Павлиний хвост. Глава 9. Спор

Серые и холодные зимние месяцы пролетели незаметно. Ася продолжала играть в ансамбле, а Сергей с головой погрузился в работу. Денежных трудностей они больше не испытывали, но молодому человеку приходилось постоянно разрываться между кафедрой, институтом ГЕОХИ на углу улицы Косыгина и проспекта Вернадского и одним ужасно засекреченным комплексом на базе Объединенного института ядерных исследований в Дубне, где иногда он был вынужден безвылазно торчать целыми неделями.

По мере продвижения исследований Паганель становился все более и более замкнутым, и Ася часто находила его сидящим неподвижно за столом с дневником Великанова в руках, мрачным и отрешенным, прямо, как его отец, и это пугало девушку, поскольку в такие моменты Серенький, казалось, ничего не видел и не слышал, и совершенно не реагировал на слова и прочие внешние раздражители. «Вот случись сейчас пожар или землетрясение, – думала встревоженная подруга, – он даже не заметит». Ничто не могло отвлечь его от раздумий. И самое страшное, он никогда ни о чем не рассказывал, не делился ни радостями, ни проблемами. А проблемы, похоже, были. Асино сердце чувствовало это и билось неспокойно.

Но однажды Сергей заговорил:

– Ты знаешь, Ася. Я, наверное, уйду из проекта.

– Как уйдешь? – встревожилась девушка, но Серенький понял ее по-своему:

– Я еще не знаю как… Там за нами такой контроль, что мало не покажется. Но оставаться нет сил. Все, что происходит в лаборатории, это какой-то бред и профанация. Шеф прет напролом, как танк, но это совсем не те результаты, которые нужны. Сплошная фикция. Не знаю… Надо что-то придумать.

* * *

22 сентября 1932 года

Наконец мы нашли замечательное место для лагеря, где могла бы обосноваться вся экспедиция, чтобы завершить работы на водоразделе Исаны и Инириды. Ровная безлесая терраса, обнаруженная в полутора километрах севернее места находки кустов павлиньего хвоста, представляла собой огромный грабен площадью около сорока гектаров, сползший по линии древнего разлома на двести метров вниз от основного плато – этакая массивная ступень к вершине. Вдоль разлома, где материнские породы были наиболее трещиноваты, в лесную долину стекала небольшая речушка – источник отменной пресной воды.

Живописнейшее, надо сказать, место. Верхушки высоченных деревьев из непроходимых джунглей нижнего яруса, едва достигающие плоского уступа террасы, образуют у твоих ног вечнозеленый ковер, простирающийся на много-много верст вокруг. Кажется, сделай шаг, и можно воспарить над девственным лесом и неспешно плыть по этому ковру далеко-далеко к югу, где виднеется темный извилистый шрам, разрывающий сельву на две части – там, у подножья вековечных деревьев, густо простроченных бесчисленными стежками лиан, усыпанных цветами диких орхидей, течет незримая Исана.

Вечерело. Мы перенесли палатки на террасу и развели костер под открытым стремительно чернеющим небом.

Николай Иванович снова поразил нас своими энциклопедическими познаниями. Оказывается, он лично знаком с Альфредом Вегенером, человеком, осуществившим революцию в области геологии. Это было двадцать лет назад. Молодой Вавилов, проходивший в то время научную стажировку в Европе, встретился с Вегенером на конференции в Франкфурте на Майне, где выдающийся немецкий ученый выступал со своим сенсационным докладом о горизонтальном движении материков. Николая Ивановича очень впечатлила эта смелая идея. Вегенер утверждал, что континенты по сути дела являются гигантскими независимыми плато, медленно дрейфующими, как льдины по более плотным и вязким слоям земной коры. В ходе всей геологической истории нашей планеты материки не раз изменяли свое положение и двигаются до сих пор. Так, например, африканский континент подползает под плато Евразии, образуя молодые в геологическом отношении горы Альпы.

– В университетском вестнике я недавно читал статью, – проговорил Густав, – косвенно подтверждающую эту гипотезу. Породы с южных склонов пика Маттерхорн в Швейцарии по составу соответствуют геологическим отложениям Северной Африки, а с северных – Европы. Они как бы столкнулись и нагромоздились друг на друга.

