Zoom. Глава 28

26.05.2016. Несмотря на то, что рассчитывал вчера доработать «Крила» и «Zoom», но благополучно «забил» на это.

02.06.2016. Буду! в метро звонил мне, примерно в 19.00, когда я ехал на встречу с Комаром и его «шайкой-лейкой» в ресторан. Я потянулся за телефоном, пропустив звонок от него, когда я торопился к ребятам. Он сказал, что его снова позвали работать, большой некомплект ребят на должностях. Я подумал и сказал ему, что в любом случае, с государством уже не хочется играть ни в какие «игры патриотов». Готов ли ты второй раз на себя примерить все снова. По сути, все время которое выпало сейчас, «безвременье», неустроенность, неопределённость, которая не решается и не преодолевается. То же «заштатство», только в несколько иной форме.  Гражданское заштатство- только времяпровождение, бессмысленное, бесцельное, наполненное содержанием легких и удобоваримых смыслов- в которых подспудно, ярко и четко ощущаешь их духовную нищету сердечным голодом. Он смотрит на ситуацию, как будто там предоставлены новые возможности, но и сама система поменялась за это время, хоть 3-4 года относительно небольшой срок, многие возвращаются, но, по сути, «нельзя в одну и ту же реку войти дважды». Тот, кто побывал в этой шкуре и это пробовал на себе, без ложных ожиданий, относится к любой системе, с изрядной долей предубеждения и недоверия. Как и сама система с недоверием относится к человеку, «побывавшему за периметром». Увидевшего другую жизнь, за гранью,  вкусившего «вольных хлебов и глотка свободы: «ишак, постоявший в тени, на солнцепеке работать не будет».

Тогда мы были молоды и безусы, еще даже не брили подбородка и щек, а Буду! весь первый курс даже пушок усиков не брил, а теперь люди зрелые и основательные. Раньше радовались растительности на теле- смотришь на волосы от паха до пуза и пупка- «дорога до тещи», а теперь смотришь на седеющую бороду «бес в ребро», и понимаешь, что все это твои возрасты, неизменные атрибуты становления, взросления, старения. Буду! и тогда был заядлым спорщиком, а такие люди с собственным мнением всегда крайне неудобны начальству. На присяге Брата я думал о том, что я хотел, чтобы все было как раньше, опять начинать работать с нуля, оказаться в шкуре молодняка, и такое романтическое чувство, как ты вернешься к началу своего пути, и к тебе вернётся твоя молодость, но, по сути, «молодiсть не вернеться», твое время уже не будет таким беззаботным, у тебя теперь есть семья, растет сын, ты не сможешь не уделять им время, пропадая на работе, и, по сути, в этом и есть ловушка и самообман, что система также хорошо все дает и благо, как прежде- все зависит от бытового уровня и подавления инициативы. Ты уже за семью несёшь ответственность и отягощенный этим, не можешь мыслить за себя и дискретно, как козлик молодой, скакать и отвечать только за свои вещи в шкафчике. Спартанство и минимализм, время плацкарта и верхних полок, рейсовых ночных автобусов заканчивается, надо остепеняться. Люди прирастают хозяйством, обживаются, заводят семьи, устраивают детей. Некоторые, как я, с котомкой, по выходным мотаются туда-сюда. Только Буду!, заплывавший жирком человек, который не покидал пределов родного дома, держался все время за мамину юбку, где поездка в Верблюд, скорее, приключение и «исключение, которые подчёркивают/подтверждают общее правило», собрался ехать на другой континент и далекую точку земного шара. «Не ходите в Африку дети гулять, где живёт Бармалей»- это риски. Как комнатный мальчик почувствовал себя нужным и востребованным, разве риск сопоставим с выгодой или предоставленными преимуществами? Тянет его так на работу, что не может отпустить. Несмотря на то, что «ерепенится», вряд ли Буду! Куда-то дёрнется, у него есть семья, дочка, и он не заберет их с собой, а ездить туда в служебные командировки? Что в этом есть риск -он понимает. Думает, что хочет быть полезен родному Отечеству, применить свои знания, опыт и навыки, это похвально. Но вижу, что державная тема его