Кирасирский полковник Поль Ланжерон и Луиза Лакомб

Просторы Саксонии, май 1812 года

Полковник 5-го кирасирского полка Поль Ланжерон сегодня был как никогда грустен и печален. И дело было вовсе не в том, что он, будучи уже далеко не юношей (в прошлом году ему исполнилось 38 лет), отдежурил сегодня по полку и по гарнизону в общей сложности почти 24 часа. Наконец дежурство закончилось, и он решил отдохнуть в ближайшей гостинице, где снял номер и заказал себе на ужин жаркое с пивом.
Пригревшись в тепле, на дворе все ж таки стоял уже ноябрь, полковник вдруг расчувствовался, вспомнив свою жену, умершую пять лет назад родами, подарив майору Ланжерону двух девочек-близняшек. Ланжерон сидел, подперев голову кулаком и думал. Что личная жизнь его кончена и осталось только тянуть служебную лямку до пенсии, если, конечно, его не убьют в каком-нибудь очередном походе неугомонного Бонапарта.
Его полк теперь квартировал в Лионе после очередных тяжелых маневров. Но уже было получено предписание через неделю в спешном порядке двигаться в Саксонию, где собиралась вся Великая Армия, видимо, для очередной польской войны.
В гостиничном трактире, где сейчас сидел полковник кирасир, было шумно, людно и душно. У стены пылал огромный камин, девушки разносили пиво, вино, сбитень, а также дымящиеся тарелки с жареной дичью. Сегодня город отдыхал, и официантки буквально выбивались из сил, стараясь угодить многочисленным посетителям таверны, преимущественно - военным. Однако все ж таки они не успевали. Вот и Ланжерону пришлось почти полчаса ждать совего жаркого с пивом. И это еще было недолго, ведь он был старшим офицером, а в Бонапартовы времена к военным во Франци был особый пиитет. Рыбаки, да лавочники своих заказов бывало ждали и по часу!
Наконец заказ принесли. От замечаний полковник воздержался, увидев, что его заказ принесла запыхавшаяся от усталости совсем молоденькая девчушка с русой косой и в засаленном переднике. Сделав неуклюжий книксен, девушка поставила на стол жаровню с дымящимся жарким, и все было бы уже ничего, но в тот момент, когда она уже собиралась опустить перед Ланжероном на стол огромную кружку с холодным пивом, ее кто-то сзади сильно толкнул, кружка с пивом выпала из ее рук и упала на скатерть, разлившись. Но этого было мало. Кружка падая, задела соусницу, та наклонилась и, падая, разлила ароматный студень прямо на лосины несчастного полковника, обжигая ноги выше колен. Ланжерон вскрикнул от неожиданности и схватил лежащую на столе салфетку, чтобы вытереть пятна на лосинах.
Девушка, похоже, сама была дико напугана. Ее огромные голубые глаза от ужаса превратились в блюдца, в глазах заблестели слезы. Девушка пала перд полковником на колени.
- Ох, месье, простите меня, ради Бога, простите мою нерасторопность! У нас сегодня очень много работы, и мы все уже сбились с ног. Оставьте мне ваши лосины на ночь, я все замою и выстираю, завтра будут как новенькие. Только не говорите нашему хозяину, а то он будет очень сердиться, а когда он злится, то...
Однако было уже поздно. Между столиками к ним пробирался коренастый человечек невысокого роста, но с большой окладистой бородой и багровой от злости физиономией. Неуклюже поклонившись полковнику и извинившись перед ним за причиненные неудобства, он со всей злостью накинулся на свою служанку.
- Ах ты мерзавка паршивая! Мало того, что ты всю мою посуду перебила, так еще и одежду клиента соусом облила! Как я теперь буду расплачиваться с господином офицером?!
С этой гневной тирадой над несчастной головкой взметнулся тяжелый красный кулак трактирщика, казалось он сейчас превратит несчастную девчушку в лепешку. Но... кулак был перехвачен на лету крепкой рукой кирасирского полковника.
- Оставьте бедную девушку в покое, трактирщик! Она уже достаточно извинилась передо мной, и я знаю, что крошка сделала это ненарочно. А вместо того, чтобы выжимать последние соки из своих служанок, вы бы лучше наняли побольше людей, чтобы им было легче справляться с заказами.
