Матильда Кшесинская и другие... часть II

                Польская Ундина и цесаревич Константин Романов

                «Она была Ундиной. Всё соединялось в ней и придавало ей совершенно
особенную и привлекающую внимание физиономию в кругу подруг и сверстниц её»
                Князь П.А. Вяземский

 На неискушенный взгляд исследователя-дилетанта среди Романовых 18-19 веков больше всего в непредвзятом к нему отношении отказано Константину Павловичу Романову. При чтении описаний его жизни и царствования, - а Константин I был-таки императором, только не Новой Византии, как мечталось его бабушке Екатерине II, а Российской империи, да и всего только 25 дней, – всё время кажется, что вот на следующей странице откроется какая-то его тайна, какой-то поступок, который сведет на нет и его благородство, и его мужество, и любовь… А был Константин и любимым сыном отца – императора Павла I, и мужественным воином, и благородным в своей братском долге брате двух императоров Империи и прочее, и прочее. Но вот ведь нет – и о событиях его молодости говорится как-то с подтекстом, и военная карьера окончилась плачевно, да и с отказом от престола как-то не совсем прозрачно. Но как говорится: «не везет в картах - повезет в любви…»
  Константину пришлось прожить свою жизнь в то время, когда он, стоя в первых рядах Династии Романовых, все время был заслонен своими ближайшими родственниками – сначала отцом Павлом, потом старшим братом – Александром, затем младшим – Николаем. А был Константин Павлович в уже довольно многочисленном семействе Романовых своего рода новатором. Но новаторство его в нескольких областях династической жизни было, так сказать, со знаком минус. Да и жизнь его, если смотреть на неё объективно и несколько отстраненно, была чередой поражений. Поражений как его личных, так и поражений монархии, в которых он, благодаря своему положению, вольно или невольно участвовал.
   В очерке «Был ли император Павел I Романовым» мы пытались понять генетику отца Константина - Павла Петровича Романова. Интересно, что среди материалов по этой теме встречаются довольно забавные версии происхождения Павла I. Например, есть мнение, что тот, кого назвали Павлом, был вовсе не рожден женой наследника престола Екатериной  Алексеевной, а был сыном придворной калмычки (то ли прислуги, то ли женщины более высокого положения) и, якобы, был заменой мертворожденного ребенка. Также можно встретить объяснение курносости Павла тем, что он в детстве упал с лошади и повредил нос, и т.д. Но тогда и потомки Павла должны нести в своем обличье следы внешности калмыцкого народа. Но что-то его первенец Александр и прочие дети не очень похожи на калмыков. Если Павел стал курносым после падения с лошади, то значит и Константин неаккуратно скакал – так же был симпатично курносен. Так что будем придерживаться официальной трактовки – Константин был сыном своего отца Павла Петровича Романова, который в свою очередь … (см. «Был ли император…»). 
Но вот мы опять отклонились от темы. А темой этой серии очерков является влияние польских женщин, стоявших рядом с - а иногда и на нем самом, – троном Романовых.
Героиня этого очерка, как и сам герой, настолько не стандартна, настолько закрыта от публичного внимания той эпохи, что сведений о ней до обидного мало, а те, что встречаются, довольно однобоки. Но обо всем по порядку.
Чтобы хоть как-то понять жизнь и судьбу супружеской четы Константина Романова и Жанетты Антоновны Грудзинской, а именно её поэт Вяземский назвал Ундиной, пролистаем несколько страниц из такой нестандартной жизни Константина Павловича (родился 27 апреля 1779 г. – все даты по старому стилю).
