Летние рассказы. Выпуск третий

Летние рассказы – 2017

Ручеек
Бабье лето
Руины Империи. Мещерская узкоколейка
Сны улетающего лета
Кружок истории родного края

Дорогие мои друзья и читатели! Вот заканчивается (о ужас!!!) очередное лето, а я еще не брался за уже привычную серию летних рассказов!  Эх, лето, лето!! Безмятежное ты время... Время коротких и теплых ночей, время фантазий, время идей...
Молниеносно заканчиваются три вещи – деньги, лето и молодость. И если первый фактор – дело наживное, второй – периодическое, то вот с третьим дела обстоят уже погрустнее. Да никуда она не заканчивается, все это живет в нашей душе! И от того, как мы распоряжаемся отпущенным нам временем, и зависит в конечном итоге наше счастье.
Счастье – это неисчерпаемый мир наших фантазий, это царство грез, Вселенная сказок и доброты, время, когда мы еще были чуть моложе, смотрели на вещи чуть проще, и открывали для себя целый мир творчества, спрятанный глубоко-глубоко внутри нас!
Назавтра нельзя откладывать три вещи: это любовь, счастье и творчество! Все эти составляющие счастья тесно переплетены, и очень частенько тот, кто успешен в каком-то из его компонентов, как правило, успешен во всем! Представьте себе: вы – господин и создатель, вы являетесь творцом и правителем тех Вселенных, которые сами же придумываете! Это безграничный, неисчерпаемый мир нашего творчества и фантазий!
Как говорил писатель Твен, который Марк, в конце жизни мы будем сожалеть лишь о том, что мало любили и мало путешествовали! Я хотел бы еще добавить, что мало творили... И про себя так, не говоря вслух, это вы, Марк Твен, еще Интернета не знали! (шутка!)
Торопитесь жить, но не спешите! Успевайте все но не подгоняйте время! Умейте быть счастливыми здесь и сейчас! Делайте то, что важно для развития, высвобождайте свою энергию, и тогда у вас останется куча сил и времени для творчества.

Ручеек
Наверно, у каждого в детстве был свой ручеек. Был такой же и у меня. Когда папе выделили от предприятия дачный, точнее, огородный участок (а это были заброшенные поля), окрестности вокруг были разрезаны оврагами. И по дну некоторых таких оврагов и текли ручейки, и даже небольшие речечки.
Ах, природа! Пока стоит лето, ты так прекрасна. Столько воздуха, который летними горячими порывами ветра наполняет нашу грудь... Столько вокруг воды, которая ласковым журчанием дает нам прохладу на солнцепеке. Столько деревьев, которые дарят нам укрытие и от солнца, и от дождя, кормят нас фруктами.
И все это великолепие расположено в непосредственной близости от нас! Я очень любил "ходить в гости" к этому ручью. И к мелкому, близлежащему, и к тому, который побольше (и подальше).
Представляете, идете вы по залитому знойным солнцем полю, тащите в обоих руках по ведру. А как только спускаетесь в низину, к ручейку, вам открывается совершенно другой мир. Здесь и тень, и относительная прохлада. Но даже днем здесь периодически атакуют нагловатые комары! Это, правда, в период вылета, пару раз в сезон: в мае, ну и еще, где-то в начале августа.
Что может быть прекрасней этого мгновения! (я не про комаров сейчас). Это когда вы спускаетесь по вырубленным в грунте ступенькам, черпаете воду из холоднющего озерца-родника, из которого и вытекает вышеупомянутый ручеек, умываете лицо и отхлебываете несколько глотков воды, имеющий слабый привкус минеральных солей. И, уже бодрячком, спешите назад, где ветер и солнце разгонят комаров, если они на вас так вероломно напали.
Когда же, а были такие моменты, начинался дождь, а нам по пути на железнодорожную станцию приходилось пересекать овраг, это место было уже не таким дружелюбным. Скользили по грунту ноги, ботинки забивались грязью. Протоптанное место приходилось обходить с краю, по траве, где было чуть менее скользко. Уклон тропинка имела значительный: градусов тридцать-сорок, а высота высокого берега оврага около пятнадцати метров. А в дождь по ней ходить – вообще экстрим! Да уж, были времена... Я уж и не знаю, что там сейчас. Перестали туда ходить люди, прекратили ездить дачники, а в природе, предоставленной самой себе, все быстро становится на свои места, и меняется довольно заметно.
Вначале, в самые первые годы наших "заездов" на дачу, ручей можно было просто и без проблем перешагнуть, ну а "для порядку" через него были переброшены несколько жердочек. Ну а уж потом ручей стал заболачиваться и менять русло, и вся эта низина оказалась довольно сырой, тенистой и малокомфортной. А потом мы стали ходить на станцию другой дорогой, не переходя овраг. И совсем, надо полагать, забросилось то место. Да и то сказать, только девяностые годы временно оживили то поле, тот овражек. Там, видимо, еще в прежние времена был какой-то хутор, об этом говорили и яблоня, растущая в овраге, и никакая не дичок, а самая, что ни на есть садовая, сладкая. И колодезный сруб на месте родника в овраге. А потом, надо полагать еще в шестидесятые-семидесятые годы, в рамках программы разукрупнения сел и деревень люди оттуда съехали.
...И заросли травой и бурьяном старые дороги, замусорился со временем родник. После распада страны пришли в упадок угодья, которые, может быть, веками служили в этом месте людям. Лишь временно оживили, на какие-то десять лет их дачники, своим гомонящим присутствием знаменуя каждое наступающее лето. Но постепенно, примерно после двухтысячного года, схлынуло и это. Снова здесь царит природа. На тех полях, стало быть, уже стоит молодой лес (а может, уже и не очень молодой). Все также звенит по дну оврага ручей. Во время знаменитой засухи 2010 года все наши хозпостройки на дачном участке сгорели, и безвозвратно ушла в архив моей памяти нить, соединяющая меня с тем миром.
С теми грядками, с которых знойным солнечным днем я срываю освежающий лист кориандра или укропа. С бочками, в хаотическом порядке вкопанными по нашему огороду, из которых в жаркий день так приятно окатиться водой. Ушли в прошлое и обычные дачные будни, не громыхает теперь там больше садовый инвентарь, не дымится вечерами котелок на костре, в котором мы готовили ужин, оставаясь в ночное. Уже многие годы на этом месте утвердила власть природа.
Теперь тут лес. И лишь только периодические гудки и перестук колес случайных поездов далеко на станции, нарушают местную тишину, и быстро пропадают в шелесте листьев и крике птиц.

