Наглость литературная

    (миниатюрморт с главными и второстепенными персонажами)

______________ В 10-х годах 21-го века жестокая схватка
______________ внутри многомиллионного легиона писателей
______________ за каждую капельку драгоценной влаги признания
______________ из огорчительно быстро усыхающей речки
______________ глубокоуважаемых и дорогих читателей
______________ принимает, порой, чудовищные формы.
______________ (Семен Г., «Аллюзион»)

    Миллионы людей во всем мире любят художественную литературу. Но только у единиц эта любовь выразилась в столь извращенной форме как у Семена Г. Дело в том, что этот (почти) безвестный литератор ПОСМЕЛ ИСПОЛЬЗОВАТЬ НЕСКОЛЬКИХ ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ В КАЧЕСТВЕ ПЕРСОНАЖЕЙ СВОИХ Ю-МО-РИ-СТИ-ЧЕС-КИХ ИЗМЫШЛЕНИЙ.
    «Не может быть!» — возможно, воскликнет целомудренный читатель.
    «А вот и может!» — воскликнет ему в ответ прожженный Г.
    «Какая наглость!» — возмутится даже либеральный читатель, приемлющий даже ненормативную лексику.
    «Не без этого... — согласится с возмутившимся Г. — Наглость литературная».
    «Да как же это?» — непременно вопросит тот, кто случайно читает этот текст.
    «А вот таким нижеприведенным Макаром» — в присущей ему манере ответит на вопрос Г., обрадованный тем, что хоть кто-то повелся на закинутую мормышку.
    Но прежде чем показать, куда и как вышеуказанный Макар гонял литературных телят, этот Г. собрал всех великих фигурантов и в алфавитном порядке завел их в таблицу.

    Таблица задействованных писателей-персонажей
========================================================
Великий писатель ____ Тип персонажа ___ Измышление Г.
========================================================
Аксенов, В. __________ главный _________ Затоваренная победа
Бахчанян, В. _________ главный _________ Бахча... лимонов
Беккет, С. ___________ второстепенный ___ Играем в слова
____________________ второстепенный ___ Пять минут, пять минут
Гоголь, Н. ___________ второстепенный __ Два паса — в прикупе чудеса
____________________ второстепенный ___ Пять минут, пять минут
____________________ второстепенный ___ Играем в слова
Есенин, С. ___________ второстепенный __ Как делать штаны?
Кафка, Ф.____________ главный _________ К. и шахматы
Кржижановский, С. ___ второстепенный __ Проигранные игроки
Левин, В. ____________ второстепенный __ Самая умная лошадь
____________________ второстепенный ___ Смотрим мультфильм
Лимонов, Э. _________ главный  _________ Как я участвовал в фотоконкурсе
____________________ второстепенный ___ Бахча... лимонов
Маяковский, В. ______ главный __________ Как делать штаны?
Миллер, Г. __________ второстепенный ___ Пять минут, пять минут
Набоков, В. _________ второстепенный ___ Тропики Близнецов
Рейн, Е. _____________ главный _________ Бу-Рейн-Я по поводу...
Хармс, Д. ___________ главный __________ Встреча
Чехов, А. ___________ второстепенный ___ Пять минут, пять минут
===========================================================

    Конечно, таблица — это хорошо (ново). Но без примеров все-таки не обойтись. Скрепя сердце, ограничусь тремя... Нет — четырьмя!..

