Тэлятко билэнький

   
     Выпросив у мамы денег на кино, Васька торопливо зашагал длинным барачным
   коридором. У самого выхода столкнулся с незнакомой девушкой, неожиданно
   появившейся из крайней квартиры, ранее пустовавшей.
     – Ой! Здравствуйте! А вы кто? – спросил с придыхом Васька черноволосую,
   чернобровую, девушку.
     – Вы меня не знаете. Мы только сегодня поселились. Будем здесь жить, и
   работать в вашем совхозе, – ответила она с улыбкой.
     – А как вас звать? – Ваську заинтересовала новенькая, очень красивая
   девушка. Выглядела она немного старше его, но Ваське, хотелось завести общение
   с ней. Её необычный говор, не такой, как у всех местных девушек, привлёк его.
     – Зовут меня Шура. Мы с сестрой и папой приехали с Украины.
     – Как вы здесь трое жить будете, комната маленькая?
     – Мы тут с сестрой вдвоём разместились. Папа у своего брата за рекой
   поживёт. Он будет строить ему дом.

   Васька вдруг встрепенулся, вспомнил, что надо идти в клуб.
     – У нас в клубе сегодня кино. Может, пойдёте?
     – А как фильм называется? Возможно, я уже видела.
     – Фильм индийский, «Два бигха земли». – пояснил Васька.
     – А, хорошо! Пойду! С новой обстановкой, нужно знакомиться. Завтра первый
   раз иду на работу. Подождите меня, я сестрёнку спрошу. Может и она пойдёт с
   нами.
   Шура скрылась за дверью. Послышались голоса сестёр. Васька вышел на улицу и
   посматривал за окнами совхозного клуба: фильм вот-вот должен начаться. Девушка
   минуты через две вышла:

     – Ну, идёмте! Сестра не хочет идти, спать устраивается, – и будто они давние
   друзья, взяла Ваську под руку. От Шуры исходил незнакомый приятный аромат
   духов. А от её прикосновения, лёгкий озноб пробежал по его телу. Свои, местные
   девушки, никто так не обращались с ним или другими ребятами. Даже вечером, в
   темноте, с их стороны проявлялась  стыдливость. Или застенчивость что ли?
     – А вас как зовут? – спросила она, прижимая его руку.
     – Меня Васькой звать. Только обращайтесь ко мне на «ты».
     – Хорошо, Вася. Имя очень хорошее! Вася, Василий, Василёк!

   На улице у клуба уже никого нет. Они вошли в клубный коридор. Механик, Лёшка,
   оставив дверь кинобудки открытой, уже запустил проектор. Убедившись, что
   проекция пошла нормально, соскочил с помоста и подошёл к ним.
     – Сколько у вас стоит билет? – спросила его Шура.
     – Вы что, первый раз у нас? – тряхнув кучерявым чубом, спросил он девушку,
   заинтересованно оглядывая её.
     – Да, мы только сегодня приехали, будем здесь жить.
     – О-о! Сегодня я с вас денег не возьму, проходите, пожалуйста!
     – Спасибо за радушие! – улыбнувшись киномеханику, и сверкнув при этом
   золотым зубом, она отправила деньги в кармашек своего пиджачка. Васька сыпанул
   приготовленную мелочь в ладонь киномеханика и, не дожидаясь билета, шагнул
   вслед за Шурой. Лёшка свой, местный парень и жил он напротив клуба. Годков ему
   уже много. Васька однажды слышал разговоры женщин, что он собирается жениться,
   но видно не находит девушку на его вкус, и пригляд. И то, что Лёшка сейчас
   как-то выделил Шуру, Ваське не понравилось.

     Пока шёл киножурнал, они стояли в проходе, у стены, чтобы не мешать
   зрителям. Шура впереди, а Васька позади. Аромат её духов просто притягивал.
   После киножурнала проектор выключился и в зале вспыхнул свет. Это киномеханик
   перезаряжал новую часть киноплёнки. Васька с Шурой заняли свободные места на
   обычной деревянной скамейке. При ярком электрическом свете местные ребята, да
   и взрослые тоже, оборачивались назад, искоса, с любопытством рассматривали
   новенькую девушку. Васька, сидя рядом с Шурой, горделиво, невозмутимо
   посматривал на них. Соседство с такой красивой, приятной девушкой волновало.
   Хотя он и понимал, что она постарше его. Он не очень увлёкся фильмом, а думал
   о Шуре. – Кто она? Где и кем работала?

     Но вот и закончился сеанс. Взрослые зрители вставали со своих мест и,
   степенно, рассматривая окружающих, шли к выходу. Заядлые курильщики уже
   доставали из карманов сигареты. Мальчишки помоложе, наперегонки, роняя
   скамейки, с хохотом старались выскочить на улицу раньше взрослых.
   Шура, рассматривая плакаты на стенах клуба, шла впереди Васьки. Выйдя на
   улицу, она подождала его и спросила:
     – Василий, ты домой пойдёшь, или ещё гулять будешь?
   Обычно Васька оставался с ребятами поболтать, потрепаться о разных пустяках,
   пока не погасят свет. Иногда, до выключения электростанции, Лёшка крутил
   пластинки, устраивал танцы. Но сегодня он танцы не делал. И это хорошо, хотя
   Васька и не танцует, но всегда крутился у клуба с такими же парнями как он.

