Павлиний хвост. Глава 10. Экспедиция

Сергей уехал в поля лишь в середине июня. Он основательно подготовился к экспедиции: проштудировал все, что было известно о метаморфизме докембрийских гранито-гнейсов, ознакомился с самыми современными и смелыми гипотезами, просмотрел бессчетное количество образцов. Еще раз прошелся по засекреченным материалам довоенных исследований, которые были извлечены из архивов НКВД и предоставлены группе Макарского в полное распоряжение. Он читал записи Великанова и Ковтуна и всякий раз все больше и больше убеждался в том, что исанит действительно встречается в природе, и как это ни парадоксально, довольно часто, однако он распространен преимущественно в своем нестабильном состоянии: образуется из расплава, и тут же исчезает по мере остывания и кристаллизации магматической массы. В стабильное же состояние его приводят какие-то вполне конкретные, но пока еще неизвестные обстоятельства. Аналогичные процессы протекают и в цитоплазме клеток, извлеченных из тканей павлиньего хвоста. Значит, дело вовсе не в температуре и не в давлении, как ошибочно полагает профессор Макарский, а в чем-то совершенно другом.

По косвенным признакам Ася еще в конце марта поняла, что на работе у Серенького все утряслось: приятель снова ожил и повеселел, стал энергичным, как и прежде, когда включался в новую интересную тему, и каким-то по-особенному бодрым, словно излучающим внутренний свет. От него исходили вибрации активности, и это приятно будоражило девушку, давало надежду на то, что жизнь у них, наконец, наладится, и все будет хорошо, как у всех нормальных людей.

Вскоре молодой человек опять заговорил о своем любимом профессоре Макарском и однажды за ужином признался, что собирается на все лето в одну очень важную экспедицию.

Вот тут Ася не выдержала. Сначала она сильно расстроилась, потом ужасно рассердилась, ведь она так надеялась, что новая работа не потребует от Сережи никаких долгосрочных командировок, а потом как-то вся обмякла, смирившись с неизбежностью. Такой вот очередной облом…

Перспектива провести еще одно лето без Серенького никак не впечатляла утонченную натуру: «Он-то с горящими глазами усвищет, а я, как дура, останусь в городе с роскошной перспективой провести отпуск в гордом одиночестве на родительской даче. Полоть грядки – вот уж поистине предел мечтаний! Конечно, можно отправиться куда-нибудь на юга, Сережка вряд ли будет против. Но если поехать с незамужними подружками, что мне там делать одной, пока они будут направо и налево заводить романтические знакомства?.. Я же вроде как несвободна. Или свободна? В общем, ерунда какая-то».

Пока Паганель деловито складывал вещи в рюкзак, постоянно прерываясь на ужасно важные телефонные переговоры со всякими ответственными специалистами, и понижая голос до шепота заговорщика, временами начинал что-то говорить о каком-то павлиньем хвосте, никак не вязавшемся в Асином представлении с геологией, девушка тихонько вздыхала в сторонке и вспоминала, как это всегда мучительно больно и тревожно провожать друга невесть куда, невесть насколько, а главное – невесть зачем. Ей было очень плохо, а он, как будто даже радовался и глупо шутил, сам ржал, как конь, над своими остротами и постоянно что-то напевал, не попадая ни в тональность, ни в ритм…

Вспомнился ей и чудовищный отъезд Паганеля на последнюю учебную практику перед пятым курсом. Макарский тогда сказал ему, что это будет хороший задел для предстоящей кандидатской диссертации. А Ася, помнится, все думала: «Боже мой! Ну, какая кандидатская? Какая научная работа? Страна разваливается, жить неизвестно как, а ему все равно, лишь бы тема интересная»…

Это был просто кошмар какой-то. Они тогда вдрызг разругались. Началось, как водится, с ерунды, а дальше больше. В результате Ася упрекнула дипломника в том, что он, взрослый мужик, позволяет себе слишком большую роскошь играть в бирюльки, когда пора уже думать о хлебе насущном. Все его однокурсники – люди, как люди – уже позаботились о своем будущем, подыскали теплые места, навели мосты. И добавила, что время, мол, идет, и что скоро пора будет подумать о ребенке, а он, Серенький, – сам еще ребенок, если уж честно, и вечно какой-то ерундой занимается, и в облаках витает.

