На поводке, или Я это я!

… Прочитала Кира историю про границы личности (ссылка) и задумалась. Почему она всегда чувствовала себя вещью, которой мать распоряжалась по своему усмотрению: когда ей было выгодно, выставляла напоказ – мол, она у меня и это, и то; а потом снова гнала с глаз долой. Прямо как Настеньку в фильме «Морозко»…
Даже сейчас, когда Кира уже давно была взрослой, ощущение, что на ее шее завязан поводок, за который дергают время от времени, не исчезло. Далеко ходить не надо: стоит ей высказать свое мнение о чем-либо, мать ее тут же «дергала»: «Я тебе говорю, как надо, а ты внимай и исполняй; нечего тут свою волю изъявлять!». Так и приучала жить ее умом. А позже сетовала: «И в кого ты у нас такая несамостоятельная?». Ну, как говорится: что породили…
«Не знаю, может быть, у других как-то по-другому?» - думала в такие моменты Кира. – «Родители спокойно объясняют детям, что и как устроено в жизни, потому что ребенок многое не понимает и не знает в силу возраста; а не приказывают или запрещают, как это делала моя мать». Она вздохнула.
Кира вспомнила, как в девятом классе появился практикант – будущий учитель. Такой взрослый по сравнению с девятиклассниками, напыщенный. Черчение преподавал. Слава Богу, недолго.
У Киры с вычерчиванием чертежей вручную (в ее детстве компьютеров еще не было) дело обстояло из рук вон плохо. Как ни старалась, не могла она постичь этого искусства, поэтому получила за свой чертеж даже не «двойку» - «кол»! Рассмотрела она свой «шедевр», в котором не были отмечены красной ручкой неправильные места; ничего не поняла, но исправлять оценку было необходимо.
Попросила чертеж у отличницы, постаралась повторить все, как у той, и сдала на проверку. И снова получила «кол».
Тут Кира не выдержала и подошла к учителю-практиканту:
- Я не понимаю, за что «кол»? Я начертила так же (по крайней мере, ей так казалось), как и отличница!
А он, в своем величии, безапелляционно заявил:
- «Кол» и все!
- За что?! – переспросила Кира: она все равно не видела разницу между ее чертежом и чертежом отличницы – такие же линии, без помарок и грязи, без пометок учителя в неправильно начерченных местах… В чем дело?
Но практикант посмотрел на нее свысока и ухмыльнулся:
- «Кол» и все, - повторил он, довольный собой: мол, мое право – казнить или миловать.
«Талантливый» учитель», - с усмешкой подумала Кира, вспоминая этот эпизод. «Учитель – тот, кто умеет научить других. А чему он меня научил своей оценкой? Да ничему. Потому что не объяснил, в чем моя ошибка, уж не говоря о том, как ее надо исправить».
Но однажды и Кире повезло: в ее жизни появилась Надежда Ивановна. Когда было необходимо, она вставала на ее защиту; когда Кира чего-то не понимала, терпеливо объясняла. Надежда Ивановна учила Киру главному – мыслить самостоятельно.
Когда мать поняла, что перестала быть для Киры непререкаемым авторитетом, даже растерялась: она ждала, что ее приказы вызовут уважение к ней, а тут оказалось - уважение ее дочь испытывает к постороннему человеку. И мать спросила:
- Ты Надежду Ивановну слушаешь больше меня, почему? Я ведь всегда хотела, как лучше!
Кира подумала: «А сама как думаешь?». А вслух ответила:
- Лучше – для кого?
- Для тебя, конечно, что за вопрос? – в ее голосе слышалось возмущение: как – ты не понимаешь, сколько я для тебя сделала?!
- Не для меня. Ты думала – как удобнее тебе.
Это прозвучало, как вызов. Мать не ожидала такого ответа.
