Пернатый Апокалипсис

Я ненавижу голубей. Конечно, не так, как моя мама. При виде этих крылатых крыс у неё начиналась паническая атака. Это не просто ненависть, это открытая и непреодолимая фобия. Я же просто их ненавидел. Мог без угрызений совести схватить одного из них и в своих мощных руках сжать голову так, что та трескалась как грецкий орех. Ненависть во мне была настолько яркой, что даже брезгливость в страхе перед ней затаивалась где-то глубоко во мне.

Мой младший брат был этаким придурком, который всегда стремился подражать старшим, но тщетно, просто отыгрывая роль слуги. Всегда пытался выслуживаться, чтобы расположить к себе старших, словно он в упор не мог разглядеть, что услужливость приводит только в раздражительности и презрению. А, возможно, я ошибаюсь, и он просто видел в этом некую игру.

Следуя своему инстинкту угождать самыми мерзкими способами, он однажды прибежал домой с пойманным голубем, зная, как я их ненавижу. Он кричал:

— Смотри! Смотри, какой огромный!

Стоит признаться, эта особь крысы на крыльях и правда была чересчур большой. В полтора раза крупнее и толще любого самого крупного, которого можно встретить в нашем городе. А стоит отметить, что моя Малая Родина в России знаменита двумя вещами: 1) слишком много грязи; 2) слишком много голубей. И это не такой особый литературный оборот, мол, я настолько их ненавижу, что ассоциирую с грязью. Нет, это действительно так, без какой-либо закономерности. Единственное, что объединяет эти две проблемы — тупорылые сограждане, разводящие грязь и подкармливающие голубей, и безразличие (или беспомощность) городской администрации. Поэтому сказать, что крупные голуби мне не попадались, просто потому что я не так много их видел, было бы самой большой глупостью на этом свете. Только на подоконнике нашего болкота ежедневно оседало не меньше дюжины этих тварей.

В этот момент в коридор вышла мама. Возможно, читатель мог подумать, что я с этакой братской любовью назвал младшего придурком. Но нет, нужно быть действительно недалёким ребёнком, чтобы, зная, чего боится твоя родимая мама, тащить это домой.

Раздался жуткий крик:

— Ты что, идиот? — Мама тут же развернулась и скрылась в своей комнате. — Тащи эту крысу назад.

Младший брат испугался, услышав крики. А когда хотел уже было пойти назад, я остановил его, взял ещё живого голубя в руки, и пошёл на балкон.

— Зачем тебе таскаться с ним? — спросил я. — И что, зря принёс что ли?

Выйдя на балкон, я открыл окно и швырнул голубя в спящую снаружи стайку птиц.

Живодёр! Живодёр! Как же меня достало такое отношение окружающих. Но сколько из них готовы будут подписать петицию об отстреле уличных бродячих собак, как только их разведётся столько же, сколько голубей только в одном нашем дворе? Думаю, все поголовно, за исключением несколько сумасшедших зоозащитников, как только несколько бешеных собак покусает детей из ближайшего детсада.

— Кстати, ты где взял такой жирный кусок говна? — спросил я у брата.

— В лесу! — тут же радостно приободрившись, сказал младший. — Представляешь? Гуляю я по лесопарку с друзьями, как вдруг, смотрю, этот сидит. Он взлететь никак не мог. Не знаю, что с ним. Я подумал, что он вообще сдох. Вот я его и взял. Там оказывается, много таких.

— Интересно...

Как только я стал постарше, меня всё чаще стал волновать вопрос, с чем именно связано моё такое отношение к этим животным. А точнее, меня куда сильнее волновало, связно ли это как-то с маминой фобией. Может ли отношение к чему-либо передавать по наследству? Либо такое отношение было проявлением подсознания, сформированного в раннем детстве. Маленьким я мог наблюдать за тем, в какое состояние могла впадать мама при виде этих птиц. Мог ли я впитать ненависть к голубям чисто как сын, маленьким желая защитить её, но не зная как? Или же я вполне осознанно ненавидел их, ведь причин на то было полно. Я мог бы усомниться в этом, если не мог бы найти ответов на вопрос, почему я так отношусь к этим животным. Но не относиться к ним так, мне кажется, большей глупостью.