– Твой инфантилизм меня доконает, – кипятилась девушка. –  Мы живем вместе уже несколько лет, а у нас даже свадьбы не было. А я хочу, да, хочу. И белое платье, и все остальное. Я ж не луну с неба прошу, не замок, не самолет собственный. Ну хоть какую-то надежность можно обеспечить? Я ведь имею на это право.

Ася разрыдалась.

– Милая, милая, любимая! – бросился утешать ее Паганель. – Все у нас будет. Обещаю. Наука, она ведь такая… Она ведь не сразу результаты дает. Надо только немного подождать, попотеть, помыкаться. А уж потом все будет. Главное, не сдаваться. Вот и у шефа не сразу ведь все стало. А теперь, посмотри, весь в шоколаде, и плевать ему и на перестройку, и на разруху. Он ученый с мировым именем – нигде не пропадет.

– Опять этот твой Макарский, – всхлипнув проговорила Ася. – Ты прямо без него вообще не можешь. Вот и целуйся со своим профессором. И живи с ним, а мне надоело!

– Ну что ты такое говоришь? – обескураженно ответил Сергей. – Вот вернусь из экспедиции, и мы с тобой обязательно поженимся. Торжественно обещаю. Заживем!

– Поклянись.

– Чтоб мне провалиться на этом месте, если вру! – пылко воскликнул юноша, и девушка, смахнув последнюю слезинку, робко улыбнулась.

Однако по возвращении Паганеля с практики, они так и не поженились, поскольку студенту нужно было сконцентрироваться на дипломной работе, и все вернулось на круги своя.

Эти картины недалекого прошлого живо вставали перед Асиными глазами и неприятно будоражили память, будто кто-то ворошил веткой муравейник, а растревоженные насекомые бегали в панике, беспомощно семеня лапками, не зная, за что схватиться.

«Тоже мне – павлиний хвост, – думала девушка, не вполне понимая, о чем идет речь. – Скорее уж павлин без хвоста. Как был ты махровым разгильдяем всю жизнь, так и остался – горбатого могила исправит. Видать, карма моя такая».

И тут вдруг сердце девушки екнуло, и неприятный холодок с дрожью пробежал по спине. Какое-то непонятное тяжелое предчувствие навалилось на нее, подавляя Асину волю всей своей вязкой массой, взбудоражило шумной пеной и тут же отхлынуло, словно волна.

Да, они всегда были разными, но не всегда это чувствовалось так остро.

– Ты давай там, не шали, – говорила Ася, когда они прощались на перроне Ярославского вокзала, – будь паинькой, и отрасти там себе шикарный павлиний хвост, чтобы он мне понравился. А я тебя обязательно дождусь.

– Что отрастить? – удивился Паганель.

– Не обращай внимания, – ответила подруга, – это я так, о своем, о девичьем.

И они крепко обнялись, и поцеловались, и стояли так долго-долго, будто виделись в последний раз.

Проводив Серенького, Ася прямо с вокзала отправилась на репетицию. Первые же приличные заработки Паганеля, устроившегося на новом месте, дали певице некоторую финансовую свободу, ощутив которую она начала экспериментировать и включать в программу помимо известных шлягеров композиции собственного сочинения. Получалось очень даже неплохо. Всеядная ресторанная публика на ура принимала и хиты Аллы Пугачевой, и романтически-философские баллады, созданные на пару Асей и ее старым приятелем Ленчиком.

Ленчик Козловский был все еще неравнодушен к Асе и по любому поводу, а чаще вообще без всякого повода, пытался хоть как-то проявить свои чувства, а попутно еще и докопаться до ее парня. Но солистка ансамбля стоически хранила верность своему Серенькому и на корню пресекала любые поползновения музыканта, смеясь над его глупыми инсинуациями.