– Доказательств на самом деле много, мой дорогой Густав, – ответил Николай Иванович, сделав глоток душистого мате. – Возьмите, к примеру, очертания западного берега Африки и восточного берега Южной Америки. Посмотрите, как замечательно они подходят друг другу, словно два кусочка одной мозаики! А флора и фауна Европы и Америки, как живая, так и вымершая? Они ведь чрезвычайно похожи, несмотря на то, что разделены океаном на расстояние более пяти тысяч километров. Двести миллионов лет назад, в триасе, древний континент Гондвана раскололся на несколько частей, которые стали медленно расползаться относительно нынешнего Срединно-Атлантического хребта.

– Мне кажется, подобные идеи высказывались и до Вегенера, – подключился к разговору я, – например Александром Гумбольдтом еще в начале прошлого века.

– Верно, – согласился Вавилов, – скажу даже больше, любезный Юрий Александрович, наш соотечественник Евграф Васильевич Быханов также предполагал дрейф материков, но ни он, ни его немецкий предшественник не смогли представить эти догадки в виде завершенной теории.

– Да что Быханов? Сам Ломоносов, сообщая о находках остатков теплолюбивых растений и животных в полярных областях, указывал на возможность перемещения участков суши из одного региона в другой «силой подземного действия», – блеснул познаниями Витя Ковтун.

Вавилов одобрительно кивнул.

Чайник, висевший над костром, зашипел, и я потянулся к нему, чтобы плеснуть в калабас свежего кипятку.

– Насколько мне известно, Николай Иванович, Вегенер тоже не во всем разобрался, – продолжал спорить я, не обращая внимания на неумелую поддержку киевского аспиранта. – Он ведь так и не смог объяснить механизмы, приводящие континенты в движение. Что же это за сила, которая в состоянии перемещать гигантские массы земной коры на такие немыслимые расстояния?

– Уверен, ученые скоро ответят на ваш вопрос, – усмехнулся академик.

* * *

На следующий день у Паганеля с Макарским состоялся тяжелый разговор. Профессор тоже не мог не заметить перемен в своем ученике.

– Я не понимаю, – говорил шеф, нервно ходя по кабинету. – Что происходит, Сережа? Объяснитесь. Вы чем-то недовольны?

– Извините, профессор, но я всем недоволен, – мрачно заявил Гущин, понимая, что настал момент для расстановки точек над «i».

– Такого не бывает, чтобы прямо всем, – тяжело вздохнул Лев Михайлович, понемногу раздражаясь, – начните с самого главного и далее по порядку. Мы ведь тут одно дело делаем.

– Хорошо, – набрался решимости Паганель, – давайте с самого главного. Мне не нравится, что показатели искусственных кристаллов сильно отличаются от природных, но при этом мы продолжаем действовать так, будто все в порядке.

– Ну, с чего вы это взяли? Наша задача находить ошибки и исправлять их, и мы работаем, и корректируем, но это не происходит по мановению волшебной палочки. Требуется время и четкая организация действий, – Макарский раскраснелся, он был возмущен тем, что ученик пытается уличить его в подтасовке научных результатов, но старался не подавать виду и продолжал нотацию. – У нас есть план, заметьте, утвержденный руководством. И мы как серьезные ученые должны действовать в соответствии с этим планом. Не понимаю, что вас не устраивает?

– А если план ошибочен? – не унимался Паганель. – Что, если в его основе лежат неверные допущения. Мы же не можем отправить корабль в плавание без штурвала, а еще хуже – с бутафорским штурвалом…

– Есть конкретные предложения? – Макарский сурово приподнял бровь. – Каковы ваши мысли на сей счет? Я внимательно слушаю.

– Мне кажется…

– Вам кажется? Или у вас есть серьезные аргументы? – профессор даже крякнул от предвкушения близкой победы над заносчивым выскочкой. – Если есть, выкладывайте, будем думать.

– Называйте это как хотите: домыслы, интуиция… Но я чувствую, что синтез исанита – это большая ошибка. Даже если нам и удастся разработать устойчивую технологическую цепочку, свойства образцов, полученных нами в ходе экспериментов, недостаточны для того, чтобы утверждать, что мы полностью на все сто процентов сможем контролировать ядерную реакцию. Мне это представляется шаманством и очковтирательством. Простите за резкость.

Макарский побагровел:

– Молодой человек, да будет вам известно, прежде чем развернуть этот проект, я сделал для правительства экспертное заключение. На это ушло два года упорной работы. Два года! Это серьезный научный труд, между прочим, а не какие-то там хотелки юного гения, прохлаждающегося на кафедре. Вы ознакомились с его положениями? Подозреваю, что только краем глаза пробежали…

– Простите, Лев Михайлович, но я серьезно отношусь к вашему труду. Естественно, я внимательно прочитал это заключение и не раз. И тем не менее, прошу пересмотреть некоторые основополагающие моменты.

