О быстро летящей жизни...

 
     В конце марта, когда весна явственно заявила о своём приходе лужами-проталинами да весёлой капелью, разыскал меня приятель, с которым не виделись добрый десяток лет.
     Как же время меняет наш облик!
– Туда ли я попал? – пробасил очередной посетитель, переступая порог моего рабочего кабинета.
– А, собственно, по какому вопросу? – встретил я его дежурной фразой.
И замер.
     Чувство родственных душ уже осязаемо колыхнуло воздушное пространство и бросило нас в объятия.
Ну, как его было сразу узнать?! Располневшего, раздобревшего и с бородой, которая даже дистанцировала.
     И пока «ахи да охи»: о друзьях-товарищах, жёнах-подругах, житье-бытье… Так, оглядывая друг друга, до бороды и добрались. Хотя, в ней ли дело? Оказалось, и в ней тоже. Так и срывалась строчка из романса: «О не лети так быстро, жизнь…»
– С чего бы это? Седина в бороду – бес в ребро! – заметил я.
– И ведь точно! Откуда только и седина появилась? Отметила, словно снежком присыпала, а растопить забыла.
– И сразу какое-то благообразие в облике проступать стало. Степенность появилась. Многозначительность во взоре, – поддакнул я.
– Да!? А так её, окаянную, временами хотелось сбрить. Одним махом, чтобы тут же ощутить голый гладкий подбородок, но что-то удерживало.
– Что же?
– А посуди сам. Какие-то бесовские мыслишки мелькали в умудрённой годами голове. Искали новизны и очарования в жизни: перемены обстановки, цыганской свободы, что ли? И – острых ощущений. Порой казалось, что какой-то чертёнок нашёптывал: «Прочь этот тягомотный, одуряющий душу, опустошающий уклад жизни с повседневными прозаическими заботами и прочей поднаторевшей дребеденью…»
– Видимо, неуспокоенность наша имеет право и на отдушинку для отдохновения, которое чревато взлётами и падением.
– Неужели всё это и от бороды? – хмыкнул приятель.
– Отнюдь! Борода тот штришок, тот шаг в сторону от стереотипа устоявшихся прозябаний.
– Но путы-то держат.
– А может, тут ещё и весна виновата?
– Ручьи журчат, – подхватил он мою мысль, – небеса отливают синевой. Яркое солнце и стая ошалевших сизарей… и мы…
– А девушки, в такое время года, такие все красивые, – вновь поддел его я.
– Да-да, такие необыкновенные, что диву даёшься. Только почему, дружище, – со вздохом произнёс он, – в юности, помнится, выбирал самую-самую…
– Теперь же все как на подбор, самыми симпатичными и славными кажутся?!
– Видимо, время наше уходит. А всплески души, заметь, по-прежнему молодой, просят – повремени. Дай ещё хоть чуточку быть прежним.
– А какой же ты молодой? – хохотнул я, похлопывая его по плечу.
– Да ещё с седой бородой, – вздохнул, улыбаясь, он. – И всё же жизнь со всеми своими выкрутасами хороша. И жить так хочется!
– Вот ты тут тыщу раз прав, – подытожил я.
       Мы смотрели друг на друга, и каждый почему-то подумал о своём.