Бабье лето
Может быть, я потом пожалею
Может, люди осудят за блажь
Только как обнимает колени
Этот ветер, распутник и страж!
Я бороться уже не пытаюсь,
Мне не справиться больше с собой...
Я лечу, я парю, я влюбляюсь
Даже если предчувствую боль.
Лукьянов Александр

Такие дни служат не только воспоминанием о лете. Теплые солнечные сентябрьские деньки -- своеобразный прощальный привет лета, его последнее ласковое свидание перед довольно долгим расставанием... Как они бывают хороши. Мы с вами живем, к сожалению, в таком климате, где осень наступает порой практически молниеносно, частенько не оставляя нам передышку на "бархатный сезон". И лишь только выпадает пара-тройка дней на такую осень, в которой хочется жить! А потом, как обычно, все внезапно и сваливается: и пасмурные холодные дни, и туманы, и заморозки, и непрекращающиеся по неделе дожди с вечной слякотью. И все это в итоге приводит к зиме, длящейся порой по пять месяцев, колючему снегу в лицо, накатанным ботинками и колесами ледяным дорогам, солнцу, в редком случае ясного дня лишь на четыре часа в сутки едва показывающемуся над верхушками крыш, долгим морозным ночам...
Но тем приятнее такие дни, когда предчувствуя боль предстоящей зимы, мы с удовольствием ловим каждый луч... Тем ценнее для нас расставание с летом. Тем больше нас тянет использовать такой шанс для одной-двух поездок, последний раз, качественно и надолго заряжаясь перед длительным "авитаминозом" предстоящей зимы... А как в такие осенние "оттепели" хорошо дышится! С каким удовольствием можно идти по перелеску, периодически смахивая с лица случайные паутинки!
Ты просто беззаботно гуляешь и "ловишь передышку" перед зимой и непогодой. А еще в такой солнечный денек можно поразмышлять: "а что принес мне очередной сезон? Что я успел, а что – нет?" Просто отпустить на волю все страдания и страхи, все амбиции и желания! И просто – жить! жить, летя паутинкой на ветру, или кружась, как кленовый лист. Стать частью стихии, частью окружающего мира. Влюбиться в жизнь и дышать полной грудью, понимая, что мы счастливы уже одним тем, что здесь присутствуем!
Жизнь коротка! Стареем мы быстро, и время властно над нами. Но и мы определенным образом властны над временем. Умейте отключать, останавливать время, "выпадая" из реальности! Когда человек занимается творчеством, он не стареет! И один такой день, проведенный на природе, ярким пятном отпечатывается в нашей личностной истории! Он выхватывает нас из реальности и дарит ощущение полета! Проживите его здесь и сейчас, таким, каким он был, таким, какой он есть. Снимите часы и побудьте хоть немного "вне времени", в своей, отдельной реальности. Успеете еще наспешиться.
Особенно хорошо в такие дни заниматься спортивными пробежками в лесопосадке! Солнце уже не жарит, а приятно так ласково греет, а ты бежишь по протоптанной тропинке, или просто по лесной подстилке, усыпанной павшими и частично уже подпревшими листьями. Да и периодически отбиваешься от мелких мошек, которых так полно теплой сухой осенью, да от летающих паутинок.
А уж как приятна поездка в сосновый или другой хвойный лес! Здесь, даже уже и глубокой осенью, в случае теплой погоды стоит лето! Смолистый аромат сосен со слегка подмешанным запахом грибов сопровождает нас повсюду. Вы, не торопясь, можете гулять по лесу с утра до вечера, а когда подойдет время обеда, присаживаетесь на любое поваленное бревнышко, предварительно подстелив какую-нибудь тряпицу (а то все штаны извазюкаете в смоле!), садитесь перекусить небольшой "ссобойкой", сухомяточкой. Потом, довершив это дело крепким, но уже остывшим чаем из старенького термоса или просто походной фляги, отправляетесь бродить дальше, пока ранние, но еще теплые сумерки не застанут вас на лесной тропинке.
Пройдет еще пара недель, вы однажды в понедельник унылым дождливым утром проснетесь, второпях заправитесь кофе, и отправитесь на работу. День, проведенный в солнечном лесу, выветрится из вашей памяти, может быть, немного сгладится острота ощущений. Но пройдет еще несколько лет, и он, наряду с другими вашими путешествиями, все равно будет жить в вашей душе и будет обогащать копилку ваших творческих порывов и ярких воспоминаний!
Словом, бархатный сезон -- это время для путешествий. Время фантазий, время идей, время классно проведенных дней. Да и искупнуться, в случае теплой погоды, опять же, можно! Да и встретиться с друзьями, давно не виденными родственниками, поехать куда-нибудь. Неспешно посидеть в беседке под дымок шашлычка и аромат печеной картошки... У каждого времени -- свои плюсы. У каждого возраста -- свои преимущества. Просто умейте прожить свою жизнь на всю катушку, будьте здесь и сейчас, черпайте простые радости, те, которые предлагают вам окружающие обстоятельства.