   Сегодня ему хотелось продолжить знакомство с Шурой, если она захочет постоять
   с ним.
     – Домой пойду, мне завтра на работу.
     – Тогда идём вместе! Девушка, как и раньше, взяла его под руку. Васька от
   гордости был вне себя. Ребята постарше, и его сверстники, стоявшие у клуба, с
   любопытством смотрели им вслед, подсмеивались, подшучивали. Жаль, дорога к
   дому была короткой. Всего-то пятьдесят метров! У порога дома они остановились.
   Смеясь, мимо них проскочили шумные мальчишки, девчонки, живущие здесь и
   разбежались по своим квартирам. С ними были его младшая сестра и братишка.
     – Шура, может, постоим немного, поговорим?
     – Давай постоим! – улыбнулась Шура. А о чём говорить будем?
     – Расскажите, откуда вы приехали, мне это очень интересно.
     – Ну, хорошо, Вася, расскажу, только и ты больше не «выкай».
     – Ладно! Слушаюсь!

     – Приехали мы с Украины. Живём в шахтерском посёлке. Мой папа шахтёр. И я,
   тоже шахтарочка, работаю в шахте, под землёй. Вожу электровоз. Порожние
   вагонетки гоняю в забой, а с углём, к главному стволу. Иногда вожу забойщиков
   на смену к забою.
     – Да-а!? И тебе не страшно под землёй, а вдруг обвалится?
     – Сначала было страшно, потом привыкла. Обвалы, конечно могут быть. Но,
   специальные бригады крепильщиков, после проходки штрека, своды забоя крепят
   деревянными стойками. Васька с интересом слушал рассказ о работе шахтёров, о
   их героическом труде. А ещё Ваську покорил голос девушки, такой притягивающий,
   будто напевный. Спохватившись, Шура подошла к дверному проёму и повернула свои
   маленькие часики к свету:

     – Ой, Василий, пора идти спать, мне утром первый раз на работу.
     – Я тоже иду завтра на работу. Работаю по наряду, куда пошлют.
     – Тогда давай наш разговор оставим на вечер. А ты где живёшь?
     – В середине барака, с правой стороны, как и у вас. Только комната наша
   большая. У моих родителей семеро детей, и я из них самый старший.
     – Ого! Вот это семейка! Ну, хорошо, Василёк, встретимся завтра.
   До побачення! – и она с улыбкой скользнула в тёмную комнату.
   Васька тихонько вошёл в свою квартиру. Младшие сестрёнки и братишки уже спали,
   посапывая на своих двухярусных кроватях. Отвернувшись к стенке, похрапывал
   отец. Мама чистила картошку на завтра, чтобы сварить её пораньше к завтраку.

     – Расскажи, сынок, про что хоть кино-то? – спросила она тихо.
     – Кино индийское было. Там богатые отобрали землю у бедных крестьян за
   долги, и они ушли совсем бедные, – так же тихо ответил он. Мам, я спать хочу,
   давай лучше завтра расскажу, – прошептал Васька. Зевая разделся, отодвинул
   младшего братишку к стене, улёгся сам и затих. Но сон долго не подступал. Он
   слышал, как мама легла спать, успев закончить намеченные дела. Ровно в
   двенадцать часов ночи моторист Костя, живущий в соседней деревне, выключает
   дизельную электростанцию и уходит домой. Совхозный посёлок до шести часов утра
   остаётся без света.
   Да, вот и погасли уличные фонари, а Васька всё не мог заснуть. Вспоминал
   недолгий разговор с красивой девушкой Шурой, думал о завтрашнем дне.
   Утром его растолкал отец:
     – Васька, вставай! Уже восьмой час!

   Васька протёр глаза и стал одеваться. Мама уже ставила на стол горячую
   картошку и малосольные огурцы. После завтрака, среди множества детской обуви
   нашёл свои рабочие полуботинки и вышел на улицу. Следом за ним вышел отец и
   они отправились к зданию совхозной конторы. Перед крыльцом, на наряд, уже
   собирались рабочие, это местные жители и приходящие из ближних деревень.
   Совхоз, находившийся под боком у города, имел мясомолочную ориентацию и
   овощное направление. Всем этим город обеспечивался хорошо. Работы в совхозе
   хватало всем, и мужчинам и женщинам, особенно в летнее время. В сенокосную
   пору, сушка сена, стогование. На огородах культивация, обработка междурядий,
   это для мужиков. А прополка всяких овощей, сбор ягод, это женская работа.
   Подоспеет пора сбора овощей, этим тоже занимаются женщины, девчонки.
   Начинается уборка хлебов, пусть даже комбайнами, а рабочие руки нужны всегда.
   И на копнитель, и зерно на ток отвозить. А на току, тем более, работы много
   всякой.
      Отец, как обычно, подошёл к мужикам, а Васька к ребятам, своим сверстникам.
   Тут были и совхозные и деревенские парни. В сторонке стояли женщины. Васька в
   толпе отыскал глазами Шуру. Их взгляды встретились, и они чуть заметно кивнули 
   кивнули друг другу. – «Интересно, куда её пошлют работать?» И он стал
   прислушиваться к словам бригадира, дающего разнарядку на всякие работы. Отца,
   с десятком мужчин и женщин отправили на скирдовку сена. Шура, видимо,
   определилась сама где ей работать. Переговорила с кем-то и примкнула к
   женщинам, работающим на овощных плантациях. Овощевод, Пётр Васильевич,
   неспешно закурил, махнул рукой и вся говорливая женская толпа потянулась за
   ним. Ваську и ещё нескольких парней занарядили возить комбикорм из склада на
   скотный двор, свинарник и птичник. Получив задание ребята пошли к конюшне
   запрягать лошадей.

