Сократ по имени Учитель

                – Я тебя, старшина, никогда не забуду! Спасибо за всё! –
                прокричал я, слетая по ступенькам вниз и радостно размахивая
                чемоданчиком, в котором болтался дембельский альбом, зубная
                щетка, мыло и скромные подарки отцу и матери.
                – Ладно уж, – ухмыляясь проворчал Турнаев, – хоть бы один
                из вас письмецо черкнул! Одни слова! – и оказался прав.
                Письма я так ему и не написал. Но и не забыл. Я до сих пор
                о Вас помню, товарищ старший прапорщик!
                Один мой приятель, помешанный на службе.

                Каждый хороший учитель мечтает об Ученике, но и ученик с
                большой буквы постепенно начинает мечтать об Учителе.
                Диоген Лаэртский, историк философии.


– А, Даничков! – усмехнулась, повстречав меня на выпускном вечере, физичка, – И куда ты теперь? На фабрику или в таксисты?

– Таксистом я не могу, водить не умею. Я, Алевтина Ивановна, в университет собираюсь поступать, в московский, имени Ломоносова, – потупясь, молвил я, а потрясенная Алевтина Ивановна выронила указку.

Указку я поднял.

– А в Москву пешком пойдешь, как Михайло?

Это был апперкот, которого я, признаться, не ожидал. Я понял, что теперь я должен не только поступить в университет, но и во чтобы то ни стало окончить его. Иначе перестану себя уважать. И еще, при новой встрече (когда я уже окончу университет) я должен буду снова насладиться подниманием указки Алевтины Ивановны. Непременно…

Сухонький плюгавый старичок по имени Сократ снился мне по ночам, мы беседовали с ним, и его мудрость радостно наполняла меня. На нем были грязноватый ветхий хитон, стоптанные сандалии, затертая наплечная бляха (явно подношение), растрескавшийся пояс, в руках он держал сучковатую дорожную палку…

Но кончалась ночь, и вместе с ней кончался мой сон. А днем и наяву меня неудержимо тянуло к киникам во главе с бочечным Диогеном, мечтавшим простым поглаживанием живота утолять голод. И я вслед за ним начинал мечтать о приобретении знаний простым почесыванием затылка.

Шли годы, я давно уже перешел из ранга ученика в ранг учителя, но мой живой сейчасный Учитель всё не возникал. Не повезло. Но я всё время искал и иногда казалось, что чуда уже не произойдет. Но я снова добровольно переходил в ранг ученика. И наконец, могу сказать, что сбылось, случилось…

                * * *

– Сократик, а где же козленок?

– Я не смог его купить.

– Почему? Никто не привел на продажу козленка?

– Нет, родная, козлят предлагали в избытке и не дорого.

– Почему же ты не купил козленка? Не было времени?

– Нет, дорогая, время у меня было. Мне не хватило денег, которые я мог бы дать гражданину в уплату за козленка.

– Еще с вечера я дала тебе достаточно денег для покупки козленка, всё, что у нас оставалось. Неужели ты потерял их или воры украли их у тебя?!

– Нет, я не потерял их, и воры не крали их у меня!

– Что же случилось, милый? Я так беспокоюсь о тебе!

– Ксаночка, любимая, мне пришли в голову некоторые мысли, которые просто необходимо было срочно записать. И я купил папирус и чернила, перо и песочницу, наполненную отборным импортным песком. Прости, не удержался. Эта песочница такая лапушка, сейчас я тебе покажу!

– Сократик, ну папирус и чернила – ещё понятно, ну перо – ещё куда ни шло! Хотя у тебя есть нож, и ты мог бы выдернуть перо у гуся и очинить перо самостоятельно. Но песочница с песком – это уже мотовство, этими письменными принадлежностями могут позволить себе пользоваться лишь жрецы да самые состоятельные граждане нашего полиса. Да ещё римские патриции, обирающие своих граждан.

– Так я ж и говорю, что песочница заграничная, у нас такую ни за что не сделают! Я всё понимаю, Ксаночка, но я очень торопился. Ты же знаешь, какой я эстет!

– Знаю, милый, знаю. Но у нас теперь нет козлёнка, а только горох и немного лука. Следовательно, похлебка будет постной, – вздохнула печально Ксантиппа, – Сократик, милый, у нас трое замечательных здоровеньких шустрых мальчуганов, которым мясо необходимо для нормального роста. Что же нам делать?!

– Антипочка, я уже основал одно философское направление, я подумаю над основанием еще одного, в основе которого будет лежать утверждение, что мясо не является обязательным элементом человеческого рациона, мужского, а равно женского и детского, а даже вредно для здоровья особенно растущего организма. Я назову это учение… ну, скажем, «вегетта».

