Cексуальная революция в Москве глава 1

1.   В ожидании чудес .

       Очередь за зарплатой двигалась медленно. Киностудия была совсем небольшим предприятием, народу за деньгами стояло немного  и кассир не спешил с раздачей рублей. Точнее,   кассирша, тетя Мила, она же реквизитор студии,  у которой по случаю можно было взять из одежды все: от фрака до формы  кавалергарда или гестаповца. Но никто  не ругался - работы на студии все равно не было.  Шел 90 год - время  на студии  совсем остановилось. Зато в стране полным ходом шли реформы.  Это хорошо ощущали все: пропала не только работа - пропал бензин, в ходу были талоны на табак и водку.  Полученную зарплату старались срочно обменять на зеленые доллары – благо на каждом углу вылезли валютные обменники.  Не стало привычного советского кино, потому что не было денег на пленку, потому что не было заказов  государства, потому что вовсе исчез спрос на родные лица на экране, а чужие лица пока были в диковинку, да и они стоили не так уж дорого.   «Окно в Европу» распахнулось настежь и иностранное кино напополам с сериалом шло фонтаном  на экраны наших родных «Темпов» и «Рубинов». А еще по подвалам завелась прорва невзрачных «видух» - салонов, где гоняли совсем  неприличные  ленты.

     Слава,  Гена и  Витя были хроникальными операторами. Они были одного возраста – чуть-чуть за сорок лет. Правда, мало схожими внешне: Виктор был высоким брюнетом широкоплечим и слегка полноватым, Геннадий  худой и лысоватый, к тому же в очках, а Слава же  приземистый и русый с перекошенными от занятий боксом плечами. Лет десять подряд они занимались «Хроникой дня», нехитрым  сборником, которым вместе с «Фитилем» предваряли практически все показы кинофильмов. За эти годы они помотались по стране вдоволь. Не было уголка СССР, в котором  бы они не  побывали с камерой в руках. Не существовало в СССР лиц мало-мальски значимых для пропаганды социализма, от главного академика до первой доярки, которых им не пришлось бы снимать. Работа эта  была не очень престижной, но настоящей государственной. Камера внушала абсолютное  уважение у людей любого ранга. Все указания и пожелания хроникеров в  экспедициях выполнялись практически без оговорок.   Даже жены терпели их постоянные разъезды. Ведь мужья занимались  пропагандой – самым важным делом при социализме.  Нужно было быть  большим мастером  «чернобелой картинки», чтобы утвердить пафос социализма на пустом месте.  В год Олимпиады в Москве они раз вместе поработали над одним фильмом о спорте. Тогда государство не скупилось на средства: кино и телевидение сработали вместе  на славу. Виктору достались олимпийские велосипедисты, Славе - пятиборцы, Гене -  стрелки. 

   Ребята любили свое дело. Кино даже документальное – дело святое. Работа  для избранных. Когда человек попал в кино – другая профессия просто не обсуждается. Из кино редко  кто уходит, даже если деньги совсем не платят.  Великое это  чудо, когда состоялась съемка –  все сложилось, отигралось – вот она навека,  экранная  память.
       Студия, на которой парни работали, была небольшой, но вполне современной.. Хотя не Голливуд.
           В этот раз они случайно  сошлись в очереди, до того это было редкостью – раньше была работа и были  командировки. Никто тогда на студии не тусовался и зря не  судачил. Теперь же было самое время спокойно постоять и посетовать вместе со всеми на новую жизнь. Разговор закрутился вокруг денег. Тема была в ту пору самая насущная.
-Опять по двести рублей получим и по двадцать талонов на месяц. Ну и жизнь пошла- отстой, сплошной отстой-, озвучил общие мысли  Геннадий со вздохом.   
   - С такими деньгами жена домой, пожалуй, и не пустит, - поддержал его Виктор-. И взаймы никто не дает.
   - Взаймы ? -усмехнулся Слава,-  Еще чего! Лохов теперь нет! Деньги  взять, возьмешь, а  что ты будешь отдавать  завтра. Халтуру искать надо.
- Ну-у … друзья  подбросят-  вмешался Гена.
- Друзья, не друзья, теперь все партнеры, - отрубил  Витя, –  Прошла она, эта перестройка. Все стало просто - рынок.  Сейчас  мир разделился на тех, кто тебе что-то   предлагает и на  тех, кому на тебя  наплевать. Вторых   намного больше. Благородной  работы нет и ждать   не стоит. У меня половина друзей   просто  ушло в кооператив.  Со студии Грузия-фильм один режиссер вообще стал паркетчиком. И очень себя хорошо чувствует. Работы много,и денег много. А жил – год в запуске – семь лет в простое.