- Надежда Ивановна выслушивает меня и объясняет; ты же всегда только приказываешь, не считаясь со мной. Ее я спрашивать не боюсь: она никогда не унижает меня фразой «Что ты (мол, дура), сама не понимаешь?», как это делаешь ты. С ней я становлюсь самостоятельным человеком, во мне просыпается  уважение к себе; а ты «таскаешь» меня «на поводке», несмотря на то, что я уже взрослый человек. С поводка хочется сорваться и бежать, куда глаза глядят или безоглядно пуститься во все тяжкие, чтобы пробовать жизнь самой, а не слушать твои рассказы о ней.
«…Хм, так все-таки какую именно вещь мне это напоминает?» - снова задала Кира себе вопрос.
И тут ее осенило: это похоже на документ! Так, уже теплее. Какой документ-то?
Мысли выстраивались в цепочку: документ, который каждый день показывать нет необходимости, но в некоторых случаях без него никак. Так-так. И этот документ - ?
«Ну, конечно же, паспорт!» - истина открылась, и Кира с облегчением вздохнула: все встало на свои места. «Хм, какой парадокс!», - подумала она, - «Я, которую мать считает своей вещью, оказываюсь в образе документа, удостоверяющий личность. Вот это даааа…»
… Ей вспомнилось: как она всегда радовалась, как бывала благодарна, когда была нужна кому-то, когда о ней вспоминали и приглашали! Но со временем Кира поняла: о ней вспоминают как о ценном элементе, без которого трудно обойтись в данной ситуации. Тогда ее зовут, а потом благополучно забывают до следующей подобной ситуации. Она поняла главное: ее просто используют, когда это кому-либо выгодно; ценна не она, а то, что знает и умеет лучше других.
Это понимание было самым болезненным. Вот, оказывается, почему Кира чувствовала себя в безопасности только там – в углу, когда о ней забывали, но зато не делали больно.
Ощущение себя как вещи, которая находится в чужой власти, вызывало в ней постоянное беспокойство: «А я точно в безопасности? Со мной никто не сотворит такого, что угрожает моей жизни?».
А вслед за этими вопросами приходило возмущение: «Почему вы решили, что у вас есть право распоряжаться мной! Я – не вещь! Вы не имеет права решать мою судьбу! Так же, как не имеете права решать – жить мне или нет. Мне страшно, но я буду сопротивляться», - бунтовал в ней кто-то.
«Страшно – чего?» - остановила себя Кира. И тут же ответила: «Мне, маленькой девочке, было страшно противостоять им – всемогущим взрослым, потому что обычно за это следовало сильное наказание. Но в то же время какая-то часть меня не давала мне сломаться и покориться окончательно». Так она и жила, «перебегая» от протеста к подчинению. Однако ни то, ни другое не приносили ожидаемого результата.
«Неужели вы не понимаете, что, когда с тобой обращаются, как с вещью – не спрашивают твоего согласия, не считаются с тобой – это больно!?» - мысленно восклицала она. И так же мысленно слышала, а иногда читала в их глазах насмешливый ответ: «А зачем спрашивать? Пока ты ребенок, ты в нашей власти; а коли стала взрослой, значит, отвечаешь за себя сама. И тогда зачем позволяешь поступать с собой, как с вещью?». И, помедлив, добавляли: «К тому же, унизив тебя, мы возвышаем себя», - и горделиво вскидывали голову. - «Так что получается – каждый должен заботиться о себе сам. Как говорится: на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал; сожрем и не поперхнемся – а нечего подставляться!». От этих слов Киру передернуло.
Она вернулась к мыслям о паспорте. «Итак, я чувствую себя в образе паспорта, которым распоряжается посторонний человек». Кире стало неловко, словно она совершила заведомую глупость, и ее снова охватило омерзительное ощущение, что она – вещь. «Так кто же это?».
И тут она поняла: паспорт в руках ее матери. «До сих пор?!» - мысленно воскликнула она. Кира помнила, как в детстве приходилось подчиняться приказам матери; да и сейчас частенько возникало ощущение, что мать старается управлять ею издалека – как марионеткой, и недовольна, если Кира поступила по-своему. Потому у нее было ощущение, что она на поводке. А кто обычно привязан к родителям? Дети. А паспорт – символ: ты стал взрослым и теперь должен сам принимать решения и отвечать за себя.
