Бабушка

Одно из самых ярких воспоминаний моего детства: ночь, я просыпаюсь, бабушка куда-то собирается и уходит. Мне становится интересно, и я тайком пробираюсь за ней на другой конец деревни. Немного страшновато, но любопытство берет вверх. В низеньком ветхом домике служат ночной молебен. Набралось много старушек, бабушка поёт молитвы, остальные подпевают. Поёт она негромко на старославянском языке.

Родилась Лидия Константиновна 4 марта 1905 года в семье священника Белова Константина Львовича и матушки Юлии Александровны в селе Спасском Семеновского уезда Нижегородской губернии. Прадед служил там с 1900 по 1908 гг. в Крестовоздвиженской церкви сначала дьяконом, затем священником. Из двенадцати детей бабушка была пятой, очень любила отца, бегала за ним хвостиком и пряталась ему под бороду. Однажды, когда батюшка ходил на спевку, а он был еще и регентом церковного хора, Лидочка прикорнула в уголке и уснула. Прадед спохватился ее только дома.

После Спасского семья переехала в село Стрелка Арзамасского уезда. С этим селом у бабушки Лиды связаны самые теплые воспоминания детства. Беззаботно, весело и дружно проводили они время с братьями и сестрами в детских забавах: лазили по деревьям и оврагам, бегали смотреть на строительство железнодорожного моста, который возводили недалеко от Стрелки пленные немцы через реку Ватьму. Большой дом, огромный сад, под горой речка. В селе Стрелка Лида окончила церковно-приходскую школу.

Из Стрелки семью Беловых вынудили уехать обстоятельства. Лида и сестра Катя учились в Нижнем в Епархиальном училище, а из города в Арзамасский уезд приезжать на выходные было слишком далеко. Кроме того, годы перед революцией 1917 года были неспокойные. Однажды, когда Константин Львович работал в своем кабинете, в него стреляли через окно. Слава Богу, все обошлось, но он очень испугался за детей. Все это заставило прадеда подать прошение на новое место, и семья переехала в Юрасово. В этом селе Беловым выделили большой дом для священников недалеко от кладбища, в котором было несколько комнат.

К сожалению, учеба в Епархиальном училище закончилась в 1917 году. По бабушкиным воспоминаниям, в класс ворвались какие-то люди, сбросили со стен портреты царя и разогнали всех по домам. Годы учебы запомнились бабушке строгостью классных дам, которые следили за нравственностью и поведением учениц.

С 1917 по 1925 годы бабушка жила в с. Юрасово со своей семьей. Иногда с сестрой Екатериной по очереди подменяли в школе деревни Круглово старшего брата Сергея, который работал там учителем.

В 1925 году двадцати лет от роду бабушка выходит замуж за сына священника с. Городищи Семеновского уезда Новосёлова Александра Николаевича. Жила молодая семья Новосёловых сначала в селе Воробьево в пяти километрах от Юрасова, в домике вместе со старенькой бабушкой мужа. Дед служил в местной церкви дьяконом. В браке Лидии и Александра родилось пятеро детей: Софья 1926 года 10 октября, Владимир 1928 года 25 июля, Галина 1932 года, Галина 1935 года, Вера 1937 года 3 сентября.  После рождения первого ребенка семья перебралась в Юрасово. Дед построил небольшой домик рядом с домом семьи Беловых и стал служить в Юрасовской церкви вместе со своим тестем.
 
Обладая спокойным и выдержанным характером, к своим детям бабушка относилась ровно, без излишней сентиментальности, но была добрым и заботливым человеком. Ни разу не помню, чтобы бабушка на кого-то закричала. Да и в селе она никогда не отказывала людям в просьбах. Ее очень уважали за порядочность и глубокую веру в Бога. У Александра Николаевича, по рассказам родных, был весёлый и добрый характер. Он любил и понимал шутки, всегда хорошо относился к жене и детям.   Бабушка неплохо шила для своей семьи и брала заказы, вязала.

1937 год принес семье страшные потери. Почти сразу после рождения Веры, 18 ноября 1937года, Александр Николаевич был арестован и сослан в Красноярский край. В один день с мужем арестовали отца и свекра. Всех их отправили в пересыльную тюрьму в Нижний Новгород. 3 января 1938 года отца и свекра расстреляли, мужа отправили по этапу. Маленький домик семьи Новосёловых мои родные продали и «проели». Семья объединилась в доме Константина   Львовича.
 
Дед писал письма, которые вымарывала лагерная цензура. Заключенные работали в тайге на лесоповале, голодали, мерзли. Дед писал, что сидел с политическими, духовно все они были близки и друг друга поддерживали. В пекарне лагеря оказался односельчанин, который звал деда работать с собой – так можно было выжить. Но он отказался -- не мог есть куски за спиной у голодающих товарищей. Заключенным предлагали идти на фронт в штрафбат, но дед знал, что это верная смерть. Он очень хотел вернуться домой, к семье, которую сильно любил. Так и не суждено было сбыться его мечте о возвращении. В 1943 году дед умер в лагере от туберкулеза легких.Письма мужа бабушка, в конце концов, сожгла не в силах больше плакать, перечитывая их. Бабушка так и не вышла повторно замуж, хоть ей и предлагали, вырастила детей.

