Взгляд на мир с чужого зарода

Позвонил Дитер, нужна помощь, просит найти ещё кого-нибудь. Говорит, что вдвоём работать веселей. Звоню Сане. Саня согласен. Садимся на велосипеды и едем по полевым дорогам к Дитеру прессовать сено. Вдвоём, конечно, веселей, чем одному, но Дитеру наши радости до лампочки. Укладывать тюки я бы и один смог, но вдвоём за день можно сделать в пять раз больше, чем в одиночку.

За работу Дитер платит десять марок в час. Уборщицам здесь больше платят. Гроши, конечно, но в России я столько не получал. Директору школы платили семьсот рублей в месяц. У Дитера я столько за день заработаю. Дитер знает это и потому уверен в том, что для чувства полного удовлетворения мне и десяти марок в час должно хватить. Раньше я эту десятку разменивал монетами и шёл к телефонной будке. Можно было позвонить домой, на Алтай, матери или брату, или в школу, и разговаривать целых десять минут. За прошлый месяц истратил триста марок на телефонные разговоры. Бешеные деньги, их жалко отдавать, но поговорить со всеми хочется. Иногда просто невтерпёж.

К старому допотопному трактору прицеплен старый допотопный пресс-подборщик. К пресс-подборщику прицеплена старая, но крепкая ещё телега. Трактор по виду немного смахивает на наш МТЗ Беларус. Пресс нас просто поразил. Примитивный дальше некуда, но работает почти безотказно. Дитер за рулём, а мы с Саней на телеге. Саня дома работал на К-700. Техника интересует его больше, чем меня. Мне же хочется вдохнуть запах сенокосного лета, но запахов никаких нет.

Трава сеяная, Дитер поле чем-то не очень запашистым удобрил и снимает с него за лето три укоса. Наш покос на горе Мохнатой по сравнению с полем Дитера настоящий цветник. Ну и бог с ним, с этим полем, прессовать сено – это намного лучше, чем чистить конюшни.

Навоз в конюшнях тоже не весной пахнет, а какой-то кислятиной. Весна на Алтае – это ледозвон падающих с крыши сосулек, это запах преющей на солнце навозной кучи. Впрочем, запах - это дело вкуса, своё лучше пахнет. Навоз я вывозил на тачке в пригон и закидывал вилами вот в эту тракторную телегу.

В обед в конюшню заходила хозяйка с бутербродами и говорила битте шён. Я говорил данке шён и скидывал вонючие перчатки. Жена Дитера возвращалась в дом и звала за собой собаку. Собака ела во дворе, гости обедали в доме, ну а я в конюшне.

С собакой во дворе обедать было бы приятней, чем в конюшне, даже приятней, чем в доме. В стене кран, под ним каменная раковина со сливом, рядом огромный зонт, под ним стол и стулья, но хозяйка меня во двор не пригласила. Ну и наплевать, умываю руки в автопоилке и выношу свои бутерброды на солнышко в пригон. А может быть хозяйка и не такая курва, как я думаю. Просто боится мужа своего.

Дитер – мужик очень ревнивый. Соблазнил и увёл чужую бабу к себе домой. Пришёл муж с ружьём, но у Дитера был пистолет. До перестрелки дело не дошло, полиция вовремя приехала и обоих обезоружила.

Поле Дитера начинается сразу за конным двором. Это поле принадлежало его отцу. Отцу оно досталось от деда, а деду от прадеда и так далее. Поле Дитеру по наследству не досталось. Отец профукал всё из-за своей жадности. Нанял батраков, платил им гроши, батраки горбатились на этом поле всю жизнь и пошли на пенсию. Пенсионный фонд попросил справки о доходах и карточки налогоплательщика. Таковых не было. Налоги никто не платил. Ни разу за все годы. Ни батраки, ни батя.

Дело передали в суд. Бате пришлось вернуть украденные у государства деньги и заплатить огромный штраф. Землю и технику пришлось отдать вместе со штрафом. Теперь Дитеру приходится брать землю в аренду.

Тюки сена мы укладываем в телеге в семь слоёв. Кладём внахлёст, чтобы поклажа не развалилась. Мы с Саней в детстве возили копны, а в тринадцать лет уже наравне со взрослыми махали литовкой на сенокосе и могли копнить, в пятнадцать лет стояли с вилами на стогу. Сенокос – дело знакомое и напоминает нам наш Алтай.

Валок, копёшка, копна, стожок, стог, зарод. Зарод. Интересное название. Род, родня, родина, а зарод тут причём? Был ещё примёток. Он больше копны, но стожком его не назовёшь. Если сено в зарод не вошло, то рядом с ним укладывали остатки валков. Это сено называли примётком. Поздней осенью примёток увозили в село в первую очередь. Здесь сено не надо тащить на тракторе из-за леса, из-за гор, поле рядом с конюшней.

