Записки людоеда записка пятая-глава 6

Записка пятая

«В сознание я пришел резко, как будто проснувшись от колокольного звона. Голова была ясной, по телу растекалась приятная истома, а во рту стоял стойкое послевкусие варенной человечины.
Я быстро осмотрелся. Комната была небольшой и я в ней был один. Окна были завешаны тяжелыми бархатными шторами и единственным источником света была электрическая настольная лампа с зеленым абажуром. Она стояла на большом добротном столе с толстыми гнутыми ножками. Ее света едва хватало, что бы рассмотреть скудное убранство помещения. В дальнем углу стояла походная одноместная койка заправленная по черному. Видимо мой отец часто спал не раздеваясь. В другом углу стоял походный умывальник и старый потертый сундук.
Я же сидел на массивном стуле примотанным к нему тонкой, но весьма крепкой цепью. Видимо отец так перестраховался, прежде чем засунуть мне в рот кусок человечины. Ты наверное думаешь с чего я решил, что это комната именно моего отца, малышка? Все очень просто. На столе возле зеленой лампы стоял большой серебряный поднос с человеческой вареной головой. Она была уже довольно сильно объедена, отец срезал щеки, уши, нос и губы. Глаз на месте  тоже не было, их он предпочитал поедать первыми.
Торчащая из вскрытой черепной коробки серебряная десертная ложечка намекала на то, что отца оторвали от трапезы в самый не подходящий момент. Отец всегда очень любил мозги, не обязательно человеческие. Любые. Он мог украсть в соседнем поместье барана и принести домой только голову. Ему доставались мозги,  нам с мамой все что останется. Он никогда не делился любимое едой с нами и всегда выскребывал череп изнутри до блеска.
Только я собрался, как следует напрячься для того, чтобы попробовать освободиться от свои пут, как в комнату вошел отец. Он быстро закрыл дверь, за которой был полный народу коридор и по привычке первым делом принялся за так не вовремя прерванную трапезу. Съев пару ложек он резко остановился и с досадой посмотрев на меня отодвинул блюдо от себя в сторону.
- Где она? - усаживаясь задом на угол стола спросил он.
Конечно он спрашивал о маме, наверное он ее когда-то любил. А может и до сих пор любит, но как то по своему. Не по человечески и даже не по людоедски.
Его голос, до этого дня я не помнил его звучания. Но я еще раз убедился, что это мой отец. Ни один другой звук в мире не мог меня вот так запросто заставить содрогаться от страха.
Я быстро рассказал ему нашу с мамой историю и его интерес ко мне сразу угас. Я попытался рассказать о себе, но он только отмахнулся и вернулся к поеданию любимого кушанья.
- Ты не боишься вот так запросто есть человечину? - спросил я его, когда он закончил с едой.
- Боюсь? - он сначала удивился, а потом захохотал в полный голос.
Отец рассказал мне, что он уже и забыл когда ел обычное мясо. Оказалось, что большевики просто души в нем не чаяли за людоедство. Они считали его вкусы сугубо прогрессивными. Ему не только не приходилось скрываться, он официально был поставлен на специальное довольствие и киносъемка с его трапезами часто использовалась в агитационной деятельности. Конечно он ел только приготовленное мясо и только всякую контру и интервенцию. И хоть большинство дворян давно покинуло охваченную временами перемен Россию отец не переживал.
- У этих товарищей всегда будут враги, даже когда в этой стране, кроме них самих никого не останется, - сказал мой сытый и довольный отец.
И это все при том, что новая власть советов даже не подозревала о тех чудесных свойствах человечины, которые делают нас сверхлюдьми. Отец разумно умолчал о том, что благодаря такой диете он один страшнее чем целый корпус красных кавалеристов.
- Эта власть не потерпит ни какой конкуренции. Многие из людоедов еще в первые дни смуты решили, что пришло их время и где они? Я очень осторожен сын и никто не знает кто я на самом деле. Я не могу позволить себе оставлять в живых тех, кто знает мою тайну. Зря ты вышел из леса сынок, зря.
После этих слов отец вызвал конвоиров, выдал им какой-то бланк и объявив меня шпионом «Колчаковских недобитков» отправил меня на расстрел.
Из ямы раздалось жалобное подвывание. Это Евгения так просила очередную порцию мяса. Первую стадию, когда в яму приходилось скидывать тушки животных одну за одной слава богу мы прошли без происшествий. Больше всего я боялся, что девочка сможет выбраться и отправится на поиски добычи. Тогда в лесу не поздоровилось бы ни кому. Самое страшное случилось бы если бы она вышла к человеческому жилищу. Но слава всем богам она идет на поправку, скоро животное чувство голода начнет отступать перед проблесками человеческого разума. Надо только потерпеть нам обоим.