Так повелось, что после расстрела прадеда и ссылки моего деда в Красноярский край и его смерти там, бабушка осталась каким-то символом веры на селе, человеком, на которого можно равняться. Долгое время ей приносили погружать младенцев из Юрасова и ближайших деревень. Читая молитву, она окунала ребеночка в тазик с теплой водой, а я подглядывала за этим процессом. Действующей церкви поблизости не было, и полный ритуал крещения батюшка проводил уже позднее на Бору или в другом месте по выбору родителей.

Бабушка была по настоящему верующим человеком, но никогда никому не навязывала веру. Я часто видела ее молящейся на коленях в утренние рассветные часы перед лампадкой и иконами в переднем углу избы. Хорошо запомнился неповторимый запах лампадного масла и восковых свечей. Молилась она наверняка за нас, за самых близких людей, за ушедших родных.
 
После ареста мужа бабушка осталась единственной кормилицей в семье, в которой на тот момент было четверо детей и пожилая мать. В колхоз бабушку принимать сначала не хотели, как жену дьякона и дочь священника. Она работала на поле, затем, как единственному грамотному человеку на селе, дали должность заведующей складом. В обязанности входило принимать мешки с кормом для скота, выдавать зерно, продукты и т.д. Из своего военного детства мама помнит, как бабушка строго по норме взвешивала и делила хлеб между работниками сенокоса, а она смотрела на это голодными глазами. Женщины жалели ее и просили бабушку отрезать ребенку кусочек, на что получали ответ: «Нельзя!» Работала допоздна, на хозяйстве оставалась бабушка Юля, которой в начале войны было шестьдесят три года. Дети, огород и все обязанности по дому были на ней. Маленькая, сухонькая, суетливая, очень добрая, всегда в хлопотах, последнее отдавала детям.
 
По маминым воспоминаниям, зимой в избе сидели в большущей корзине козлята, чтобы не замерзнуть в неотапливаемом хлеву. Еду готовили в большой русской печке, около неё стояли приступки -- лесенка, по которой наверх, на лежанку лазили все дети. Около печки под потолком были деревянные полати – спальное место. Справа от входа -- высокая железная кровать с никелированными шариками на спинках и панцирной сеткой, рядом -- деревянный комод с тяжелыми выдвижными ящиками для белья, большой обеденный стол посередине. Вдоль печки -- длинная скамья. Кухня за печкой. Она отгорожена цветной занавесочкой и буфетом. На кухне в бачке -- колодезная вода и столик с табуреткой. В избе всегда чисто прибрано, аккуратно. На полу--неизменные половички. Хорошо помню, как бабушка, чтобы затопить печку зажигала сосновую лучину. Лучина трещала, и запах от нее разносился по всему дому. До сих пор этот запах ассоциируется у меня с детством и ранним морозным утром.

Колодца возле дома не было, и члены семьи ходили за питьевой водой в деревню, неся ведра на коромыслах. Вода же для полива огорода бралась из болотца рядом. Баня, стоявшая внизу огорода, со временем обветшала и разрушилась, и мы с бабушкой ходили мыться в баню к дяде Володе. «С гуся вода, с Лиды вся худоба» -- приговаривала бабушка, обливая меня из ковша. В пруду на краю огорода всегда водились караси и пескари, из которых мы варили уху и ели ее в огороде на свежем воздухе, вприкуску с зеленым луком с грядки. За огородом -- заросли дикой ежевики и малины, в грибные годы -- белые грибы.

 Не приученная сидеть без дела, и в более спокойные послевоенные времена, бабушка постоянно что-то шила, вышивала, латала, вязала и, конечно, работала на огороде. Бесконечная прополка, полив, выращивание овощей, уход за скотиной -- вот была её основная забота. «Глаза страшатся, а руки делают» -- одна из любимых бабушкиных поговорок. Готовила бабушка пшенную кашу с тыквой, картофельник, овсяный кисель, к которому я так и не смогла привыкнуть и многое другое. Запомнилась мне мелкая молодая вареная картошечка, поджаренная целиком до хрустящей золотистой корочки на сковородке, варенье, которое бабушка варила в огромном медном тазу с длинной ручкой, а я выпрашивала пенки.

Перед моими глазами стоит бабушкин образ, таким, каким я запомнила его в детстве: небольшого росточка, средней, пожалуй, больше худощавой комплекции, немногословная, степенная в движениях, с обязательно покрытой головой. И ещё, неизменная черная плюшевая жакетка…

Ушла Лидия Константиновна в возрасте девяноста пяти лет, будучи в здравом рассудке, и, если бы не сломанная шейка бедра, из-за которой она лежала последние три года, прожила бы дольше. Лежа на кровати, она подзывала к себе мою трехлетнюю старшую дочь, брала ее за ручку, любовалась ей и говорила: «Никогда еще не видела такой чудной девочки!».

Могилка бабушки находится в Юрасово, рядом с могилой её матери, деда с бабушкой, сестер, братьев и дочек. В памяти нашей она осталась добрым, скромным, терпеливым, очень светлым человеком, никогда не жаловалась на судьбу, всегда мужественно принимала ее удары, несмотря на тяжёлые испытания.