Руины Империи. Мещерская узкоколейка
Знаю я, есть края -- походи, поищи-ка, попробуй.
Там такая земля, там такая трава,
а лесов как в местах тех нигде, брат, в помине и нет.
Там в озерах вода, будто божья роса,
Там искрятся алмазами звезды и падают в горы.
Я б уехал туда, только где мне достать бы билет.
А билету цена - медный грош да простая копейка,
Но его не найти, но его не купить,
Билетершу в окошке об этом проси, не проси.
Мне один пассажир говорил, будто ехал туда,
но была кем-то сломана стрелка,
А другой рассказал о каком-то случайном такси.
Гарик Сукачев.
Про этот край, затерявшийся в хвойных лесах, мы все с вами знаем. Но очень немногие знают его историю. Вообще, почти вся древняя Русь -- топи да болота, как следствие последнего оледенения, случившегося шесть тысяч лет назад. В 18 - 19 веках, в связи с резким ростом численности населения (Дмитрий Иванович Менделеев прогнозировал уже к 1950 году пятисотмиллионное население, правда, в тогдашних еще границах), стали расстраиваться города, заводы, осваиваться новые пути, в том числе и железные дороги. Осушались болота, распахивались степи и луга, заготавливался лес, строились плотины и заводы. Российская империя достигла пика и расцвета своего могущества, и значительная часть товара шла на экспорт.
Эти места богаты лесом и торфом -- это основное природное богатство Мещерского края помимо водных ресурсов  озер, рек и болот. А для того, чтобы вывозить и осваивать ресурсы, нужны дороги. Автомобилей тогда еще не было в обиходе, а строительство обычной  железной дороги сопряжено с определенными трудностями: труднодоступная лесистая местность, частенько попадаются буреломы и топи. И тут на помощь приходит вариант узкоколейной дороги -- ширина между рельсами у такого пути 750 миллиметров. Такая дорога, она и более легкая, и радиусы и скругления могут быть гораздо меньшего диаметра, чем в стандартной дороге. Поэтому этот вариант оказался наиболее удобным с точки зрения грузо- и пассажироперевозок.
А еще особенность узкоколейки в том, что она является как бы частью природной среды, и органично вписывается в ландшафт. Утопающие в траве рельсы, деревья, склонившиеся своими кронами прямо над ниткой пути... Здесь нет ни электроподстанций, ни контактной сети, ни распределительных щитков и запасных путей с тупиками, ни иных техногенно-урбанистических объектов. Собственно, вся здешняя дорога это две стальные нитки, уложенные на давно потерявшиеся среди травы шпалы. И природа, деревья, озерца, ежевика, луга и перелески... Ну и, конечно же, история! Вот она -- романтика!
А первоначально-то Рязано-Владимирскую узкоколейку начали строить лишь на небольшом участке  чтобы вывезти бурелом после крупного пожара, случившегося в тех местах в 1890-е годы. Когда дорога выполнила свою функцию, ее, по просьбе губернатора, не стали торопиться разбирать, а продлили от Рязани до Тумы, а позднее и до Владимира.
Позднее в этих краях побывал и Константин Паустовский, причем решил поехать сюда совершенно случайно: в обрывок карты мещерского лесистого края ему завернули хлеб в магазине. И вот, в 1930 году он отправился в рязанские хвойные леса.
А история этих мест неразрывно связана с узкоколейкой  это ведь в ту пору, до постройки автодороги, было единственным вариантом пути сообщения. Писатель описывает эту дорогу так: "Узкоколейка в Мещёрских лесах — самая неторопливая железная дорога в Союзе. Станции завалены смолистыми брёвнами и пахнут свежей порубкой и дикими лесными цветами."
Да, с этой точки зрения можно позавидовать его современникам. Ведь теперь нет ни узкоколейки, ни многих сел, которые то вымерли, то были уничтожены пожарами. Это все уже ушло в историю, стало легендой, обрывки которой попадаются то на старых выцветших фотографиях, то на заезженных кинолентах, или же в качестве музейных артефактов. А представляете, вот бы перенестись лет на восемьдесят назад, и попасть в то время, когда все это было настоящим, и все это действовало! Здесь ведь текла своя неторопливая жизнь, с веками складывающимся укладом.
...Зарастают старые дороги, которыми люди пользовались годами, вымирают и исчезают села, люди перебираются в города и строят новые дороги. И так было всегда, это естественный исторический процесс. Жаль только, что с исчезновением объектов и предметов обихода нашего прошлого мы забываем свою историю, за которой скрывается жизнь многих поколений.
Если бы только представить на миг, что изобрели машину времени, и махнуть лет на сто назад – в конец девятнадцатого-начало двадцатого века! Увидеть удивительную насыщенность тогдашних красок провинциальной жизни! Попасть в ту чистую, провинциальную, молочно-белую и изумрудно-зеленую страну, пахнущую сочным клевером, парным молоком, таежными грибами, грозовыми дождями. Ту Россию, которую мы навсегда потеряли... Увидеть, как крестьянки жнут серпами рожь, подивиться хатами под соломенной крышей. Посетить русскую глубинку, и открыть для себя удивительный мир крестьян, одетых в русскую национальную, а не китайскую ширпотребную одежду. Глотнуть настоящего "живого" молока, а не жалкого соевого его подобия. Пройти босиком всю нашу огромную Россию от Бреста до Владивостока и от Норильска до Ашхабада. Итак, садимся в машину времени, вводим на табло цифры и попадаем, скажем в 1925-й год! Пока еще не построена автодорога по Мещере, но уже 26 лет действуют пассажирские перевозки от левого берега Оки (станция Рязань-Пристань, теперь уже даже фундамента от нее не осталось) в сторону Тумы.
Станция, точнее, небольшая платформочка. Солнечный летний полдень, под навесом стоят пассажиры небольшим количеством, человек десять-пятнадцать. Сильно пахнет сосновой смолой и сеном, а еще в эти запахи вплетается запах яблок и слив, которые уже начали поспевать в здешних местах.
