе зат¬мило все праздники, даже приезд Николая не вызвал в ее душе осо¬бого всплеска. Все думы и мысли были о Михаиле: как и где он при¬нял смерть, уж не в концентрационном ли лагере замучили его фа¬шисты?
Вскоре на центральной улице села установили памятник погибшим воинам, на обелиске которого позолоченными буквами было высечено «Кретов Михаил Иванович». В конце списка подпись «Веч¬ная слава воинам – освободителям. Вы навсегда останетесь в наших сердцах».
Зинаида посадила у памятника тюльпаны и с любовью ухаживала за ними. В палисаднике же у нее с ранней весны до поздней осени было половодье цветов, которыми она щедро делилась с односель¬чанами и которые почти каждый день носила к святому для нее месту.
Живым памятником о сыне был куст калины, посаженный мате¬рью в память о нем.
... Шли годы. Николай работал в колхозе трактористом, его жена, детдомовская воспитанница, преподавала в школе географию. Име¬ли двоих детей. Зинаида Дмитриевна, получившая вторую группу ин¬валидности, находила утешение в хлопотах за внучками. Она люби¬ла шить для них чепчики, платьица. И очень радовалась, как девчуш¬ки крутились и приплясывали возле зеркала в обновках, а потом чмо¬кали бабушку в морщинистые щеки. А еще любила она ранним утром провожать Николая до калитки и потом долго - долго смотреть ему вслед...
Вот так когда - то проводила она и своего младшего - Михаи¬ла. И не думала - не гадала, что перед самым концом своей жизни он напомнит о себе. Лучше бы ей не дожить до этого времени.
... Зинаида Дмитриевна сидела на крыльце, вязала варежку. Как всегда, на грустные мысли навел пролетающий над селом с печаль¬ным криком журавлиный клин. Ей всегда казалось, что в их строю нашел свое место и Михаил.
- Дмитриевна, - услышала она громкий голос почтальонки Павли¬ны по прозвищу Сорока. Уж она - то во рту не удержит ни тайн, ни сплетен. Иногда так преподнесет событие, что все село ужасалось и гудело, перемалывая услышанное.
- Ну, опять что - то на хвосте несет,- подумала Зинаида Дмитриевна. - Вот надоела. Бросив велосипед у изгороди, Павлина затараторила:
- С радостью тебя, Зинушка. Не зря ты ждала своего сыночка. Отыскался он. Из Канады посылку прислал. Не забыл - таки мать, вспомнил на старости лет.
Зинаида Дмитриевна словно окаменела. Долго молчала, потом про-тянула руку за уведомлением.
- Неужели правда? - уставила старушка на письмоноску присталь¬ный взгляд и, окликнув старшую внучку, велела съездить на почту, получить посылку.
Закрывшись в горнице, она с помощью плоскогубцев быстро от¬крыла ящик и, увидев строчки со знакомым почерком, замерла на мгновение. Затем взяла письмо, начала читать:
«Здравствуй, мама! Надеюсь, ты еще не умерла. Это я, твой сын Михаил. Только не падай в обморок, узнав, что я живой. Так распоря¬дилась судьба. Для меня дороже всего на свете жизнь. Чтобы она продлилась, я сдался в плен. Так оказался за границей. Принял иностранное подданство. Фамилию теперь ношу моей жены - Клинтон. А напомнил о себе вот почему. Я очень болен, почти прикован к по¬стели. По всему видно, жить осталось недолго. И хочется, чтобы, как у нас в России, бросили в мою могилу горсть родной русской земли. Пришли мне ее, если не трудно. Прими подарки. Вернулся ли с фрон¬та Николай? До свиданья. Обнимаю и целую, твой сын Михаил».
      Изумленная мать еще раз принялась перечитывать эти стро¬ки. Сердце ее учащенно билось и, казалось, оно вот - вот вырвется из груди от непередаваемого ощущения. Проглотив таблетку, она вначале скомкала четырехугольник, затем порвала его на мелкие ку¬сочки и швырнула в печь. В сарае она нашла лопату и пошла в огород, там вырыла яму, бросила в нее иностранный ящик с гостинцами и закопала. Она очень спешила управиться к приходу Николая: не хо¬тела причинять ему боль позорным напоминанием о брате.
А поздно ночью, когда в селе погасли огни, одна луна была свиде-телем того, как спешила огородами сгорбленная старушка к памятни¬ку погибшим воинам, как потом долотом скалывала со списка земля¬ков инициалы своего родного сына...
- Где ты, мой сын? Я- то ждала тебя всю жизнь, то поминала за упо-кой, то теряла, то находила в снах. А землю я тебе ни за что не пошлю. Святую и политую кровью и потом дедов и прадедов постыдно пере¬дать в твои грязные предательские руки. Нет у меня теперь тебя», -  так она мысленно обращалась к Михаилу, перелистывая семейный аль¬бом.
Потом она сняла с головы черный платок и, тихо плача, начала придумывать, какой ответ она напишет Михаилу. Получилось так: «Ну, здравствуй, горемыка! Землю тебе, говоришь, прислать? Нет, сынок, этого ты не полу¬чишь. За нее люди жизни отдали, а ты xoчешь, чтобы я ее подарила изменнику своей Родины, брата, матери? Как мне теперь на белый свет и людей смотреть, как не сгореть со стыда, как доживать свой век? Нет, я не хочу жить. Мое сердце всего этого не перенесет... Оно выболело по тебе, мой дорогой сыночек, за долгие годы разлуки. Но лучше быть матерью погибшего солдата, чем матерью живого предателя. Прощай».
С трудом поднявшись, еле передвигая ноги, Зинаида Дмитриевна пошла в огород, где дышала свежестью земля, щедро дарящая се¬мье и хлеб, и овощи, и фрукты. Она взяла в горсть комочки чернозема, поцеловала и, пошатнувшись, упала в свежевспаханную борозду.
Когда сын Николай обнаружил мать, она была еле жива. Грудь ее вздымалась, губы шептали одни и те же слова: «Я ни за что не отдам тебе эту, соленую от моих слез, горсть земли, ни за что…».
Утром она достала семейный альбом, вырвала из него фотографию Михаила, хотела порвать, но не смогла. Дрожащими руками Зинаида Дмитриевна прижала снимок сына к груди, от соприкосновения с которым вдруг заледенело сердце, а потом быстро оттаяло, потому, как под ним когда-то носила она его, своего родного Михаила. И ему не прикажешь отторгнуть сына, как не велики горечь обиды и стыда…
 А от куста калины не осталось и следа. Узнав от почтальонки историю с посылкой, Николай вырубил его, не спросив согласия матери…