не отпускает, равно тому, как он все время работал в системе, как до сих пор не наигрался. И я вижу, что «система» довлеет над ним, и даже это событие-приглашение на работу, по мере поступления от него новой информации, опять в чем-то очередной стимул к продолжению моего произведения и дальнейший ориентир. Разговоры про Африку напомнили мне ключевое воспоминание про Буду!, которое меня настигло только сейчас, в 12.25, когда я находился в туалете, сидя на толчке, я вспомнил про Чечевицына. Да, так и есть, именно с Чечевицыным я себя отождествлял во взаимоотношениях с Буду!. Суть в том, в что еще на советском, дороссийском телевидении постоянно крутили телеспектакль по Чехову «Мальчики» про парня-гимназиста, который взял друга по гимназии к себе домой погостить, и тот парень, Чечевицын «Монтигомо ястребиный коготь» убеждал детеныша семейства «подбивал» бежать в Африку за поиском приключений, но их план раскрыли, потом возвернули обратно на стадии приготовлений, и побег из отчего дома не состоялся. Именно в отношения с Буду! я был бы таким неким Чечевициным, но не подстрекателем, который настраивал парня на другой лад, или чем-то его мотивировал и побуждал «на подвиги». Вовсе нет. Важна была проекция, что Чечевицын, чужой мальчик, «вхож в дом», и принят всеми домашними которого принимают, как своего. Эта проекция и калька на меня действовала. Этот спектакль я никогда не смотрел целиком, слушал его вполуха, и не фиксировался на нем, когда он шел на ТВ за неимением других развлекательных передач, которых не было, раз-два, и обчелся. Но, тем не менее, он все равно у меня «на подкорке» отложился- раз я посчитал, что его, как главного, вишенки на торте, не хватало для аналогий- аллюзий в моем описании про Буду!. Этот штрих и мазок был нужен для ясности понимания наши отношений.

04.06.2016. Ссылки от дяди Севы, что прислал Буду!, это не просто «гражданская позиция», это просто голимый троллинг, закос, не более, чем провокация, это стеб, просто троллинг. Буду!, как человек, который написал целую работу по информационной войне, должен был просто раскусить это и все понять, как сведущий, образованный, эрудированный, осведомленный, разбирающийся, а он зациклился, он чересчур политизирован, он принимает желаемое за действительное, он не делает поправки на троллинг, не понимает несерьезность этой листовки. Ответ только в том, что Буду! также реагирует «на эмоциях», а не рационально-даже его поражает это воздействие. Они хотят нас «хапнуть» на эмоциях- сделать нас нестабильными-поселять в нас истерию. Разучить нас быть рассудительными и сознательными, защищенными от провокаций и воздействия. Я просто устал тогда объяснять Комару с «шайкой-лейкой», что символы избраны не потому, что они что-то олицетворяют, а для экономии мышления современного человека, и для того, чтобы упрощенно понимали, не вдумываясь, не вчитываясь, не разбираясь. Они не хотят нам дать времени на раздумье- они в наглую грубо и бессовестно нами манипулируют. По поводу Буду! -он мой «названный брат», больше, чем друг, но он мной принят. В этом нет никакой проблемы, что мы разные. Я верующий, он убежденный атеист. И все эти полярные, на вид, вещи, никогда не становились причиной и почвой нашего раздора. Может быть, это в своем роде и причина нашей дружбы и братерства, наша разность. Вот, на своем нуклеарном уровне, самом низком и бытовом, есть прогресс отношений. Почему политический дискурс изменился до такой степени, что мы перестали слышать и понимать друг друга? Все стали политически заряженными, когда государственная и официальная идеология напрочь отсутствует. Когда, что и как понимать, когда ничего не сформулировано? Нет такой линии или курса, которому мы следуем, он нигде не обозначен, он нигде не материализован и не овеществлён, по какому завету живут люди, каждый, «как хочет, так и дрочит», и в виду всеобщего неведения относительно того, что и как, нет никаких заблуждений, нет никаких ложных выводов и нет никаких отклонений.)