     Для Васьки, этот день был напряжённый и суматошный. В обеденный перерыв
   встретить Шуру не удалось. Пока распрягли лошадей, поставили в конюшню, на 
   обед уже оставалось мало времени. Наскоро поев, вышел на нижний выход и
   увидел, что Шура уже была далеко от дома. Иногда проезжая вблизи овощных полей
   он высматривал её среди работающих женщин. Но вот и закончен рабочий день. В
   пять часов, вагонный буфер, висящий у мастерских, будто колокол, извещает об
   этом.
   Васька распряг повозку, завёл лошадь в конюшню и заспешил к дому, надеясь по
   пути встретить Шуру. У входа его ждала мама с вёдрами чтобы принести воды.
   Васька отправился на водокачку. Вернувшись с водой, удивился, что дома никого
   нет. Братишки и сестрёнки играли на улице за окном. Длинным барачным коридором
   он направился к выходу. У двери комнаты, где жила Шура, остановился. За их
   дверью слышался смех, не всегда понятный говорок Шуры и её сестры, на
   украинском языке. С другого входа появилась тётя Лиза, одна из барачных
   соседок и Ваське пришлось выйти на улицу. Присел на маленькую лавочку у стены,
   тихо напевая запомнившуюся песенку из кинофильма.

     Скрипнула дверь и на улицу вышла девушка, как он понял, сестра Шуры. Она
   отошла в сторонку и обводила взором прилегающую местность. Васька тем временем
   рассматривал её. Она была примерно его возраста, с длинной чёрной косой на
   голове, свисавшей почти до пояса. Несколько худовата, с прямым носом. Ну и
   платье у неё было неброское. К своему удовольствию, Васька подметил, что Шура
   значительно красивее своей сестры. И более женственней, привлекательнее.
   Осмотрев местность с одной стороны дома, девушка прошла мимо Васьки и
   внимательно изучала вид другой стороны посёлка. Посмотрела, как играет,
   резвится под окнами местная малышня и пошла к дому. Васька встал со скамейки и
   преградил ей дорогу:

     – Шура выйдет? – спросил он девушку.
     – А тебе зачем? – сказала она пытаясь обойти Ваську.
     – Мы вчера с ней познакомились, вместе в кино ходили.
     – Ну, и шо?
     – Я хочу её увидеть. А чего ты такая злая?
     – А тебе какое дело? Дай мне пройти!
   Васька отступил на шаг, девушка юркнула в коридор и скрылась за дверью своей
   комнаты. Мама шла из магазина и Васька пошёл ей навстречу. Взял из её рук
   холщовую сумку, совсем лёгкую.
     – Спасибо, сынок! Вот хлеба купила, да сахарку немного. Проголодался,
   наверное? Я чайник вскипятила, иди чайку попей, ужин ещё не скоро.
   У входа лицом к лицу столкнулись с Шурой. Она отступила в коридор пропуская
   Ваську с матерью.

     – Здравствуйте! Проходите пожалуйста! – обратилась она к входящим и
   прижалась к стене.
     – Здравствуйте! Вы, наверное, новенькие? Вчера соседи судачили. Мама
   заговорила с Шурой, а Васька направился к своей квартире. Выкладывая из сумки
   хлеб, сахар, услышал из радиорепродуктора приятную украинскую песню:
                Гуцулка Ксенья, я тебе на трембите,
                Лишь одной в целом свете,
                Расскажу про любовь.
     – А теперь, дорогие радиослушатели, запишите слова этой песни! – прозвучал
   женский голос из репродуктора. Васька вспомнил, что по радио в это время идёт
   передача «Запомните песню» и бросился искать бумагу, карандаш. Все песни он
   записывал и запоминал.
     – Хороша у нас соседка! Красивая девушка, – сказала входя мама. На скорую
   руку Васька ничего не нашёл, даже его тетрадь с записанными ранее песнями,
   куда-то запропастилась. Вот что значит большая семья и много детей! Досадуя,
   наскоро попив чаю, он метнулся на улицу. Шура выхаживала мелкими шажками перед
   домом. Как и её сестра, зрительно изучала окрестности маленького поселения,
   немногим более десятка одноэтажных домов, на два подъезда. Заслышав Васькины
   шаги, она обернулась.

     – Здравствуй, Василий! Как сегодня работалось? Устал?
     – Здравствуй, Шура! Нет, не устал. Комбикорм возили, он лёгкий. Скажи, какое
   имя у твоей сестры?
     – Сестру зовут Валентина. Мы с ней, выйдем гулять, знакомиться с местностью.
   Присоединяйся к нам, будешь показывать.
   За зданием конторы остановилась повозка. С неё соскочили несколько мужчин и
   женщин с вилами и граблями, это приехали рабочие со скирдования. Среди них был
   и Васькин отец.
     – Папа с работы приехал, мы с ним козий закут починим, пока стадо не
   пригнали. Я после присоединюсь к вам, Шура. Хорошо?
     – Та уж ладно, мы тебя почекаем, пидходи! – улыбнувшись, произнесла девушка.
   Васька кивнул и направился в дом.
   Попив чаю, отец оторвал Ваську от чтения и они пошли к сараям, где у некоторых
   жителей совхоза были свои маленькие коровники или овчарни. Васькины родители,
   после переезда сюда из другой местности, завели козу, развели овец и кур. По
   осени, от овец было своё мясо. И от кур была большая польза, неслись хорошо, а
   яички нужны всегда. За час намеченную работу они сделали. Отец встретил соседа
   и заговорил с ним, а Васька направился к дому. Из коридора, поправляя платок
   на голове, вышла мама.