    Все промолчали – изреченное Витей было правдой. Жизнь в России принимала новые непостижимые формы.
- Потерпи ты.  Все устроится. И у нас на студии тоже реформы пошли . Начальство обещает -  будет работа, придут и  деньги, - успокоил приятелей Слава.
- Значит, будем обслуживать всех, кто платит,-  мрачно резюмировал Гена.
-Точно! Сейчас все, кто  заработал, покупают сначала дорогие ботинки, потом иномарку,- заметил Слава.
- А что  после иномарки? - ехидно поинтересовался Гена.- меняют жен?
 - Само собой, но сначала  делают себе  потрясающий   фейс. Лет на сорок моложе.  Потом снимают о себе, любимом  большое  кино.
     Стоявщие в очереди коллеги киношники проснулись и  вяло заржали.
      - После получки, мужики, прямо ко мне. Обсудим перемены за столом ,.- сказал Слава.
      Наконец, они получили свою зарплату. Гена пересчитал деньги и положил в новый кожаный бумажник, Виктор и Слава сунули свои бумажки в карманы не считая. Этих денег было много по цифрам, но мало по  факту покупательной способности. Нормально пообедать  раз десять. Остальное -    что бог пошлет. Никто уже  ничего не делал, но никого не увольняли. Однако   платить  нормально уже не хотели.

    Они неторопливо вышли из студии на улицу: до Славиной квартиры  было пять трамвайных остановок. Очередь молча копилась справа и слева от рельсов в ожидании вагонов. Трамваи не спешили. Постепенно толпа собралась до сотни человек. Было сумрачно и влажно, ранняя весна была  с ветром и  сыростью. Кое от кого противно несло сивушным перегаром.  Неприятно тянуло сажей от  дизельных грузовиков, проносившихся мимо по улице. Все молчали. Время шло. Внезапно один из стоявших близко у рельсов, мужчина лет сорока в желтом китайском пуховике, расстегнул  штаны и, обнажив свое нехитрое достоинство, оправился, не стесняясь, тут же где и стоял - на грязную мостовую, на рельсы.
     Народ  слегка  остолбенел. Потом кто-то выругался, кто-то засмеялся, кто-то просто отвернулся, но никто не поволок хулигана в отделение.
Ребята грустно переглянулись. И тоже промолчали.   Подоспевший трамвай прервал неожиданный спектакль.
- Вот они -  реформы. По народу, точно,  треснули ,- изрек, наконец, грустно Слава, забираясь в вагон, -  созрели мы для перемен.
 
     Слава не любил показывать свою квартиру знакомым - стеснялся. Его трехкомнатная квартира была не слишком велика  и находилась на Таганке,  не в самом престижном районе .  Таганка  - это почти  центр,  но это далеко не Арбат. С одного конца  улицу подпирал металлургический гигант «Серп и Молот». С другой фланга обосновался  невероятно вонючий завод «Клейтук» – позор всей Москвы,  На  магистрали, загруженной  большими грузовиками, со свежим воздухом и тишиной было всегда сложно.
     Творцы, по  мнению Славы, не должны были жить в таком районе. Подобные  проблемы унижали художника любого ранга. Вид из окна – несвежие  пятиэтажки с заваленными хламом балконами и ржавыми Жигулями во дворах, хорошо  еще не склады. Имелись здесь и  очень обширные помойки. Но сейчас ему было совсем наплевать на эти моральные позиции. Хотелось просто  выпить  с друзьями.