14.06.2016. В книге «Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом», его бывшая жена Бреннан Крисанн рассказывает про него нелицеприятные вещи, всю подноготную, правдивое, что было сокрыто от людей, уважаемой публики завесой частной жизни и настройками приватности, просто у всех уже до отторжения оскомину набили разного рода «Маски откровения», где люди оголяются даже там, где их об этом вовсе не просят. Полно всего остального, на любой вкус, и тут же хвалебные эссе, показывающие миру, какой он был чудо и гений. Книги будущего будут такими, что их можно будет настроить, как принтер или режим сканирования, где установить баланс разных цветов, отрегулировать значения в желаемом диапазоне яркости и насыщенности цветов. Баланс черного. В книгах будущего так можно будет установить мизерность описания, где по шкале ты может выставить степень негативности описания каждого из персонажей, поставить на шкалу деления самую минимальную, и сам текст будет направлен так, что будет или превалировать славословием, чтобы «распирала гордость за себя самого», или «перемывать ему косточки». Как в фильме про детский лагерь «Посторонним вход воспрещен» по указанию Дынина «изобразить Ивочкина в жалком виде». Представить в мизерном свете. Можно установить режим сепии, как будто текст «под старину», с «закосом» описания сочинения разными стилями, как с этим экспериментировал, в свое время, Джойс в «Улиссе». Хочешь- только иностранными заимствованными словами, как говорит современная молодежь пестрой трудно воспринимаемой речью, тогда как в русском языке полно «наших» общеупотребимых аналогов. Параметры авто-замены сделают всю «грязную» механическую работу, установят тебе нужные настройки текста, изложат события в виде хвалебного эссе, или панегирика в литературном стиле викторианской эпохи, или новояза «1984», блатного языка рассказов Шуры Каретного, или какой-то балачки, говiркi, на мове, или языком компьютерных падонков или на арго наркоманов, все может быть так сконструировано и смоделировано, где заказчик, банально любой желающий, пользователь сети получит желанное произведение на свой вкус и цвет, где можно будет настраивать текст, и получать то, что читать будет приятно. Но это вопрос будущего. «Сам написал, сам с собой поспорил, сам себя и опроверг». Это еще только вопрос будущего. Писать и вправду сложно, а писать правду вдвойне сложно, когда пишешь, начинается «полный стриптиз и ахтунг», тут про того «красиво напиши», а этого нельзя «чистить» или «чехвостить», он «в политику идет», а это есть превеликий шанс с ним «раз и навсегда» испортить отношения. Так, вообще, можно потерять друзей. Вообще сложно изъясниться, чтобы не навредить, реально сложно, можно растерять связи и отношения, которыми дорожишь, просто по глупости, где тебя не подмывало, тебя никто не просил, не нужно было, а ты, среди кучи говна захотел показаться розой или фиалкой, и из-за этого, показного самолюбия, в мире готовых форм и метаморфоз, в этой поли-вариативности настоящего, ты избрал то, как метко пел Высоцкий в «Балладе о Борьбе»: «Мы на роли героев вводили себя». Именно себе ты отводишь главную роль, но уже не оруженосца, как «Верный Иоганн» и летописца, как Тита Ливия, что именно благодаря тебе мир был такой прочный, ты был его стержнем, столбом, опорой и основой, поборником «святой правды», всеобщим морализатором, защитников устоев. Говорить о серьезном, о самых сокровенных вещах, скрытых за семью печатями и тайнами. Думаешь, как это может быть воспринято, как на это отреагируют остальные, ведь подумают: «если ты так пишешь о близких людях, что тогда ты напишешь о других, с которыми вообще не связан никакими моральными обязательствами. Будешь писать так, что и вообще никого «не пощадишь»». Речь о том, что такая писанина всегда результат соглашательства со средой и путь компромисса, в котором вся вожделенная сермяжная правда, о которой ты грезил и фантазировал, умещается в горчичное зернышко.

Нужно распорядиться сейчас, по приезду, выпавшим тебе шансом, рационально использовать время. Ты, как всегда, его употребляешь на бегание за справками и стояние в очередях. Речь идет о том, чтобы им разумно распорядиться, как предоставленным тебе шансом, чтобы его на растратить попросту, на пустяки, чтобы не потратить «лишнее» время на ерунду, там, находясь в отпуске, я почти не смотрел телевизор, только мельком, высвободив время для сына, чтения и занятий, также я не читал политические новости на разных ресурсах, которые воруют у меня кучу жизненного времени, я не влияю на события, я становлюсь информированным, но ничего не меняю в реалиях. С мамой не вел часовых разговоров «ни о чем»: «надо порешать, надо что-то сделать»- но это часовое переливание «из пустого в порожнее», это ее дефицит внимания, утоление которого не есть решение, панацея и спасение от проблем. Не было вацапа, где куча малоинформативных сообщений и полная помойка. Где в день России один товарищ написал: «С праздником!», и его поддержал всего один голос. Там полный тухляк.