     – Сынок, вы закончили? Тогда позови наших ребят, ужинать будем. Да, вот и
   отец идёт!
   После ужина Васька вышел на край барака где комната Шуры. За дверью было тихо
   и он вышел на улицу. Шура с сестрой стояли под деревом и рассматривали
   ближайшую округу.
     – Я свободен, идёмте, покажу наше селение, – подходя к ним сказал Васька,
   чувствуя лёгкое волнение, приглаживая свой русоволосый непослушный вихор.
     – Давай, веди Иван Сусанин, – пошутила Шура.
   Васька повёл их сначала в сторону реки. Затем мимо скотного двора, и конюшни.
   Мимо мастерских, где располагались совхозные тракторы и водокачка. Всё это он
   сопровождал рассказом о том или этом, жестикулируя руками. Валентина шла
   впереди. Шура рядом с ним, иногда задавая вопросы. Прошли мимо птичника, и
   повернули к фруктовому саду, откуда уже доносился запах поспевающих ранних
   яблок. Прошли аллеей, где обычно гуляет молодёжь по вечерам. Весь обход занял 
   примерно минут сорок.

     Звуки гармони привлекли их. У одного из домов, образовалась вечеринка и
   Васька предложил подойти. Их тут же заметили совхозные парни, девушки, и
   начали незаметно разглядывать, перешёптываться между собой.
   На завалинке своего дома, наигрывал плясовую мелодию Степан- бутолом. Видимо
   сегодня он принял пару стаканов водки и его потянуло на веселье. Его жена и
   две дочери работали здесь, в совхозе. А Степан работал поблизости, в карьере,
   от какой-то городской организации. Копал, как и ещё несколько таких же крепких
   мужиков, камень – бут. Добывать бут, работа очень тяжёлая. Всё с кувалдой, да
   с большими зубилами. Этот камень использовали на стройках для фундамента.
   Недавно появились камнедробилки, день и ночь грохотавшие в карьере. Дроблёный
   камень, или щебёнку, стали использовать для дорог, под асфальт. Но сам, – бут,
   так и добывали вручную. Этих рабочих и звали, – бутоломы. Видно сегодня Степан
   захотел расслабиться от этого очень тяжёлого труда.

     – Ну, какого лешего стоите, для кого играю-то, пляшите! – накричал Степан на
   девушек, стоящих перед ним. Первой на пятачок выскочила Настя Сорокина, такая,
   боевитая девушка. И застучала каблучками своих простеньких туфель. За ней
   насмелилась старшая из дочерей Степана, Маруська. Обе девушки ещё незамужние,
   лет около двадцати семи. Правда, у Насти был пятилетний мальчишка.
   Семья Сорокиных большая, приехали из-под Куликова поля, и происхождение
   мальчишки никто не знает.
     – Ветром надуло! – так иногда шутила Настя.
   Здесь много девушек и симпатичных и приятных, а вот женихов-то и нет. Да и
   вообще, этот совхоз, как островок. Сколько Васька знает, свадеб здесь давно не
   было. Деревенские парни ходят сюда на кинофильмы, после кино бывают танцы, но
   женихов что-то нет.
   Настя, остановившись перед подругой звонко запела частушку:
                Ой подруга дорогая,
                Помоги моей беде,
                Съела рыбочку живую –
                Копается в животе.
   Парни, стоявшие в кругу, захохотали, девушки, переглядываясь, пытались скрыть
   подступающий смех. Настя снова пустилась в пляс, ритмично выстукивая каблуками
   по твёрдой земле. И Маруся нашла в памяти подходящую частушку, а могла бы
   отчубучить такую же, подобную Настиной. Но постеснялась, ведь отец играет.
                Мой милёнок, как телёнок,
                Только разница одна, –
                Мой милёнок пьёт из кружки,
                А телёнок из ведра.
   Васька наклонился к Шуре и спросил, нравится ли ей это веселье.
      – Да, да! Ещё немножко постоим! Валя, постоим, или пойдём?
      – Вы можете остаться, а я пойду, лучше почитаю. Дай мне ключ.
   Валентина ушла. Шура, осмотревшись кругом, взяла Ваську под руку и будто ей
   прохладно слегка прижалась к нему бочком. От этого прикосновения Ваську
   бросило в жар, но он не подал и вида.
   Настя выкопала из памяти ещё одну частушку:
                Тракториста любить,
                Ну какой же интерес, –
                Железяку на пузяку,
                И помчался в МТС.
   Из-за угла вышла жена Степана, Ефросинья и остановившись в сторонке наблюдала
   за пляшущей парой. Маруська, увидев свою мать, прекратила пляску, за ней
   остановилась и Настя.
     – Ну, хватит тебе, разыгрался. Иди спать уже, на работу завтра! – пожурила
   Ефросинья мужа.
     – Вася, пойдём погуляем ещё, – прошептала Шура.
   Отделившись от толпы они пошли дальше по аллее до самой окраины совхозного
   посёлка. Шура, как обещала вчера, рассказала про свою работу под землёй, в
   шахте. Васька поведал ей о своей прошлой жизни, и пока ещё смутных дальнейших
   планах. Расстались они за час до выключения света.

