Как русские себя искали

Пролог
Боле всего на свете русские любили валять дурака. Бывало, соберутся соседи, и давай политесы разводить:
 - Вот мы, - говорят византийцы, - самые грозные!
 - Зато мы, - хвастают хазары, - самые гибкие
 - А мы зело загадочные, - ржут русы.
 - И вроде познакомились, а ни рожна не понятно, - недоумевают соседи. - Может, вы, русы, смешные? Перпетуум мобиле вам в дышло!
- Так ведь, гой еси, вам с хряпкою! Мы о том докамест не ведаем, - интригуют русичи.
- А ежели мы к вам с мечом?
- Ну так мы его вам же в гузно и воткнем - вот потеха-то будет! Меч-самосекс! - веселятся русы.
- Не смешно! - обижаются соседи.
- А зато мы, - говорят немцы, - будем делать умные машины.
- А мы, - наглеют американцы, - будем делать деньги.
- Тогда мы, ядрена вошь, будем вола вертеть, - потешаются русские.
- Вуаля, - возмущаются иноземцы, - опять этот русский пардон через коромысло!
И за тем зубоскальством стали русские забывать, какие они на самом деле. А как совсем забыли, собрались на большой поляне, где колосился Ясен-пень могучий. И стали спрашивать:
- А скажи, Ясен-пень, какие мы, русские? Тут поднялся сквозняк невиданный и явилась из-за пня животина дивная.
- Гляди, это ж Бляха-муха заповедная, - зашептали русские. - Открой нам, Бляха-муха, какие мы?
- И не пытайте, - молвила инфузория, - про то ни в сказке сказать, ни по понятиям раскинуть.
И улетела. А из-за пня уже друга зверюга, чуднее предыдущего оратора лезет.
- Дык то ж Ёшкин кот, - догадались русские.
- А идите вы в баню с вашими ребусами, - отрезала животная, -
вас, один хрен, ни умом, ни аршином не возьмешь.
И пошли русские в баню. А тама встречают их старичок со старухою.
- Здрав буде, дед Пихто, и ты, бабка с пистолетом, - кланяются им русичи.
- Здрасти-мордасти вам, - кочевряжится дед.
- Я и столяр, и плотник, и потрындеть охотник!
Весь такой загадочный - то ли шибанутый, то ли сказочный.
Эй, Федьки, да Сёмки, кому своя душа - потемки!
Слухайте, как хитро устроено русское нутро!
И повел дед такой сказ...


Про мысли
Скажем, глядят вон на то облачко два молодца. Один Иван, другой наоборот - Иоганн. «Вот ведь - пучок пара» - думает Ганс. И тут же какое-нибудь словцо из научной ботаники припоминает - конденсат, или там...штангенциркуль...
И наш Ваня кумекает о том же: «Ядрена Матрена! Ну, прям не облако, а картина. «Самсон разрывает пасть нашей барыни». Потом окинет взором всё небушко - ширь-то кака!
А Ганс, промеж тем, в голове то облако уже на всякие мелкие микробы разобрал. Не к ночи будь помянуты! И даже до ихних печенок-селезенок добрался!
Иван же - насупротив. Мыслишками за облаками витает. Промеж небесной механики! И думается ему: - «Это кто ж таку космическу хреновину сотворил!» Почешет он в затылке, да перекрестится.
И не то, чтобы Ганс про всякие галактики не ведал, или Ваня ботанике не обучен. Ежели надобно, так немец эдакую гипотенузу проведет от блохи ископаемой до самой космической абстракции. Да и русский молодец кактус заморский, к примеру, разберет на пестики-тычинки. Но вот на приволье одному легче думается вглубь, а другому вширь. Ежели их не спугнуть, конечно.
Да и коли спугнуть, всяк по-своему размыслит. Вот, скажем, шарахнет из того облака молния! Ганс тут же смекнет: - «Едрить твою, майне кляйне! Сие есть магнетический разряд. Он могёт меня, Ганса, шибануть так, что ухи задымятся».
У Ивана же картинка позабористее. У него в башке, окромя молнии, вся астрономия представится. И подумает Ваня: - «Оно, конечно, 100 ампер мне в глотку, магнетизм. Но ведь кто-то ж дерганул рубильник! Немцы могли, но вряд ли. Скорее, тот, кто всю эту астрономию сотворил. Может, это и не про мою честь, но вдруг знак?!» И перекрестится.