Например, Константин (будем называть цесаревича так просто по-семейному) единственный из наследников престола за всю истории Романовской династии, кто непосредственно участвовал в боевых действиях. (Тыловая служба Александра III и георгиевская медаль царевича Алексея не в счет). Все без исключения наслышаны о походе генералиссимуса А.В. Суворова через Альпы. Российские солдаты карабкались по итальянским и швейцарским горам для соединения с частью армии, находящейся по другую сторону Альп (о том, что корпус Римского-Корсакова из-за предательства союзников австрийцев потерпел поражение, Суворов узнал позднее), чтобы, в том числе, спасти жизнь и честь (не попасть в плен к французам) сыну императора. Будучи двадцатилетним гвардейским офицером, Константин Романов участвовал в том походе, наравне с остальными карабкался, бился в схватках, голодал и укрывался в стужу одной шинелью со своим закадычным армейским товарищем М.А. Милорадовичем. Такое, не побоимся этого слова, беспримерное мужество, подвигло его отца – императора Павла, присвоить Константину титул цесаревича.
Вот вам и первая новация: впервые у Династии было два цесаревича – Александр и Константин! Думал ли головой император Павел, что закладывает этим своим спонтанным решением потенциальный конфликт между сыновьями-наследниками, нам не ведомо. В любом случае Александр I, в силу своего мнительного характера, с момента  вступления на престол стремился осознанно, или так само собой получалось, держать Константина несколько в отдалении от трона.
Но такой славный боевой опыт обернулся в итоге поражением. Русская армия, не проиграв ни одного сражения, проиграла военную кампанию. Возвратились её остатки на Родину фактически не выполнив стратегической задачи – прекратить экспансию постреволюционной Франции в Центральной Европе. Виноваты были конечно же союзники – австрийцы, оставившие Суворова один на один с более многочисленными французами, но это оправдание для историков. Константин же приобрел боевой опыт, но не приобрел военной славы.
В героическом 1812 году Константин находился, ну и сражался конечно же, при отступающей армии Барклая-де-Толли. Во время Смоленской битвы он во главе группы нескольких генералов пошёл на открытый конфликт с главнокомандующим, требуя прекратить отступление и дать Наполеону генеральное сражение. Бесстрастный и непоколебимый в своём упрямстве отступающего стратега Барклай приказал цесаревичу покинуть армию и ехать с докладом в С.-Петербург к государю. Константин повиновался – вот вам сила русской армейской дисциплины!
Ну и так далее, т.е. в первой половине своей жизни Константин являет собой облик храброго прямолинейного вояки, до мозга костей пропитанного павловской строевой муштрой, терпящего наравне с остальным русским воинством тяготы, а иногда и бестолковость этой самой службы. Будучи по званию офицером гвардии, он был не чужд всевозможных пикантных похождений, ну и излишеств само собой… 
Современники отмечают разительные отличия в характерах двух наследников: мягкий, нерешительный, скрытный Александр (он занял трон после убийства их отца, когда Константину исполнилось 22 года), и грубый, прямолинейный, часто необузданный как в добре, так и во зле Константин. Братья были слишком разными, чтобы их детская привязанность друг к друга сохранилась во взрослой жизни.
Был Константин новатором и в личном плане. По желанию бабушки Екатерины II он в семнадцатилетнем возрасте был повенчан с принцессой Юлианной-Генриеттой-Ульрикой Саксен-Кобург-Заальфельд  (посредством этого брака Дом Романовых породнился с Кобурским владетельным Домом, представители которого позднее правили различными европейскими странами, включая Великобританию), но брак был неудачным. Ревность и грубость Константина подвигла его принявшую православие супругу Анну Фёдоровну пойти на разрыв с мужем и покинуть Россию. Спустя без малого 25 лет этот брак был расторгнут, хотя фактически супруги прожили в нем не более пяти.   
До этого из царственных особ и наследников Романовых «разводился» только Петр I, отправивший свою первую жену в монастырь. Но в 19 веке нравы были помягче; поволынив бракоразводное дело лет пять, Святейший Синод дал Константину свободу.
 Совершив такой эклектичный экскурс в жизнь Константина, мы в некоторой степени понимаем, каким сложным человеком был цесаревич, встретивший на очередном балу, устроенном в Варшаве царским наместником Юзефом Зайончеком, прекрасную  Иоанну (Жанетту) Грудзинскую.