— Привет, слушай, как насчёт того, чтобы прогуляться в лес? — спросил я у своего друга, позвонив ему на мобильный телефон.

— Знаешь, меня учили, что такое предложение обычно заканчивается не самым лучшим образом.

Но мой друг, очевидно, шутил. Просто само предложение звучало забавно. Но он прекрасно знал, о чём я. Мы с ним нередко бродили по лесозоне, находящейся вблизи от нашего района. Огромная сосновая чаща, медленно переходящая в бескрайнюю тайгу. Мы любили это место. Поэтому он никогда не откажется от такой идеи.

Каждый раз, как мы отправляемся в лес, для нас это целое путешествие, словно в совершенно другой мир. Мы готовимся ко всему, собираемся так, будто уходим туда не меньше, чем на несколько дней. Покупали еду, брали с собой орудия самообороны и всякую иную мелочь и безделушки. В этом мы находили какую-то манящую детскую радость.

Всё начиналось довольно-таки безобидно. Мы шли по городским улицам вдоль частного сектора, обвивающего границы городской территории, рассуждая о школе, девушках и видеоиграх. Все мои знакомые знают, что от меня не стоит ожидать, что я сохраню в тайне то, что мне кто-нибудь расскажет. Если в моей голове крутится какая-то мысль, то это никогда не означает, что она вынашивается и норовит на реализацию. Это может означать только то, что она жаждет сорваться с моего языка. Сэр Трепло — полагаю, было бы неплохим названием премии, в которой я номинировался регулярно и без исключений.

— Мой брат недавно гулял в нашем лесу и нашёл там огромного голубя. Действительно огромного голубя.

— Насколько огромного?

— Вдвое больше, чем любой самый большой, которого ты даже можешь себе представить. Настоящий гигант. Крыса на крыльях. Мерзкий такой. И, представляешь, он говорит, что там таких много.

— То есть ты поэтому решил прогуляться.

— Да. Было бы круто найти хотя бы одного.

— Согласен. А что мы с ними будем делать?

— Не знаю. Придумаем по ходу.

Обычно посещение этих природных городских окраин было беспечным и беспричинным. Здесь всегда ошивалась местная молодёжь. Причём, как ни странно, только хорошие компании. Это не было своего рода заменой подъездам. Наоборот, словно огромный парк для всяких мамаш с колсяками и бегунов, но отказавшихся так далеко ходить, поэтому остались лишь прилежные подростки. Здесь приятно было находиться, что летом, что зимой. Таёжный лес в любое время года пахнет смолой, в зависимости от сезона лишь сменяясь незначительными оттенками. Я обожал этот запах. Он у меня ассоциировался только с самыми приятными воспоминаниями. Правда осенью он был особенно приятным, с усеянной листвой землёй и всё ещё мощными кронами деревьев.

В сам лесопарк вела широкая асфальтированная дорога. По ней никогда не ездили машины, — въезд был запрещён, — а сделана она была для пеших посетителей. Притаёжный лес является уникальным явлением. В нём много ям, холмов, бугров шириной с тропинку, девственных чистых прудов и озёр, которые нередко использовались подростками и взрослыми для летнего отдыха.

Мы шли по дороге вдоль деревьев, обсуждая всякие школьные небылицы, — о чём ещё разговаривать двум школьникам? — периодически вглядываясь в дали и проходящих рядом людей. Пока внимание моего друга привлекали девочки чуть помладше его, также любящие прогуляться по лесопарку, я внимательно всматривался в кроны деревьев, на которых обитали странные птицы, прежде мною ненаблюдаемые.

— Ты видел это? — спросил я.

— Что? — с непониманием переспросил друг, едва отрываясь взглядом от девчёнок.