Когда я ел дома овсянку, я только тогда это понял со свей очевидностью, что в каждом произведении есть серьезная проблема, которая препятствует построению мной диалога с читателем, что стопорит и не дает двигаться дальше. Проблема, которая мешает мне его опубликовать. Вот, думаешь, вот «Трискелион», хорошо и складно написанная мной лаконичная книга, без словесных излишеств. В ней не раскрыто самое главное, что у автора есть устойчивый интерес сразу к трем женщинам одновременно, именно не влечение, а интерес. Поэтому она и есть трехногая –«Трискелион». Его женщина, с которой он живет, как муж с женой. Женщина -хозяйка дома, которая принимает, и она его интересует не в плане опыта, а в плане эксперимента, «просто попробовать», и в плане того, что ему просто интересна, но это не совсем и эротический интерес, скорее всего, просто неоформленное желание, платонизм, еще не вовлечённый ни в какую из более развитых форм, потому что воспринимать женщину иначе, чем сексуальный объект или симпатии, еще не приучился. Еще есть маленькая девочка, в которой автор видит будущую красивую молодую девушку, когда он сам еще станет старше, а она подрастёт и достигнет совершеннолетия, она, возможно, станет его спутницей жизни. Интерес в том, ему не хочется испортить это общение ничем, ни нитью подозрения, ни клеймом и уличением в чем-то непристойном по отношению к ее матери. Ему нужно правильно скорректировать свое поведение, чтобы не лишиться того, что у него есть, и получить то, что возможно сейчас, сделав общение непринужденным и получить еще в дальнейшем, не нарушая баланса. Целая стратегия, как убить одновременно двух зайцев сразу, погнавшись не только за двумя, а за тремя. Но как только его такие мысли посещают, просто он не знает, что с этим делать дальше. Эти мысли его не занимают, а «посещают». Они как занозы и назойливые мухи, от которых он не может избавиться. Поэтому это failed story- не состоявшееся от совести и стыда произведение, которое стало бы скандальным если бы его как-то продолжать дальше развивать  двигать, поэтому лучше остановиться на пристойной «травоядной» опубликованной версии.

Это также, как и книга про Бориса и Глеба, где все уперлось в то, что нежелательно вести повествование от имени Бориса и Глеба, вот в чем сложность этого произведения- в том, что осторожность не позволяет преодолеть барьеры. Когда я 05.06.2016 говорил со Штефаном про источниковедение, что читал труды Данилевского –исследование,  с которыми он успел ознакомиться, виновен ли Святополк в братоубийстве. Я сказал, что писал работу про Бориса и Глеба, но посовестился писать про них из-за предубеждений, ведь они первые русские православные святые, и сказал, что для меня вопрос этот болезненный и значимый, поэтому не могу покуситься дальше идти в своем творчестве. Даже тема их земной жизни в чем-то для меня табуированная и неприкасаемая, к которой отношусь с предельной осторожностью и предупредительностью. Тогда я поделился со Штефаном тем, что мне тяжело завершать роман. Автор борется с собственным произведением, вдобавок сказал, что пишу про тех людей, про которых никто и никогда не напишет, и хочется разобраться перед публикацией, убрать всю топонимику и имена собственные, чтобы их не светить, чтобы их родные увидели, сравнили, сопоставили. Им была также память, во всем, что я делаю, им, в любом случае, будет приятно внимание к ним оттого, что ты не забыл, что у тебя в памяти не стерлось, что до сих пор сохранил, пронес, как пламя свечи, герой Янковского в фильме «Ностальгия». Характерно, что в этом фильме светится тема «Искушение Святого Антония», то произведение, которое я пытаюсь изобразить и написать столько лет, собираясь за него взяться и основательно засесть. Просто какие-то более важные, животрепещущие темы, меня больше цепляют, торпедируют мое внимание, забавляют и занимают меня и в рейтинге моих нужных тем, мне это служит триггером, спусковым крючком. Тему «Искушение Святого Антония» я использую также для описания Бани в произведении «Zoom» про Буду!.