– Насть, чего-то ты сегодня какая-то сама не своя. С Серегой поссорились что ли? – по-свойски поинтересовался скрипач, когда певица вошла в их репетиционный подвал.

– Да нет, – ответила девушка, снимая легкую летнюю ветровку, – в экспедицию проводила.

– Ну, это сегодня, это понятно, – рассмеялся Ленчик. – Но ты ведь уже целый месяц ходишь как в воду опущенная. Колись, поссорились? Да? Поссорились?

– Не то, чтобы поссорились… – печально вздохнула Ася. – Ему шеф предложение сделал в какой-то важной лаборатории работать – всю зиму почти не виделись, а тут еще эта экспедиция… Что-то мне неспокойно.

– Надолго он вообще уехал?

– На все лето.

– Ух ты… На все лето, это хорошо, это круто, – обрадовался Ленчик. – Это вообще закаляет чувства.

– Да что ты в этом понимаешь?

– Все понимаю, – беспечно ответил музыкант. – Например, понимаю, что ты теперь свободна, а он там о тебе совсем забудет: молодые геологини с крепкими телами и все такое…

Ленчик вызывающе провел руками по своим бедрам и издал сладострастный стон, иллюстрируя, как именно Паганель забудет о своей возлюбленной.

– Не перегибай, Кузя, – девушка раскраснелась от негодования.

– Да ладно, он и раньше-то не особо помнил. Послушай, Настец, ну что он может тебе дать, этот бездарь?

– Почему ты решил, что он бездарь? – нахмурила брови Ася.

– Да ему, кроме его науки, вообще ничего в жизни не нужно. Ведь он тебя даже не замечает, и презирает… – Козловский разошелся. – Вот если бы ты была пробиркой или колбой, тогда да… Или микроскопом…

– Ты, Кузя, просто наповал сражаешь меня своей логикой, – рассмеялась девушка, уже совершенно не сердясь, ибо невозможно сердиться на балбеса и безнадежно влюбленного идиота. – Получается, если человек увлечен наукой, то он бездарь?

– К тому же еще и тупой, – насупился музыкант.

– Фу, Ленчик… В тебе говорит зависть.


– Зависть?

– Зависть и ревность.

– Было бы к чему ревновать, – огрызнулся Кузя. – Боже мой, Настюха, он даже крещендо от диминуэндо не отличит.

– Спиритуозо, ма нон троппо престо, дружок!

– В смысле?

– В смысле, не гони! – певица раззадорилась, и ей вдруг захотелось как-то уязвить собеседника. – А ты вот сможешь отличить золото от незолота, сноб?

– Золото?.. Надо будет – смогу.

– А ну-ка, смотри, – Ася достала из маленького кармашка джинсов заветный бархатный мешочек и вытряхнула на ладонь несколько аккуратненьких золотистых крупинок, – это, по-твоему, что?

– Во, блин. Неужто и вправду золото? – удивился Ленчик, восхищенно разглядывая ровные, как на подбор, крошечные песчинки.

– Ага! – залилась хохотом Ася, – золото дураков, таких как ты. Это пирит – сульфид железа.

– Ну надо же… – вздохнул музыкант, дотронувшись пальцем до манящих прохладных кристаллов, – такие ровненькие пентагончики.

– Пентагондодекаэдры, умник, – уточнила девушка, удовлетворенная замешательством задаваки, и снова рассмеялась. – Еще встречаются кубики, но вот эти чуть реже.

– Он подарил? – не скрывая зависти, проговорил Леня.

– Нет, в ювелирном украла…

Кузя не нашелся, что ответить. Он так и не понял, золото это или нет, и на всякий случай, почесав в затылке, решил на этот раз промолчать, чтобы не сморозить очередную глупость. Робкая надежда начала вызревать в его душе, а вдруг у него действительно с Настюхой что-то сложится? Ведь целое долгое лето впереди.

– Эх ты, – с укором посмотрела на него Ася, словно прочитав мысли музыканта.