— Ты куда постоянно смотришь? Чего на них пялиться? Тебе всё равно с ними ничего не светит.

— Чего это?! — возмущённо спросил друг.

— А тебе светило хотя бы с кем-нибудь? Тебе духу не хватит подойти к ним. А если даже подойдёшь, и двух слов не сможешь связать. Что в первый раз?

Он отвернулся, явно обидевшись.

— Ты лучше посмотри наверх. Погляди, что за херня на деревьях сидит.

— Кто это? — с удивлением спросил он.

— Вот и я о том же. Похоже на голубей?

— Это какой-то ****ец, а не голуби. Чего такие огромные то?

— Поймать хотя бы одного такого.

— А чо? Как мы это сделаем?

— Устроим ловушку?

Голубя не так уж сложно поймать. Он птица глупая. Хватит и самой примитивной ловушки. С этой целью мы направились вглубь леса. Огромный лесной массив от лесопарка отрывал газовый поток. Проходил он через один из крупнейших холмов в округе. Взобравшись на него, можно увидеть на горизонте все города вокруг. Мы решили взобраться на него и поймать одного из голубей прямо на вершине этого могучего холма. Мы пошли по самому примитивному пути. Коробка, палка, верёвка и хлебные крошки. Мы полагали, что размеры голубя не влияют на его предпочтения. Всё-таки один вид.

— И что, долго нам ещё сидеть? — спросил меня друг, не прождав и пятнадцати минут.

— А ты как думал? Ты разве никогда на охоте не был?

— Нет. А что, разве ты был?

— Был. С отцом.

— И как?

— А что ты думаешь, тоже приходилось порой подолгу сидеть в засаде.

— Понятно...

Неподалёку от лесопарка располагается крупный угольный карьер, на котором за несколько дней до этих событий начались плановые мероприятия по контролируемым взрывам. Делается это безо всяких предварительных предупреждений, хотя стоило бы, чтобы граждане не беспокоились, но в нашей стране многое, что связанно с коммуникациями государства и народа имеет колоссальные дефекты. Но даже если представить, что все жители города были своевременное предупреждены, маловероятно, что об этом будут знать двое школьников.

По прошествии чуть больше часа после установления ловушки, у нас чуть ли сердца в пятки не ушли от оглушающего грома, раздавшегося словно неподалёку от нас. Как удар молнии, только с мощной ударной волной, проходящей дрожью по всему телу.

Вдруг раздались множественные вопли будто бы вокруг нас. Для ловушки мы спустились чуть-чуть пониже холма, скрывшись на подступах лесной чащи. Я тут же помчался наверх, а мой напуганный друг лишь машинально действовал также, как и я.

Уже наверху я обнаружил, как сияющее синее небо начало наполняться чёрной массой. Чёрной массой, которая лишь увеличивалась и развеивалась по всему воздуху.

— Что это? — напугано спросил меня друг.

— Не знаю, — напугано ответил я. — Но оно приближается к нам.

У меня в семье никто и никогда не жаловался на зрение, поэтому спасибо родителям за зрение, которое идеальным у меня, в отличии от моего друга, который в виду каких-то комплексов боялся их носить, но ничего дальше десяти метров в их отсутствии не видел.

И, пожалуй, я никогда не жаловался бы на это, кроме тех случаев, когда страх вызывает в тебе желание закрыть глаза. Страх перед сценой; страх перед сценой в фильме ужасов; или страх перед ужасом в живую.

Как только эта чёрная масса стала надвигаться всё ближе и ближе к нам, я смог чётко определить, что бесконечная стая чёрных огромнейших птиц, размером... Если голубей называют крылатыми крысами или, реже, крылатыми свиньями, то это были крылатые медведи, не иначе.

Осмысли, что эти гигантские пернатые хищник надвигаются в нашу сторону, я тут же крикнул другу:

— Бежим! Бежим!