Любопытный малец лет пяти все порывается уйти из-под опеки мамы – миловидной женщины возрастом около тридцати, то отвлекаясь на станционную собачку, что, похоже живет здесь, прямо на платформе, то принимаясь неизвестно где найденным мелом чертить что-то на фонарном столбе. Рядом тем временем подошел мужчина и поставил плетеную корзинку со спелыми сливами. Пацан, учуяв запах, уставился на принесенную тару. И даже протянул руку, чтобы проверить на зуб свежие фрукты. Дядька смотрел куда-то в сторону.
-- Нельзя, Егор! – одернула его сестра, девчонка года на четыре старше его.
Мама обернулась к мальчишке и сказала старшей дочери:
-- Следи за ним, Нюшка! Такой непоседа! Четырех годов еще нету, а за ним глаз да глаз!
На платформе местные жители, некоторые из которых ездили в Рязань на базар, а некоторым надо из одной деревни в другую. Скоро, минут через пятнадцать подойдет поезд, состоящий из парового локомотива и пяти-семи вагонов. Больше здесь и не надо.
...А вот раздается гудок локомотива, и к платформе неспешно подкатывается короткий поезд, возглавляемый паровозом "времен Стефенсона", как про него выразился писатель Паустовский. Этот "паровоз-самовар" давно уже стал для местных жителей привычным транспортным средством, который соединяет бывшие прежде изолированными островки здешней жизни, да и является единственной транспортной артерией, соединяющей эту глушь с двумя городами  Рязанью и Владимиром.
Остановился состав, и деревенский народ быстро поднялся с платформы по подножке и расселся по вагонам. Зашла и та женщина с сыном-непоседой и его старшей сестрой. Вскоре раздался легонький свисток паровоза, и поезд, выплюнув несколько клубов густого пара, неспешно отчалил от станции, почти сразу набрав "крейсерскую скорость" --  двадцать-двадцать пять километров в час.
Здешние локомотивы, как правило, "кормятся" дровами, сложенными в тендере  локомотивном прицепе. Если в пути "топливо" вдруг кончалось, пополняли его запасы прямо здесь же -- лес-то рядом! А во время такого пути о чем только не передумаешь! И помечтать успеешь, и завести знакомства, и узнать новости, и купить-продать фрукты или овощи.
...Неспешно катится поезд. Узкоколейка -- это медленный вид транспорта, тридцать-сорок километров в час -- это предел. А что, собственно надо для такой размеренной жизни? "Трансмещерский экспресс" вполне обеспечивал нужды местных жителей. 
Вдруг резкое торможение прерывает раздумья и разговоры пассажиров поезда. "Все, приехали!" – раздался возглас откуда-то из первого вагона. Открыв дверцы вагончика, особо любознательные пассажиры высыпали на траву и заросли ежевики близ железнодорожных путей.
Путь поезду преградили несколько лосей, что вышли прямо на рельсы. Целый выводок! Мама, папа и два лосенка – один побольше, а второй поменьше.
-- Да им тут раздолье! – высказала свое мнение тетка, что садилась в поезд с ведром помидоров и корзинкой огурцов,  нынче и травы и ягод полно, хорошо уродился ихний корм!..
-- Делать надо что-то! – подал голос деловой дядька лет пятидесяти пяти, в обычной сельской кепке с козырьком, и с папиросой "Беломор" в зубах. Очевидно, мужчина был недоволен нештатным происшествием, и хотел попасть быстрее на место назначения, не отвлекаясь на досадные неурядицы вроде таких вот незапланированных задержек в пути.
Лоси вели себя довольно спокойно, и особо любознательные пассажиры подошли к ним на расстояние вытянутой руки.
-- Да, может выманить морковкой? – предложила девушка, которая ехала чуть ли не с самой Рязани.
-- Ха, да будет он ее тебе лопать!   довольно резковато ответил ей парень в рабочем комбинезоне и кожаном картузе.
-- Да я ж не кормить предлагаю! – проявляла настойчивость совсем юная еще девчонка,  смотри!
И достала из своего рюкзака несколько корнеплодов: репку, морковь, да еще редиску. Поднесла к носу лосенка, он потянулся губами к корму. Она отошла чуть назад, лосенок сделал еще пару шагов.  Мама-лосиха сначала с опаской смотрела на отход своего детеныша, наконец, отошла с пути и она. Наконец, дорога была свободна. Можно ехать!
Девчонка оставила морковку лосиному детенышу в качестве угощения, проверила, цел ли билет, и пошла по направлению к вагону.
Поезд снова тронулся и продолжил путь. Пассажиры уже, вроде бы, и забыли о недавнем происшествии. Прошло полчаса довольно размеренной, небыстрой поездки. Где-то вагоны раскачивались под перестук колес, а где-то шли довольно плавно. Радиусы обычно проходили с пониженной скоростью: сходы здесь не редкость. Солнце постепенно меняло свой угол, обеденное время уже минуло. В вагоне абсолютно все окна были открыты, и в них врывался аромат потревоженной тендером паровоза сочной травы, смолистых сосен, прелых листьев произрастающих в сосновом подлеске осин. Ну и, конечно же запах костра: неустанно "кочегарит" паровоз, сжигая в своей топке сосновые дрова, источающие запах смолы.
...Снова внеплановое торможение. Странно, до станции Пилево еще минут тридцать колдыбарить. В закрытую пока еще дверь вагона раздается стук и голос местного билетера (он же  проводник, он же -- старший механик, он же -- по совместительству иногда и кочегар).
-- Мужики, выходим!
Особо любопытные пассажиры потянулись к двери. Толстая тетка вышла в тамбур и выглянула из вагонной двери вдоль пути.
-- Нет, выходят только мужики! -- бодрый, энергичный и где-то даже веселый голос старшего проводника уже раздавался близ другой вагонной двери,  идем, там подсобить надо.
Путь был прегражден упавшим почти под прямым углом толстым сосновым бревном. С первого вагона набралось народа примерно пятеро крепких парней. Со второго -- еще столько же. С третьего, в котором и ехали наши герои  только  трое. Еще вызвался помочь тот деловой дядька в кепке, да и тщедушный мужичок дядя Коля, который периодически пользовался узкоколейкой то в одну, то в другую сторону --очевидно, рыбак или грибник.
Наконец, общими усилиями с препятствием было покончено, и все пассажиры разошлись снова по вагонам.