Жанетта Антоновна Грудзинская (так называли её в отечественных хрониках) принадлежала к кругу высшей польской аристократии. Она родилась в 1795 году в семье графа Антона Грудна-Грудзинского. Её рождение пришлось на первый год свершенного в 1794 году третьего раздела Речи Посполитой. Город Познань, где родилась будущая морганическая супруга Константина, после раздела стал столицей Великого княжества Познанского - той части польских земель, которая отошла к Пруссии. Не будем подробно анализировать политическое положение родины прекрасной Жанетты (будем называть её просто так, по-семейному), об этом нужно читать серьезных историков. Отметим только, что в отличие от областей, отошедших к Российской империи, где соблюдались значительные автономные права коренного населения, Пруссия стала активно проводить линию на политическую ассимиляцию присоединённых польских областей, что конечно же привело к активной эмиграции дворянского сословия.
Семья Жанетты в составе матери – известной красавицы того времени Марианны, урожденной  Дорповской, - и сестер оказалась в столице разделенной страны – в Варшаве. Матушка в итоге разошлась с Грудзинским и вышла замуж за другого графа – Броница, обретавшегося в Гроднецком крае, отошедшем к Российской империи. Вообще польским вдовым или разведенным аристократкам с их дочерями нравилось обосновываться в Российских пределах (см. «Непорочная Агафья и ….»), видимо им так было сподручно поднимать дочерей и вообще…
После начала восточной экспансии наполеоновской Франции области, составлявшие когда-то Речь Посполитую, стали ареной столкновений великих европейских держав. Польские аристократы предпочитали это время проводить в Париже. Там же можно было встретить и семейство Марианны Грудзинской-Броница. 
После Венского конгресса и оформления статуса Царства Польского в составе Российской империи, Марианна с дочерями к 1815 году возвращается в Варшаву. Обязанности наместника российского государя в Польше тогда исполнял как раз князь Юзеф Зайончек. Вообще, князь был очень интересной личностью, описанию бурной жизни которого могла бы быть посвящена не одна приключенческая повесть. Ограничимся констатацией того, что в то время наместник был одноног (потерял ногу в сражении при Березине, когда был дивизионным генералом, естественно, наполеоновской армии), а среди польской патриотической молодежи считался предателем национальных интересов.
Итак, Марианна с дочерями, посетив бал в резиденции  наместника, тем самым признавая главенство российской администрации, знакомится там с русским высшем варшавским обществом – «светом» по их терминологии. Несколько позднее член этого самого общества – переводчик российской администрации в Польше, - князь Пётр Вяземский (тот самый - друг Пушкина) в силу своего романтизма напишет:   «Жанетта Антоновна не была красавица, но была красивее всякой красавицы. Белокурые, струистые и густые кудри её, голубые выразительные глаза, улыбка умная и приветливая, голос мягкий и звучный, стан гибкий и какая-то облегающая её нравственная свежесть и чистота. Она была Ундиной…» и т.д.
Встретив Жанетту-Ундину, Константин был очарован её нравственной свежестью и чистотой. Видимо, цесаревич к тому времени, а было ему уже 36 лет, устал от своих похождений и связей с менее свежими и чистыми любовницами и содержантками. А было их немало, причем от одной из них он имел сына, а от другой - дочь. Так или иначе, после получения развода, а вспомним, что до того времени Константин был всё ещё официально женат на Анне Фёдоровне, наместник-цесаревич  повел под венец свою Жанетт. Случилось это счастливое событие в мае 1820 года.
Т.к. семейная жизнь цесаревича и Жанетты-Ундины протекала в Польше, нельзя не упомянуть о сложной (а когда она в России и её окрестностях была несложной!?) политической обстановке того времени. После закрепления Венским конгрессом фактического присоединения к Российской империи Царства Польского этому царству в 1816 г. была дарована конституция. Напомним, что Россия того времени была самодержавной монархией, и никакая конституция в самой России не действовала. На момент развода и последовавшей за ним женитьбы на Жанетте, Константин, оставаясь генерал-инспектором кавалерии русской армии, по поручению брата-императора Александра - принял командование над армией Царства Польского. Несмотря на то, что наместником являлся упоминавшийся выше Юзеф Зайончик, и был сформирован  аппарат имперского комиссара - графа Новосильцева,  главным  «смотрящим» за «российской» Польшей был, конечно же, цесаревич Константин.