– Что? Пересмотреть основополагающие моменты? Синтез – ошибка? Вы в своем уме, молодой человек? – Макарский хмыкнул и театрально развел руками. – Знаете, какие средства инвестированы в эту отрасль? Понимаете, какие люди подключены, какие организации? Да нам просто голову открутят, если мы не обеспечим результат. Здесь вам не частная лавочка – хочу делать это, хочу то… И не университетская вольница. Здесь серьезный научно-исследовательский центр, выполняющий госзаказ, так что извольте соответствовать возложенным на нас задачам и ожиданиям руководства.

Повисла пауза. Лев Михайлович еще несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету и, немного смягчившись, добавил:

– Так что вы конкретно предлагаете?

В старом профессоре боролись противоречивые чувства. С одной стороны, его самолюбие ученого было сильно задето, и кем – салагой-недорослем, в которого он вложил столько сил. Это было неприятно и жестоко. Он вообще всегда болезненно реагировал на критику в свой адрес и не любил, когда ему в чем-то отказывают. А с другой стороны, Макарский все-таки гордился учеником, который не побоялся решительно выступить в защиту своих идей.

– Я предлагаю приостановить работы по синтезу и сконцентрироваться на поисках месторождений природного исанита, – продолжил Паганель, почувствовав, что ситуация созрела: либо сейчас, либо никогда. – Не может быть, чтобы на земле не было других месторождений, кроме колумбийского. Я просто не могу поверить в это.

– Боже мой! Юноша! Поверить он не может… Вы что же, полагаете, до вас их не искали? Что за детский сад с барабаном? – Лев Михайлович был в отчаянии.

– Я не призываю вас окончательно прекращать проект. Но думаю, целесообразно будет распараллелить усилия, все же направив часть средств на масштабную геологическую разведку.

– Да Виктор Ефимович поседел на этом, заработал инфаркт и то не смог ничего доказать. Ах… – Макарский безнадежно махнул рукой. – Три безрезультатных экспедиции! Три, Сережа! В Колумбии, Венесуэле и даже в Бразилии, где теоретически может расти этот пресловутый павлиний хвост и, соответственно, ожидаться залежи пород того же генезиса. Миллионы рублей коту под хвост, простите за каламбур! И вы настаиваете, что выброшено недостаточно денег. Да дешевле будет наш институт отапливать банкнотами, чем снова слепо рыскать по всем закоулкам Южной Америки с неопределенными целями.

– Это потому что изначально на вооружение было принято неверное допущение. – Сергей почувствовал себя увереннее. – Ведь месторождение исанита дешифрируется павлиньим хвостом, так?

– Так.

– И Вавилов описал это растение как новый вид, причем, судя по всему, павлиний хвост действительно очень редкий южноамериканский эндемик. Эту идею, как известно, поддержал профессор Великанов, а затем горячо отстаивал академик Виноградов – ведь именно он еще задолго до открытия Юрия Александровича установил, что химический состав организмов является их видовым признаком, выработанным всей историей эволюции вида. Так?

– Естественно.

– А что, если они ошиблись?

– Минуточку. Простите, я правильно вас понимаю? Значит, академики Вавилов и Виноградов тоже ошиблись? – Макарский картинно поправил очки на носу и наигранно рассмеялся. – Это я так, для уточнения…

– Да, – Паганель пропустил колкость мимо ушей и продолжил рассуждения. – А теперь представьте себе на секундочку, что радужная побежалость на листьях растения не видовой признак, а всего лишь результат локальной мутации – просто необычная реакция тропического организма на конкретные аномалии химического состава среды, а может даже заболевание наподобие экземы. Ну, что скажете?

– Да какая разница, видовой это признак или болезнь? – кипятился профессор.

– Я считаю, это важно, – настаивал Гущин. – И здесь нам в помощь труды Ломоносова, поскольку именно он писал о реакции растений на микроэлементы руд, как о заболеваниях. Смотрите, даже Юрий Александрович в своих полевых записях в какой-то момент приводит цитату из трактата «О слоях земных». Пару недель назад, когда я в сотый раз, наверное, просматривал его дневник, я еще раз наткнулся на это место, и меня словно током прошибло. Ну конечно же, и в нашем случае мы имеем дело с неустойчивой мутацией. А если это не новый вид, то получается, теоретически любое растение могло отреагировать на присутствие в почве микроэлементов исанита радужной побежалостью павлиньего хвоста.

