Сексуальная революция в Москве глава 4

Глава 4 Слава. Нестандартный  театр времен перестройки.

        Славе   в киностудии нарвался на Вадима Фишмана. Это получилось совершенно  случайно. Много разных  людей тогда слонялся по студии  по делам и просто так. Тусовались здесь  Евгений Киселев и многие другие мастера телеискусств. Заезжала и эстрада :Понаровская и  Пугачева; Газманов нанимал как-то оператора для первого хита - «Люси». Заглянули как-то и «Наутилусы», прославившиеся своим скандальным  шлягером « Скованные одной цепью , связанные одной целью».    «Любэ», начиная свой стремительный разгон по эстраде,  приценивались на клип  «Нечистая» -  сляпанного по мотивам детского кинохита «Неуловимых мстителей».
      Вадим был для того времени  вполне нормальный бизнесмен. Еще недавно он заведовал студенческим клубом и устраивал дискотеки. Он брался за все с легкостью необыкновенной. Деньги все быстрее липли к его рукам.  Вчера  его занимали китайские пуховики и липовая водка, сегодня театр и реклама, завтра, наверно, будет банк или  биржа. Хотя  по тем временам он был просто межпрограмный халтурщик,  но его любили,  потому что  он говорил на студии: творцам  стыдно голодать  и давал разовую работу.  Голодать действительно было стыдно, но голодали многие. По причине совести и морали. Советская мораль не позволяла работать неизвестно на кого, да и делать непонятно что. Особенно для частника.
      Вадим  четко оплачивал свои заказы в отличие от многих других деляг, которые любили проехаться на обещаниях. Иногда он даже оплачивал работу авансом. Это нравилось.

- Слава, ты как эротику потянешь?- деловито поинтересовался он мимоходом.- Это тебе не  протокольные морды снимать!
Слава вспомнил обнаженную финку в вытрезвителе и усмехнулся.
-Думаю да. Ты что, за порнуху взялся.? 
 - Еще нет, но думаю крепко,- прищурился Вадим.- Есть тут одна  непыльная работа. Ночью  в театре.
-  Почему ночью?- удивился Слава.
 - Потому, что пускают туда в пять раз дешевле.  Отработай - не пожалеешь. А дальше  рисуется одна шальная  поездка в Минск.  Через неделю. Поедешь кино снимать для Европы? Всего  на сутки. Оплата получится такая,  как за месяц.- Он говорил  как всегда, быстро, напористо, глядя в глаза.
   -Это по не мне, -  со вздохом отказался от поездки Слава,- Минск - это Виктору.   Витя мечтал туда поехать.
      В театр Вадим   повез его за своем раздолбанном «Жигуле» – правые двери машины не раскрывались, мотор  тарахтел, откуда-то сильно дуло. Ездить по Москве ночью  было опасно, правил уже  не никаких  было.  Многие светофоры не работали, у бензоколонок  и больших универмагов торчали бандиты, приглядывались к иномаркам, иногда догоняли, останавливали и  трясли деньги. Бандитов  по вечерам было много.  Все они, как правило, были приезжие – точно  вся Сибирь решила наказать  по русски Москву, раз и навсегда - поток и разграбление  неуемной столице за грехи, за  роскошь,  за независимость. Или   по простому – прохунвейбинить.
     Город в 90 году на столицу   никак не вытягивал, он в ту пору  был уже изрядно грязный и пустынный. Мостовая даже в центре была напрочь щербатая, фонари разбитые,  зато  демократические хари сияли улыбками с аршинных предвыборных плакатов. Слава поймал себя на неприятной мысли, что очень уж не хотелось в нем жить.

     Клуб куда они приехали, был  нестарый, но неуютный, из  тех общественных зданий 30х годов, огромный, полутемный, с пустыми  коридорами, со скрипучим паркетом.   Внутри  никого не было – всех словно выдуло. Слава знал – Вадим не любил лишних людей. Гулкими коридорами вышли к залу. Тихо сели в  глубине пустого зала - шла репетиция.  Перед ними  под лампочкой  пыхтел режиссер. Пьеса была камерной –  пять актеров работали почти без привычных декораций. Несколько стульев и  живописный задник. Однако в глубине сцены громоздилась какая-то металлическая конструкция. Под ногами   актеров мягко пружинил толстый резиновый мат.