    Пример 1. Персонаж Хармс в измышлении «Встреча».
    «Дело было на публичном мероприятии протеста, посвященного успешной попытке городских властей открыть на самой крупной площади Европы памятник Конфуцию в ленинской кепке с христианским ангелом на левом плече. Не узнать Х. в негустой толпе активистов было невозможно, ибо он был единственный, у кого во рту был монокль. На вспотевших от удивления ногах я подошел к Х. вплотную и от нахлынувшего волнения дерзко потрогал его оптику: и стеклышко, и свисавший на подбородок шнурок. Х. промолчал, не отрывая взгляд от кепки, цементирующей триединство авторского замысла.
    — Смахивает на Булгаковский... — обескуражено начал я.
    — Угу, — как бы согласился Х.
    — Где же ваш хваленый молоток, — приободрился я.
    — Гы...
    Было видно, что Х. приятно удивлен тем, что кто-то помнит его молоток.
    — Ну и как вам местная идейка сменить материализм и эмпириокритицизм на конфуцианство под православным кураторством?
    — Б-р-р, — однозначно высказался классик.
    — Вы не против быстренько обсудить со мной насущные проблемы и тенденции развития черного юмора в литературе?
    — М-м-м...
    — Видите ли, Бретон...
    — Ха.
    — Этот отрицатель белого цвета посмел...
    — Ха-ха!!
     — А еще некоторые подражатели кинулись повторно спотыкаться об Гоголя, об все еще валяющегося Гоголя. Но валяющегося отнюдь не на шикарной ленинградской сцене, оснащенной софитами и бархатным занавесом, а в городской неприбранности дурно освещенной улицы, подле винного магазина!
     — Эх...
    — А многие молодые поэты, презрев твердые формы стихов, при удручающем отсутствии поэтической техники ударились в верлибры, освобожденные от всяких силлабо-тонических обязательств перед читателями...
    — О-хо-хо...
    — У прозаиков же иной уклон — абсурд.
    — О!
    — Вы меня не так поняли — перманентный всеобъемлющий абсурд!
    — Э-ге-ге.
    Как видите, разговор наш складывался замечательно. И тут я, безотчетно стремясь подтянуться к уровню собеседника, допустил грубейшую ошибку:
    — В-з-з-з.
    — Вот оно, значит, как?! За сим прощайте!!!
    Кровь жуткого стыда прихлынула к щекам моим. И к моим же ушам тоже. Но поезд уже ушел. И Х. вместе с ним...
     Печально посмотрев на удаляющееся туловище, я приметил, что в левой руке Х. держит пресловутый пролетарский молот, а в правой... Вы правильно догадались — неотъемлемый аграрный серп!»

    Пример 2. Персонаж Гоголь в измышлении «Два паса — в прикупе чудеса».
    «И к бабке не надобно ходить, чтобы на раз просечь, что дело было 31.03. Само собой, в 23.59. И, понятное дело, не придурковатый Розыгрыш вот-вот вприпрыжку погонится за многострадальной белой спиной, а павой будет вышагивать высокоинтеллектуальная Игра. Однако не в бисер и отнюдь не на поцелуи... А там смотрите сами — быстрый ум, внимательные глаза и талантливые пальчики.
        А состоялась эта игра на территории депутатской VIP-комнаты в павильоне знаменитой Измайловской бильярдной ЦПКиО им. Горького.
    ...очко-бура-пьяница-ведьма-свинья-петух...
    В том самом павильоне, где не так уж давно гражданин Жеглов обкатал в «гусарика» (розыгрыш — в советский снукер) самого Афоню, который со временем переквалифицировался из сантехника в гестаповца.
...банчок польский. Дурачок чешский и подкидной-отечественный. И переводной-отечественный. Ой, не могу остановиться...
    А «исполнители» (действующие VIP-персоны) были такие: белые — Арнольд Шварценеггер, черные — Мистер Белый.
    […]
    На руках у белого Шварца оказались: король эф-8, король Лир и король треф, а также конь, умеющий ходить не только русской буквой «Г», но и латинской буквой «L». И еще две мелкие бубны — обе шестерки. А в рукаве: фартовая четверочка пик, подаренная стариком Арбениным, марьяж некрупных червей (двойка и тройка) и крючок рыболовный номер 5.
    Черные же поимели: подвижное лицо, костяшку «два-блан», кольт пятизарядный (муляж) и шансы (так себе) на получение долга чести от Оскара с западного побережья.
    Понятно, что при таком стартовом капитале шансы сторон на окончательную победу нельзя оценить как равные. Или можно?
    — Пас, — сказали белые.
    — Двое нас, — сказали черные.
    — Два паса в прикупе чудеса, — сказал прикуп.
    — У вас обоих спины белые, — сказал появившийся неведомо откуда третий в надежде, что первый и второй клюнут на эту туфту и на секундочку повернутся. (Кстати, этой секундочки более чем достаточно, чтобы талантливыми пальчиками приподнять прикуп и внимательными глазами узреть чудеса.) Не сработало, однако.
    — Возьму на раз. — Семь буб;н. — Кто играет семь буб;н, тот бывает забуб;н. — Пас. — Вист. — В темную? — Ложись. — Пять козырей — четыре взятки. — Туз треф — пять. — Марьяж червей — шесть. — А больше, хе-хе, как говорится, фунт прованского масла. — Да уж, пика — пополам. — А в прикупе ничего. — Хе-хе, как говорится, прикуп знать — можно не работать.
    — Ходи, — сказал мистер Белый.
    — Хожу, — сказал белый. И зашел с двух красных (бубновых) шестерок.
    В этот ответственный момент муляж кольта сделал попытку выстрелить. Но не смог и заплакал. Горючими слезами 44-го калибра.
    — Под игрока с семака, — шифрограммой Юстасу откликнулся прикуп.
    — А под виЙстующего с тузующего, — адекватно встрял Николай Гоголь. Он-то и был третьим. Игрок еще тот.
    Дальше все пошло под сурдинку рутины. А именно: пять козырей — четыре взятки.
    В этот спокойный момент лежавший на полу серый осел успешно смутировал в белого чернопольного республиканского слона.
    Туз треф — пятая. Тут тревожно взыграла волынка. Однако марьяж привилегированных червей (король со своей дамой) был разыгран безупречно. Притаранилась и шестая...
    И в этот напряженный момент Арнольд разбудил коня, дремавшего на поле а-1, и отправил (аллюр три креста) его одним махом на дэ-4, а Белый, в ответ, покрыл его словом и делом — костяшкой «блан-два». И получился... розыгрыш.
    — Розыгрыш? — спросили они одновременно.
    — А то нет, — ответили они одновременно.
    А Николай Гоголь не ново сказал: «Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, — редко, но бывают». Затем он поднял валявшегося мутанта, шестикратно (трижды — по-русски и трижды — по-украински) поцеловал его (в губы, по-Брежневски) и поставил на освободившееся поле а-1».