В «Гошпараде (Левый берег)», все усложнено проблемой отсутствия самого сюжета, как и «Мачо –Пикачу». Автор упирается в проблемы произведений, которые он еще не знает, толком, как решать. Проще бросить произведение, чем его развить. Все это напечатано и подготовлено, как перкурсоры, которые еще нужно приводить в соответствие, и тут как раз вырисовались насущные проблемы. Одновременное достоинство «Крила» и «Zoom», это гипертрофированное, огромное количество автобиографического материала, художественное достоинство в том, что это все- сущая правда, увиденная глазами родного человека, который пошёл на то, чтоб вымучить и переживать в себе этот катаклизм снова, и если произведение про бабушку «Крила» сильно своим супер-интимным характером, из-за чего нужно вымарывать все собственные имена и топонимику, делая его общечеловеческим и универсальным, то в «Zoom» все куда более сложнее, что вымарывать нужно, кроме собственных имен, вообще все: схемы и связи, род занятия и профессиональной деятельности, потому, что все против тебя одновременно, из-за имени все становится ясным, и ты этим обезоруживаешь сам себя. Ты выдаешь себя, и получается, что все эти романы, как дела «с изюминкой», или с «косяком». Тут уже, как назвать, что в каждом есть преграда и препятствие,  с каждым делом нужно повозиться, они все такие неоднозначные дела, за которые надо браться, и заниматься,  идти путями преодоления и крайностей. Все не так просто, как могло показаться, на первый взгляд.

30.06.2016. Я каждый раз мысленно по фракциям воспроизвожу эту сцену, раз за разом, в моей голове она повторяется снова, бесчисленное количество раз. Комар садится с левого бока, чтобы закрыть мой левый фланг, успокаивая меня потревоженного, убеждая расслабиться, когда одна из девчонок попросилась сесть между нами. В этот момент другая, со стойки склонилась так, чтобы мы могли разглядеть ее дойки. Дойки с барной стойки. Серж звонким голосом кричит в зал всем девчоночкам: «Девчонки, а почем у вас мохито?!» Я напряжён. Он чувствует мою скованность, он же чувствует самого себя бывалым и уверенным, благодаря присутствию друзей. Я не уверен не то, что в себе, а за себя, не знаю, как реагировать. Я не готов. В любой другой ситуации я бы чувствовал себя приличней и раскованней, но не до развязности. Девушка сидит между нами, ожидая момента, как паса от другого игрока, чтобы что-то сказать, «вставить свои 5 копеек». Достаточно просто пока ее присутствия. Если все будут делать вид, что ее не замечают, или что ее нет, то это пока элемент какой-то игры, в ее игнорировании, делая вид, что нам и так интересно с самими собой. Работа строилась так, что тем временем, как третья крутилась на шесте, терлась об него всеми ее выпирающими местами- наше возбуждение и нетерпение нарастало. Я подумал, глядя на это распределение ролей лучниками, расстреливавшими бизонов, как в книге Филиппа Майера «Сын», где в одной из глав раскрыта тактика охоты на бизонов, которая была преподнесена читателю и живо иллюстрирована. И на выходе баба наверняка тоже посчитала, что я изображаю из себя делового, чтобы найти предлог как от них побыстрее свалить. Скорее, они считали, что «замороченным здесь не место», или мужик не должен был сюда приходить нервным, на взводе, должен приходить с настроем расслабиться или приходить уже расслабленным, подготовленным, оставив все свои думки, тревоги и заботы тревожные мысли, прямо у них на пороге. И я каждый раз буду описывать эту ситуацию, но под разными углами. Девчонка в трусах и топе дефилирует и пресекает зал. Ее роль в том, чтобы потом крутиться у пилона, пока он не задымится. Мы –пища, а они начинка и одновременно пресс-машина, пресс-хата этого зала, а никак не наоборот. У каждой своя роль, как в сражении у гоплитов, лучников или конников. Даже в атаках на майдане имело место четкое распределение ролей –кто-то выдергивает из цепи беркутовцев, бросает их своим молодым, более жёстким, злым, голодным и агрессивным. Остальные добивают и потрошат. Так и в схеме съема баб есть пикапер, а все остальные потом нависают, они проявятся, только позже, а этот такой обаятельный, обходительный, грамотно разводит, грамотно разговаривает, красиво говорит, на него ведутся. Только потом ожидает девчонок нежданчик, облом и неприятный сюрприз. Здесь тоже все роли заранее распределены - кто-то погружен в компанию, какое-то время, как спящий агент, он себя