Тот испугался побольше моего, потому что даже понятия не имел, что это там. Он просто подчинился инстинкту самосохранения и бежал не оглядываясь вперёд за мной.

Мы побежали сразу в лесопарк, не спускаясь по дороге вдоль газового пути. Как-то безопаснее казалось скрыться в природе, чем бежать поперёк полёту чёрных птиц на открытой местности. Мы бежали по крутому склону, периодически спотыкаясь и сталкиваясь с деревьями. Но стоило нам только упасть, не замечая боль, каждый из нас незамедлительно вставал и продолжал бег. Настолько силён был страх перед неведомой силой.

В какой-то момент всё вокруг потемнело и, посмотрев вверх, я понял, что бесконечная стая настигла нас. В мгновение ока я огляделся вокруг и обратил внимание на глубокую яму. В прошлом, во времена ещё Екатерины Великой, ходили слухи, что в местных лесах находили золото, поэтому самые амбициозные золотоискатели начали рыть почву в поисках хотя бы мелких руд, но безуспешно. С тех времён осталось множество глубоких ям.

Понимая, что убежать невозможно, я быстро смекнул, что на какое-то время можно скрыться в этой яме. Остановив своего друга, я тут же сказал ему:

— Прыгай в яму.

— Зачем? — дрожа от страха, спросил он.

— Прыгай, говорю, — сказал я и пихнул его в яму.

Следом прыгнул и я. Там было очень много грызи и листвы. Но уже несколько дней стояла знойная жара, поэтому всё было более или менее сухо. Зарывшись поглубже под листву и грязь, мы укрылись от этих неведомых существ.

Я почему-то был предельно спокоен, в отличие от моего друга. Не хочу сказать, что я был храбрым на фоне этого труса, хотя в той ситуации таки получилось. Полагаю, мой друг был просто в растерянности и панике от неожиданности происходящего, а я просто взял всю ответственность на себя и под влиянием адреналина просто мог контролировать себя, хотя и чувствовал себя будто бы после трёх банок энергетика и десяти чашек кофе одновременно.

Я думал о том, что творилось в голове у моего друга. Его сердце билось как быстро и так сильно, что сложно было не заметить движение его груди даже под грудой листьев. Я сказал ему, чтобы он успокоился, но он даже не услышал меня. Словно у него на фоне страха началась тахикардия. Как бы он не задохнулся от ужаса.

Тупой грохот!

Буквально возле края ямы на землю спустился один из этих гигантов, пернатый зверь на двух лапах, высотой с два метра. Он был так близко, что я мог его детально разглядеть. Это была не голова голубя, а настоящего зверя, мерзкая и отвратительная, лишь отдалённо напоминая птичью. Он тяжело дышал и фыркал, словно могучий резвый конь. Он просто оглядывался по сторонам, даже не смотря в нашу сторону. Пытаясь ничем себя не выдавать и лишний раз не двигаться, я посмотрел в сторону друга, чьё тяжёлое дыхание резко оборвалось. Один страх легко уничтожает другой.

Через мгновение он взмахнул своими мощными крыльями и взлетел над нами, уносясь дальше вместе со своими сородичами. С нас чуть ли не слетела вся маскировка.

Спустя несколько минут стали раздаваться человеческие крики со всех сторон. Мужские и женские. Детские вопли и плач. Ничто так не разрушает детскую психику как подобные эпизоды. Пока мы там лежали, я слышал, как плакал мой друг. Плакал так, как плачет ребёнок, замкнутый в непростую ситуацию, с которой не способен справиться самостоятельно. Он, наверное, думал о том, как хорошо было бы остаться в тот день дома, проклинал меня за то, что я позвал его с собой, и таил в себе великую обиду, с которой не намеревался расставаться никогда.

От перенапряжения я потерял сознание, что было особенностью моего организма ещё с момента начала полового созревания. Способность абстрагироваться в состоянии стресса, принимать всё ответственность и тяжесть бремени полностью на себя, потому что мог легко совладать с чувствами, а затем, когда всё приходило в порядок, спадал уровень адреналина и рефлексы переставали преобладать над сознанием, как я тут же терял сознание, примерно как слишком утомлённые работой люди, в мгновение ока теряющие сознание, очутившись в постели.