    Пример 3. Персонаж Кафка в измышлении «К. и шахматы».
    «По-видимому, кто-то из турнирных конкурентов-противников, не достойных классического определения «соперник», оклеветал Франца К., приписав ему незнание законов шахматной игры и отсутствие умения сделать шах и мат одинокому королю — Solus Rex! — двумя разнополыми офицерами, поскольку играть в шахматы этот К., несомненно, умел, что будет документально подтверждено ниже.
    Конечно, с догматических позиций юриспруденции, незнание шахматных законов, особенно в щепетильной банковской сфере, к которой на зарплатной основе ежедневно, кроме шахматных воскресений, примыкал К., не освобождает обвиняемого — например, в подделке векселей — от ответственности. Эту правовую банальность, не проводя никаких исследований, знает каждая собака, даже совсем молодая и не имеющая ученой степени.
    Не теряя из вида удрученного несправедливостью К., заметим, что само по себе неумение делать что-либо, даже совершенно бесполезное, — мы не имеем в виду шахматы, ибо их бесполезность, опрометчиво задекларированную в кафе «Режанс» еще Наполеоном I (шахматистом пылким, но слабым), в дальнейшем математически строго опроверг педантичный Ботвинник на двух поразительных примерах решения им сложных макроэкономических задач — еще не является преступлением, хотя и отстоит от него достаточно близко.
    С другой стороны, в юридической практике несчастливых людей встречались тысячи тысяч конкретизаций той фундаментальной абстракции, когда человека осуждают лишь за то, что он не делал что-либо и даже — будучи идейным тунеядцем — не делал ничего.
    Вовремя почувствовав опасное для рассудка погружение в бездонную трясину философских категорий, благоразумно отступаем на два шага и возвращаемся к оклеветанному К.
    Хорошо сохранившийся почтовый штемпель подтверждает, что утром 23 июня 1920 года Франц в полном душевном спокойствии отправил очередное письмо Милене, но затем, вместо того чтобы, как обычно, отправиться в Замок, широко — намного шире обычного — раскрыл глаза, погрузившись в исступленный страх.
    Истинные мотивы этого страха коренились вовсе не в вымышленном внешнем заговоре против него, якобы организованном таинственной федерацией международного зла, имеющем целью превратить его в пешку у пешек и даже более того — в фигуру, вообще не предусмотренную шахматными законами, причем не в веселого сказочного сверчка, а в гадкое многоногое насекомое с панцирно-твердой спиной, в которое каждый может безнаказанно запустить надкушенным яблоком. Ведь психика К. была своеобразно устроена так, что при желании он мог бы легко, играя вслепую, разрушить этот квазизаговор, вопреки всяким правилам, традициям и могучим валютным возможностям федерации, мог бы, многократно рокируясь, с легкостью занять место самого короля, Кламма или даже Землемера и, воспользовавшись возникшим замешательством властей, овладеть всей шахматной доской, причем не каким-то бесчеловечным, а весьма гуманным образом.
    Все было намного проще и при этом невероятно сложнее, поскольку К. внутренне раздвоился в своем прискорбном желании быть одновременно конкретной пешкой, — изолированной пешкой светлой окраски на традиционном поле d4 — которая, невзирая на все попытки блокады темных сил, непреклонно движется к сакральному полю триумфального превращения, и телесно привлекательным результатом оного превращения, но отнюдь не реформированной женственной королевой, способной, согласно Шекспиру, в одночасье шаховать весь мир.
    Но если К. не желал стать мужеподобным ферзем, то кем же тогда? Ладьей! слоном! конем! — вот кем, в полном соответствии со своим неизлечимым заболеванием и слабым превращением пешки, предусмотренным шахматными Законами.
    Кстати, о законах. Наши шахматные законы — по сути, правила игры — идут из глубокой древности, овеянной индийскими легендами (широко известной: о зернышках пшеницы, разлегшихся на 64 квадратиках квадратной шахматной доски, и малоизвестной: о враждовавших братьях-царевичах — о, игры престолов! — Гове и Талханде)».