По этой просеке в Солотче, вероятно, как раз и проходила Мещерская узкоколейка (снимок 2016 года)
Наконец, составчик подкатил к узловой промежуточной станции. До Тумы еще оставалось километров сорок, но до конечной, как правило, ехало мало пассажиров. Постояв на узловой минут 10, паровоз с вагонами отправился дальше. Тут уже болот и зарослей поубавилось, места попадались более открытые. Да и состояние пути получше, так что поезд, уверенно чукая колесами, разогнался еще больше  до сорока километров в час. Периодически мелькали за окнами села, еще не затронутые ни урбанизацией, ни цивилизацией бревенчатые избы-пятистенки под соломенной крышей. Но некоторые уже и под шифером. Садов вдоль самой дороги стало больше, Яблочный спас уже прошел, и повсюду пахло яблоками и подпревшими сливами.

...Близился деревянный мост через Пру. В послеобеденное время на небо наплыли редкие облачка, и ненадолго солнце уходило, периодически прячась за них. Наконец, впереди показались деревянные устои моста. Внизу зеркалом блеснула река и отразило уже клонящееся к закату солнце.
  -- А мне почему-то страшно ездить по мосту,  поделилась своими опасениями с соседкой напротив женщина лет сорока, одетая в простоватый сельский сарафан и платок-косынку.
-- Да ладно, не боись!  -- ответил ей дядя Коля, тот самый шустрый мужичок,  дык, даже если нырнем, тут мелко!
Его шутка немножко разрядила опасения, и поезд благополучно достиг противоположного устоя на другом берегу. Дальше почему-то сбавил скорость. В открытое окно залетел крупный шершень. Это оса такая здоровая, кусачая, только раза в два побольше обычной осы. Егор, тот самый непоседа, когда мама отвлеклась куда-то в сторону, попытался накрыть ладонью бьющееся по стеклу насекомое.
Мать быстро обернулась на шорох и быстро шлепнула мальца по руке.
-- Егорка! Ты одурел – не трогай его! Жахнет так, что мало не покажется.
Она спросила у соседки по вагону газету, свернула ее вчетверо, и аккуратно принялась выгонять опасное насекомое на улицу. Наконец шершень устал долбиться головой о стекло и вылетел наружу. Все облегченно вздохнули.
Снова гудок паровоза, и поезд заметно стал сбавлять ход. А Егор уже успел задремать. 
Узловая! Конечная! – раздался откуда-то спереди голос кондуктора.