В глазах трактирщика на миг мелькнуло отражение стародавней звериной ненависти, которую испокон веку питало «третье сословие» к «дворянчикам», мелькнуло и исчезло, сменившись фальшивой улыбкой.
- Ну если господин военный согласен оплатить все убытки, которые мое заведение понесло сегодня вечером из-за этой замарашки, то я буду считать дело закрытым.
- Хорошо, - отрывисто бросил полковник. – Сколько я вам должен?
Чувствуя близость легкой наживы, трактирщик аж задрожал, судорожно сглатывая слюну и бегая глазками по сторонам, он быстренько начал прикидывать сколько же ему содрать с этого щедрого вояки – Дон-Кихота?
- Э-э... 30 луидоров!
Полковник достал из полевой сумки кошель и бросил на стол требуемые деньги.
- Вот, получи. Но знай, если ты тронешь эту девочку теперь хотя бы пальцем, то будешь иметь дело с полковником Ланжероном. Ты понял?
- Да, месье, конечно, месье, всенепременно, месье... – Беспрестанно кланяясь и пятясь задом, трактирщик, осклабясь напоследок, исчез за своей стойкой.
На следующее утро Ланжерон проснулся довольно-таки рано – еще не было 7-ми часов. На табурете рядом с кроватью лежали его лосины, тщательно вычищенные и выглаженные, они были еще и аккуратно сложены. Полковник усмехнулся сам себе – он не помнил, что просил кого-то нанануне вечером чистить свою одежду. Значит та девчушка сделал это сама, как и обещала. Улыбка полковника стала еще шире и благожелательней. Одев лосины, рубашку и мундир и натянув сапоги, полковник спустился вниз в трактир, чтобы позавтракать, а потом заняться планированием дел на предстоящий день.
То что он увидел внизу, неприятно поразило. Девушка, которая давеча обслуживала его, была избита. Вокруг ее левого глаза расплывался огромный синяк, а нижняя губа была совсем разбита и опухла.
С трудом сдерживая гнев, полковник двинулся по направлению к кухне, где ожидал найти вероломного трактирщика. Ланжерон не ошибся – трактирщик был там и уже отчитывал маленьких поварят за какую-то провинность.
- Послушайте, милейший, - начал Ланжерон, с трудом сдерживая охвативший его гнев, - мы, кажется условились с вами вчера, что инцидент исчерпан, и девчонка больше не пострадает? Почему же у нее все лицо разбито?
Лицо хозяина трактика понемногу стало приобретать лиловый цвет. Деньги этот чудной вояка уже заплатил, так что теперь можно было и не пресмыкаться перед ним.
- Уважаемый господин военный, я, конечно, уважаю желания клиентов, но это мое заведение, понимаете, мое? Я здесь хозяин и я сам буду решать как мне наказывать своих слуг.
Ответом на эти более чем дерзкие слова явился мощный удар в челюсть, который отбросил дюжего трактирщика на несколько метров назад. Хозяин славного заведения врезался головой в собственную стойку, сделанную из крепкого дуба. Голова трактирщика бессильно свесилась на бок, а из носа стекали на ковер тонкие струйки крови.
Полковник Ланжерон был, несомненно, уверен в своем праве сильного – военный, тем более старший офицер в наполеоновкой Франции был неизмиримо выше какого-то трактирщика и пользовался в обществе непререкаемым авторитетом. Тем не менее отныне девочке в этом заведении угрожала нешуточная опасность. Можно было быть уверенным, что свирепый хозяин ей теперь спуску не даст. Потому Ланжерон, поразмыслив, решил взять девчушку с собой в полк. Он спросил ее, сказав слугам, чтобы позвали «ту, которая меня вчера обслуживала», увы, ведь он даже не знал ее имени...