   - Впечатляет? Куда ты  смотришь? , – шопотом объяснил Вадим. - Гляди вон туда внимательно! Видишь трубы за сценой? Это дождевальная система. Ноу- хау моего спектакля- Пятьсот литров воды. Европа  такое увидит – будет писать кипятком. Едва придумали, как эту  воду собирать.
 - Зачем нужно? – удивился Слава.
- Дождь  будет нормальный на сцене. Такая смачная примочка к ходьбе и болтовне… В Европе  до такого не доперли. По креативу Европа  нам не чета. Мы такое  устроим  - ахнут!

     Чувствуя что Вадим в ударе, Слава задал заветный вопрос.
     -Вадим, откуда  у тебя столько бабла на   спектакль? Это же тысячи баксов Тут же реквизит, репетиционные   сцены,  актеров кормить год?
      Вадим усмехнулся, молча вытащил из кармана маленький календарик. На лицевой стороне была натурщица в Евином наряде под пальмой.
     -Узнаешь? И все за полста долларов. Еле уговорил… И таких я наделал всяких разных  с полсотни. Женское тело – самый у нас  ходовой товар. Он все прокормит. Спрос у русского народа на запретку.Слишком долго терпели марксизм.  И такого товара у меня куча.
     Слава долго вглядывался. Тело было и впрямь изящным, смотрелось классно, но лицо было смазано, видно  ставили фильтр на объектив– такое условие иногда было. Как будто под вуалью. Но Слава ее опознал.   Фотомодель была из студенток и из хорошего театрального вуза и правильно сообразила, что за эти полста долларов гонорара она вполне может  проститься с дипломом и с карьерой актрисы. Ханжество в России до сих пор было устойчивым законом. И при  царе и при коммунистических тиранах.  Да и сейчас далеко не все  были готовы на трезвую голову принять мораль процветающей буржуазии. 

  -  Понял все? Ладно, мне  пора отсыпаться, - сладко потянулся Вадим, -   Будешь работать с ним,  зовут Иннокентием.  Рассеянный, но  скандален. Зато  отходчив. Не бойся,  сработаетесь. Я буду утром к прогону спектакля. Дайте мне  смак на буклетик!

       Слава  устроился в партере в пятом ряду, отсюда можно было видеть всю сцену. И постарался постичь суть; может замысел и  был гениальным, однако спектакль был прост  и непривычен.  Сюжет библейский, название жутко символичное  «Зеленые перчатки» – библейская  история греха и наказания. 
Режиссер был солиден невзирая на молодость.   Несколько реплик актеров, потом  режиссер утвердительно махнул рукой и подошел к Слваве.
    - Иннокентий, режиссер, – протянул он руку.
   - Оператор,- пожал руку Слава.- К съемке созрели?
    - Думаю, да. Света хватит? –  поинтересовался режиссер.
      Слава кивнул головой и начал возится с аппаратурой.
       Камеру установили  и сердито запыхтел режиссер сзади – ему теперь не нравилось все: ракурс, движения актеров, глубина сцены, ритм движения, световые пятна. К тому же звук был гулковат Режиссер оказался, как и правильно предупреждал Вадим -  с  хорошими претензиями.
- Не надоело? Ну что, нам  из-за   пафоса пятый дубль делать ?- озверел к утру Слава.- Озвучим  пафос в студии…
- Для буржуев делаем, - понял. Они точно знают, что такое хорошо. Ты  картинку лепи, а то другого оператора найдем.
- Да ты что, Слава , самый цимес впереди.

      А вот дальше по сюжету появилась «конфетка».  Или клубничка. На жаргоне это было наготой. Такой конфеткой  снабжали любой массовый продукт. Тогда Россия начинала  привыкать к наготе. Желтые журналы    с разудалыми дамскими прелестями пока были редкостью. А тут  все вживую.
      Действо действительно  отрепетировано было до секунды. Потом на просмотре голое тело сверкало  под мощными софитами ровно секунду. Актриса лихо сбрасывало платье, двое слуг  подкидывали в воздух свадебное платье и она влетала в него, как в перчатку. Они сняли пять дублей и все они были одинаковы с точностью до двух-трех кадров.