...Гудок паровоза, казалось, еще звенел в ушах, а Георгий Иванович, в прошлом смотритель местной железнодорожной станции, потом – лесничий, а теперь – обычный сельский пенсионер поднял голову. Ему опять снилось его детство, снилась та мещерская узкоколейка, которой давно уже нет. Старик уже тринадцать лет жил один в этом доме, после того, как его дочь перебралась в город. Бывший станционный смотритель сильно сдал за эту зиму. Восьмой десяток ему шел. Лицо его давно прорезали глубокие морщины, которые во множестве были также вокруг его впавших глаз. За окном был ноябрь, 13-е число, уже сильными заморозками подморозило грунт. ...И снова ему не спалось. Мысли всякие одолевали. Он вспомнил еще, когда молодым, лет сорок ему было, работал станционным смотрителем в здании станции на разъезде Гуреевский, которая вскоре, после разбора дороги, стала ему домом. Эх, любил он дрыхнуть тогда! Кофем обпивался, чтобы нормально ночь отдежурить, да идти на отсыпной. Да и кофе не помогал – в молодые-то годы так знатно спится! Ему теперешнему уже и сорокалетний возраст казался юностью... Не то что потом, когда уже за пятьдесят... В 1978 году уже разобрали часть узкоколейки, по Мещере и на Касимов люди ездили уже на машинах. А потом, когда матери не стало, в их сельский дом, неподалеку от Тумы, поселилась дочка со своей семьей. А Георгий Иваныч, в прошлом – непоседа Егорка, стал жить в станционном доме.
К концу двадцатого века действующим оставался только один коротенький участок узкоколейки – поселок Тума – Голованова Дача. Да и поезда ходили теперь не каждый день, а раз в неделю, и лишь только Георгий Иваныч периодически на дизельной дрезине выбирался до Тумы. Здание станции теперь не беспокоили поезда, не стучали железные колеса и не свистели гудки маленьких узкоколейных тепловозов – "тушек". Но такой покой Георгий Иваныча, наоборот, не радовал. И если раньше он преспокойно спал под стук колес проезжающих составов, то теперь у него частенько была бессоница от тишины. И еще от одиночества.
На дворе заканчивался 2011 год. Минули в прошлое недавние пожары. Уже два года, как разобрана дорога. Вместе с лесом сгорело еще несколько поселков, да и в остальных жизнь зачахла. Это стало еще одним фактором, "добившем" узкоколейку. В селе остался только он и пара пенсионерок, к которым, хорошо если раз в два года приезжают дети из Рязани. У которых у самих уже внуки есть. Деревня оживает, но не надолго. С разборкой дороги это стало заброшенным островком, потерявшим свои корни. По-прежнему висела на стене уже несуществующей станции карта-схема навсегда ушедшей в историю узкоколейки. Старик решил ее не снимать. И только теперь, в глухие ноябрьские дни его радуют такие сны-путешествия в прошлое, которые на время помогают развеять стариковскую тоску.