      Дородная жена Славы встретила компанию без энтузиазма. Хмуро кивнула  и ушла себе на кухню.
     Пахло квашеной капустой, гудел большой   телевизор.
- Да…  квартирка  у тебя, Славочка, уютная ,- раздевшись, причесавшись и осмотревшись, заявил Гена.
  - Не ври  - она маленькая и убогая , - зло отрезал Слава.
- Ладно, ладно, вам, эстеты. Какая есть. Как сказал поэт коммунизма Владимир Маяковский:  «Ради этого стояла, стоило жить, да и рождаться стоило», -  констатировал Виктор, усаживаясь за стол с цветастой клеенкой.
- Думаешь мне самому нравиться? Когда менялся квартирами  после свадьбы, так  хотел иметь  побольше комнат, - поморщился Слава.
- Вот и вышли одни двери , да углы … пошутил Гена.
- Зато Инна у меня, ребята, без углов,-  заявил Слава. После пяти лет семейной жизни, это не было похоже на шутку.
- А у меня все наоборот… сказал Гена примирительно и  все усмехнулись, представив щуплую  Генину жену - Надежду, работавшую на студии монтажером.

     Выпили и помолчали. Ребята старались не разглядывать  потускневшие обои, пялились больше на семейные фотографии, на фамильную мебель. Жена поставила на стол  котлеты  и блюдо с вареной картошкой.
- Маловато закуски. Инн , ты горошек поставь…- попросил Слава.
-Иди сам  и открой. Горошек под окном, - отрезала жена и ушла на кухню.
 - Суровая у тебя жена .- заметил Гена.- А кто она по профессии?
-  Инна –то ?  Бухгалтер, как и теща. Династия бухгалтеров и счетоводов.
- Не любишь ты их, - заметил Гена.
- А за что их любить? – признался  вдруг Слава.-  Бухгалтер считает чужие деньги. А свои жмет до безобразия. Любимая фраза  моей жены – «Доедать будешь?».Семья тоже такая же практичная: Теща подарила мне помятую и  застиранную рубашку  тестя и спросила - «Донашивать будешь?» Тесть попытался впарить мне старый Жигуль и спросил: «Докатывать будешь?» Прагматики, мать их туда.
    Друзья помолчали. По работе разговор не  вязался,  а про другое -  все  раздражало.   
- У тебя есть хоть одна ясная  задача в этой жизни – сделать из квартиры дворец падишаха. Три месяца ремонта ей не повредят. За это и выпьем- догадался  наконец Виктор.
 - Да уж. Износилась квартира,  Как и вся страна износилась за социализм пора ремонтировать, - признал  Слава.- Пока  колесил по стране. - Руки  не доходили.
- Теперь дойдут – времени полно.. Снимать нечего.
-. Кто знает,  что будут завтра! Все со свистом катится в никуда. - Слава  настрожился - Ну вот -   Шинкарецкий надрывается. Опять помойка в кадре.

    Он кивнул на телевизор.   Как раз   в этот момент бразильский сериал сменился   репортажем: первый репортер России Шинкарецкий  нашел опять гадость.   Со времен  перестройки  телевидение сильно потянуло на мерзости. Снимали граждан умственно убогих и просто идиотов,  малолетних проституток и воров, просроченные лекарства и гнилую колбасу, антисанитарию в больницах и крыс в подвалах домов. Особенно страну достали репортажем, о том, как на полигоне Калининградского целлюлозного завода  трактора торопливо запахивают лишнюю целлюлозу в землю. Казалось вся страна, блестевшая своим коммунистическим нимбом, враз превратилась в  вонючий хлев. Сильно  преуспевал на этом поприще журналист Шинкарецкий. Он постоянно появлялся  на фоне помоек и  грязных подвалов. Это был  исключительно нужный экранный персонаж для пробуждения  утраченной совести. Невзрачный, но настырный, он находил на редкость удачные места и слова для зажигания народного  гнева. Вот и сейчас, стоя на груде испорченной колбасы где-то посреди России, тщедушный  репортер  вопрошал эфир:
     - Ну что же такое делается, товарищи? Кушать нечего –сплошь карточки, а тут  столько добра загубили!  Что дальше будет? Как мы будем жить?
   -Да никак! Молча будем жить. Как раньше,- поморщившись, отвернулся  от телевизора Виктор.- Убери ты этого подлеца. А то бутылкой запущу.
   - Это   его какой-то молодняк снимает.   Руки  трясутся - кадр гуляет, –  машинально отметил Слава, вырубая телевизор.