Пока ехали в коляске, Луиза Лакомб, ибо так звали девушку, поведала полковнику императорских кирасир свою немудреную историю. Ей было 19 лет; отца своего она вообще никогда не знала, а мать умерла, когда девчушке было пять лет. После смерти матери она долгое время жила у тетки, материной сестры, но у той самой было детей мал-мала-меньше. И Луиза вынуждена была уйти в город на заработки. 13-летней девочке в большом незнакомом городе возможность заработать себе пропитание была только одна – стать проституткой, но Бог ее миловал. Этот трактир тогда только открывался и хозяин, показавшийся ей в тот день милым добродушным человеком, взял ее к себе служанкой. Знала бы она, что ей придется вытерпеть?!
Коляска мерно катилась по дороге к месту расположения 5-го кирасирского полка. Ланжерон умиротворенно подремывал на своем месте, изредка взглядывая на свою юную попутчицу.
«Однако, - мелькнула у Ланжерона непрошенная мысль, - а ведь она очень даже ничего, хотя и худовата немного. Но если хорошенько отмыть, одеть и накормить... Очень даже неплоха... Да что с тобой, Поль, - одернул полковник сам себя, - она же еще совсем дитя». Годы вдовства конечно давали себя знать.
Приехав в полк, Ланжерон первым делом велел искупать, накормить и одеть свою измученную попутчицу – в дороге Луиза, то ли от усталости, то ли от выпавших на ее долю переживаний, совсем сомлела. Так что последние мили пути она ехала, доверчиво положив свою милую головку на плечо полковника.
В полку Луиза освоилась очень быстро. Работа на кухне ей была совсем не в тягость, и очень скоро девчушка бойко болтала со здоровенными дядьками-усачами кирасирами. Она мыла полы в казармах, варила обеды, стирала и чинила солдатское белье, вообщем была мастером на все руки. То там, то здесь слышался ее беззаботный девичий смех, причем, прожженные, закаленные в боях кирасиры относились к ней как к дочке или сестре и неизменно всречали и провожали ее радостными криками. Особенно Луиза любила слушать рассказы старых усачей Жана Гужона и Жака Ружье. Очень скоро бойкая Луиза Лакомб стала всеобщей любимицей среди кирасир 5-го полка. И только на полкового командира, полковника Ланжерона, 18-летняя Луиза поглядывала с какой-то затаянной грустью и вообще вела себя в его присутствии как-то очень уж странно. То она пыталась поймать его взгляд и улыбку, а когда он заговаривал с ней о чем-то, Луиза отвечала невпопад, или просто краснела и убегала.
А однажды утром полковник Ланжерон обнаружил девушку, лежащей в его постели. Свернувшись калачиком, она мирно посапывала. Ну, ангелочек, да и только. В тот же день, однако, улучив подходящую минуту, Ланжерон отвел девчушку в сторону и строго отчитал ее, сказав, что «порядочные девушки к мужчинам в кровать таким образом не бросаются...». В ответ Луиза зыркнула на него своими голубыми глазищами и вырвав руки из его рук, опять убежала.
Отношение самого полковника к спасенной им служанке, был очень двойственным. С одной стороны, он был здоровым и еще не старым мужчиной и уже давно оформившиеся женские округлости Луизы явно не оставляли полковника равнодушным. Но с другой стороны, девочка годилась ему в дочери, и эта мысль очень даже смущала бравого кирасира.
Так или иначе, Луиза, несмотря на все его уговоры, однажды снова залезла к нему в кровать. На сей раз простым лежанием дело не ограничилось. С тех пор 18-летняя Луиза Лакомб стала невенчаной женой 38-летнего полковника кирасир.


* * *

Итак, Луиза стала всеобщей любимицей в 5-м кирасирском. Однако с некоторых пор полковой командир стал замечать нечто странное. Ротмистр Цихович был саксонцем по происхождению и командиром эскадрона саксонских кирасир в его полку. К своим обязанностям командира и офицера саксонец относился вроде бы вполне добросовестно, с сослуживцами вел себя ровно, много не пил и почти не играл в карты. Однако... стоило ему было увидеть Луизу, как ротмистр будто становился другим человеком. Он то бледнел, то краснел, а на днях, как раз когда Луиза убиралась в столовой, Цихович вдруг затеял какой-то бестолковый спор с польским поручиком Лодзиньским, который если бы не вмешательство самого Ланжерона, вполне мог бы закончиться дуэлью. А так... Когда Ланжерон бросился разнимать уже готовых было подраться офицеров, Цихович бросил на него полный злобного презрения взгляд и выбежал из обеденного зала.