– Что-то приправой римской попахивает!

– Ну, тогда «вегетарианство».

– Уже лучше! Очень созвучно с «христианством».

– А это что такое?

– Так, малоизвестная религия, которая еще не получила широкого распространения, у нас в частности. Но в названии чувствуется некое достоинство и солидность. Я думаю, со своим, как его?..

– Вегетарианством!

– …вегетарианством ты найдёшь множество приверженцев среди беднейших слоёв населения.

– Не только, милая, не только!

– Какая же ты у меня умница, Кратик... и изобретатель! Как же я тебя люблю, милый! Я даже не могу на тебя сердиться, хотя ты всю семью оставил без мяса.

– Антипушка, у нас есть вино и виноград. Давай выпьем вина, и на закуску у нас будут эти великолепные янтарные ягоды!

– Ты мой Всадник!

– Ты моя «Белая Лошадка»!

Беспечные супруги выпили и закусили, но легкая тень заботы не уходила с чела женщины.

– Любимая, – сказал Сократ, целую жену в губы и глаза, – что еще печалит тебя?

– Меня гложет отсутствие денег. Дети растут, дом требует ремонта, сад – ухода. Арба начала сыпаться…

– Милая, мы продадим повозку, и одной заботой станет меньше! Кроме того мне скоро начнут приносить дары, и у нас не будет больше недостатка в деньгах!

– Ах, милый, скорей бы уж! Я вот еще жалею, что сейчас нет никакой войны. И не предвидится. Последний раз ты привез столько трофеев, что смог жениться на мне, и вот целых семнадцать лет, как мы жили в свое удовольствие и счастливо!

– Ксаночка, удовольствия не ведут к счастию! О! Это надо записать! А на войну я больше не пойду. Я решил полностью и окончательно посвятить себя философии, да и староват я уже для войны.

– Ну какой же ты у меня старик! Ты у меня еще у-у-ух! Только, Сократ, ты у нас мудрец. Так тебя называют соседи. Вот и придумай, как премудрости свои записывать без ущерба для семейного бюджета. Вот тебе денежка на обед и адью!

Взял Сократ денежку и побрел невеселый на работу. Повернув за угол родного дома, он присел грустный на камень отдохнуть да призадумался. Случилось так, что мимо проходил известный всем Афинам бездельник Платон, молодой и застенчивый. Увидел он в руке у Сократа денежку и спросил:

– О, старец! Вижу у тебя в руке денежка, а ты не рад, грустный такой сидишь?

– О, юноша! Если я дам тебе эту денежку, станешь ли ты радостным?

– Конечно! – ответил юноша.

– А если я не дам тебе эту денежку, а перетяну тебя вдоль спины вот этой палкой, станешь ли ты грустным?

– Рискни здоровьем!

– И все-таки! Отвечай на мой вопрос! Станешь ли ты грустным?

– Грустным – не знаю, но осерчаю – точно.

– Счастлив ли ты сегодня, вчера, намедни?

– Ну, положим, счастлив. А что? – молодой человек явно никуда не торопился.

– Если тебе сейчас станет грустно вследствие моих действий, перестанешь ли ты быть счастливым?
 
– Не думаю. Это ведь разные вещи.

– Правильно! А если я прибавлю тебе радости, станешь ли ты от этого счастливым?

– Что-то ты мудришь, старик. Я же говорю, что это суть разные вещи.

– И всё же?

– Нет, не стану!

– Вот! – вздохнул Сократ, – Удовольствия не ведут к счастью, Платоша!

– О, старик! Ты – мудрец, тебе надо записывать свои изречения! Вполне вероятно в скором времени они станут афоризмами!

– Они, молодой человек, изначально афоризмы! – и тут Сократа осенило, – Знаешь ли, Платоша, дело в том, что я (как это не стыдно признать!) неграмотен, ни читать, ни писать не умею. А учиться – стар уже.

– Подумаешь, проблема! – молодой человек по-прежнему никуда не торопился, – Я могу записывать за тобой. Позволь называть тебя Учителем! Позволь быть твоим учеником!

– Пожалста! – молвил Сократ, сверкнув глазом и потирая руки, – Согласен. Только чур папирус, перо и чернила твои!

– Заметано, старикан! Я – сын состоятельных родителей, а не какого-нибудь каменотеса.

На следующий день философы встретились на том же месте. Платон привел с собой Ксенофонта, а тот принес папирус, перо и чернила. Ученики приготовились слушать и конспектировать. Когда Сократ прервался, чтобы сделать глоток воды, Ксенофонт сказал:

– Рассуждения твои туманы и не стройны. Но выводы ты делаешь замечательные!