Надо признать: иногда, даже будучи взрослыми, психологически дети настолько привязаны к своим родителям, их мнению, что нельзя утверждать: мы – отдельные государства, а не их колонии. Вот теперь стало понятно, что нужно разрезать психологическую пуповину, чтобы стать независимым государством. А как это сделать?
«Забери свой паспорт!» - услышала Кира голос внутри себя. – «Забери себя!».
«И кто же это во мне говорит?» - спросила себя Кира. Выходило, что какая часть ее не была согласна с существующим положением дел. Кто же это?
- Я – твое Внутреннее Я. Та часть твоей личности, которую ты была вынуждена спрятать подальше, чтобы ее не уничтожили.
Кира поразмыслила: предложение Внутреннего Я резонировало с ней, и она мысленно обратилась за своим паспортом.
… И увидела картинку - мать вцепилась в мой паспорт со словами: «Не отдам! Пока ее паспорт у меня, у меня и власть над ней! Захочу – отпущу поводок, захочу – притяну к себе и скомандую: «Рядом!», и будет все, как я сказала!».
«Ничего себе!» - удивилась Кира увиденному. – «Вот оно – нарушение границ личности!» - подумала она и пристально посмотрела матери в глаза, мысленно говоря ей: «Все. Я взрослая. Моя жизнь отныне в моих руках».
И, увидев этот твердый взгляд, та поняла: отдать придется. Нехотя разжала пальцы. А Кира в этот момент почувствовала: все, я – не вещь; пуповина разрезана. Точка.
… Кира выдохнула: боль от унижений матери все еще сильна, она еще «кипит» в ней, ноет, не стихает; для ее утихомиривания нужно время.
«Если ты – моя мама, как ты можешь меня не любить?! Любовь матери к своему ребенку должна быть аксиомой, разве нет?» «Нет», – подумала Кира, - «моя боль не ноет - она кричит, разрывая мне сердце. Как же повезло тем, у кого были любящие родители!» - воскликнула она, обращаясь к небесам…
«Мама», - продолжила Кира свой монолог, – «ты, наверное, не знаешь, как это больно, когда твоя мама тебя не любит... А я все время ждала и надеялась: ладно, сегодня не любит, но уж завтра точно полюбит, как же иначе? Но наступало завтра, а ничего не менялось. Но я опять думала: это, наверное, ошибка и на следующий день точно все исправится. Но наступало завтра и, по-прежнему, не было твоей любви. Тогда я думала: наверное, я не заслужила или плохо вела себя; я постараюсь заслужить, буду вести себя хорошо и тогда ты полюбишь меня. И я металась, стараясь делать, как хотела ты. Но ты ничего не замечала и снова все было по-прежнему. Мама, почему?! Мне ведь так мало надо было – всего лишь твой ласковый взгляд и ласковые слова… А в ответ был только холод и ненависть в твоих глазах… Мама, слышишь: «Я люблю тебя! ... А ты?» …
А в ответ тишина…
«Мама, ты унижала меня, и унижение для меня стало нормой отношения ко мне. А позже так же стали унижать меня и другие. И с этим я уже ничего не могла поделать – я не знала другого отношения к себе. Я привыкла. И эта боль сопровождала меня всю мою жизнь и перешла в мысль: мать – не любовь, мать – это намеренное зло, от которого хочется бежать подальше; подальше – чтобы не достала, не дотянулась, не причинила новую боль. И я спрашиваю себя: если я не знаю, что такое материнская любовь, что я смогу дать своему ребенку?»…
… Кира очнулась, помотала головой, чтобы стряхнуть эти воспоминания; взяла паспорт, прижала его к груди и выдохнула:
- Теперь я – отдельная личность. Теперь я – это я. Раньше ценностью было то, что я могу дать другим; теперь ценность – я сама!