не особо проявляет, но он сканирует и изучает ситуацию, какое-то время они совершенно напрасно воспринимать ее, как мебель. Раз она просто молчит, не значит, что она бездействует - она погружена в обстановку, не вызывает поначалу отторжения, и считывает каждого. А это тоже важно, чтобы все расслабились и почувствовали себя удобно и уютно. Ее задача нейтрализовать чувство тревоги и возможных опасений. Хищные птицы спускаются все ниже и ниже. Идет другая, проходит, как дозированная информация, по мере поступления, которая подаётся планомерно, по частям. Делается шоу, появляется новая картинка, новая мишень, распаляющая внимание. Внимание рассеивается, чтобы зацепить, обнаружить интерес. Такое ощущение, что эту ситуацию уже прогоняли, репетировали. Было повторение пройденного и усвоенного материала. Она идет спиной, не обращаясь к нам лицом, с высоко поднятой, и даже задранной головой. Горделивая и неприступная, только потом, уже за деньги, она станет доступной и непристойной. Только сначала, для вида, она должна возбудить интерес, подогреть его, как следует, зная рецептуру из справочника- «построить из себя целку», одна должна по-ломаться и «построить из себя». И у ребят отношение к мероприятию, как к опыту, все уже нафантазировали, задумывали, прокручивая у себя в голове различные сценарии, грезят, живут анимированными и завышенными ожиданиями или исключительно трезво оценивают остановку, будучи уверенными, что находятся в безопасности, среди друзей, и эксцесс исключён. Я же сам за себя, потому что контролирую себя сам, и не хочу выглядеть нелепо. Я со сорванной сделкой  покидаю зал, забирая свое, выхватывая на лету папку, как чайка рыбешку с глади реки. Пацаны кричат: «Лех, Лех, ты куда?!». Обложенные женщинами, как волки со всех сторон флажками, и как пассажиры -подушками безопасности- их «подружками». Буду! что-то потягивает из напитков, или курит. Выхожу со словами: «У меня больше проблем только от этого будет». А кроме сделки, еще в голове не купленные на три недели вперёд подряд билеты на поезд, и в том  числе, уже на завтра, неоплаченные страховки за машину, и звонки от родных, подготовка к завтрашним поезду и анализу УЗИ, пост и воздержание, придется идти на совещание, где работать за директора, и его представителей. Куча дел по работе, от передачи документов курьером, до функционала по претензионным переговорам  с клиентами, где каждому нужно дать ответ перед отъездом. Потому что, накопив столько проблем и дел всего на одну дату, идет чрезмерная нагрузка и напряжение и расслабиться сейчас, хотя бы на пару часов, это значит поставить все под угрозу. Попытка устроить себе уютный мирок в том, что не замечать проблем, значит забить, сломать все планы, отказаться от чего-то намеченного, но не достигнутого, пойдя на встречу искушению, отказаться от чего-то, что может расстроить и перестроить планы. Стоило ли искушение того, чтобы платить за него такую высокую цену? Оправдывало ли оно твое внимание, чтобы ты понимал, ради чего готов от чего-то отказаться существенного и серьезного? Можно было думать, что «мир не разрушится», «чуда не произойдет», ничего не изменится, все будет, как раньше, или почти «как раньше». Просто самое страшное состоит в другом. Эти изменения не заметны, они приходят не сразу, проявятся не мгновенно, как что-то с долгим, длинным, но точным и гарантированным результатом. Вот, пронесет тебя, станешь неаккуратным, оставишь следы, и все может сломаться. Вот один раз прокатит, породит  у тебя ложное чувство вседозволенности. Ты решишь, что можно пользоваться моментом «направо и налево», и будешь прощупывать такие возможности, будешь искать от случая к случаю, настраиваться на эту волну, и ни к чему хорошему тебя это не приведет. Распад личности и синильный яд разложения, а не прогресс. Одно жизнь дана не для того, чтобы своим легкомыслием и неразборчивостью превращать ее в бедлам и помойку, становиться проблудью. За какой-то «битый час», который ты проведёшь на нервяке, и на иголках. Все будет идти своим чередом. Битый час с набитыми кулаками с набитыми дурами с набитыми татуировками во всяко-разных местах. И будет только впечатление и что потом вспомнить. Отчасти и так задается вопрос. Предлагаются напитки, склоняется декольте, наваливается сиськи, как шары, попадающие в лузу или лунки, как продукты, которые ты бросаешь в корзину в супермаркете.  