Образ-символ воды

как средство характеристики Чичикова

Павел Иванович Чичиков – герой одного из самых известных произведений мировой литературы. Поэму «Мёртвые души» Гоголь писал в первой половине 19 века. Она вышла в свет в 1842 году в Москве.
Художественные достоинства образа Чичикова ставят его в один ряд с Евгением Онегиным и Григорием Печориным – культовыми героями русской литературы. По всей вероятности, Пушкин и Лермонтов не случайно дали своим героям фамилии с топонимической окраской. А, может быть, они такие фамилии дали им принципиально. И связано это с тем, что восемнадцатый век был веком, когда Россия значительно расширила свои водные границы. Особенно победами русского оружия на воде был отмечен век Екатерины II Великой.
Поэтому Пушкин и Лермонтов так своеобразно решили зафиксировать эти победы в литературе, акцентируя внимание, правда, не на завоёванных южных землях, а на давно России принадлежащих.
У Гоголя одним из самых важных приемов создания образа Павла Ивановича Чичикова является его характеристика с помощью образа-символа воды.
Не явно, то есть вне словесного выражения, на чисто идеальном уровне высвечиваются два момента, которые связывают образ Чичикова с языческой древностью. Первый. Как известно, Павел Иванович обладал способность нравиться людям. И это не просто способность, а великий талант Павла Ивановича на грани с волхованием (волшебством). Известно, из исследований Бориса Рыбакова, посвящённых славянской древности и Древней Руси, что «волхование водою» происходило с помощью чаши-чары, над которой произносились те или иные заговоры.
Второй. Фамилия писателя обозначает птицу-гоголя, связанную с водной стихией. Поэтому стихия воды – это родная гоголевская стихия.  Геродот, с творчеством которого Гоголь был хорошо знаком, поведал предание о том, что  мир был создан из яйца, положенного Фениксом в святилище Гелиоса. В «Калевале» повествуется о том, что Вселенная создалась из яйца, которое снесла утка. А Гоголь – это и есть утка. Из нижней части яйца вышла мать сыра-земля. Из верхней образовался небесный свод.
На Русском Севере рассказывают предание о белом гоголе с аналогичным сюжетом.
Как известно свою аферу с мёртвыми душами Чичиков затевает ради того, чтобы иметь достаточно денег для женитьбы. Чичиков очень боится остаться без жены и потомства. После инцидента в доме Ноздрёва, где Чичикову грозила экзекуция со стороны вздорного хозяина, чудом спасшийся Павел Иванович думает про себя: «Что ни говори, - сказал он сам в себе, - а не подоспей капитан-исправник, мне бы, может быть, не далось бы более и на свет Божий взглянуть! Пропал бы, как волдырь на воде, без всякого следа, не оставивши потомков, не доставив будущим детям ни состояния, ни честного имени!»
И ещё Павел Иванович рассказывает про себя, чтобы разжалобить «нужного» человека своей судьбой странника, не имеющего семейного очага и пристанища: «Да и действительно, чего не потерпел я? Как барка какая-нибудь среди свирепых волн…» 
Следует отметить, что при этом Павел Иванович знает себе цену, сравнивая себя не с утлой лодчонкой, а с баркой – большим кораблём, на котором перевозили много груза.
Из жалобы Чичикова следует, что он желал бы прибиться к семейному берегу. Павел Иванович мечтает о жене и детях – «Чичонках».
Опять же, как заметил Рыбаков в исследованиях «История древних славян» и «История древней Руси»,  слово «берегиня» образовано от слова «берег».  Именно так на Руси называли жену.
Хотя на самом деле берегиня – это женское божество древних славян, спутница верховного божества Рода. Рыбаков выстраивает схему: Зевс – мойры, Род – берегини, Бог Саваоф – ангелы. Так со временем трансформировалось представление о Богах у древних людей.
В своём развитии человек девятнадцатого века и даже наш современник, не принадлежащий с рождения христианской церкви, может пройти все эти стадии в изменении религиозного сознания, придя от язычества к христианству.
Этим путём ведёт Гоголь и Чичикова, человека крещёного и по природе доброго, но очень грешного.
Писатель «крестит» своего героя водой и матерью-сырой землёй.
Пьяный Селифан ночью опрокидывает во время дождя экипаж в грязь. Чичиков крестится матерью-сырой землёй: «Чичиков и руками и ногами шлёпнулся в грязь». Путники сбились с пути, но спасаются, выехав на дорогу, которая привела их в поместье Коробочки.