– Выводы делаешь ты сам, я лишь помогаю тебе, направляя вопросами твои мысли в нужном направлении. А нестройность – не беда. Тот, кто будет за мной записывать постарается непременно исказить мое учение, внеся в него поправки, которые придадут моему учению стройность, а изречения мои сделаются гладкими и ясными.

– Не так быстро, учитель, я записываю.

– Пиши-пиши, сынок, папирус все стерпит.

– Браво, учитель, хорошо сказал! Я все больше убеждаюсь, что у тебя светлая голова, несмотря на преклонный возраст и отвратительную внешность! – подначивал Сократа Платон, на что Сократ лишь снисходительно улыбался своей детской улыбкой обезображенного в сражении рта.

– Старик, при твоей безобразной внешности ты непременно должен быть женат.

– Увы!

– Что так грустно? Твоя жена не красива?

– Увы! Она очень красива и очень органична! В будущем это назовут фотогеничностью.

– Вот те раз! У него красавица жена, а он – «увы»! Ну, может, она глупа?

– Увы! Она очень умна и хорошо воспитана!

– У него умная воспитанная жена, а он – «увы»! Может, она тебя не любит?

– Увы! Она, несмотря ни на что, очень меня любит и очень ко мне привязана.

– Может она плохая хозяйка? Может она не вкусно готовит, не чисто стирает, не чинит тебе одежду, не пришивает пуговицы на ту импортную тунику, которую я тебе подарил. Может, она отказывается плести тебе ремешки для сандалий? Или плохо трёт тебе спину в банный день?

– Увы! Она все это делает и делает прекрасно. Кроме того на ней всё хозяйство и три моих любимых сына, – при упоминании сыновей Сократ мимолетно улыбнулся.

– Старик! Тебя любит умная, красивая женщина, которая к тому же состоит с тобою в браке! А ты всё «увы» да «увы»! В чем же дело!?

– Дело в имени. Имя, видишь ли, имеет огромное значение и оказывает сильнейшее влияние на человека, который его носит! На его дальнейшую судьбу.

– Как же зовут твою жену?!

– Мою жену зовут Ксантиппа.

– А-а-а! – благоразумно состорожничал Ксенофонт.

– Увы! Ее зовут Ксантиппа.

– Хватит, не дергай черта за усы, не повторяй так часто ее имя, беду накличешь!

– Увы! Мою жену зовут Ксанти…

– Сокра-а-ат! – послышалось контральто, глубокое, напевное и властное, – Сокра-а-атушка! До-о-омой! Ужинать!

– Откуда бы ей знать, что я могу её слышать?

– Так ты, учитель, так кричал свои вопросы, что их слышала вся округа. Если, конечно, это твой дом.

– Ну да, в сражении при Потидеи, вынося раненого полководца Алкивиада из гущи боя, я получил удар палицей в ухо. С тех пор плохо слышу и оттого иногда кричу.

– Это, конечно, не мое дело, учитель, но твои соседи не очень-то довольны, что ты нарушаешь криками их дневной покой.

– Спать ночью надо! Для сна существует темное время суток!

– Это афоризм, учитель, мне записывать?

– Нет, это я так сказал, это я ворчу.

– Ну ладно, учитель, иди, зовут тебя, не гневи жены, завтра увидимся.

– Ладно, пойду я. Так вы это, и завтра не забудьте папирус и всё прочее. У меня тут скопилось полдюжины афоризмов, не запишите – пропадут!

– Не пропадут, иди уже!

– Пойду… Пойду-пойду!

На следующий день приятели снова встретились на том же месте, поскольку Сократ снова присел на тот же камень за углом собственного дома.

Громыхая и лязгая подъехала колесница Антисфена. Хозяин повозки, Всадник и гигант, бросил поводья там, где остановился, перегородив таким образом всю проезжую часть, и не обращая внимания на протесты других возчиков, стал слушать Сократа.

– Ну, учитель, давай, выдай нам еще что-нибудь!

– Выдавать вам Диоген из бочки будет, а я на сегодня выдохся.

– Жаль!.. Чем же мы тогда будем заниматься?

– Я знаю! Айда в библиотеку, в Александрийскую!

– Ты спятил, Антисфен? Прикинь, где мы, а где Египт!

– Да знаю я. Чего придираешься! Это я так сказал. В том смысле, что хорошо бы чем-нибудь заняться.