Сны улетающего лета
Наши воспоминания о лете нашей молодости со временем изглаживаются. Что-то неприятное забывается, приятное – остается с нами, а многие обычные, повседневные наши дела и заботы уже минуют копилку наших впечатлений. Я помню наши походы с родителями, просто выходы в город, на природу, на озеро. На них и остановимся. Что мне нравилось тогда? Да, конечно же – проводить время на вольном воздухе. Иногда любил просто посидеть дома, почитать книжку или же какой-нибудь интересный фильм. Коллекция фильмов у меня тогда скопилась немалая – затертые практически до дыр кассеты занимали изрядную долю полки в моем серванте.
Моя коллекция летних рассказов и воспоминаний о моей молодости была бы неполной, если бы я не рассказал вам об одном значимом месте для меня. Я с детства люблю купаться, плавать, причем во всех водоемах, более-менее годных для этой цели. А озеро, куда я любил ходить купаться с детства, ну, или точнее, с подростковости, называлось Солдатский пруд – там рядом десантный полк. Это место занимает отдельную часть воспоминаний. Я обычно туда ходил купаться днем, ну, иногда даже, в утренние часы. Я открыл для себя это место, когда мне лет десять-одиннадцать было. Тогда еще там у берега стояли такие довольно удобные лестничные пролеты – продукция местного железобетонного комбината, и по ним очень легко заходить было в воду. А еще там рядом была дача маминой коллеги по работе, и с ее детьми я порой общался, находясь там, да и в гости мы в те годы заходили частенько. Дружно плавали вместе. Эх, было времечко...
Потом уже, став взрослее, ходил на это место один. Бывало, сделаешь пару-тройку заходов в воду, потом сидишь – загораешь, ну и попутно сохнешь. А если день жаркий, то я иногда захватывал с собой по бутылке прохладного пива. Такой заход на озеро знаменовал собой окончание моей тренировки-пробежки по расположенной вблизи лесопосадки.
А как иногда бывает прикольно купаться в пасмурную погоду, перед самым дождем. Когда ты буквально предчувствуешь надвигающуюся бурю! Гроза, порывистый ветер, небо темнеет, синеет и набухает. ...И вот, уже падают и на сушу, и на водную гладь первые капли! А ты плывешь, буравя воду руками, и тебе все побоку! Просто становишься частью водной стихии и дождем тебя уже не испугать. Вот дождь вваливает все сильнее, уже намокли волосы... Но вообще, прикольно плавать в дождь, обязательно испробуйте однажды.
А еще пошли мы с отцом как-то вечером на это озеро. Ближе к половине восьмого – благо, летом темнеет поздно. Но солнце уже почти касалось горизонта, когда мы там были. Стоял ясный день, точнее, вечер безоблачного летнего дня. У воды было немного прохладней, чем на городской улице. Покупавшись пару раз, я вылез на берег, сохнуть. В направлении вдоль линии электропередач открывался далекий горизонт. Я, уже в подростковом возрасте, не мог похвастаться четким зрением. Но тут со мной случилось нечто интересное. Я как-то определенным образом моргнул, и вдруг передо мной все прояснилось! Контуры далеких объектов стали четкими-четкими, удивительную рельефность приобрели и очертания цветов и травинок. Где-то далеко на горизонте в небе плыла какая-то птица, мне удалось разглядеть и ее! Даже "ветряк" – ветряную электростанцию, столб с лопастями я увидел в том месте, где, казалось, раньше ее никогда не было.
Вот такое вот яркое воспоминание об этом вечернем походе у меня сохранилось до сих пор! Правда потом, на следующий день я довольно сильно приболел. Наверно, переборщил с купанием... Шло лето 1997 года. До последнего в моей школьной истории, десятого класса, оставалось 43 дня каникул. Вот так вроде бы, неспешно, а вроде очень быстро летело время моей юности.

Кружок истории родного края
Классе так в седьмом угораздило меня записаться в школьный клуб по интересам, а именно, собрание историков-краеведов. В рамках дополнительных, внеклассных занятий по географии таких было два: спортивное ориентирование и краеведение. Выбрав вначале первый из них, я затем подробнее остановился на втором.
И очередным сентябрем, когда наступила школьная пора, мы по вторникам после учебы стали ходить по знаменательным местам нашего города, по историческим домам, памятным знаниям. Эх, сколько еще было уголков одноэтажной Рязани! И захватило меня понемногу эта стезя. А сейчас вот периодически сожалею знаете о чем? То, что тогда у меня не было фотоаппарата, и не осталось ни одной картинки из той внеклассно-школьной эпохи. Мы посетили много зданий: дом Полонского, дом Павлова, дом сестер Хвощинских, дом Пироговых. Остановились также подробно и на Рязанском Кремле.
В девяностые годы в большинстве своем было еще цело гораздо больше памятников архитектуры в Рязани, чем в наши дни. С началом нового тысячелетия исторические кварталы взялись массово сносить целыми улицами, за исключением только тех, что были включены в достояние всемирных ценностей организации ЮНЕСКО. Эх, запечатлеть бы это тогда, ну и себя на фоне резного великолепия.
А вот теперь смотрите, кое-что из имеющегося:
Дом-музей академика Павлова в Рязани. Иван Петрович жил в нем до своих самых последних дней, скончался в 1936 году. Усадьба состоит из двух домов, интерьер сохранился полностью.
Медуниверситет в городе носит его имя.