Подборщик выплёвывает из пресса последний тюк, я принимаю его со шнека и кидаю Сане наверх. Дитер выруливает с поля. Тележка качается, сидим наверху как акробаты в цирке, слетим с Саней со стога, шмякнемся об землю – мало не покажется. Сено везём в конюшню и перегружаем в сеновал. Сеновал находится на чердаке конюшни. Я скидываю тюки на потолок, Саня с Дитером их разносят по чердаку и укладывают под самую крышу. Громко разговаривают меж собой. Ломаю себе голову над тем, как это у них получается. Саня не знает немецкого, а Дитер русского. Каждый на своём, переспрашивают, поддакивают, смеются. Уму непостижимо!

Вечереет. Поле всё убрали. Дитер вытащил из замусоленного бумажника расчёт и поблагодарил за работу. Спросил, хотим ли ещё подкалымить. Знакомый фермер ищет грузчиков. Работа точно такая же как сегодня у Дитера. Мы согласились. Дитер дал нам номер телефона. Хозяин живёт в соседнем селе. Престарелый пенсионер, до пенсии работал главным врачом округа. Родился в семье фермера, но фермером не стал. Его землю обрабатывает бывший батрак Дитера. Он будет завтра прессовать сено на этом же агрегате.

Едем домой с чувством полного удовлетворения. Заработанных денег хватит на то, чтобы в супермаркете купить полную тележку разных продуктов. Изобилие продуктов потрясало. Я раньше часто писал статьи в районку, в газету «За изобилие».

Изобилия и раньше не было, но тут настал такой спад, что в магазинах хоть шаром покати. В Алтайске в универмаге всё распродали, остался один проигрыватель для компактдисков. Его уценили в десять раз, но всё равно никто не брал. Не знали, что это такое. Перед отъездом на родину предков я попал в реанимацию. Сердце остановилось. Замучила проблема выбора: ехать или не ехать.

Лечили кардиологи и экстрасенсы. Больше всего помогла моя наследница, которой я передал управление школой: «Ну какой Вы предатель?! У Вас в холодильнике пусто, все в дом тащили, а Вы из дома. Для школы, для страны. А новые русские? Что они для страны сделали? Вот они предатели, а Вы нет!»

Всё равно на душе было неуютно, и я копил деньги, чтоб отправить посылки на Алтай.

Утром поехали на великах на пшеничное поле. На поле стоит тот же трактор, тот же подборщик и та же самая телега. Тракторист другой. Его зовут Андреас. Тюки полегче, тракторист добрей, погода отличная, настроение тоже. Андреас съезжает с поля и направляет трактор к усадьбе хозяина. Не усадьба, а настоящая крепость на краю села. Слезаем с телеги и смотрим как Андреас запяливает телегу в сенник. Начинаем разгружать, работаем в бешеном ритме. Уборка же. Андреас попросил нас прерваться и выслушать:

«Ребята! Вам платят за час. Чем дольше будете работать, тем больше Вам заплатят. Врубитесь в это. Спокойно, без суеты, без перенапряга, у хозяина есть деньги. Он заплатит за каждый час как положено. Поняли?» Ну как не понять, конечно же, поняли.

Загрузили вторую телегу, Андреас выезжает с поля и едет не к усадьбе, а к дороге, высунулся из кабины и лукаво подмигнул нам, мол сейчас увидите, что будет. Мы ничего не поймём. Что будет то? Наверное, хочет солому налево сплавить.

Только подъехали к дороге и тут подъезжает его мерседес. За рулём жена. Обед привезла. Выруливает на поле, останавливает машину, открывает дверь и радостно оповещает всех троих: «Обед! Старый, вылазь из кабины! Вы ребята, тоже слезайте!»

Красота! Бабка сильно напоминает мне мою тётю Лизу. Такая же беспардонно-приветливая была. Вместо холодильника у бабули в машине ящик, обложенный пенопластом. В нём два отделения. Горячее не остынет, холодное не нагреется. Котлеты, помидоры, яблоки, картошка, минералка, кофе, сок и пиво. Вот даёт. Это тебе не на конюшне у Дитера. Бабка просто прелесть. Мне так и хочется назвать её тётей Лизой. Тётя меня любила как сына.

Работать с Андреасом одно удовольствие. На перерывах я выспрашиваю у него как он провёл своё детство, как пережил войну, как судьба свела его с такой прекрасной женщиной. Андреас охотно отвечает на мои вопросы, самокритично с лёгким юмором.