А Ганс в сию пору уже прочертил нужный азимут до ближайшего блиндажа. Пунктиром. Ему, может, ухи дороги как фамильный артефакт. Он, может, их конфигурацию от дедушки унаследовал. По маминой линии. Икнись ему на том свете легенько! И вот он командует себе для порядку: - «Айн, цвай, драй» и, не медля, стартует в укрытие.
Ваня, между прочим, тоже маршрут себе набросал. Но не пунктиром, а такой волнистой линией. Потому как, ежели это знак, то от судьбы далеко не уйдешь. Уж лучше пусть молния шарахнет, чем те же микробы закусают. И вот идет он, а вокруг гроза. Сверху льет, спереди дует, снизу чавкает. А он топает себе и чему-то радуется.

Прим. Русские любят философствовать. Им удобнее скользить мыслью от частного к общему, от деталей к обобщению, от земного к вечному. За каждой деталью русские видят «космос», любому событию придают внеземную, мистическую, а чаще религиозную окраску. Когда русские выстраивают алгоритм действий, трудно предугадать его схему – их не сдерживают общепринятые рамки, они постоянно держат в голове необъятность вселенной и возможность множества решений. И еще поэтому русские не сильно боятся смерти. Их ведь ждет вечность…
Европейцы же по складу ума – аналитики. В свободном полете мысли они идут от общего к частному, раскладывая мир на составляющие. Их способность продумывать каждую деталь уникальна. И в этом движении европейцы давно наметили общепринятые алгоритмы, которые, тем не менее, могут сковывать мышление.


Про чувства
А вот, скажем, на том же лужку, где Ваня с Гансом облаками любовались, гуляла красна девица. Вроде как поодаль, но не шибко. То песню заведет, то венок сплетет, то мышки полевой испужается. Уже хотела в обморок падать, но тут смекнула, что молодцы ее заприметили. Они на облако перестали пялиться, а стали пялиться на девицу.
Вот Ганс смотрит, а сам примечает… Вроде комплектация у девицы зер гут! Глазки там, зубки в наличии. И гардеробчик опрятный. Разве только нрав слишком веселый... Зато румянец по всему хохотальнику и никаких признаков чесотки али чумы бубонной. Надо б ещё в её аусвайс заглянуть на предмет роду-племени. Тут он, конечно, мундир свой оправляет и марширует к девице. Мол, гутен морген, хенде хох! Сдафайся, юнге фройлян! О, битте шон, не надо пугаться! Это натюрлих тефтонский шутка.
Тут и Ваня на землю из астрономии уже спустимшись. Глядит на девицу, и прям испытывает кровоизлияние. До того хороша, что и матюком не высказать! Для такой не то, что васильков - дуб сломить не жалко! В тот же миг молния как шарахнет! Знак, короче. «Ну, - думает Ваня, - крышка! Моей девица будет!» А сам от конфуза с места двинуться не может.
Вдруг из леса темного, из лопухов пыльных выскакавают разбойнички. Рожи синие, зубы желтые, мысли черные, а под ногтями грязища. Ганс, увидамши их, давай кричать:
- Цурюк, вашу мутер! Ифан! Даз ист непорядок! Надобно стражников кликнуть!
- Да какие стражники, Гансик! Сами будем супостату морду бить! - отвечает Ваня.
- Супо... комуууу??? - орет сквозь грозу Ганс, потому как педантичный.
- Супо всеееем!!! - откликается красна девица.
- А чёта я не поняяял! - уточняет Иван, - Ганс, он педа...какооой???!!!
- Да не педа я, натюрлииих!!! - огрызается Ганс.
Тут один разбойничек Ивану по мордасам и съездил! А у Вани ж в башке девица, а за спиной вся галактика и тот, кто ее сотворил. Стало быть, дури втрое больше обычного! А тут еще внезапно возникшая личная неприязнь, как про то прописано в римском праве! Рявкнул Ваня почти человеческим голосом и в толпу разбойничью врезался. Словно молотом по арбузу хряпнуло! А кого не совсем дохряпало, встретил Ганс с улыбкой нордической.