    Пример 4. Персонаж Набоков в измышлении «Тропики Близнецов».
    Уважаемый г-н Издатель!
    Имею Честь и Наглость (или в обратном порядке) обратиться к Вам с авторским предложением. Начну с нетривиальной аннотации.

    «Тропики Близнецов, или Яблоко-груша раздора» — шикарная геометрическая повесть для средних и старших школьников о сексуально одаренной девушке Груше, прихотливо разлегшейся в основании равнобедренного любовного треугольника. Кто из Яблоковых — сиамских близнецов-братьев — опустит неизбежный перпендикуляр из общей точки их жуткого инцеста в самую середину женского естества, разрубив пополам тупой гордиев угол однополой любви?
    Естественно, с ответом. С непредсказуемым ответом!!

    Конечно, после целомудренных повестей Арцыбашева и банных забав Алексея Толстого, после мастеровитых проказ любовницы лесника Лоуренса и разнузданных тропиков Генри и Миллера искушенного издателя-читателя новым текстом в старинном жанре эротики пронять нелегко. Тем не менее, привожу здесь начало вышеуказанного произведения и надеюсь на то, что наш совместный проект — повесть-бестселлер с цветными иллюстрациями! — принесет нам Славу и Деньги (или в обратном порядке)...

    * * * * *

    Мы, Карл и Фридрих Яблоковы, нелепо сросшиеся уроды, обидно именуемые медициной сиамскими близнецами, живем отнюдь не на вилле Боргезе, а в совсем другом месте.
    Место это, не сильно отклоняясь от объективности, можно назвать просторным чердаком или такой же мансардой, венчающей очень старый, но еще крепкий дом, расположенный почти в геометрическом центре Парижа — издевательски названного заштатного городка, расположенного отнюдь не в американском штате Техас, а где-то в славянской глуши, допустим, между Валдайской низменностью и Среднерусской возвышенностью. А может быть, и в Башкортостане.
    […]
    Отдыхающий взгляд Фридриха падает на какое-то письмо. Между прочим, оно от господина Набокова. Он спрашивает меня, нашел ли я название для моей книги. Название? Конечно: «Тропики Близнецов, или Яблоко-груша раздора».
    «Ваша анекдотическая литературно-половая жизнь». Это хвалебная фраза Владимира. Однажды, в нашей прошлой жизни, мы завтракали с ним во французском Париже. Он тогда учил английский. И его любимым словом было — «Lolita», что значит «нимфетка». Ему не понадобилось много времени, чтобы правильно предсказать, что наше ежедневное триединое совокупление с Грушей будет «очень полезно от прыщиков на лице».
    Но подождите, отдохните от «ежедневных триединых совокуплений»... Сейчас Фридрих расскажет вам об этносах. Набоков играет в теннис (подача у него — густо скошенный сервис) и составляет шахматные задачи. Неотразимое сочетание, особенно если учесть, что он коллекционер бабочек. Он уверяет, что он немец, поскольку несколько лет жил в Берлине. Но это, конечно, его обычная мистификация. Он — русский, этот Набоков, и его русский отец был товарищем русского министра. Вообще весь наш нынешний Париж — сплошные русские. Или полурусские, что уже намного хуже. И Иванов, и ИвАнов, и Петров, и Сидоровы. Все, кроме румына Ионеско. Авель тоже оказался русским. И Ванька Каин — русский. Даже курчавый Пушкин и Михайло Ломоносов — русские. Дрейфус и Михоэлс — евреи, но они не в счет. Образно говоря, в Башкортостане мы с Карлом засыпаны русскими, как снегом. Я пишу это, отдавая дань своей левой половине, — Карлу, отец которого тоже русский, в отличие от моего... Это трудно, но необходимо понять. Из всех посещающих нас русских самая очаровательная — Груша, и ради нее Карл и Фридрих готовы стать евреями. А почему нет? Мы уже умеем говорить, как евреи. Мы безобразны, как евреи. Кроме того, кто может любить русских так жертвенно, как сросшиеся евреи?..»

    Итак, обещанные четыре примера представлены глубокоуважаемым читателям из эпиграфной речки. Наглость наглостью, но пора ставить окончательную точку. Оставаясь в неистребимой невероятной надежде на «маломальское признание», скрепя сердце, ставлю.