Нельзя сказать, что поляки поначалу не любили Константина. Будучи братом императора, он был свободен в принятии нестратегических решений, в силу своей армейской прямоты и лености не утруждался мелочной опекой и формалистикой. Т.е. он, по сути, был на своем месте, которое устраивало и его, и императора, а до некоторых пор и его подданных - поляков.
Семейная жизнь Константина и Жанетты складывалась вполне благополучно. Брак этот считался морганическим, и в этом была, наверное, очередная новация Константина. К этому времени, а, напомним, заканчивалось второе десятилетие правления Александра I, у императора всё ещё не было детей-наследников. Причем не только не было, но и не предвиделось. К своей супруге Елизавете Алексеевне (до замужества – немецкая принцесса из курортного Бадена) Александр давно охладел. Личную жизнь его составляло постоянное волокитство за представительницами различных сословий, которое, как снисходительно замечала его законная супруга, «не заканчивалось даже поцелуем».
Таким образом, вступая в морганический брак, Константин решал две задачи: соединялся с любимой женщиной и давал повод Александру лишить его прав на наследование трона. А занимать этот самый романовский трон Константин Павлович совсем не хотел.
Положение Жанетты было определено манифестом императора Александра I от 8 июля 1820 г. В манифесте этом было объявлено, что супруге великого князя цесаревича и могущим родиться от их брака детям не может быть ни в коем случае придаваем титул, принадлежащий великому князю Константину Павловичу, и повелено было именовать «супругу возлюбленного брата нашего, великого князя Константина Павловича, Иоанну Грудзинскую княгиней Ловицкой»  — по названию имения, пожалованного великому князю. Довольно прохладное поначалу отношение российской императорской семьи к супруге цесаревича постепенно поменялось. Бывшая поначалу против как развода Константина, так и его второго брака мать – вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, - смирилась с избранницей сына, а император Александр говорил о княгине: «Это ангел, у неё редкий характер, мой брат весьма счастлив».
 Мемуары современников и письма самого Константина полны умилительных картин гармоничной совместной жизни. Константин обожал жену: «Я ей обязан счастием и спокойствием, я счастлив у себя дома и главная причина - жена», - писал  цесаревич. Жили они тихо, скромно, вполне по-семейному в своем дворце, именовавшемся Бельведером. После окончания утренних парадов и смотров (а какой Романов не любил шагистики?!) Константин проводил время с женой и двумя-тремя приближенными генералами. Княгиня имела на него благотворное влияние. Она часто сдерживала наследственную горячность Константина, её заступничество и кротость характера гасили вспышки его гнева и часто спасали подчинённых от неадекватной реакции наместника.
Они жили душа в душу и не могли долго обходиться друг без друга. Единственно, что омрачало это счастье – отсутствие детей. При Константине, правда, жил и воспитывался его сын Павел - Павел Константинович Александров, получивший фамилию по его крёстному отцу — Александру I. Матерью этого сына была многолетняя любовница Константина -  Жозефина Фридрихс.
В своё время, когда Константин перебрался на постоянное жительство в Варшаву, Жозефина последовала за ним вместе с их 8-летним сыном, где они также жили вполне семейной жизнью в одном доме. Константин даже, как говорили, обещал на ней жениться, но его мать - вдовствующая императрица, - да и действующий император решили, что это будет такой мезальянс, которого европейские монархии не поймут. Между тем, Жозефина получила дворянство и стала именоваться Ульяной Михайловной Александровой. В Варшаве свободолюбивые эмансипированные поляки, оценили её влияние на Константина. Говорят, она тоже могла укрощать порывы бурных страстей Цесаревича. Судя по тому, что рядом с Константином всё время должна была находиться женщина, которая могла гасить его порывы, он до конца жизни являлся взбалмошным холериком.
Вступая в брак с Жанеттой, Константин  благородно урегулировал вопрос с прежней пассией. Причем урегулировал прямолинейно, по-солдатски – выдал её замуж за своего адъютанта.