Так и дубасили они разбойничков с двух сторон. У одного порыв, у другого расчет. У одного горячее сердце, у другого холодные ноги. Как только Ваня увлечется, Ганс ему кричит: - «Ахтунг! Сзади!» Только Ганса теснить начинают, Иван тут же - молотом по арбузу. Так и пришел разбойничкам лютый капут! А девицу от колебаний в симпатиях разорвало нафиг!

Прим. Русский эмоционален. Всплеск чувств нередко может затмить разум. Европеец более сдержан и рационален.

Про темперамент
Ежели когда хитроумные машины пойдут войной на людей, в первую очередь они отыграются на русичах. Обиды на прадедов Ивана со времен царя Гороха копили еще всякие каменные топоры, костяные серпы и прочая бессловесная утварь. Всё потому что не раз были они бросаемы в стену, биты об пол и об случайных прохожих по причине душевных терзаний. Но это еще куда ни шло…
А вот, к примеру, задумал мужичок себе новые ворота поставить. Чтоб со всего села сбежались бараны на них глядеть. А он бы сидел при этом у окошка и чай из блюдечка пил. С сахаром. Вприкуску.
Собрал мужичок струмент, что к плотницкому делу годится, и давай пилить-рубить. Старается в поте лица день, другой...А на третий вдруг - бац! Нападает на мужичка тоска. То есть топор из рук валится и пила жалостно дребезжит. И вот залазит мужичок на полати и начинает душевно хворать.
- Не так мы живем, - казнится он, - злобствуем и зубоскалим! Взять хотя б супружницу мою. Пошто она меня перед людьми страмит! Опять же, и в мировой пропорции…угнетенные народы жалкое страдание влачат. И всё за грехи наши. А я тут воротами забавляюсь!
А струмент меж тем, надобно заметить, без дела ржавеет. Он так неприбранный у ворот и валяется.
Но мужичок про то не думает. Ему снится дивный сон. Будто вместо ворот срубил он баньку новую. Да деревянным узором её изукрасил. Да созвал мужиков со всего села. Вот напарились они, по чарке выпили. Сидят под вишнями в чистом исподнем – отдыхают. И умственно так рассуждают про то, что у Федьки Хромого в избе сверчок завёлся. И к чему бы это? Хорошо, ежели к урожаю, а не ровен час к войне! И тут наш мужичок тихо так говорит: «Неправедно мы живем, православные!» И все умолкают. Задумчиво так выпивают еще по чарке и просветляются на глазах! А потом встают и гурьбой, да с песнями идут за околицу детишкам качели ладить.
На этом мужичок и просыпается. И росинки маковой не пригубивши, бегит баньку рубить. А про ворота он уже и не вспоминает. От темна до темна топор искрами сыплет и пила дымится.
А струмент, он ведь порядок и размеренность любит. Что уж там про механизмы и прочие астролябии говорить! Умную машину, когда её дергают туды-сюды, мутить начинает. Она с таким подходом может медным тазом накрыться. Но ежели в этот момент у нашего мужичка случится трудогольный припадок, никакой таз не поможет. Он той машине все внутренности вывернет и заместо сломанной хитрой пружинки ржавый шкворень впихнет. И насильно крутиться заставит. И за что после этого моторам-приборам любить русских?
Вот какой-нибудь Вильгельм, или там Себастьян ни за что не будет меланхолией на полатях страдать. Даже если его фрау-мадам заявит: «Послушай, Вильгельм, или как тебя там…Себастьян, наша встреча была феодальной ошибкой». Он только сожмет крепче лобзик, и давай себе дальше готические сабы выпиливать! Деревянные башмаки то есть. Хладнокровие, ядрён пардон!
И не станет он при этом шибко терзаться, думать про падение нравов и прочие нелепости. И сны про баню глядеть не станет. Он лучше в означенный час закончит работу, разложит по полкам напильники-стругальники и пойдет харчеваться. При этом не забудет выделять желудочный сок и мелко пережевывать.
А назавтра та же канитель – анфас протёр, язвы от оспы, как лекари велят, кочергой калёной прижёг, и за работу. Башмаков напилил, и если инквизиция никакой фольклорной выставки не устраивает, можно почивать до утра. Ну, когда-нибудь еще повезет в крестовый поход вырваться. Короче, спокойный быт без диких купаний в прорубях и сиганий через костер.