Ну что ж. Если ротмистр Цихович потерял из-за его Луизы голову, то он, Ланжерон, в этом не виновен. Ну что он мог поделать, в самом деле, если эта девушка влюбилась в него, как кошка, живет только им, ловит каждое его слово, каждый его жест, каждый взгляд? Что он мог поделать, если эта Луиза бегает за ним, словно собачонка...
Но так или иначе, с момента того спора с польским офицером Цихович старательно избегал своего полкового командира, стараясь обращаться к нему исключительно только по вопросам службы.
...В то роковое для полка утро командовать отрядом, посланным сделать рекогносцировку порядков противника, выпало ротмистру Циховичу. В его задачу входило выяснить имеют ли русские, стоящие в районе готовящейся полком атаки, имеют ли они артиллерию, или же их силы и впрямь ограничены пехотными каре и несколькими эскадронами легкой кавалерии, как доносили об этом пережние разведотряды. От сведений, которые предстояло добыть отряду Циховича, зависел успех не только атаки, которую вот уже несколько часов готовил 5-й кирасирский полк, но и быстрое продвижение вперед практически всех полков дивизии генерала Монбрена.
Получив приказ, Цихович безукоризненно четко откозырял Ланжерону и тут же стремительно вылетел из его палатки. И вот опять полковнику показалось, что когда саксонец мельком взглянул ему в глаза, там едва заметно промелькнул злорадный огонек, а губы тронуло какое-то подобие кривой улыбки. А впрочем Ланжерону действительно могло все это только показаться, и он не придал всем этим кажущимся знакам должного внимания. А следовало бы...
Через пару часов Цихович благополучно вернулся из своей поездки и доложил, что «на участке их атаки пушек у русских нет, а есть только несколько эскадронов гусар и пара гренадерских каре». И вновь заметил Ланжерон в глазах саксонца какой-то злорадный отблеск, показавшийся полковнику подозрительным, но может это был просто отблеск полкового вечернего костра?
На свою беду не мог поверить командир 5-го кирасирского полка полковник Поль Ланжерон, что один из его офицеров может оказаться способным на подлость и предательство.

* * *

Утром 26-го июля 5-й кирасирский выехал «на дело». Впереди полка, дуя в трубы, грохоча барабанами и литаврами двигался неспешным шагом взвод полковых музыкантов. Они играли бравурный марш «Мальбрук в поход собрался». А позади музыкантов, уперев левую руку в бок, а правой небрежно придерживая поводья своего Буцефала, ехал известный бретер и дамский угодник, ехал один из лучших фехтовальщиков и наездников славной дивизии генерала Монбрана, ехал, сверкая позолотой эполет полковник Поль Ланжерон. Чуть позади за командиром на кауром жеребце ехал его верный Дюпон, а следом один за другим из ворот полкового лагеря в колоннах по четыре выезжали на гарцующих пляшущих, огромных своих конях кирасиры 5-го полка. Сытые, холеные, довольные собой, на огромных конях в сверкающих в лучах восходящего солнца кирасах высились горами огромные рослые мужики, «железные люди».

* * *

Не успел полк изготовиться к выезду «на дело», как к лошади полкового командира подбежала его подруга. Своими голубыми глазищами Луиза посмотрела на полковника таким проникновенно-жалобным просящим взглядом, что Ланжерону ничего не оставалось, как взять и посадить ее в седло впереди себя. Устроившись, Луиза сразу обняла шею Ланжерона своими тоненькими ручками, а потом умудрилась каким-то образом извернуться и поцеловать кирасира в губы. Ланжерон смутился было таким поведением своей подруги – ведь позади ехал весь полк, и уж, по крайней мере, офицеры головного эскадрона могли все видеть. «А, плевать, пускай смотрят!» - решил Поль про себя, в свою очередь обнимая и целуя девушку. А Луиза как всегда тотчас сомлела в его объятиях и почти сходила уже с ума от счастья. «Ах, ну почему он, ее Няка, опять должен куда-то уезжать? Ох уж эти несносные мужчины! Почему им надо всегда воевать?»- Думала девушка, покоя головку на серебристом плече полковника кирасир. Полк спокойным шагом продвигался к выезду из лагеря. Полковник Поль и Луиза Лакомб всю эту дорогу ехали обнявшись и беспрестанно целуясь. Мир казалсся вечно юным и несказанно прекрасным. И ни тот ни другой не заметили, да и не могли заметить, как злобно блеснули при взгляде на счастливую парочку глаза командира эскадрона саксонских кирасир ротмистра Циховича.