     И потекла для Васьки новая жизнь. С каждым днём он сильнее привязывался к
   девушке. Ему казалось, что теперь он не сможет и дня прожить без встреч с ней.
   По вечерам, вдвоём они гуляли по окрестностям совхозного посёлка. А в кино, на
   очередной фильм, ходили втроём. Валя после фильма уходила домой и читала
   книги. Васька с Шурой оставались у клуба на танцы под радиолу.
   Киномеханик устраивал их для молодёжи. Кроме своих, местных, танцевать
   оставались сельские парни и девушки. Первые электропроигрыватели входили в
   моду и Лёшка обзавёлся этим новшеством. Усилитель к нему, и громкоговоритель
   он брал от киноаппаратуры. Гремела музыка, под звёздным небом кружились пары,
   а на ступеньках жилого дома сидели любопытные женщины.
                Джонни, так порой бывает,
                Нас любовь подстерегает.
                За своей любовью вслед
                Шёл ко мне ты много лет.
                Ты пришёл и стал мне мужем...
   Многие танцующие учились друг от друга. Васька танцевать не умел. Когда
   подрос, стал убегать на вечеринки, но тогда чаще были пляски под гармонь.
   Зимой, в клубном зале он ревниво смотрел, как танцуют другие. Некоторые
   девушки, видя это, пытались научить его танцам. Но из-за своей застенчивости
   он обычно отказывался и они отступались от него.
                ...В целом мире я одна
                Знала, как тебе нужна,
                Потому, что ты мне нужен!

     Шуре он честно признался, что танцевать не умеет. Она этому не придала
   значения и потянула его в круг: – Пишлы! Нэ лякайся!
     – Что ты сейчас сказала? Я не понял!
     – Я сказала, не бойся, буду тебя учить! Смелее! В темноте никто не видит,
   всё получится! Её уверенность передалась Ваське.
     – Так! Эта рука должны быть здесь, на моей талии! Этой рукой берёшь мою
   ладонь в свою! Слушай музыку и ритмично делай шаг вперёд. Затем два шага
   назад. Я делаю то же самое, но только наоборот. От тебя, на тебя. Потом
   поворот и всё повторяется. И это всё под музыку. Понял?
   Не сразу, постепенно, у Васьки что-то стало получаться.

     – Ну, вот видишь, уже хорошо! Главное, слушай музыку и делай ритмичные
   плавные движения. Ты должен чувствовать меня. Всё должно быть слаженно, как
   будто мы одно целое! В перерывах, когда менялись пластинки, к ним подходили
   парни, то один, то другой. Просили Шуру потанцевать с ними, но девушка им
   отказывала и Ваське было приятно, что она не оставляет его.
   За полчаса до выключения света Лёшка объявлял об окончании танцев. Деревенские
   ребята и девушки шумной толпой, с песнями, со свистом, уходили домой, за реку.
   Местные, парами разбредались по посёлку. Васька с Шурой, подойдя к дому,
   говорили до последних минут перед выключением света, и расходились по своим
   квартирам.
      В один из таких вечеров Шура первая поцеловала его. От неожиданности Васька
   даже смутился. Среди ребят ходили такие разговоры, что парень первым должен
   поцеловать девушку. Но ему не хватило смелости на этот поступок, ведь она
   старше его! Шура это заметила и шутливо, смеясь вывела его из замешательства:
     – Эй, парень, не тушуйся! Давай это сделаем вместе. Раз, два, три!
   Это был первый Васькин поцелуй с девушкой. От избытка чувств у него
   закружилась голова. Шура прижала его к себе и смеялась уткнувшись ему в грудь.
   За нею следом засмеялся и Васька. Из крайней комнаты барака, что напротив
   Шуры, выскочил, в нижнем белье Трохым, как звала его жена, тоже украинка.
   Мужчина психически нездоровый, живший с женой здесь совсем недавно. Он
   раскричался, брызгая слюной, что ему не дают спать. И они с Шурой вышли на
   улицу, поскольку в руках у этого сумасброда был топор. Это несколько омрачило
   состояние Васьки, но новые поцелуи успокоили его. После расставания, домой,
   коридором, он шёл окрылённый. Ему и спать не хотелось, он мог бы гулять ещё
   долго со своими новыми чувствами, но наказ отца возвращаться не позже
   двенадцати, его сдерживал.

     С Шурой они встречались каждый день, и утром и в обеденный перерыв, а уж
   вечером непременно. Васька заходил за ней и ждал на улице, пока она
   переодевалась. Киномеханик громкой музыкой радиолы уже зазывал зрителей на
   киносеанс. Мужской бархатный голос,приятная, какая-то расслабляющая музыка,
   будто проникала в душу, в сердце влюблённого Васьки.
                Домино. Домино!
                Нет счастливее нас в этом зале...
      Но бывали дни, когда они и работали вместе. Большой  шумной компанией,
   женщины и мальчишки, стоговали солому на бывшем ржаном поле.
   Трактором по жнивью сдвигались копны соломы, оставленные комбайном, в одно
   место. Здесь метали стога. На отдых все расходились по сторонам. Женщины
   отдельной кучкой, под стогом, мальчишки тоже отдельно. А Васька с Шурой
   уединялись поодаль, говорили о разных пустяках, только чтобы побыть вдвоём и
   не слушать бабские разговоры и сплетни. Иногда даже целовались, пока никто не
   видит. От тяжёлого труда побаливала спина и руки. Нещадно палило солнце и было
   душно. Попавшие под рубашку остинки колосьев кололи тело, но на душе было
   радостно и привольно.