– И что? Какая разница? – искренне удивился пожилой ученый. – Вообще не понятно, причем здесь павлиний хвост? Мы же, в конце концов, не его искали, а исанит.

– Да нет же, Лев Михайлович! – радостно воскликнул Паганель, чувствуя, что еще немного и старик сдастся. – Вся загвоздка как раз в том, что именно его и пытался найти академик Ковтун, не обращая внимания на другие возможные признаки. Вы ведь сами только что сказали: искали там, «где может расти павлиний хвост». А надо было искать не павлиний хвост, а сам исанит.

– Любопытно было бы узнать, как вы предложите это делать без павлиньего хвоста? – неуверенно пробормотал Макарский, задумавшись.

– А вот смотрите, – Сергей развернул палеогеографическую карту докембрия со своими собственными пометками, – архейские гранито-гнейсы интересующей нас формации, пронизанные протерозойскими интрузиями, встречаются здесь, здесь, и еще здесь. Вот тут и надо искать! Как видите, я насчитал более пятнадцати мест по всему миру, где потенциально может залегать исанит в контактовых зонах фаций интрузивного метаморфизма. Причем две из них – на территории России и одна на Украине, в районе острова Хортица.

Паганель торжествующе постучал карандашом по карте.

– Бред какой-то… Вы намереваетесь найти исанит в Карелии? – профессор не переставал удивляться. – Молодой человек, павлиний хвост – теплолюбивое растение, оно не может расти в Карелии. Вы еще на Северный полюс за клубникой отправьтесь.

– Ну какая клубника, Лев Михайлович? – в отчаянии взмолился Сергей. – Посмотрите же на карту, тогда не было никакой Карелии. Все это был единый массив с одинаковыми условиями породообразования, который потом в ходе геологических эпох разделился, и его осколки разбросало по всему миру. Северный полюс, кстати, тоже сюда попадает, во всяком случае, Гренландия.

– Вы что же, юноша, мне курс общей геологии хотите тут преподать? – возмутился уязвленный старик.

– Помилуйте, профессор! Как вы могли такое подумать? – примирительно заключил Гущин. – Просто неожиданные открытия могут скрываться в самых обыденных и хорошо знакомых вещах, нужен только свежий взгляд со стороны, порой даже дилетантский.

– Да уж… Вы, Сережа, еще всех нас тут поучите, – вздохнул Макарский, пожав плечами.

– Я нас всех прославлю, – без тени сомнения констатировал Паганель. – Надо срочно организовать экспедицию на Кольский полуостров. Полевой сезон на носу.

Профессор сверкнул глазами и ехидно хихикнул:

– Прямо-таки срочно. Сейчас все бросим и организуем вам экспедицию.

– Ну… – Сергею было не до смеха.

Но Макарский твердо и неумолимо стоял на своем, и уже без издевок добавил:

– Это исключено.

– Тогда я буду вынужден покинуть ваш проект и действовать самостоятельно, – сокрушенно вздохнул молодой ученый. – Тем более, что здесь от меня мало проку. Я все-таки геолог, а не синтезатор…

– Он еще и шутит… Синтезатор, понимаете ли, – хмыкнул Лев Михайлович.

– Я не шучу. Я правда уйду, – ответил Гущин.

– Да вам никто не позволит уйти просто так, – профессор и не думал реагировать на этот по-детски наивный шантаж. – Вы сотрудник сверхсекретной лаборатории, посему, будьте любезны соответствовать.

– Я не могу участвовать в том, что заведомо является неправомерной тратой времени. Синтез исанита дело дорогостоящее и бессмысленное, особенно если он находится буквально у нас под ногами! – Паганель был разочарован, он понял, что разговор движется по кругу. – Вы поймите, профессор, если я найду месторождение, насколько это облегчит задачу для страны. Объясните это людям, которые курируют наш проект. Я уверен, они все поймут и поддержат меня.