У самого выезда из полкового лагеря Ланжерон был вынужден ссадить свою возлюбленную с коня, поскольку дальше предстояло сугубо мужское дело.
- Ну, Луиза, будь умницей. Вечером я вернусь, твой Няка к тебе вернется, ты слышишь, девочка моя, ну пожалуйста не плачь, и мы снова будем вместе.
Однако Луиза, как не старалась, но не могла успокоиться. Девушка вообще плохо понимала, что с ней происходит. Что он уезжает первый раз, что первый раз он идет на войну? Так почему ей так тягостно? Сегодня ночью ей приснился гроб с парящим над ним крестом, и она проснулась в холодном поту. Встала девушка, по обыкновению, очень рано, и с раннего утра скользкая и гадкая змея не переставая шипела ей в ушко: «Будет беда, будет беда, беда, беда будет». Луиза всеми силами старалась отогнать от своего сознания этот свистящий шепот, но он не желал ее покидать. «Ну что она беспокоится? Вот он, ее Няка, такой сильный, никого он не боится, лучший фехтовальщик и наездник во всей дивизии. С ним все должно быть хорошо. Но почему же тогда из глаз ее сами льются слезы?»
Когда ее Няка вместе со своим полком скрылся за горизонтом, Луиза, чтобы убить время, постаралась себя загрузить делами, так что день прошел быстро...

* * *

К 12 часам дня 5-й кирасирский полк был готов для фронтальной атаки русских боевых позиций. Ланжерон доложил о готовности полка самому генералу Монбрену и, получив добро, начал вытягивать свои эскадроны в одну линию, готовясь сразу по общему сигналу пустить их все шагом, переходящим в рысь, а потом и в стремительный галоп.
В 12.30 пополудни все семь эскадронов 5-го кирасирского полка во главе со своим командиром, развернулись в лаву и бодрым галопом понеслись в сторону русских позиций, готовясь своими тяжелыми конями и палашами сокрушить врага. Коль скоро полк ожидали впереди лишь пехота и легкая кавалерия, можно было предвкушать скорую и относительно легкую победу.
Но 5-й кирасирский ожидала самая настоящая западня. Как только до русских позиций оставалось уже меньше 700 метров, и можно было уже легко различить их конные отряды, Ланжерон, выхватив из ножен свой палаш прокричал команду трубачам трубить сигнал «в атаку!» и кирасирские эскадроны 5-го полка, при некоторой поддержке еще 7-го драгунского полка, понеслись во весь опор на русских уланов и гусар. Однако, когда до рядов русской кавалерии оставалось уже метров 300, вдруг, неожиданно конные эти отряды, оказавшиеся к тому же почему-то очень редкими и малочисленными, стремительно разъехались в стороны, открыв утыканные штыками и пиками, как ежи иголками, квадратики гренадерских каре. Но это было бы еще полбеды! Внутри самих каре, а также между ними располагались страшные русские единороги. Не менее 30 полевых орудий русских в одночасье открыли синхронный огонь в упор по эскадронам 5-го кирасирского полка. Причем, часть русских пушек была расположена на левом фланге, так что 5-й кирасирский полк попал под губительный перекрестный огонь сразу с фронта и с фланга.
По рядам 5-го кирасирского пронеслось зловещее: «Измена, измена...», но выбора уже не оставалось, отступать было некуда, оставалось только с боем пробиваться вперед.