– Короче, бросай ты его, – неожиданно серьезно заявил молодой человек. – Он тебя не любит.

– А ты, значит, любишь.

– А я люблю!

Солистку это замечание Ленчика, не умевшего порой видеть грани дозволенного, больно резануло по живому. Порывистым движением она снова натянула ветровку.

– Спасибо, умеешь утешить. Настоящий друг, – шумно вздохнула девушка и не оборачиваясь, чтобы не показывать Кузе навернувшихся слез, стремительно направилась к выходу.

– Э-э! Ты куда? – крикнул вдогонку незадачливый воздыхатель.

– Все! Репетиция окончена! – запальчиво отозвалась Ася и с быстротой молнии выскочила на улицу.

– Ну и вали отсюда! – в сердцах воскликнул Козловский и, схватив скрипку, с остервенением послал ей вслед известный каждому музыканту пассаж: до-ре-ми-до-ре-до, что в переводе на обычный человеческий язык означает: «Иди-ка ты…» Но певица его уже не слышала.

Девушка решила немного прогуляться, чтобы привести свои чувства в порядок. Она неспешно брела по Бульварному кольцу от Тверской в сторону Арбата и думала о том, что же на самом деле происходит между ней и Сережей.

Прошла неделя, потом другая, наступил жаркий июль, и жизнь понемногу вошла в колею.

Ася ненадолго вернулась в теплое и уютное гнездо к своим любимым старикам. Там ей было не так одиноко, как в пустынной квартире в Черемушках. Как и в прежние добрые времена, предки обо всем заботились, покупали продукты, мама готовила еду, занималась стиркой и уборкой, не жизнь, а курорт. Она вновь почувствовала себя девочкой-старшеклассницей под родительским крылом в надежном отчем доме. Да и старый двор, совершенно не изменившийся за прошедшие годы, постоянно навевал воспоминания из безоблачного детства.

В скором времени Ася окончательно успокоилась и, помирившись с Ленчиком Козловским, переключилась на работу, общение с друзьями. В конце лета они всем ансамблем даже съездили на море в Коктебель, где целых две недели отлично проводили время, зависая в большой шумной компании бывших однокурсников-музыкантов.

От Серенького за все это время Ася получила лишь одну коротенькую эсэмэску весьма странного содержания: «Я отрастил павлиний хвост! Можешь придумывать название для яхты и виллы».

Сообщение было получено с большим опозданием, потому что под Карадагом, где стоял палаточный лагерь музыкантов, связь постоянно пропадала. Был еще один пропущенный звонок от Паганеля, но когда Ася попробовала перезвонить, абонент оказался недоступен. Типичная история, которая ничуть не удивила и совсем не обеспокоила девушку – это было так похоже на ее рассеянного друга.

Вечером третьего сентября загорелая барышня, веселая, беспечная, хорошо отдохнувшая, сидела в летнем кафе на набережной Коктебеля и пила с друзьями терпкий и тягучий, как южная ночь, магарачский бастардо из Солнечной долины. Настроение было приподнятое, погода отличная, море ласковое. Вдруг зазвонил телефон. Ася неторопливо откинула крышку клавиатуры и приняла звонок:

– Алло-у, – произнесла она томным голосом столичной курортницы, отчего все ребята вокруг прыснули лукавым смешком.

– Здравствуй, Ася, – из трубки послышался тяжелый и мрачный голос отца Паганеля.

– Ой, дядя Коля! – мгновенно преобразилась девушка, явно удивившись звонку неофициального свекра, и возбужденно затрещала. – Никак не ожидала. Здрасьте, рада вас слышать. Очень рада. Как дела? У вас там все в порядке?

– Значит, ты еще не знаешь… – прогудел Николай Владимирович и закашлялся, и в этом страшном клокоте слышалась холодная гулкая бездна.

– Что не знаю? – упавшим голосом переспросила Ася и замерла в напряжении.

– Сережка погиб…


Продолжение следует...

Глава 11 здесь http://www.proza.ru/2017/10/27/886