– Но он не находится у нас под ногами! – парировал Макарский. – Его вообще нет в природе, как вы можете это игнорировать?! Вы ведь его еще не нашли, не так ли? Если бы был хоть малейший шанс обнаружить в ближайшей перспективе месторождение исанита где-нибудь еще на земле, неужели я не сообщил бы руководству об этом? И потом, что прикажете делать с теми миллиардами долларов, которые мы уже вбухали в этот проект? Вы не поверите, но сейчас даже нежелательно, если вдруг найдется такое месторождение. Нет-нет, даже не думайте. Мой вам совет: забудьте, плюньте и разотрите. Экспедиция, кстати, тоже денег стоит, причем, немалых.

– Разрешите мне тогда за свой счет съездить в Карелию, хотя бы в отпуск. Если я ничего не найду, мы вернемся к нашим изысканиям, а если найду, вы поможете мне донести эти идеи до правительства, – взмолился Гущин. –  Я уверен, мы сэкономим для страны огромные средства, кучу времени, а главное – добудем стопроцентный высококлассный чистейший природный исанит, а не дорогостоящий суррогат!

– Эх, Сережа… – вздохнул Лев Михайлович. – Причем здесь страна? Стране может быть и нужен настоящий исанит, а вот конкретным людям, которые ворочают финансами и держат весь мир за глотку, нужно совсем другое. Они не любят выбрасывать деньги на ветер. И им плевать на наши трудности. Раз уж они вложились, то должны получить реальный результат, иначе всем нам не поздоровится. И вложились они именно потому, что есть экспертное заключение о бесперспективности поисков месторождений. И это заключение дал не кто-нибудь, а ваш покорный слуга, и это взято не с потолка.

Макарский понял, что несмотря на кажущуюся победу, он фактически проиграл спор. Сергея ему не остановить. Горячее юное сердце и энтузиазм двигали пытливым парнем и вдобавок, конечно же, – потрясающая интуиция настоящего исследователя и вечная жажда открытий. Другие мотивы Паганель презирал, и лишь природная вежливость наряду с глубоким почтением к сединам старика удерживали молодого ученого от резких и категоричных движений.

Вдруг в голове профессора молнией мелькнула страшная догадка: «А что если мальчик действительно прав?» От этой неожиданной мысли у него похолодела спина, и ревность маленькими назойливыми молоточками застучала в висках. Выходит, его многолетние труды полетят насмарку ко всем чертям собачьим. Как же так? Столько сил положено на этот алтарь, и вот те на… Оглянуться не успеешь, как ты уже на свалке истории всеми забытый, посрамленный  и осмеянный твоими же собственными учениками. Нет, этого нельзя допустить.

А с другой стороны, не ошибается тот, кто ничего не делает. «Кто посмеет упрекнуть меня в том, что мы шли неверным путем? – продолжал размышлять Макарский. – Ну шли… Потом уткнулись в тупик, повернули и пошли в другую сторону. В науке это сплошь и рядом. Главное, вовремя осознать ошибку и все исправить, и суметь рискнуть, и иметь дерзновение и харизму. Все так, но деньги… Деньги… Нет, эти люди точно убьют меня. Они не прощают подобных ошибок».

Подпись под экспертным заключением не давала старику покоя. Ему стало страшно. Что будет, если Сергей действительно найдет то, чего не может быть? – Ведь именно в этом профессор убеждал руководство, положившееся на его опыт и компетентное мнение выдающегося ученого.

«Что делать? Что делать? Что делать? –  в душе Макарского пронесся вихрь сомнений. – Надо спустить все на тормозах, а там глядишь, либо падишах умрет, либо осел окочурится. В конце концов, у нас в запасе есть еще несколько спокойных лет».

– Хорошо, – немного подумав сказал Лев Михайлович, – я отправлю вас в отпуск и даже подыщу вам местечко в одной инженерно-геологической партии, которая этим летом начинает работы в Карелии. Там собираются строить один крупный объект, связанный с Кривопорожской гидроэлектростанцией, и естественно, требуются изыскания. Толковые люди им не помешают. Замолвлю за вас словечко. Съездите на пару-тройку месяцев, заодно отдохнете от нашей рутины, развеетесь… Может новые мысли появятся. Там и посмотрим, правы вы были, или нет.

– Спасибо огромное, преогромное, шеф! – радостно вскричал Сергей, не веря собственной удаче. – Вот увидите, я не подведу!

– Ладно-ладно, – удовлетворенно промурлыкал Макарский, увидев, как бунтарь снова превратился в его прежнего ученика, – теперь ступайте работать. Надо подготовить новые образцы для гамма-излучения.


Продолжение следует...

Глава 10 здесь http://www.proza.ru/2017/10/25/1235