Дом Пироговых в Рязани.  История оперы не знает других случаев, чтобы сразу пять родных братьев были наделены такими уникальными мощными голосами (басом). Кстати, дед знаменитых братьев — бурлак Иван Пирогов — тоже отличался отменным басом и способностями к пению. О том, как распорядилась судьба, позволив сыновьям плотника не продолжать дело отца, а развивать певческий талант, и расскажут в доме-музее, откуда семья Пироговых в своё время переехала в Рязань. Отец организовал столярную артель при духовной семинарии, а мальчишек устроили в церковный хор при Успенском соборе Рязанского кремля, что располагался вблизи места жительства. Хор стал первой музыкальной школой для Ивана, Григория (1885-1931), Михаила (1887-1933), Алексея (1895-1978) и Александра (1899-1964) Пироговых. Со временем четверо определились с профессией, и, более того, трое — Григорий, Александр и Алексей стали солистами Большого театра.
Меньше остальных известно про Ивана, который погиб от простуды, которая осложнилась туберкулёзом, после того, как он провалился под лёд. Дело было в годы Первой мировой войны. Рассказывали, что бас-баритон Ивана был настолько мощный, что его даже выгоняли из церковных хоров, так как тот перекрывал другие голоса. В 1998 году в одну из рязанских редакций, принесли рукопись воспоминаний уже скончавшегося музыковеда, отец которого был знаком с Пироговыми еще во время их жизни на Трубежной улице. (Здесь в наши дни расположен Приборный завод). Он описывал, что если они заводили какую-нибудь песню во время воскресной прогулки по лугам, голос без всяких усилителей и динамиков было слышно аж на Сенной площади (ныне площадь Маргелова)! Люди останавливались, улыбались и спрашивали друг друга: «Это который из них сегодня поет? Сашка или Гришка?» (по материалам сайта 920.rzn.info).  Дом Пироговых не сохранился. Он был снесен при расширении Приборного Завода в 1971 году. Теперь там находится пожарная часть предприятия.
Музей истории молодежного движения, он же – дом губернаторов, он же Дом Свободы. После октябрьских событий 1917 г. начинается новая свободная жизнь революционного образца. Таким образом, появляется Дом Свободы, в котором в 1919 г. возникает первая комсомольская ячейка Рязани. 29 октября 1988 г. здесь открывается Музей истории комсомола. А в 1991 году музей был переименован в Музей истории молодежного движения. В музее работают постоянные экспозиции:
"История современных войн", о трагических страницах современной истории России - войне в Афганистане, Чечне, "Письма с фронта" - обзор событий Великой Отечественной войны в судьбах рязанцев, уникальный архивный материал, а также "Зал доблести и славы", который посвященн рязанцам  Героям Советского Союза и Полным кавалерам ордена Славы.
Много таких вот музеев мы посетили погожими осенними днями. Бывает, заходишь в солнечный сентябрьский день в такое вот историческое здание с резными наличниками и цветками герани на окне. Внутри царит темнота и прохлада, пахнет нагретым на солнце деревом и книгами. Мы с одноклассниками, аккуратно переступая по поскрипывающим половицам, переходим из одного уголка выставочного зала в другой, попутно занося полученную информацию в блокноты. В эту, еще сравнительно дотехногенную эпоху музейную темноту еще не прорезали ни вспышки цифровых фотоаппаратов, ни трель мобильных звонков. Только ручки скребут по бумаге да листы блокнотов шуршат! А потом – в школьный кабинет, переваривать впечатления, ну а если загуляемся долго, сразу по домам – до следующего заседания кружка или урока географии!
Заключение
Вот завершена, как-то неожиданно и спонтанно, очередная, уже третья серия "Летних рассказов", начатых однажды случайно, полюбившихся, и ставших традицией. Буду ли продолжать их – не знаю. Под настроение. Как-то прошу извинить, что в этом выпуске они получились какие-то "летне-осенние". Осень – особая эпоха, время своей романтики, время подведения промежуточных итогов, так же, как осень жизни – время передышки и творчества. Время туманов и листопада, время осенних паутинок и мошек, время прохладных и ранних ночей, время спелых слив, яблок и винограда, время сбора листьев и осенних костров...
Эх, костры, костры! Помнится, в свое время это была особая романтика. Загруженные чередой повседневных дел, мы и не замечаем, как мимо нас мелькают дни, недели, и сезоны. А тогда, когда мы были моложе, каждое время года было для нас эпохой! Помните, как на школьных субботниках или на уроках труда граблями сгребали листья, сухие травинки и прочий мусор? А потом, уже после уроков, все это горело, наполняя воздух когда горьким, а когда сладковато-пряным ароматом, а помимо этого – прохладным туманом, запахом прелых упавших с деревьев фруктов... Сейчас-то в городах уже не жгут листья, экологию берегут... Да и жечь уже стало практически нечего – все меньше лиственных деревьев вокруг нас, горожане в наше время поддались последней моде на хвойные – туи, можжевельники, кипарисы, сосны и всякие декоративные кустарники, да иже с ними... 
Сгорели в этих кострах и наши школьные годы, открывая жизнь студенческой поре, более ответственной, но и более свободной эпохе, а та, в свою очередь – взрослой жизни с размеренными трудовыми буднями, домашними обязанностями и капелькой времени для творчества, прогулок и поездок на природу. Так вот уже по проторенной дороге понеслась наша взрослая жизнь. А я желаю всем, в ком есть хотя бы капля фантазии и душевного полета, освобождать время для искусства и создавать мир, в котором мы счастливы и свободны – мир нашего творчества!

9 сентября 2017 года

Отрывки и рассказы из этого сборника также приведены на моем Яндекс-дзен канале "Музыка, Природа и красота"