Очень часто я испытывал это загадочное чувство "дежавю", чаще чем многие другие люди, иногда чуть позже вспоминая, что уже увиденное я мог наблюдать нередко во снах. Мне нередко снилось то, что произойдёт со мной либо то, чего я хотел бы в своей жизни. Но я не припомню таких случаев, когда мне доскональное снились события прошлых дней. Подобное, наверное, рано или поздно может случиться с каждым, чей мозг озадачен над тем, что в прошлом было, что могло давать намёки на последствия, незамечаемые в прошлом. Я же вспомнил события прошлых нескольких дней.

Мама почти никогда не покидала квартиру, только по крайней нужде. Потому что она боялась голубей, не столкнуться с которыми было невозможно. Это внушало мне приятное чувство, что хотя бы мама была в безопасности. А когда тебе приходится всё время проводить дома, порядок семейного очага неизбежен, всё прибрано и убрано, а завтрак, обед и ужин всегда готовы. Но самое главное, при всей ответственности и старательности, с которыми мама подходила к своим обязанностям, у неё сохранялось огромное количество свободного времени. А занималась самообразованием и непрерывно занималась творчеством, на что уходило почти до десяти часов в день. И ей это не надоедало. У неё не было выходных от того, что давало, пожалуй, единственную радость в жизни. Она всегда была в курсе всех новостей, чтение которых для неё было что-то вроде спортивного интереса. Она легко разбиралась в социальных сетях и их концепциях, уникальностях и вела сразу же несколько блогов на разные тематики, нередко публикуя своё мнение на счёт тех или иных событий. Но бывало и так, что ей не хотелось делиться некоторыми мыслями с другими, ей хотелось обсудить это только со своей семьёй. В такие моменты она просто выходила из своей комнаты и обращалась, например, ко мне.

Несколько дней назад случился именно такой случай, на который я не обратил внимания. Она вышла со словами:

— Ты слышал новость о том, что в нашем лесопарке пропали люди?

— Нет, а что? — ответил я ей.

Я уже привык к тому, что подобные новости, как правило, сопровождаются объявлением о появлении нового маньяка в нашем городе. Поэтому какой-то особенной реакции на это не могу проявить, в отличии от мамы, которая, очевидно, беспокоилась за меня и моего младшего брата.

— Вы бы по-аккуратнее там. А то, кто знает, что за придурки сейчас развелись в нашем городе. Ни с какими незнакомцками не разговаривайте.

— Мам! Ну понятное дело же. Зачем ты мне эти очевидные вещи рассказываешь. Я дурак что ли по-твоему?

Я вспомнил этот эпизод не только по той причине, что наконец-то смог влезть в шкуру матери, поняв, насколько это страшно думать, что с твоими близкими может что-то случиться, но и потому что смог наконец-то понять, в связи с чем пропадали в этом лесу люди. Я шёл не боясь, что что-то может случиться со мной. Ведь я был не один и пошёл не ночью — время суток, когда орудуют все маньяки, как казалось мне. Кто мог предполагать, что всё оберётся именно таким образом?

Спустя пару часов, мой друг меня разбудил, когда уже стемнело.

— Что случилось? — спросил я у него.

— Ничего. Ты не думаешь, что нам пора уже выбираться?

— Да. Давай.

Взобравшись наверх, я начал осматриваться, но было настолько темно, что пришлось ориентироваться на слух.

— Что нам делать? — в истерике спрашивал друг.

— Для начала успокоиться. Будем по-тихоньку идти в сторону выхода.

— Но как? Темно же.

— На ощупь. Что поделаешь?

— А как мы пойдём куда идти?

— В смысле? Ты разве не знаешь в какой стороне твой дом?

— В той?