Вот за это механическая братия и любит Вильгельма. Он, ядрен кардан, сам будто машина. Получил заказ на березовые галоши – сделал березовые галоши. Так его дед жил, и внуки жить будут. Такая персона свой шпиндель в тайные выси совать не станет. Одна только закорючка всё портит – вряд ли поймет он, зачем небо коптил.

Прим. Постоянное соотнесение своих поступков с идеальным (заоблачным) образом нередко заставляет русского признаваться в собственном несовершенстве. При этом повышенная эмоциональность усиливает переживания. В результате русский способен удариться в депрессию. Но при определенных успехах он тут же может преисполниться энтузиазма. Отсюда столь неровный темперамент и рывки в деятельности от «плевания в потолок» до «аврала». Европейцу же в повседневной жизни подобные скачки несвойственны.

Про своих и не совсем...
В русской башке вся география делится на две половины: этот край села... и тот. На этом краю живут скрозь СВОИ. Это те, кому можно отворять калитку в исподнем и спросонок. САМЫЕ СВОИ - ближние родичи. Куда ж от них! Конечно, детушки единокровные, ежели имеются. Да вот еще супружница любезная, коли нрав у ней не шибко змеиный. Опять же - дружки закадычные, с коими еще в отрочестве первые буквицы на березке вырезывал: "Тута был Федя". Они тож СВОИ крепко. Ну и прочие сердцу милые побратимцы - всякие внучатые шурины, приятели по рыбачьему промыслу, а тако ж домашние коты и ручные рыбки.
За ради САМЫХ СВОИХ надобно надсаживать пупок, глотку, нервную механику и прочую хирургию. Всё, что ты по дурости нарекал «моё», на самом деле - ихнее. Твоя вольница кончается там, где матушка велит: «Нынче погоды зябкие, поддень кальсоны, ирод!» Даром, что у тебя ужо лысина седая. И времечком, когда можно от трудов передыхнуть, ты не волен распоряжаться. Потому заместо забав молодецких плетешься на ярманку глядеть, как супружница за твои кровные себе кокошник торговать станет. И алтын в заначке, он не твой, а дружков твоих. И даже генбарий из букашек, что ты еще в отрочестве наловил и сберег на память, наследник твой – сын старшой - ужо к рукам прибрал.
СВОИ, которые не домашние, должны блюсти плезир и временами наведываться на хмельные трапезы. Нежданно. Аккурат под утро. Словно татарин с балалайкой из погреба. Наведываться и вещать про то, какая супружница стала сущая стерва, и мама еёная, икнись ей легенько, тоже падший ангел…И, не иначе, мир катится к великой баталии, а выпить нечего. Своим надо жертвовать последнюю рюмашку, помогать копать картошку и забирать ихних котов и детей на передержку. А когда чада СВОИХ войдут в возраст, - новая забота. Коли ты вхож в боярские дворы, или невзначай сам из них, дОлжно этих недорослей к делу приставить. Иначе тебя из СВОИХ взашей вычеркнут, перестанут брать в долг и заваливаться на именины без приглашения.
А на том краю села живут чужие...Даже не чужие, а просто НЕ СВОИ. Они той же державы и того же русского племени, но из другой ватаги. И у них там тоже закадычные коты, подколодные супружницы, и генбарий в коробочке. Кабы довелось разок вместе пировать, так и они верняком СВОИМИ стали бы. Но держава шибко большая. С каждым за стол присесть – седалище сотрётся. Вот потому и есть НЕ СВОИ. И тако по всей Руси. Каждый для родной ватаги старается, а чужая по боку.
У тех, НЕ СВОИХ, не грех и слямзить чего-нибудь. И СВОИМ приволочь. Иному боярину хоть по лысине балясиной бей, а он из казны тянуть не перестанет. И закорючка не в том, что боярин. Поставь на его место холопа того, что громче всех кричал – грабят, мол. И пригрози ему, коли проворуется, защекотать на дыбе до упаду. Так и тот не устоит. Стырит, что плохо лежало и СВОИМ припрёт. Потому как ведает: не стырит сам - стырят чужие.
А ежели наймется он батрачить в чужую ватагу, так и там разбойничать станет. Коли не доглядеть – вспашет криво, споёт фальшиво и кошку хозяйскую втихаря пнёт. Чего для НЕ СВОИХ стараться!