В общем, Жанетта-Ундина составила счастье Цесаревича-Наместника. А эта назначение Константину пришлось принять, когда этот мир оставил польский князь-наместник Юзеф, скончавшийся в 1826 году. Правда это не сильно изменило жизнь супругов. Династический кризис ноября-декабря 1825 года был к этому времени уже урегулирован и на престоле восседал младший брат Константина – Николай Павлович. Как Константин против своей воли считался на протяжении 25 дней Российским императором, как на этом фоне произошло и было подавлено восстание декабристов – об этом написано множество книг и снят не один фильм.
Отметим только, что армейская дружба сильнее политических игр. И, будучи назначенным в последние годы царствования Александра I Санкт-Петербургским военным генерал-губернатором, генерал от инфантерии  Михаил Милорадович (помните их совместное с Константином участие в швейцарском походе Суворова!), в момент междуцарствования оказал Константину медвежью услугу. Милорадович, видимо, не знал о тайном отречении Константина  от престола ещё в 1823 году. А поскольку в России всё секрет, но ничто не тайна, может и знал, или догадывался, и тогда, значит, вёл какую-то свою игру. Но, в итоге, именно укрывавшийся от швейцарской стужи шинелью Константина (или наоборот  Константин - его шинелью) Милорадович буквально принудил его младшего брата Николая присягнуть 27 ноября 1825 г. на верность новому императору Константину Первому.
Челночная езда между Варшавой и С.-Петербургом младшего брата Романовых - Михаила Павловича - позволила братьям-наследникам разрулить ситуацию. Константин повторно отрекся, подданные присягнули Николаю, восстание декабристов подавили, константиновские рубли, которые ретивые чинуши успели напечатать, изъяли из обращения ну и т.д. Да и генерал Милорадович получил «по заслугам»  - пистолетную пулю на Сенатской площади от декабриста Каховского. 
          Считается, что наместничество Константина было результатом негласной сделки между ним и императорами – Александром, потом Николаем: наместник сидит в Варшаве, имеет свой Двор, сообразное его положению содержание и не вмешивается во внутрироссийскую политику. При этом никто не обольщался, что, став наместником Царства Польского, Константин изменит свои привычки, перестанет быть солдафоном, проникнется любовью к полякам. Чувствительные поляки, грезившие о свободе, постоянно испытававшие чувства политической неполноценности, вскоре стали роптать…
А что же Жанетта? Она, оказывается, страдала! Полюбив своего Константина, разделив с ним ложе, она готова была разделить и судьбу. Но она безумно любила и разделяла патриотические чувства соплеменников-поляков, скорбевших о судьбе порабощенной Российской империей Родины. Из воспоминаний современника: «Во всем её облике — приятная смесь кротости и меланхолии. Она рассуждает умно, трезво, с сердечностью, и все её мысли пронизаны глубокой набожностью. От нее ожидали многого. Верили, что женитьба Властелина (т.е. Константина) с полькой благотворно отразится на судьбе Польши. Но она не оправдала надежд... Вероятно, именно это и является причиной ее меланхолии».
Итак, оказывается, Жанетта не оправдала надежд! Да, мы же ранее не сказали, что Жанеттой её стали называть после жизни в Париже во времена наполеоновских войн. Родилась она, напоминаем, на западе Польши, в городе Познани, отошедшем к Пруссии. Большую часть своей жизни эта панни провела в Варшаве, уже находившейся под прусско-российским протекторатом. Отметим, что в областях Речи Посполитой, присоединённых к Пруссии и Австро-Венгрии, не действовало никакой специальной конституции для проживающих там поляков. Т.е. Жанетта, по сути, была космополиткой и за всю свою жизнь ни дня не прожила  в, так называемой, свободной и независимой Польше.
А польские патриоты ожидали от неё, оказывается, что, выйдя замуж за Властелина – т.е. наместника Константина, -  она переменит несчастную судьбу горячо любимой Родины. Но не сбылось, она не справилась и потому впала в меланхолию.