      Тогда Васька был счастлив и думалось, чтобы так было всегда. В дождливые
   вечера они проводили время в комнате у Шуры. Играли в карты, рассказывали что-
   то друг другу, шутили, смеялись. С Валькой он подружился, и она уже не была
   такой злюкой. Когда Валька засыпала они переходили на шёпот или выходили в
   коридор и стояли обнявшись, если никто не видел, возле уличной двери. И как
   всегда, если в клубе демонстрировался кинофильм, то после были танцы под
   радиолу на улице. Для Васьки это была отрада.
                Танцевать я совсем не могу,
                Спотыкаюсь на каждом шагу.
                Но зачем же опять и опять
                Приглашаю тебя танцевать?
   Чудесная музыка улетала в ближние поля, в луга, за совхозный сад и слова песни
   ласкали чувственное Васькино сердце.
                Ах, как сладко сердцу моему!
                Почему? Догадайся, почему!
   Дома, когда Васька был с мамой наедине, она расспрашивала его о сёстрах,
   откуда они приехали и на какой срок. Интересовалась возрастом Шуры, и кем она
   работает. Васька отвечал на её вопросы охотно, без утайки. Выслушав его,
   мама тяжело вздохнула:
     – Эх, сынок! Скоро она уедет, и тебе будет очень больно, – говорила мама, –
   мне жаль, ведь Шура старше и ей время выходить замуж. Ты для неё молод, а у
   тебя впереди ещё три года армии. Она не дождётся тебя. Не увлекайся сильно,
   сынок.
   Потом, наедине, Васька раздумывал над словами мамы. Конечно, он понимал, что у
   Шуры своя налаженная жизнь. Возможно, там на родине есть у ней парень. А с ним
   сблизилась, чтобы время шло быстрей и интересней. Но такие минуты раздумья
   проходили и его тянуло к Шуре. Ведь она была общительной доброй и ласковой.

     Под впечатлением от разговора с мамой, Васька, встретившись с Шурой был
   немногословен, задумчив, и отвечал односложно. Девушка это заметила, изучающе
   посматривала на него и пыталась разговорить. Так в молчании они отошли
   довольно далеко от совхозной усадьбы. Дизель электростанции был почти не
   слышен. Наконец Шура не выдержала, и обняв его, пропела знакомую песню, про
   Мишку, которую поёт Утёсов, немного изменив слова:
                – Васька, Васька, где твоя улыбка,
                Полная задора и огня?
   После этого напева он улыбнулся, похвалил, что она хорошо поёт
   и попросил спеть какую-нибудь свою любимую песню.
     – Любимых у меня много, наверное, как и у тебя. Хорошо! Я спою тебе нашу,
   шахтёрскую. Ну, тогда уж терпи!
   Шура, будто вспоминая слова, опустила голову, потом подняла её, и глядя в
   сумрачную даль, запела:
                Над туманами, над туманами
                Холмы терриконов стоят.
                Над туманами, над туманами
                Горит не сгорая закат.
                То не зарево, то не зарево –
                Закат золотистый погас.
                В этом зареве, в этом мареве
                Огнями сверкает Донбасс.

     Васька заслушался. Песня была очень понятна ему. Он будто видел наяву
   дымящиеся терриконы, огни большого шахтёрского города. А голос Шуры, и её
   необычный украинский акцент в словах, делали эту песню ещё привлекательнее.
                Поздним вечером, поздним вечером,
                Шахтёры из шахты идут.
                Поздним вечером, поздним вечером,
                Заветные песни поют.
                Эх, приволье, эх, раздолье,
                Огнями ты радуешь глаз,
                Весь пылающий, расцветающий,
                Цвети, наш любимый Донбасс!
   Васька смотрел неотрывно в глаза любимой девушки и видел в них отражение не
   фонарей на совхозных столбах, а тех далёких, заманчивых огней, может быть
   Шуриной шахты.
   Увлечённого песней Ваську, она легонько стукнула по груди и оставила поцелуй
   на его щеке. – А сейчас припев! – выдохнула она:
                ...Хорошо, хорошо,
                В родимой сторонке у нас.
                Мой Донбасс, мой Донбасс.
                Огнями сверкает Донбасс.
   За лето отец Шуры помог с постройкой дома брату. Родные накопали им картошки и
   отправили багажом. Дали свежего гречишного мёда, везти с собой. Шура получила
   в бухгалтерии денег, заработанных за лето. Об этом она рассказала Ваське, при
   встрече у дома. И вот пришло время расставания. В последний вечер они долго
   бродили по знакомым местам. Шура прощалась со всем, что ей стало дорогим и
   близким за лето. И уже поздно, когда погасли фонари они долго не могли
   покинуть друг друга.
     – Василёк, миленький мой, как я привыкла к тебе! – говорила Шура,
   склонившись к Ваське. Так жалко расставаться с тобой! – вздыхала она. Но мне
   нужно ехать домой. Там моя мама, моя работа, друзья! Я тебя увлекла, и вот
   покидаю. Прости меня, дорогой! Мы уезжаем вечером. Сможешь нас проводить до
   города?
   Домой Васька пришёл подавленный. Знал, что придёт момент расставания, но не
   думал, что он будет таким болезненным. Хорошо, что все спали и его переживаний
   никто не видел.
   На следующий день он работал, и в обеденный перерыв встретился с Шурой. Она
   видимо ждала его, стояла на крылечке нижней стороны барака. Поднимаясь на
   крыльцо, Васька заметил волнение в её глазах.

     – Здравствуй, Василёк, ты ещё не передумал нас проводить?
     – Конечно нет, провожу обязательно!
     – Тогда слушай, – в город мы двинемся в семь часов вечера. Ты успеешь? Папа
   придёт из деревни, и мы пойдём пешком. Поможешь нести один узелок, он не
   тяжёлый. К поезду мы успеем. Ну, до вечера, мой миленький?
   Ваське было не до обеда, торопливо поел, обжигаясь борщём. Мама, заметила его
   состояние, но молчала, потом не выдержала и тихо спросила:
     – Когда Шура уезжает, сынок?
     – Сегодня вечером. Я пойду их провожать, мам. До вокзала. Помогу кое-что
   нести, чтобы им не тяжело было. Ладно?
     – Хорошо. Это по-мужски, сын! Только будь осторожнее там.