Вот холандцу или шведу так негоже. Может, оттого, что у него село невеликое, и от одной до другой околицы доплюнуть можно. Но он, вражина, плевать не станет. Он испужается в СВОЕГО попасть. Потому как для шведа все в селе - СВОИ.
У него тоже есть хренд, у хренда супружница-стерва и ейная мама, падший ангел. И вот гуляет он на променаде, и всему этому населению скалится любезно. И на другом конце села тоже скалится - и булошнику, и цырулнику, и даже троюродной снохе коновала. Но попробуй явись к тому холандцу евоный дружок с женой и падшей мамой на утренней зорьке. Явись после мордобойной баталии с просьбицей: а рассуди-ка мил-хренд, кто из нас в доме хозяин! Чего казалось бы незатейливей…Учини меж них викторину: кто ловчее с закрытыми глазами картохи начистит, да банку огурцов локтем отворит, да за поллитрой в картофельном мешке допрыгает. И все! Победила дружба! В избе и мир, и пир.
Но ведь тот холандец и дверь не отопрёт! Да и не придет к нему хренд ни с бабой своей, ни с мамой, ни с поллитрой. И один не придет. Если уж по правде, у того хренда супружнина мутер, сиречь тёща, вообще проживает единолично где-нить за 100 вёрст. И там за 100 вёрст она вульгарно прожигает пенсион по вернисажам и каруселям. И оно б хорошо, но только внучкАм своим эта фешенебельная старушка не сказывала на ночь анекдотов. И носки теплые не вязала. А сам тот хренд, случись беда, станет бродить один по улицам. И даже, может, пнет урну с досады, но к дружку своему - ни ногой. А вернее всего, тяпнет зелья снотворного, а назавтра к психолуху. А какой разговор с этим психолухом, если тут душу ближнему человеку вывернуть потребно.
Да с тем нашим шведом родный дядя про то, чтоб погостить, за полгода речь вести зачинает. А вот, к примеру, стрижет тот дядя клумбу у себя на вилле. И мурлычет под нос что-нибудь эдакое.... - "у меня сестренки найн, у меня братишки ноу". И вдруг - бац! Эники-бэники еловые! Вспоминает дядя, что и братишка у него ту би, и племяш тоже, вандер-зондер ему в селезенку! И смекает он разом, что как-то не сложилась жизнь, и надо было тогда в миллионеры идти, как матушка велела...И тут бы дяде ключ под коврик, соседям наказ, чтоб цветы поливали, и лететь обнять племяша. А там уж и на судьбу посетовать, и мудрый совет дать. Ан нет! Внахалку нельзя! Такой вот пердимонокль на палочке.
Так и живет этот немец али еще какой агличанин. Вроде все улыбаются, а по душам поговорить не с кем. Скучно, Биг-Бэн им на воротник! Ни слова сердечного, ни плеча братского. Даже в морду дать некому! А ведь когда скопом, оно и дело спорится!
Вот и получается – на Руси мало да крепко, а в Европах много, да жидко. Одним верха - другим потроха. А чтоб и с гармошкой, и обуты - ни тама, ни тута.

Прим. Между собой и остальным миром русский строит буфер из «своих» людей – близких родственников, друзей детства, однокурсников и т. п. Это его сообщество, ради которого он готов заложить последнюю рубаху. Ради «своих» русский способен ввязаться в драку, даже если «свой» не прав. Способен обворовать государство. Но если вдруг грозит опасность стране, клич «наших бьют», как правило, делает русских единой сплоченной силой.
Европеец же больше индивидуалист и гражданин мира. Ему достаточно коллег по работе и компании условных приятелей, в которой в ресторане каждый будет расплачиваться только сам за себя.


Про то, кто виноват, и что делать
Призадумались русичи, закручинились:
 - Мудрёна Матрёна! Как же нам теперь житие своё обустроить в энтом разрезе?!
 - Дело вы затеяли премного трудное, замысловатое, - важничает дед Пихто. – Но где наше хлебало не пропадало!