Это напоминает судьбу другой польки – графини Марии Валевской. Несколько ранее, во времена франко-прусской войны, будучи замужем на польским графом, Мария была представлена Наполеону и, с подачи патриотичных слоев местного дворянства, стала его польской возлюбленной, т.е. агентшей влияния. Но у Валевской тоже ничего не вышло: Наполеон воспользовался ею и Польшей – от него Мария родила сына, а самих поляков погнали в ненавистную им Россию, где они частью погибли при Бородине, частью замерзли по дороге назад. Разочарованные поляки частью согласились на российское подданство (например, тот же князь  Юзеф Зайончик), частью покинули, как они называли, "родной край". Т.е. в случае с Жанетт поляки пытались незатейливо повторить сценарий с агентшей влияния, но опять не сложилось. Кстати, в то время, когда еще только начинался роман Константина и Жанетт, останки патриотки Марии Валевской было захоронено на кладбище близ поместья наместника в Ловиче.
Итак, Жанетта страдала. Как писал современник, «грубоватые шутки её супруга, видимо, коробили её. Он пользовался всяким случаем, чтобы выказать свое презрение к польской знати. Княгиня бледнела от ярости при каждой выходке великого князя против Польши».
        Дальнейшие события хорошо известны: в ноябре 1830 года началось Польское восстание. Считается, что начало восстания застало Константина  врасплох. Константину, со всей неподобающей наместнику стремительностью, пришлось прятаться на чердаке собственного дворца.
       Начало партии было за польскими патриотами. Константин из-за своей природной ограниченности не удосужился придать значение поступавшим ранее донесениям о возможном выступлении радикальной польской молодежи. В то, что таковых донесений не было, трудно поверить. Зачем тогда наместнику полиция с её агентурной сетью, зачем тогда жандармерия? Да и разве Варшава не такой город, где каждый знает и каждого знает полгорода? Или его бдительность была, так сказать, усыплена? Кто мог ее усыпить - совершенно понятно…          
Короче говоря, эта беготня по чердаку положила начало концу. Константин опять проиграл. Какое по счету было это его поражение?  Собьемся считать, да и для измерения величины утрат и проигрышей у каждого человека своя шкала.
Семью наместника спасли вовремя подоспевшие русские военные. На этот раз обошлось, а то представляете, что было бы, если бы наместник попал в плен к польским студентам? Невозможно вообразить, чтобы они сделали с поборником автономии Польши и его супругой, не оправдавшей патриотических надежд… Кстати, такая судьба несколько ранее постигла одного не слишком патриотичного поляка – отца сестер Червертинских, старшая из которых то ли была, то ли почти стала любовницей Константина во времена его молодости, а младшая была… Ну, про это все знают, тем более, что это совсем другая история…
И вот тут произошел очередной новаторский - а вспомним, что Констанин был своего рода новатором, - поворот событий. Казалось бы, что должен был предпринять грубый солдафон, презирающий все польское и свободолюбивое? Наверное карать - карать беспощадно с особой жестокостью, чтобы остальным неповадно было. Но оказывается Константин по-прежнему любил всё польское… Он отдал приказ войскам – русским соединениям, т.к. подчинявшиеся ему до этого бунта польские части присоединились к восстанию, - к отходу в Россию…
Т.е. Константин то ли сдрейфил перед поляками, что как-то не ложится в канву его военного прошлого, то ли его отговорили от карательных мер. Кто отговорил, и что в те дни происходило между Жанетт и Наместником, доподлинно не известно. Наверное Константин просто устал. Устал быть верноподданным наместником русского царя в анархичной Польше, устал от вечно капризных поляков – им чем больше свободы, тем больше они бунтуют, - устал от слез и попреков Жанетт. Он удалился в пределы России, потом, правда, вернулся с присланными младшим братом-императором войсками, вроде как пытался кого-то подавлять, но как-то неохотно, без особого рвения.