   Закончив работу, Васька распряг лошадь, сдал конюху сбрую и не дожидаясь
   других парней заспешил домой. Пока он умывался, мама приготовила ему чаю с
   блинами. Открыв сундук, покопалась в нём, достала чистую рубаху, штаны, и
   положила на его кровать:
     – Надень, сынок, так будет лучше, ведь девушку провожаешь. Да! Домой пойдёшь
   один, с покровскими парнями не задирайся.
   Переодевшись, Васька пришёл к Резиковым. Их дверь была открыта, отец девушек
   уже был здесь, выносил приготовленные сумки и узлы на улицу.

     – Здорово, провожатый! Как звать? – улыбнулся он.
     – Васькой.
     – Хорошее имя! А меня Пал Андреич! Ну, что девушки, пошли?
   Шура зашла проститься с соседями и отдала ключ от квартиры, с просьбой отнести
   в совхозную контору. Павел Андреевич вскинул мешок на плечо, девушки взяли
   узлы и один узел достался Ваське.
     – Ну, с Богом! – Павел Андреевич устроил удобнее мешок на плече и зашагал от
   дома. Шура, сделав несколько шагов обернулась, обвела взглядом округу, барак и
   Васька заметил слёзы в её глазах.
   Через десять минут совхозный посёлок остался позади. Миновали посадки над
   рекой. Впереди, покрякивая под тяжестью мешка, шёл отец девушек. За ним, с
   самодельным рюкзачком и сумкой поспевала Валентина. А за ней, с разговорами,
   шли Шура и Васька. На Шуре была белая ситцевая кофточка без рукавов и чёрная
   юбка. Васька не раз видел её в этом наряде, когда они ходили в кино, были на
   танцах. И эти округлые загорелые плечи так волновали его. «Ах! Как быстро всё
   пролетело» – думал Васька, поглядывая со стороны на любимую девушку.

   До города всего три километра. Можно было бы попросить повозку, но ехать
   вкруговую, через город до станции, до вокзала, было бы значительно дальше.
   Пересекли пригородную деревню, где часто задирали местные парни. Оставили
   позади очистные сооружения и вышли к реке. За длинным деревянным мостиком
   начиналась первая городская улица. Маневровый паровоз, на станционных путях,
   своими отрывистыми гудками будто кричал для Васьки: – «Всё - всё»!
   Билеты Павел Андреевич, видимо заказывал заранее. Через перекидной железный
   мост они спустились к перрону, в середине десятка железнодорожных путей. Здесь
   уже толпилось много пассажиров и провожающих. До прихода поезда ещё минут
   пятнадцать. Вещи сложили вблизи лестничного марша. Где будет их вагон, угадать
не возможно. Шура с Васькой отошли немного и остановились со стороны прихода
   московского поезда.

   Эти последние минуты перед расставанием были очень тягостны для Васьки. Было
   скверно на душе, хотя он и бодрился. Да и Шура не была сегодня прежней.
   Прячась за конструкции моста, она обняла Ваську и глядя ему в глаза, как и
   накануне, говорила:
     – Прости меня, Василёк! Вскружила я тебе голову, мой дорогой! Прости! Не
   осуждай меня! Ты мне тогда понравился сразу. На других парней я и смотреть не
   хотела. Как-то нежданно и быстро прониклась вниманием и любовью к тебе!
   Со стороны завода послышался далёкий паровозный гудок, будто оповещение, затем   
   нарастающий шум приближающегося поезда. 
     – Идём к своим, мой миленький! Шура крепко прижала Ваську к себе и обожгла
   его губы долгим горячим поцелуем.

   Обдавая паром людей, паровоз прогрохотал мимо. Люди на перроне зашевелились,
   провожая взглядом номера вагонов. И вот, скрипя тормозами, состав остановился.
   Нужный вагон оказался рядом с ними. Открылась дверь вагона и на перрон
   спустилась дородная, чернобровая, черноокая проводница:
     – Отъезжающие, готовим билетики! – с украинским акцентом прокричала хозяйка
   вагона. Следом за ней сошли мужчины, доставая из карманов сигареты и папиросы.
     – Стоянка поезда десять минут! – нараспев оповестила она курильщиков и
   провожающих, входящих в вагон.
   Павел Андреевич в очереди на посадку оказался четвёртым. Предъявив билеты и
   показав кто с ним едет, он забросил в вагон свой мешок, затем узел Валентины и
   они поднялись в вагон. Следом за ними поднимались Шура и Васька.
     – Вы провожающий? – спросила она Ваську, – тогда не задерживайтесь!
   В тамбуре было не пройти, стояли любопытные пассажиры разглядывающие перрон. 

   Купе, которое им предложила проводница, было близко от входа. Оставив узлы на
   отца и Валю, Шура пошла проводить Ваську. Напротив купе проводницы, они
   остановились.Шура притянула Ваську к себе, и прижалась к нему щекой. Он
   почувствовал её слёзы на своей щеке. 
     – Спасибо тебе, мой миленький, за всё! Мы будем далеко друг от друга. Я
   ничего не обещаю заранее, но мы будем переписываться. Жди моего письма. Она
   крепко поцеловала Ваську в губы.
     – Прощай! Тэлятко ты мий билэнький! Иди, вдруг поезд тронется.
     – Да, я выхожу! Прощай, Шура!
   Васька, уже сам, поцеловал Шуру и смахнув слёзы с глаз стал протискиваться
   сквозь плотную толпу пассажиров стоящих в душном проходе и тамбуре. Оказавшись
   на перроне, провёл взглядом по ближним окнам, надеясь в последний раз увидеть
   свою любимую. Но в них только незнакомые мужские и женские лица.
   Кондуктор закончила посадку, поднялась в тамбур и с прохода прокричала
   нараспев:
     – Провожающие! Поезд отправляется, прошу покинуть вагон!