Надобно, чтобы по всей державе одна велика ватага сделалась. Чтобы кажный встречный словно побрательник. Ты его ишшо не заприметил, а он тебе уже рупь одолжить приготовил. Вот када все свои, от чужого забора жердину не оторвёшь. Он ведь всё одно, что твой. И бабе из соседней слободки из шалости по заду не шлепнешь. Чего ж её шлепать, коли она своя. Вон собственная супружница такого кумплимента уж лет 10 не видала, пущай и эта мается. Тада, ежели доверили тебе дорогу мостить, ты, сукин сын, расстараешься. Ты уложишь булыжник словно семечки в подсолнухе. И ни одного себе, не стыришь. Даже если он тебе до зарезу нужон. Даже если тебе в соседского пса разу бросить нечем. Так ведь теперь и пёс, и сам сосед – все скрозь свои! Така романтика выходит - что ты!
 - Да как же нам, кормилец, парадиз эдакий замастырить? - дивятся русичи.
 - А надобно, детушки, - отвечает дед, - Не сиживать сычами по избам. А собрались ватагой, так не спешите к чарке тянуться. Сперва гляньте по округе – может, кому силушка ваша богатырская потребна до крайности. Вот и подсобите ближнему. Апосля дела славного и пирушка слаще покажется. А придет времечко - тот ближний если не вам, так ещё кому добром воздаст.
Или вот киньте взором за ворота – в порядке ли улица широкая. Не заросла ли репьём-бурьяном, не завалена ли сором поганым. А то, может, снегом дорожка торная засыпана. Вот и потрудитесь во благо общее. А там, глядишь – люди добрые на помощь поспешат.
И откроется вам, соколы, правда-истина немудреная. Что все мы одного корня веточки, друг на друга похожие. Вот ежели одна ветка стала нижние попирать, да соки из них тянуть, знамо дело, - скверно! Только ведь и ты не всегда пряник медовый. А под ветку эту, может быть, только рогатину-опору подставить надобно, чтоб не гнулась. Она к солнцу и потянется. А то ведь коли одна ветка кривится, вся держава будто хворает.
 - А как же, дран зипун, с боярами быть? - горячатся русичи. - Они ж порой хуже иноземцев лютых.
-И боярин, япона попона, тоже человеком уродился, - молвит дед. - Он ведь, идол поганый, опять же не столь для себя, сколь заради ближних своих ворует. Чтоб детишки в заморском ученье не отощали, чтоб бабе его в новой шубе сами соболя завидовали. А случись потолковать с ним душевно, так он последний трюфель отдаст. Только вот ждать такого сурприза не всяк захочет. Не доводи до греха, боярин! Не ровен час оставишь бабе своей одни рукава от шубы той. А сбежишь в страны заморские – там тебе до скончания века у чужих горе мыкать. Среди своих всё одно милей. Потому не сторонись людей – все они твои рОдные. Живи на виду, да по совести. А коли затеял дело честное, так растолкуй народу про то. И пусть один тебя облает, но другой рядом станет.
А когда разом всей державой да без воровства, можно кажному палаты белокаменные поставить, а к новоселью - новые порты, зелье от моли и грамоту подорожную на луну слетать.
А еще, милые, помнить надобно, что никто окромя русичей мыслить так не могёт заковыристо. Чтобы зрить глисту подколодную, а за ней видеть космос со звездами и евоного вкупе создателя. Это ж сколько открытиев мудрёных можно произвесть через энту загогулину умственную! Вот и надобно обучать малых детушек не заморским чином, а, как нам бог на душу положил. Тогда науками держава напитается и подымется, словно пирог румяный.
А что касательно нрава неровного, коим русичи славятся…когда то в трудах до седьмого пота, то в тоске до икоты, так и тут понимание надобно. Всё оно оттого опять же, что мы свои тропинки топчем не под ноги, а на звёзды глядючи. А коли собьется кто, его печаль-кручина и грызёт поедом.
А вот тем ещё отмечены русичи, что у них сердце впереди мысли бежит. И раз так на роду написано, не грех это во благо обернуть. Для того, опять же, надобно сызмальства детушек научать искусствам всяческим, где душа тонкая жутко потребна.
И вот так, соколики, станет родина наша державой зодчих да живописцев, сочинителей да лицедеев, гусляров да певчих. А еще державой мудрецов ученых. И будет в ней всякий ближнему друг-приятель и помощник. И тогда силушка малая каждого сольётся с другой и хлынет силой великой и вознесёт Русь к небесам самым.