— Ну вот. А чего паникуешь? Пойдём в ту сторону, точно вернёмся домой.

Успокоив своего истеричного друга, мы последовали представленному мною плану. Хотя я и предполагал, что возможно эти мутанты уже давным-давно улетели. Не было похоже, что они летели в каком-то конкретном направлении, просто как бывает у птиц по общему направлению. Но всё равно было страшно, поэтому я не находил в себе смелости подняться в полный рост и шёл вприсядь.

— Слушай, я голоден, — сказал мне друг.

— И что я поделаю? Ты разве не брал с собой еды?

— Совсем чуть-чуть и съел уже давно.

— Чуть-чуть? Нихрена себе ты проглот. — Достав из рюкзака пачку чипсов, я бросил её другу: — На, ешь.

— А ты?

— У меня ещё есть. Да я и не голоден пока.

Как нянька с этим дураком вожусь, — подумал я.

Мы бродили по лесу вслепую, ориентируясь на слух, осязание и обоняние, а чаще всего и вовсе на интуицию. Иногда мне казалось, что нам удалось набрести на знакомое мне место, но это ощущение очень быстро пропадало. Я словно оказался в совершенно неизвестном мне, новом месте.

В дали показались огни.

— Может не надо? — спросил с настороженостью друг, поняв, что я иду именно в направлении этого света.

— Надо, Федя, надо.

Подойдя почти вплотную, я прижался к земле как только обнаружил бродящих неподалёку существ. Это были летучие медведи. Огромная стая спящих в огромной кучке пернатых тварей. И несколько из них ходили из стороны в сторону. Слышались стоны людей. Десятки растерзанных тел было разбросано вокруг стоянки птиц, некоторые из которых были ещё живы.

— Эй, — послышался чей-то изнывающий шёпотот. — Эй, я здесь.

Под деревом лежал мужчина. Я подполз к нему.

— Ребята, вы что здесь делаете?

— Мы гуляли в лесу, когда это всё произошло, а потом нам удалось спрятаться.

— Повезло вам. А вот мне не удалось спрятаться.

Он истекал кровью.

— Вам нужна помощь.

— Поздно уже. Вам выбираться нужно.

— А как же Вы? Как же все эти люди.

— Они все мертвы либо почти мертвы. Спасайте лучше сами.

— А что это за существа вообще такие? — чуть ли не в истерике не заверещал мой друг.

— Тише ты, — сказал мужик. — Я не знаю. Эти сверепые существа налетали на всех подряд и просто убивали.

— Зачем?

— Не знаю. Они ничего не делают с телами. Питаются в основном корой. Похоже, что они просто воспринимают нас за угрозу. И, слушайте, похоже, что они ничего не видят в темноте, понимаете? Не стоит прятаться. Просто вставайте и бегите, они в ночи вас всё равно не догонят. А вот если до рассвета не выбиретесь, я даже не представляю, что может вас спасти. А теперь, давайте, бегите, чего ждёте?

Мы послушались незнакомца и побежали. Бежали с опасением, но без оглядки и быстрее, чем когда-либо прежде, невзирая на чувство боли в пятках, лёгкое онемение в бёдрах и покалывание в икрах. Периодически я замечал движение, происходившее то там, то здесь на нашем пути, но я не мог обернуться, даже в сторону посмотреть, моё зрение стало туннельным.

Когда мы уже были практически на выходе из лесопарка, мы с моим другом заметили, что на горизонте уже показался рассвет. Я всегда бегал куда быстрее его, поэтому и в этот раз ему приходилось лишь угоняться за мной. Бежал он практически неосознанно, не взирая ни на что вокруг себя. Остановив его в бегу, он свалился на землю и уже не мог встать. Его ноги чуть ли не затекали от боли.

— Я больше не могу, — сказал он.

— Давай сделаем передышку, — предложил я ему в ответ. — Послушай, уже рассвет и скоро эти твари проснутся. Поэтому либо мы бежим без остановок, либо, считай, прощайся с жизнью.