   На станцию опускались сумерки. Кондуктор приготовила свой фонарь, поглядывая в
   голову поезда. Паровоз, подав длинный гудок, будто напрягшись, сорвал состав с 
   места и заскрипели, застучали колёса.Васька вдруг увидел Шуру, махавшую ему за
   окном. Он шёл рядом с уходящим вагоном, ответно покачивал рукой и слегка
   улыбался. Но это была вымученная улыбка. На стыках рельсов стучали колёса,
   поезд уходил всё дальше, только красные огоньки последнего вагона ещё долго
   виделись вдали.

     Боль, горечь расставания разливалась в груди. – «Да, мама мне говорила
   правду»! В душе, в груди чувствовалась какая-то опустошённость. Через
   несколько минут появилось осознание происходящего. Стоя на краю перрона, он
   вспомнил наказ мамы перед уходом, – не встречаться с пригородными парнями,
   которые ни за что могут избить чужака. Решил идти домой окружной дорогой.
   Немного дальше, но безопаснее. И он зашагал по шпалам, вслед ушедшему поезду. 
   Миновал железнодорожный мост через реку, дошёл до переезда и свернул на шоссе.
   За время пути много вспомнилось ему приятных встреч с полюбившейся ему
   девушкой. Тёплые, душевные разговоры, объятия и сладостные поцелуи. А как она
   учила его танцевать! Эта вынужденная близость девушки, прикосновение к ней, и
   чудесная, расслабляющая музыка, делали волшебными такие вечера.

     Так с приятными воспоминаниями, в темноте, Васька преодолел четыре
   километра. К посёлку он подходил уже с другой стороны. Там, у клуба, звучала
   музыка. «Значит кино кончилось и начались танцы» – подумалось ему. Шагая по
   аллее, он подходил всё ближе и ближе, уже слышались разборчивые слова
   очередной песни:
                Поезд, оставив дымок,
                В дальние мчится края.
                Лишь промелькнул огонёк,
                Словно улыбка твоя.
   Эта знакомая мелодия, эти слова песни, которым раньше он не придавал особого
   значения, будто ножом полоснули по сердцу, и непрошеные слёзы навернулись на
   глазах:
                Тех же акаций кусты.
                Та же цепочка огней.
                Только уехала ты, –
                Стало в посёлке темней.
                Веришь, не веришь, –
                Стало в посёлке темней!
   Вскоре он подходил к клубу. Так же, как всегда, гремела музыка, кружились в
   танце возбуждённые, счастливые пары. Но Ваське не было места в этом мире
   счастливых людей. Он обошёл танцующих и направился к дому. У входа в дом
   стояла мама и разговаривала с соседкой, тоже Шурой, по фамилии Кухтина. Увидев
   Ваську, соседка попрощалась с мамой и ушла.
     – Ну, сынок, проводил Шуру, всё хорошо? Домой кругом шёл?
     – Да, всё прошло хорошо. Домой шёл по шоссе.
     – На танцы не остался? Идём домой сынок, я думаю тебе не до танцев сейчас. Я
   тебя покормлю, и ложись спать, завтра на работу.

     Последующие дни для Васьки были грустными. С отъездом Шуры его захватила
   тоска. На работе, в разговорах с ребятами он избегал мыслей о ней. Но
   оставшись один на один с собой, мысленно возвращался в то ушедшее время. Чтобы
   отвлечься, брал книгу на военную тему, но и она не увлекала его. В
   воспоминаниях проходили дни за днями. И вдруг несказанная радость! Через две
   недели пришло от Шуры письмо. Дрожащими руками он вскрыл конверт и вчитывась в
   эти дорогие строчки, будто слышал рядом знакомый голос Шуры. Она говорила ему,
   что уже вышла на работу, отработала несколько смен, у ней всё хорошо, были
   встречи с подругами. И всё же она очень скучает без него, без Васьки. И так же
   как он, вспоминает то счастливое время, проведённое с ним. На следующий день,
   выбрав свободное время, он ушёл в аллейку, чтобы никто не мешал и лёжа на
   животе, самопиской, написал Шуре ответное письмо. Так завязалась переписка.

   Васька воспрянул духом, жил со счастливой улыбкой на лице. Так продолжалось
   полгода. Потом письма от девушки стали приходить всё реже и реже. А однажды
   пришло необычно тонкое письмо. Васька сразу почувствовал что-то нехорошее. Так
   же, дрожащими руками он вскрыл конверт и бегло пробежал взглядом по строчкам.
   Будто радужные блики расплылись по листу бумаги, на глаза навернулись слёзы.
   Шура писала: – Дорогой мой Васечка, прости меня! Больше мы не будем
   переписываться, так получилось, что я вышла замуж. Пойми меня и прости, я ведь
   старше тебя. Ты найдёшь себе другую девушку по своему возрасту. Я конечно
   виновата перед тобой, что завлекла тебя и увлеклась сама. Мне было хорошо с
   тобой, я полюбила тебя. Но встречи, гуляния, поцелуи, это одно, а семейная
   жизнь, это другое. Прости меня, дорогой! Пусть в твоей памяти обо мне
   останется только хорошее!Нежно целую! Прости! Тэлятко мий билэнький!