Головной эскадрон почти весь сразу полег, не успев даже добраться до русских каре. Скакавшего впереди него с обнаженным палашом в руке полковника Ланжерона взрывом картечи контузило в левую руку, а затем осколком того же заряда убило под ним лошадь. Чудом успев соскочить с падающего в хрипе коня, Ланжерон прямо на бегу сумел поймать другого и мигом взлетел в седло. Левая рука его почти не слушалась, значит выхватить седельные пистолеты он сумеет только, если возьмет палаш в зубы.
Эта мысль стремительно пронеслась в голове полковника и пропала, а уже в следующий миг Ланжерон вместе с остатками 1-го и со 2-ым эскадроном одним махом влетел на позиции русской батареи и своими тяжелыми палашами стали крушить орудийную прислугу. Тут же были заклепаны и повреждены сразу три орудия неприятеля, слева от них французские кирасиры и драгуны врубились в расположение русских каре и уже кромсали зеленые мундиры русских гренадер, но неизбежно и сами попадали под убийственный огонь русских ружей, а их коням вспарывали брюха русские штыки и тесаки.
Ланжерон, лучший фехтовальщик и наездник в дивизии, в этом аду, казалось, чувствовал себя, словно рыба в воде. Широко размахнувшись палашом, Ланжерон почти снес голову ближайшему канониру, как раз готовившемуся поднести фитиль к запальнику своего орудия. Возвратным ударом полковник всадил свой палаш в выскочившего вдруг перед ним русского гусара, кажется, поручика. В пылу боя было не разобрать. Тут на него налетел русский конный драгун; прицелившись из пистолета, он выстрелил, но, к счастью, не попал. Следующих действий врага француз ждать не стал и молниеносным ударом палаша раздробил ему праую руку, как раз ту, которой драгун хотел выхватить свою саблю. В сабельной драке с Ланжероном редко кто мог бы сравниться. И в следующие минуты он ранил еще троих конных русских – одного, драгуна – смертельно, проткнув ему палашом незащищенное ничем горло, а еще двум почти отрубил каждому по руке. Ланжерон вертелся как уж в седле своего Букефала, который не отставал от хозяина, разя своими тяжелыми копытами одетых в бледно-зеленые мундиры врагов. Скоро вокруг французского полковника кирасир образовалось мертвое пространство. Все пушки рядом с ним были заклепаны, вокруг валялись мертвые русские пехотинцы и кавалеристы, правда, было тут и немало павших французских драгун и кирасиров.
Однако против картечи и пушечных ядер даже стремительный клинок Ланжерона был бессилен. Не увидел он, как из ствола пушки, которую среди прочих русские подвезли, чтобы опять ударить французским кирасирам во фланг, выпорхнуло маленькое облачко сизого дыма, адъютант во всю глотку завопил: «Берегись!!!» и в то же мгновенье раскаленное пушечное сильно толкнуло полковника в спину у самой шеи, разворачивая его на месте вместе с конем. В следующее мгновенье голова полковника разорвалась вклочья, разбрасывая вокруг кровавые ошметки мозга и костей...
Бой 5-й кирасирский проиграл. Хотя удалось уничтожить несколько артиллерийских батарей русских и разметать пару-тройку гренадерских каре, перевес в силах был слишком велик. И кирасиры, оставив на поле порядка трети убитых, вынуждены были ретироваться в лагерь.
...Тело командира Дюпон смогли найти и положить на телегу только потому, что конь Ланжерона, оглушенный и испуганный взрывом вырвался и понесся галопом прочь от места жестокой сечи, несколько метров тащил изуродованный труп по инерции, а потом встал и, найдя зеленую лужайку, стал мирно пощипывать травку. Там его и нашли. Тело любимого командира кирасиры положили на самую крепкую и надежную повозку какую сумели найти, а то, что осталось от его головы закрыли тряпицей.

* * *

День уже давно клонился к вечеру, когда трубачи в лагере объявили о возвращении полка. Луиза опрометью бросилась к входным воротам, чтобы первой встретить своего любимого Поля, своего Няку. Девушка подбежала к воротам и только увидев всадников головного эскадрона – он ехал по четыре лошади в ряд, Луиза сразу почувствовала, как внутри у нее все похолодело от страшного предчувствия...