– Ученики мои! Антисфен прав! Библиотека – вот средоточие мудрости и всего прочего. Знавал я одну библиотекаршу…

– Учитель!

– Ах, мда! Ну так это вот! Это большое дело. Может сплаваем до Александрии, как Одиссей или Ясон?
 
– Учитель, моряки говорят «сходим». И Аргонавты не в устье Нила ходили и не в библиотеку, а за золотом. Круиз без шопинга теряет смысл. Вложения должны окупаться!

– Платон, ты меркантилен как моя супруга. Хотя у нее на плечах кроме заграничной туники семья, дом, дети, а на твоих плечах лишь отечественный хитон.

– У меня на плечах, учитель, еще голова! Что может окупить нашу поездк… наш поход в Александрийскую библиотеку?

– Знания, о мой ученик, знания, которые ты там почерпнешь, окупят всё предприятие.

– Ладно, сегодня же стребую с предков средства, которые они обещали мне на новую колесницу. На покупку галеры маловато, но на чартерный рейс, пожалуй, хватит. Завтра же и отплывем… – он запнулся, – или отойдем… как там правильно у моряков?

– Правильно – выйдем или отправимся.

– Все-то ты, Антиша, знаешь! Не понятно только как до сих пор в учениках ходишь! Вон уже все виски седые!

– У мудрого учителя не срам считаться учеником. А вот негодного и нерадивого ученика никакой учитель не вразумит!

– Ты на что это намекаешь, собака!

– Та-а-ак! Сейчас прольется чья-то кровь.

Полетели в стороны судорожно снимаемые хламиды, пряжки, пояса, хитоны, ножны и доспехи. На бойцах остались лишь сандалии да набедренные повязки. Гигант Антисфен  с удовольствием поводил плечами, похожими на потрясающие своей красотой  и размахом центральные ворота Афин, а Ксенофонт разминал огромные покрытые густой шерстью красные ручищи. Окажись в этот момент здесь Дарвин, человечеству не пришлось бы ждать еще почти тысячу лет возникновения теории происхождения видов.
 
Раздался звук первой древнегреческой плюхи по уже начавшему лысеть черепу Платона. Это было смело обидеть действием двукратного чемпиона олимпийских игр в панкратионе.

Платон не заставил себя ждать и, видимо желая установить статус-кво в телесной растительности, подпрыгнув, вцепился в пышную шевелюру Антисфена, мгновенно вырвав из нее приличный клок. Гигант возмущенно пискнул, но сзади налетел Ксенофонт, и сплетенные тела повалились наземь.

– Дети мои! Мозг упражняется языком, а мускулы… Э-хе-хе! – Сократ не стал договаривать, потому как за ним уже никто не записывал, и вряд ли кто из учеников вообще слышал его. Он, сожалея о том, что уже далеко не молод, с кряхтеньем стал тыкать клюкой в клубок намертво сцепившихся, сопящих и повизгивающих в дорожной пыли тел, пытаясь разнять и унять...

                * * *

…Седой сморщенный старичок забрасывает меня вопросами, я отвечаю, как могу, но уже через пару минут начинаю замечать мудрость в себе. Я удивлен. Еще сегодня утром я был не более чем сосуд, на дне которого плескался кофейно-коньячный коктейль, и на тебе, я – кадка, переполненная мудростью, как дрожжевым тестом, которое так и напирает, так и прет через край.

И тут я понял, что нас объединяет, какую параллель можно между нами провести. Сократ, Платон и Диоген (Синопский, не Лаэртский) с удовольствием пользовались Александрийской библиотекой, этим кладезем доисторической мудрости.

И я тоже в свое время ходил в библиотеку МГУ имени Михайло Васильича. Ну что можно о ней сказать?! Храм, храм да и только. Моя библиотека не столь грандиозна и размашиста, но роднее, добрее, уютнее. Особенно осенью, в слякоть. Забегайте как-нибудь.


Приложение – пояснение для дотошного читателя.

Сей опус – литературное произведение, а не историческая справка. А историческая справка вот: Сократ и компания родились приблизительно в одно и то же время до нашей эры с разницей приблизительно в 20-40-60 лет, примерно за пару веков до предполагаемого основания Александрийской библиотеки, которой в силу известных обстоятельств никогда не пользовались и воспользоваться не могли.

Ксантиппа была по многим свидетельствам современников прекрасной хозяйкой, любящей покладистой женой, заботливой матерью, да и просто красивой женщиной. Один из учеников Сократа Ксенофонт ради красного словца и придания своему художественному произведению «Пир» остроты, наградил Ксантиппу известными всем сегодня чертами, что и сделало ее имя нарицательным (нет худа без добра).