Она проходит зал по касательной, мимо стола, как «про между прочим», между делом. Ее задача просто мельтешить перед глазами, привлекать взгляды, пусть она идет просто от условной точки к условной точке. Я сжимаю левой рукой левое плечо Комара, сдавливая, как рукоять сцепления, после которого нужно судорожно принимать решение, переключая передачу. Так судорожно сжимаю плечо, как сжимал бы себе левое яйцо, чтобы не перевозбудиться, или бил по ноге, чтобы кровь приливала к ушибленному месту, а не наливалась в пещеристые тельца. И так же, как и девушка за нашим столом ищет точку и паузу, куда ввернуть свои слова, вклиниться, чтобы разбавить наш гнилой базар и «разговор ни о чем», и получить наиболее подходящий момент для своего внимания, я также ищу выход из ситуации, и выбираю время, когда могу свалить. Ищу себе позицию для низкого старта. Я тот охотник, который раз в год мечет копье, выбирает и улучает момент, наиболее подходящий, для сокрушительного разящего удара. Он неспешен, сконцентрирован, интуитивно чувствует момент. Аллегорически я тот же охотник в моей парадигме, про которого всем сегодня в коридоре рассказывал, только теперь я охотник, которой не вылучает самое подходящее время поразить цель, не охотник-герой и кормилец целого племени, а вылучающий время, чтобы дезертировать, как трус и подлец. Найти предлог, чтобы уйти. Найти повод, чтобы отвлечься и отвлечь всех, найти вариант, чтобы вырваться, благополучно унести ноги и спастись. Я тот охотник, который съеживает. Один соблазн на моих глазах сменялся другим, как картинки, которые шли намеренно последовательно, одна за другой, рассчитывая, что на какую-то из их предложенных ты должен был обязательно «купиться». Не сработало искушение, как не на одной, так на другой, но ты обязательно засыпешься, как миленький, в этом солитере. Это как пить дать. С нами искушение работало по схеме увеселений, был свой вид развода на деньги, основанный на желании развлечься, жаждя получить удовольствия. Я понял, что весь этот инструментарий заучен до зубов- вопросы являются заготовками. Вопрос разводки на деньги это вопрос техники исполнения. В то время, как бабы пришли нас «разувать» от наличных денег, избавлять от содержимых карманов, параллельно, соседним, шедшим следом фоном было, как Лис, выманивая денежку, как Румпельштитцхен из «Шрека» уговаривал Льдинку на сделку с квартирой. В этой планируемой к заключению сделке был «развод на деньги», когда телки разводили мою дружную компанию, которую я бросил. Льдинка поругалась с Лисом, сказав ему категоричное «нет», отказав в продолжении общения и дальнейших контактов по планируемой сделке. Мы все практически синхроном сошли с дистанции, Льдинка и я.

Сообщение в Вацапе для шайки-лейки  01.07.2016. По вчерашнему дню. Вчера сорвалась сделка, которую я месяц готовил. Как по закону подлости, звонки посыпались, как только я преступил порог бара. Часть вечера я провел в переговорах в туалете-не самое приятное место для переговоров. Потом это заведение - стал искать по коридору тихое место в подвале, чтобы позвонить-охранник предложил подняться на улицу. Когда вернулся, девушка меня спросила с цинизмом, не меньшим чем вопрос Астахова выжившему на Сямозере ребенку: «Ну как, поплавали?». Она спросила: «Наговорился?». Это характеризует отношение к клиенту? Да. Это клиенто-ориентированность? Нет, как раз не радость, как к гостю- а предельно ярко выраженное «потребительское» отношение к потребителю. Именно это спровоцировало мой быстрый уход. Я с самого начала выражал мнение, что идти туда не стоит. Потом принял решение не мешать вашему отдыху- останавливать и выводить на улицу -то никого не будешь. Я не осуждаю, что вы пошли, а вы не осуждайте мой выбор. Никто не имеет морального права осуждать других. Это нетактично. Это не вопрос драки, когда нужно участие. Думаю, с бабами вы найдете, как справиться. А что по самому мероприятию-то это суррогат отношений или игра, какой бы она не была, не стоит жизненного времени. Как по мне, то измена и даже шлюхи (как раз для тех, кто разделяет эти понятия) на порядок честнее того, что вчера было. Как человек, который мотается каждую неделю, чтобы повидаться с сыном. Эта экономия, чтобы дать ему лучшее качество жизни, не стоила того, чтобы тратить деньги на блудных. К чему в этот раз вас и призываю. Тратьте на семьи и ведите здоровый образ жизни. Не мне, пастуху, вас жизни учить. Это пожелание.