Коробочка всю ночь теплила свечи перед образами. Чичиков и Селифан едут как бы на пламя свечи. Потом Гоголь «очищает» Чичикова дождевыми потоками: «Ворота отпёрлись. Огонёк мелькнул и в другом окне. Бричка, въехавши на двор, остановилась перед небольшим домиком, который за темнотою трудно было рассмотреть. Только одна половина его была озарена светом, исходившим из окон; видна была ещё лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет. Дождь стучал звучно по деревянной крыше и журчащими ручьями стекал в подставленную бочку».
Во втором томе «Мёртвых душ» характеристика Чичикова с помощью образа-символа воды включает в себя и небо. У Рыбакова в «Истории древних славян» читаем: «Представление двойственности неба сохранилось в русском языке, где есть «небо», но есть и «небеса».  Верхнее небо отделено от среднего, видимого неба особой сводчатой перегородкой – твердью. А запасы воды над твердью, возможно, назывались «хлябями», так как по случаю ливней сохранилось выражение: « разверзлись хляби небесные». Небеса выше неба.
Принципиальное значение как обозначение возможной перспективы  развития образа Чичикова  имеет пейзаж, с которого начинается второй том «Мёртвых душ»: «Река то, верная своим высоким берегам, делала вместе с ними углы и колена по всему пространству, то иногда уходила от них прочь, в луга, затем, чтобы, извившись там в несколько извивов, блеснуть, как огонь, перед солнцем, скрыться в рощи берёз, осин и ольх и выбежать оттуда в торжестве, в сопровожденье мостов, мельниц и плотин, как бы гонявшихся за нею на всяком повороте.
… мелькали красные крышки господских строений, коньки и избы сзади скрывшихся изб и верхняя надстройка господского дома, а над всей этой кучей дерев и крыш старинная церковь возносила свои пять верхушек. На всех их были золотые прорезные кресты, золотыми прорезными цепями прикреплённые к куполам, так что издали сверкало, как бы на воздухе, ни к чему не прикреплённое, висевшее золото. И вся эта куча дерев, крыш, вместе с церковью, опрокинувшись верхушками вниз, отдавалась в реке, где картинно-безобразные старые ивы, одни стоя у берегов, другие совсем в воде, опустивши туда и ветви и листья, точно как бы рассматривали это изображение, которым не могли налюбоваться во всё продолженье своей многолетней жизни».
Здесь и берег, обещающий Чичикову берегиню, и поместье, о приобретении которого мечтает Чичиков, и храм. Гоголь торит Чичикову дорогу к храму. Создавая такой пейзаж, автор обещает показать чудесное преображение души Павла Ивановича.
Во втором томе, как и в первом, Чичиков разъезжает по поместьям с целью наживы. Он знакомится с помещиками, очаровывает их, пользуется их кровом для ночлега. В гостях у помещика Петуха Гоголь продолжает тему чаемой Чичиковым семьи, начатую в первом томе: «Тем временем солнце зашло . Осталась небесная ясность. Крики отдавались звонче. Наместо рыбаков показались повсюду у берегов группы купающихся ребятишек: хлопанье по воде, смех отдавались далече…
Возвращались назад уже сумерками. Вёсла ударяли впотьмах по водам, уже не отражавшим неба. Едва видны были по берегам озера огоньки. Месяц подымался, когда они пристали к берегу. «Эх, право, заведу себе когда-нибудь деревеньку!» - думал Чичиков. Бабёнка и маленькие Чичонки начали ему снова представляться».
Гоголь вместе со своим героем и верил и не верил в возможность семейного счастья для Чичикова.
 До нас не дошли все главы второго тома «Мёртвых душ». Но из воспоминаний Д.А. Оболенского и А.О Смирновой, слушавших второй том в чтении автора, мы узнаём, что Чичиков за свои проделки должен оказаться в Сибири, на каторге. Там его ждала встреча со старыми знакомыми: помещиком Андреем Тентетниковым, сосланным в Сибирь, и с его женой Улинькой, которая последовала за своим женихом и в Сибири с ним обвенчалась.   
Знакомство Чичикова с Улинькой произошло во втором томе в доме её отца-генерала Бетрищева.
Нам, следовательно, известно, что дальнейшие события поэмы могли происходить на берегах сибирских рек – Лены или Ангары. Возможно, на берегах Лены и Ангары стоял бы преобразившийся Чичиков.