Причем, по части армейской субординации в этот момент Константин Павлович Романов был в подчинении у генерал-фельдмаршала Ивана Дибича. Дибич был, правда, не совсем Иваном, а Иоганном Карлом фон Дибичем – пруссаком на русской службе (Николай I знал, кого послать против поляков). Представляете, русский цесаревич Романов – в подчинении у пруссака Дибича!
К тому времени беспорядки в Варшаве вылились в полномасштабную войну. Поляки полностью освободились от российской администрации, было создано Временное правительство, постановлением Польского сейма Николай I, как король Польский, был низложен. Целью освободительной войны поляки видели в восстановлении восточных границ Речи Посполитой, существовавших до начала её первого раздела, т.е. вплоть до самого Киева! Польские соединения нанесли поражение гвардейскому корпусу под командованием младшего брата Романовых – Михаила Павловича. О том, что они раньше были в унии с поляками вспомнили литовцы, белорусы и западные украинцы - и тоже стали восставать… Короче говоря, беспечность Константина привела польскую политику российского самодержавия к полной катастрофе.
Но тут в происходящее вмешались бактерии. Читаем выписку из медицинской энциклопедии: «Холера  — острая кишечная, инфекция, вызываемая бактериями вида  Vibrio cholerae. Характеризуется фекально-оральным механизмом заражения, поражением тонкого кишечника, водянистой диареей, рвотой, с развитием различной степени обезвоживания вплоть до гиповолемического шока и смерти. Клиническая картина заболевания: начало заболевания острое, с частым стулом (до 15—20 раз в сутки), который постепенно теряет каловый характер и принимает вид рисового отвара. Вскоре к поносу присоединяется обильная рвота без тошноты. Нарастает обезвоживание, потеря жидкости составляет 4—6 % массы тела. Появляются судороги отдельных групп мышц. Голос становится сиплым. Больные жалуются на сухость во рту, жажду, слабость. Отмечается цианоз (синюшность) губ. Тургор (внутреннее давление) кожи уменьшается. Развивается тахикардия (высокая частота сердечных сокращений)».
Иван фон Дибич заболел и умер от холеры. Кроме него, заболело и умерло ещё несколько тысяч русских солдат. Константин Павлович в это время командовал русским резервным корпусом, преграждавшим поляком путь в пределы России. Взамен умершего Дибича Николай I назначил командующим графа Ивана Фёдоровича Паскевича-Эриванского – замирителя кавказских горцев. Ну понятно, что после этого назначения произошло довольно быстрое замирение поляков – Варшава была взята в конце августа 1831 года.
Но Константин Павлович этого уже не увидел. Он скучал, так скучал по Жанетт, что покинул вверенные ему войска и отъехал её навестить. Последним пунктом их встречи был город Витебск, дом губернатора.
В хрониках рассказывается, что Константин, видимо, заразился холерой еще по дороге в Витебск. Как начинается и протекает это заболевание – смотри выписку из медицинской энциклопедии. Уже тогда в пределах России действовали довольно строгие порядки по карантину в областях, охваченных холерной эпидемией. Кстати, примерно за год до описываемых событий, в Нижегородской губернии довольно успешно на территории, прилегавшей к селу Болдино, следил за соблюдением установленного властями карантина скромный помещик А.С. Пушкин, по случаю находившейся в родительской вотчине.
В хрониках же ничего не сказано, что Константин, видимо, контактировавший с холерными больными или с контактерами этих больных, соблюдал меры предосторожности. Наоборот, он свободно перемещался между соединениями, встречался со своими подчиненными и т.д. То есть ему это всё было  «до лампочки». Создается впечатление, что он или впал в апатию, или же нарочно искал смерти.
Но смерть от холеры – не самое привлекательное зрелище. Болезнь сопровождается несимпатичными симптомами, требует терпения и силы воли для борьбы с ней. Константину хватало мужества  и отваги воевать с французами, хватало настойчивости добиваться расположения понравившихся ему красавиц, до некоторых пор хватало терпения выносить капризных поляков. Но, видимо, на сей раз все эти его качества ему изменили.