   - Да он  с помойки на помойку ребят гоняет, без перерыва,- печально заметил Виктор.- В прошлый раз он старался из  мясокомбината нас порадовать. Все   крысиные морды крупняком показывал.  Все смак ищет. Падаль разную. Вот почему не тянет меня на телевидение. 
- А за эти помойки им и  платят! Больше чем нам, – заметил Слава.-  А ты  привыкай,   …Не будь щепетильным. Скоро и нас на это подтянут.
 -   А в телевидении  вылезло столько новых рож,– зло поддержал его Виктор. -. Откуда они взялись такие смачные?   И все лезут как тараканы, на экран как на свет божий, чтобы протрепаться. Половина болтунов неприличные на харю, про их мысли -  речи нет. Не экран это стал вовсе -  помойка.
- Теперь каждый себе ньюсмейкер, - вздохнул Слава.- Что не неси  - никто не затыкает.Твоя  неделя Емеля.
-  Свобода -  дело темное…- признал Виктор.- Вот ведь парадокс. Вроде бы время пришло –  сенсаций. То там, то тут! Давай картинку!  А на нас  спроса нет…  Почему это? Разве не то, что надо   народу показывали?

- Надо было хорошее кино снимать, никакой перестройки бы не было. Кино как водка стресс снимает. А теперь все  ушло в рекламу, - подвел итог Гена.
  -Да реклама  пойдет. Реклама- это верный спутник капитализма,- констатировал Виктор.- Хотя кино вроде зашевелилось. Тут один восточный конезаводчик или цветочный магнат, сам снимает кино. Говорит, что знает, как надо. Мы, дураки,  совсем не умели –зря деньги получали.
     Гена  терпеливо молчал, а  потом и  ляпнул: Ладно вам про помойки. А  мне приснился сон, что я стал   богатым .
    Друзья  охотно заинтересовались Генкиным глюком.
  - Где богатый, здесь,  или в  Америке? – настрожился Виктор.
   -Да какая разница где? Важно, что Генка стал человеком…- одобрил Слава.
   - Разница пребольшая. – азартно  возразил Виктор- У нас и со старой   иномаркой ты - буржуй. А там обычно считают капиталы другие – миллионы баксов.
- Миллион! Когда ты их тут заработаешь. У  тебя что - скважина есть или банановая роща? – ехидно  поинтересовался  Слава.
    Гена терпеливо дождался, когда приятели отбалабонят, икнул и  признался:
    - Ну не помню, ребята, где именно,  помню, что я стал богатый и сытый.
   -Сытый или счастливый? -  опять  лукаво уточнил Виктор. Хмель  всех приятно расслаблял.

   -   Не веришь,    смеешься…- обиделся Гена.- А мне так хорошо было… Во сне.
   -Хороший сон - это как  кино или лекарство. Оно сейчас не каждому по  карману. Может мне завидно – потому, что одни кошмары снятся,-примирительно заметил Слава. Они еще  выпили и помолчали.
     Расставались через час на улице. Слава вышел проводить ребят. Простояли под козырьком подъезда в темноте. Молча покурили  полученные по талонам болгарские сигареты «Родопы». Во дворе фонари не горели. Окна квартир были задернуты шторами. Москва затаилась. Москва выживала.