Слушать его интересно, его судьба – хоть сейчас книгу пиши. Бедный батрак по уши влюбился в девушку из богатой семьи. Взаимно. Пошёл к её родителям сватать. Будущий тесть заявил, что любовь – это хорошо, но имел бы он, Андреас, в придачу к своей любви хотя бы сто гектаров земли, тогда можно бы было начать разговор, а так говорить ему с ним, с Андреасом, не о чём.

А посему, чтобы не было посягательств на невинность дочери, он отправит дочку в Португалию. Отдохнёт там, подучится, поумнеет и домой вернётся. Андреас заявил, что они любят друг друга и спрятать он дочь не сможет. Пусть везёт её куда хочет, но они всё равно найдут друг друга.

Дочь подтвердила, мол, всё, как сказано, так и есть. Отец понял, что судьбы не избежать. Предложил обоим поехать во Францию. Купит там дочке какой-нибудь шалаш, с милым ведь и в шалаше рай или не так? В своём шалаше, да ещё во Франции это же как у Христа за пазухой. Молодые отказались. Тогда отец сказал, что не шутит, шалаш этот имеет двести квадратных метров жилой площади и сто гектаров в придачу.
 
«Вот вам и медовый месяц, и полная свобода действий. Если не понравится, то через год можно продать ту усадьбу в десять раз дороже. Русские прогнали французов из Африки, те сваливают теперь домой. Жить в городах не привыкли, в Алжире у каждого была своя вилла и свой оазис.

В родной Франции даже Париж не прельщает. Им нужна своя вилла, парк, бассейн, а прислугу они тащат во Францию вместе с собой. За усадьбу в красивом месте они торговаться не будут. Дадут любую цену, лишь бы вперёд других её приобрести. Ну как, доча? А ты что скажешь, зятёк?»

Задумался Андреас и в голове помутнело. Родился в семье батрака, жизнь начал батраком, а тут такая перспектива светит. Предложение принять не смог: «Подумал, как я отсюда уеду? Вон в том доме мать живёт, вон в том лесочке я ещё пацаном на зайцев охотился, вон на том поле, во-он там за той дорожкой, меня английский лётчик расстреливал. Высунул лицо из кабины и хохочет. Сделал второй круг и снова на меня. Я между грядок залёг, сжался весь, а пули вокруг меня землю фонтанчики поднимают. Здесь мы с ней потом дружили. Под луной стояли… Ну как я отсюда уеду!»

Отец сильно переживал. Вот за что судьба наградила его таким тупым зятем. Делать нечего, выделил он молодым двадцать гектаров земли и дал дочери в приданое свою дачу на берегу реки. Андреас пришёл на другой день к Дитеру и заявил, что больше батрачить на него не будет. Он, Андреас Аксэ, батрак Дитера Хорна, теперь не батрак, а фермер. Дитер аж дар речи потерял. Не знал то ли ему хохотать над шуткой, то ли ругаться. Но это была не шутка.

Молодые работали на своей земле, обустраивали усадьбу, мечтали о ребёнке, но его долго не было. Жена родила сына, когда обоим было уже под сорок. После школы сын пошёл в аграрный институт. Не успел его окончить, как у Андреаса забрали землю под городскую промзону. Компенсацию выдали, но где ты найдёшь такую же землю, да ещё, чтоб была у реки. Сын перевёлся на другой факультет, а Андреас свалился в постель. Врачи обнаружили рак кишечника. Вырезали половину. «Я десять дней в коме лежал. Всё слышал. Слышу, а проснуться не могу. Если кто из родных в коме лежать будет, то вы, ребята, поосторожней с разговорами. Ненароком обидите, а человек даже ответить не сможет. Мне тяжело было слышать, как надо мной рассуждают о том, сколько я ещё протяну. Думали крякну, ан нет, видите – жив! Жизнь интересная, ребята, штука. Вы тюки то покрепче верёвками прижмите. Сегодня поедем через весь город, не дай бог тюк на дорогу вывалится,  мужики увидят, смеяться будут. Да, вот так, теперь хорошо. Ну я поехал.»

Много было интересного и необычного тогда, в самые первые дни на новой земле, земле моих предков. Жизнь идёт своим чередом. Праздники и будни ничем больше не удивляют, к ним я привык. Фермеров в нашей округе стало меньше. Старики умерли или ушли на пенсию. Из молодых не многие захотели взвалить на себя крест крестьянина и отдали свои земли в аренду своим соседям.

Поля стали большими, техника мощней и новей. Прямо на полях возникли новые фермерские усадьбы. Старые дворы и фермы сохранились в сёлах как реликвия. Их перестроили под жильё, только фасад остался таким каким он был и сто, и двести и триста лет назад.