5-й кирасирский полк возвращался с дела. Такими кирасиров Луиза, жившая в лагере более полугода, еще не видела. Трубы не играли, барабаны не били, только копыта измученных, измочаленных боем лошадей глуко отбивали шаг. Куда подевался весь утренний лоск этих, казалось, непоколебимых, стойких как стена всадников, этих «железных людей»? Их кирасы, утром блестевшие золотом в лучах солнца, теперь были помяты, а у некоторых и пробиты, многие кирасиры были ранены, и на повязках проступали бурые пятна. В одном лишь этом злосчастном бою полк потерял больше трети своего состава. Из 1,500 человек, выехавших утром за ворота лагеря сейчас возвращалось едва ли 900 всадников. Из семи полевых пушек, приданых полку и введенных сегодня в дело, уцелели только три. Но самое страшное для Луизы было другое. Она посмотрела в голову колонны, и внутри у нее все похолодело – во главе полка не было его командира, не было ее сильного, мужественного Няки, полковник Поль Ланжерон не возглавлял свой потрепанный в битве 5-й кирасирский полк.
Страшное предчувствие, не желавшее покидать Луизу, еще и усугублялось тем, как смотрели на девушку проезжавшие кирасиры. Верный адъютант полковника Ланжерона ротмистр Эжен Увруа, бравый весельчак сержант 2-го эскадрона Бренкур и усачи Гужон и Ружье, - все они, обычно столь обходительные и приветливые с Луизой, теперь при взгляде на девушку, тут же смущенно отводили глаза в сторону. Да и помощник Няки, подполковник Жан Дюпон, уж он то всегда если встречал Луизу без сладостей или хотя бы с без какой-нибудь красивой безделушки девушку от себя не отпускал. Но сегодня Дюпон мерно покачивался в седле и лицо его было пепельно-серым, наверное от колотой раны в правое предплечье. Мундир кирасира, всегда так ладно сидевший на его стройной осанистой фигуре, теперь висел клочьями. Дюпон тоже старался не смотреть Луизе в глаза.
Помощник полкового командира подполковник Дюпон, увидев Луизу, повел себя вообще весьма странно. Едва взглянул он девушке в глаза, как лицо его исказила гримаса боли, и он тут же отвел глаза в сторону. А потом, дав шпоры своему жеребцу, Дюпон галопом поскакал прочь. Это Дюпон, у которого всегда находилось для Луизы доброе слово?
Луиза чувствовала, как у нее подкашиваются ноги... А дальше следовали повозки с ранеными, бесконечная вереница боли, страданий и смерти. Девушка мучительно вглядывалась в проезжающие мимо повозки, страшась увидеть то, о чем она беспрестанно молилась, чтобо это не случилось... От нарастающего дурного предчувствия девушка почувствовала стремительно растущую дурноту. Теперь перед ней медленно проплывала телега, на которой покоилось что-то очень знакомое, бывшее теперь чем-то страшным, фантастически зловещим. Вот блестящий полковничий эполет, только он не золотистый, а темно-коричневый от запекшейся крови, которая еще продолжала стекать тонкими струйками из под того места, где должна была быть голова. Вот его сильная, такая надежная и такая ласковая рука, которая так часто ее обнимала. Только сейчас рука бессильно свисала с повозки и болталась в воздухе. Сомнений больше быть не могло. Случилось то, чего не должно было случиться. Но оно случилось... На повозке для раненых лежал, заботливо укрытый чьей-то шинелью ее Няка. Все его большое красивое тело лежало теперь бездыханное, а то место, где должна была быть голова, было тщательно укрыто какой-то тряпкой, насквозь пропитавшейся кровью.
Ноги Луизы подогнулись...
- Няка!!! – не помня себя от горя, девушка бросилась к страшной повозке, желая откинуть ненавистную тряпку, чтобы последний раз приникнуть к губам того, кто был всех дороже н а свете...
Но ничего этого Луиза сделать не успела. Чьи-то сильные руки схватили девушку поперек талии.
- Не надо, не надо тебе смотреть на это... Луиза, девочка, он мертв, ему... вообщем, нельзя... не надо тебе смотреть. Мы хотели тебе сказать... Эх... Не уберегли командира
И Луиза потеряла сознание...