Обед по обету заветный

               
     Старый стиль новых инсинуаций, уже закипавших у меня в голове, совершенно по елизаровски требовал новой формы, потому я, не раздумывая и не сомневаясь вытер детские сопельки со своего любознательного носа и решил после написания сказочки заглянуть к Пауку, полюбоваться женской баней под кладбищем, странным бункером Шпеера, возведенным мертвым Фегеляйном на лужайке Белого Дома, левее Розового окна, где какие - то взъерошенные прически озабоченных секретуток ритмично качались в такт выбиваемым ими на клавиатурах Билли Гейтса американским словам, произносить кои нужно чуть гнусаво, с техасской растяжечкой, кривя лицо и опасно подмигивая, мол, тыр, пыр, у нас в Тексасе разговор короткий, чуть что : и двери всех книжных складов могут распахнуться внезапно, а там х...й его знает, перевелись в Белоруссии Марины или нет.
     - Ох, Жорж, - простонала Марин Ле Пен, натирая десятицентовиком чеховской фабрикации свой вытарчивающий клитор, вышибивший в манду окно Елисейского гастронома, где она могуче восседала в потертом кресле товароведа, щелкая счетами, заваривая грузинский чай, покуривая  " Беломор " и перечитывая в который раз передовицу  " Правды ", где чорным по желтому товарищ Суслов разъяснял всю поступательность движения в сторону Суркова, тоже грызуна по всем раскладам, а там и до Саакашвили недалеко.
     - Неактуально, - вылез из - под стола расстрелянный предводитель сименолов оцелот Заможайский, накануне проваливший все игры на пару с мамкой и сестрой, под которой он пыхтел все эти годы, внушив себе иллюзию верховенства права в условиях тотальной витухновскости готфриковских розливов выдохшегося за столетие пива,  " Жигулевского ", конечно. - На хер Жоржей, держи вот лучше Ленина.
    Он протянул грудастой тетеньке юбилейный рубль с гордым профилем вождя мирового пролетариата, с усами, в очках и бакенбардах, с хвостом и рогом волшебного единорога, установившего всеобщую грамотность тифозной вшой и аэропланом  " Фарман ", заводимого пендалем чекиста в кожаной куртке безногого матроса, хотя, чем смотреть на явные фальсификации и чушь выдумок Александрова или Пырьева, проще перечитать мемуары противников скуластого калмыка. Помнится, я охренел, наткнувшись на слова Маруси Спиридоновой о необычайной убедительности еще не мумифицированного человека разумного, о способности втереть любую хрень кому угодно, и вот именно тогда понял, что он все правильно сделал, не стал размениваться на кидалово приватизации, а реально загопил империю. Бляха, это как если Робин Гуд стал бы Иерусалимом. Стоит такой, кажет королю Ричарду хер стальной, шумит флагами и думает о газовых камерах.
     - Вот сука, - удивилась Марин, попробовав Ленина, - не в ту дырку лезет, гад.
     Оцелот Заможайский загадочно усмехнулся, что - то нежно трогая у себя сзади, покачал головой и бросился вприсядку перед влетевшей в кабинет товароведа тощей еврейкой в очках.
     - Ух, - ухал он, шебурша кримпленовыми брюками, - ух.
     - Ну вы и пидорасы, - заорала Марин, устав от разврата двух недоумков. Вскочила и бросила их в яму, где уже покрылась благородной бобристой сединой Машенька Алехина со всей редакцией " Погрома и дождя ", а Бабченко - Прилепин стал Фродо, окончательно свихнувшись на поддержке уголовных элементов Дамбасса. Сэм сидел на планере верхом ( он уже давно там пребывал, я рассказывал ), Голума же никогда не было, был Энди Серкис, нормальный мужик, зачем - то преображенный гвардейцами - семеновцами в нечто непонятное, как кроваворукий беглец в Швейцарские Альпы, делающий легитимность ужавшим его добровольный хабар в виде еловых шишек и грязного снега.
     - Гад ты, - высказала она мне по существу, сняв меня со стены, где я висел красным квадратом, намекая и развлекаясь всеобщим ахуем. Протерла тряпочкой и выкинула в п...ду.
     В п...де тогда неспокойно было. Смеркалось. Маечки, плакатики, хрень несусветная, впрочем, как всегда. Я огляделся и вспомнил, что имеется дочь. Восемь лет. Или девять. Ништяк. Поэтому я поставил полный концерт Милен и помчал рассматривать тридэ лолок, дав себе слово твердое, обязательно забежать к Пауку и Милле Йовович, ибо ( шикарное словечко ) к трем сестричкам присоединился качественный такой бублик к чаю, а молоком я обеспечен по самое не балуй моей любимой докторицей Бэйли.