Он согласился со мной.

Обессилевшие, мы лежали на сухой листве, наверное, минут тридцать, хотя думали, что это затянется не на дольше, чем минут пять. Мы испытывали обманчивое чувство безопасности, словно вся злоба и жестокость, которой жили эти пернатые медведи, остались позади, в этом проклятом лесу. Чувство, будто бы всё закончилось. Будто бы случившееся с нами в минувшем было лишь страшным сном.

Но в какой-то момент послышались шорохи неподалёку от нас. И тут же умиротворённость улетучилась. Над нами вновь взяли верх инстинкты. Как оказалось, не зря. Очень скоро, приглядевшись к фону за деревьями, я обратил внимание на странные очертания, сводящиеся к двум красным точкам. Уставший и жаждущий только сна мозг не мог сосредоточено работать, не мог мгновенно сводить все факты воедино, давая полное представление о действительности.

Поэтому мне не удалось сразу увидеть в этих двух точках смотрящее прямо на меня безжизненное обезображенное лицо. Лицо зверя, затаившегося в тени и наблюдающего за нами. Лицо монстра, чья нижняя челюсть свисла, испуская вниз струи слюней и крови.

Встретившись взглядом с чудовищем, я ужаснулся и слегка попятился назад, а оно наоборот, поняв, что обнаружено, как удав медленно начал пробираться к нам.

Дёрнув своего друга, я молча указал ему в сторону пернатого медведя и тихо сказал ему:

— Бежим.

Я сказал ему тихо, чтобы не расшевелить лишний раз это существо, но мой друг, привыкший уже бежать от опасности и в критической ситуации беспрекословно меня слушаться, тут же помчался вперёд, а я, на сей раз едва соображая, ещё какое-то время в непонимании смотрел на резко сверепеющего пернатого гада. Когда бежать начал и я, чудовище уже во всей мощи, расталкивая сосны, устремился в мою сторону.

Мы бежали по асфальтированной дороге, пролегающей между двумя садовыми товариществами. Они всегда ограничены частоколом, поэтому бежать можно было только вперёд и только на перегонки. Уловки, вроде резкого разворота в сторону или попытки скрыться в трашее, были невозможны. Быстрее либо жертва, либо хищник.

Мне не повезло, мой друг сбежал раньше меня, поэтому охота велась скорее за мной, чем за нами. Я понимал, что, если меня схватит монстр, то за другом он уже не полетит, а сбежать от него мне не удастся. Его тень уже накрывала меня, когда мы не пробежали и ста метров от леса, а сады тянутся на несколько километров. Единственные две вещи, которые успели за это время всплыть в моей голове: какое же, наверное, жалкое зрелище со стороны эта моя попытка сбежать от неминуемой гибели и какая же сволочь мой друг, раз без угрызений совести так легко готов был бросить меня, не заботясь о моей судьбе. Осознавал ли он в критической ситуации, как подставляет меня? И не было ли это таким проявлением его возможной затаившейся обиды? Вот о таком думать можно было долго, но принимать какое-либо конструктивное решение необходимо было прямо сейчас.

Я резко остановился и повернулся лицом к монстру. Я принял решение. Если бежать нет смысла и моя смерть лишь вопрос времени, зачем оттягивать неизбежное? Лучше я встречусь лицом к лицу со смертью.

Подлетев ко мне, пернаты медведь обрушился на землю и встал передо мной. Он встал и смотрел на меня, не предпринимая никаких действий.

— Ну же? Чего же ты ждёшь? — крикнул я.

Но он всё так стоял и смотрел на меня, словно ждал чего-то. Неужели он готов меня отпустить? — подумал я. И подумал опрометчиво, так как стоило мне только повернуться к нему спиной и продолжить свой бег, но уже куда медленнее, как он тут же вспорхал и объватил меня своими огромными куриными лапами прямо за талию. Через несколько секунд я уже был на высоте в сотню метров.