       Актеры старались, работали на полную эмоцию. Слава присмотрелся и поразился: такой лихой сценографии он просто никогда не видел. В советском театре экспериментами занимались мало.  Разве что Владимиров в ЛенКоме. И его полуводевили, полумюзиклы охотно прокатывали по центральному телевидению. Но тут было намного круче.
     Историю греха  режиссер показывал довольно схематично. Фантазии может и  хватало. Но опыта сценических экспериментов по части слияния библии с  эротикой тогда практически ни у кого не было. Однако финалить спектакль он стал действительно гениально. Убегая от родных, несчастные изгои попадали на болото. Небеса разверзлись, небо извергло молнию и пролилось.  Под струями воды они извивались на мокрой резине,  стремясь освободиться от мук земных и тяжких. Это было пластично… Это было технично…И даже эротично!

 - Даваешь еще дубль! –кричал режиссер мрачно.- Вышел позор.
 Актеры терпеливо повторяли все сначала.
-  Ловим образ? – кричала героиня, шатаясь и держась за  декорацию.
- Ловим, не отловим, пока только темпоритм. Да пафоса мало! – изрекал устало режиссер. – Где пафос? Балаган, как в польском шапито.
       Далее все пошло совсем непривычно. За спиной беглецов в полумгле медленно раздувалось  нечто ужасное. Это был  Молох – резиновая серая сфера метров пяти.  Затем под сверкание молний  и басовые раскаты этот гигантский пузырь решительно покатился по телам актеров прямо в зал на опешивших зрителей.
  - Ну, как тебе наш мячик? –торжествуя, спросил Славу после финала Вадим.- Такой сценографии еще в Париже не видали. Аншлаг  обеспечен на год. Конкуренции  у Европы никакой! 
-  Да  уж буржуи, – усмехнулся  Слава. – Прогнили они. Зажирели на долларах.
- Ну,  что снимешь рекламку нам?
Так с претензиями, проклятиями и восторгами  Слава  снял подряд двадцать отдельных фрагментов этого зрелища и трижды сам умопомрачительный финал с грозой и дождем.
- Темновато для телевидения .  Может и выйдет что. Не знаю…
   Через день Вадим снова попал на схожую работу .Очередной выезд был на съемки театрального фестиваля. Приехало в Москву постановщики из десятка стран. Изо пятнадцати спектаклей  три было с легкой обнаженкой. Но израильская школа обскакала всех.

      Спектакль дочери Михоэлса о молодом еврее, начитавшемся   Маркса и  потерявшего здравый смысл, был довольно типичным для того времени.
Возвращать   глупого семита к осмысленной жизни по главной идее спектакля пришлось женским телом.
     Сценический альянс Марксизма и секса был довольно привлекателен дял  новой драматургии. Все знали, что  будет демонстрировать акт, знали, что его запретят снимать, поэтому камер в проходах зала было много.
       Однако телекомпаний решивших снимать этот фестивальный продукт привлекло еще и другое. Сценография была по тем временам совсем авангардной. Надо сказать, что ни у кого из постановщиков не было таких  компьютерных установок по освещению сцены. В этом был определенный прорыв. Ламп над сценой висело много, они были достаточно узконаправленные и  маломощные.  Если актер не попал  под  прибор -   он выпадал из действия. В то время у нас еще  по старинке всех подсвечивали вручную. Зная это, актеры работали достаточно импровизационо и расслабленно. А тут им предлагалась совершенно другая -  жесткая дрессура на сцене. Многие артисты были крайне  недовольны.
     В финале  прописывалось лечение  сумасшедшего обычным сексом. Сексуальный акт против Маркса!  Это было лихо, но забористо.  Креатив был очень актуальный для России.
     Операторы дружно оставили камеры включенными,  несмотря на запрет
продюсера спектакля, который бегал по рядам и отгонял операторов. Впрочем отгонял не очень настойчиво. И наснимали запретного люди вдоволь.