С другой стороны, что ждало его в будущем? Назад в Варшаву путь был закрыт. Младший брат Николай никогда бы не позволил ему, ловко прыгающему по чердаку собственного дворца, оставаться наместником Польши. Быть, как раньше, генерал-инспектором кавалерии? Но бравые кавалеристы гоготали бы вместе с лошадьми за его спиной, обсуждая его варшавские скачки. То же самое, только с натянутыми светскими улыбками, ждало его и в высшем обществе.
Понятно, что ни достойной военной, ни спокойной частной жизни ему ждать не приходилось. Была, правда, Жанетта, подрастал сын. Но Жанетт с её неврастенией уже сильно досаждала Константину. Да и ей, как и ему, возвращение в Польшу было заказано. А жить без Польши, не иметь возможности влиять на мужа ради своей любимой Родины, что это была за судьба?! А сын-бастард Константина? Но он уже подрос, его ждала военная стезя. Карьера военного в николаевской России не предполагала частых встреч с отцом-неудачником.
И тут как раз подвернулась эта холера… Последние дни и даже часы жизни Константина описаны довольно подробно. Он приехал в Витебск, вроде как, уже подхватившим эту заразу. Но как протекает болезнь мы знаем. Больному холерой вряд ли было допустимо свободно перемещаться по городу со свитой, встречаться с должностными лицами, спокойно покуривать сигары перед сном на воздухе у дома губернатора, где он остановился. Да, и если Константин поселился у губернатора уже инфицированным - а где же ему еще было останавливаться?!, - то этот дом сразу должен был быть превращен в лазарет. Ничего этого не наблюдалось, то есть его, простите, не рвало, он не испражнялся каждые 15 минут, не было признаков обезвоживания и характерных для холеры судорог.
Все это случилось, когда Константин, выкурив последнею сигару, удалился в свои комнаты, из которых больше не выходил. Развязка наступила быстро, Константин Павлович умер на следующий день после последней выкуренной вечером на крыльце губернаторского дома сигары. Симптомы скоротечной холеры были, естественно, налицо. Такие же симптомы бывают при отравлении сильным ядом…
Последним днем жизни бывшего  Императора и Самодержца Всероссийского Константина I, считается то ли 14-е, то ли 15-е июня 1831 г. Так бывает, когда свидетели внезапной смерти не знают, что делать и как поприличнее объяснить внезапный уход умершего. В хрониках также почему-то не сказано, что при такой заразной болезни за Константином последовали его адъютанты, врачи, да и супруга Константина не заболела  холерой...
Жанетта, конечно же, была, что называется, без чувств… Она сопроводила тело мужа до Санкт-Петербурга, где его с подобающими почестями похоронили в родовой усыпальнице – Петропавловском соборе.
Современник писал, что, потеряв мужа, Жанетта так и не смогла оправиться от горя: «Порвалась последняя связь, что удерживала ее на земле! После этой катастрофы здоровье её, и без того слабое, ухудшалось с каждым днем. Изнуренная душевными и телесными муками, княгиня медленно приближалась к могиле».
          Иоанна (Жанетта) Антоновна Грудзинская, княгиня Лович недолго оставалась вдовой. Она скончалась в ноябре того же года в Царском Селе под С.-Петербургом.
          Иоанна, как и многие барышни, да и дамы того времени, делала выписки и переводы из понравившихся ей книг. Вот одна из этих её выписок, озаглавленная «Совесть»: «Если человек не исполняет своих обязанностей по отношению к Богу, то в состоянии ли он исполнить их по отношению к своим ближним? Во что обратятся тогда уважение и покорность, которыя дети обязаны питать к своим родителям? Честность слуг по отношению к господам? Священныя обязательства, существующия между супругами? Где будет царствовать тогда справедливость, воздержание, правосудие и милосердие? Истинное богопочитание и повиновение его закону исчезнет с лица земли, уступив место страстям, проклятию, смертоубийству, воровству, прелюбодеянию и разбою. Ибо таковы, по словам одного пророка, бывают последствия забвения Бога и его веры».
           Да, княгиня Лович была воистину совестливым человеком. Но она была слишком слаба в столкновении с вовсе не совестливым веком.

(Продолжение следует)