01.07.2016. Искушение придет снова. Оно приведет тебя в чувство, но будет в другой форме, «отчаянно нагрянет», настигнет тебя в самый неподходящий момент, когда ты не сможешь от него предохраниться и защититься. Оно обязательно будет изощрённое, на порядок усложнённое, гипер-насыщенное и непреодолимое, как вирусня и тараканы, вырабатывающие иммунитет от каждого нового яда и отравы. Будет тормошить тебя, спрашивая с тебя за прошлые разы, по которым успела набежать неустойка, как за не доигранную партию с другой стороны и с другими игроками, противостоящими тебе, но с неизменным преимуществом на их стороне. Отомстит данностью и последовательностью, системностью работы, возьмет за простой, спросит с тебя многообразием инструментария  методов и способов «задеть тебя за живое», поживиться и полакомиться тобой. Это просто форма твоего контакта со средой. Искушение- инструмент, это все ложные маяки и соблазны, в которых, как бы тебя не обвиняли и не отвлекали от молитвы в пути, а ты не хотел расслабиться, ты должен настроиться, сконцентрироваться, сфокусироваться и держаться. И ты идешь этим путем, ты продвигаешься дальше, и в этом мареве дальнейшего пути, в собранности,  взвешенности и осторожности твоих шагов по заданному направлению, только искушение служит тем пунктиром, по которому дозволено идти, не пресекаясь, но не спотыкаясь, а ты занят разглядыванием  того, что проделывает с тобой жизнь, спасая тебя от сердечно-сосудистых заболеваний тем, что чаще разглядывает женскую грудь, и это происходит намного чаще в эти жаркие летние месяцы, добавляющие больше ясности в работу твоей фантазии и твоего организма- все
работает в диком синхроне и системно.

Прокрастинация. 02.07.2016. «Роман – это открытая форма, говорит Бахтин», как сказал в «Редких землях» Василий Аксенов. В стойком желании его постоянно дополнять, усовершенствовать, работать над ним, усложнять его. Думаю, это защитная реакция от неуверенности в том, что ты делаешь правильно. Тебе кажется, что не стоит внимания, поэтому все время работы над ним силишься занимать себя правками, от неуверенности в том, что ты сделал это настолько хорошо, что ты мог бы за это в таком виде поручиться и вынести на всеобщий суд. Не от перфекцинизма, зависимости, ожидания, требовательности к себе, а банального осознания, что рано поставлена точка, еще не все успел сказать. Новые воспоминания приходят на ум. Много еще не «взято не карандаш», остается упущенным из вида).

Искушение. 04.07.2016. Купе. Сусанна сказала, что училась на логиста, а сама родом из Иркутской области, жила в Иркутске, но даже не знает, что мне показалось удивительным и странным, где расположен музей Тальцы, который в окрестностях на расстоянии 48 километров. Да зачем ей забивать голову такими мелочами, она ведь почти состоявшаяся звезда! Рассказала, что она содержанка, но без самоосуждения. По мере того, как она преспокойно обсуждала своего, которому уже давно пора иметь детей, потому что у его брата уже есть. Не стеснялась говорить, что она содержанка, все даже не произнося это слово вслух, и я вспомнил героиню Ренаты Литвиновой из «Мне не больно», и я подумал, что у меня нет морального права осуждать людей за и форму общения и за то, как, с кем и зачем они живут. Пока я смотрел на нее в вырезы, из которых выглядывало бесстыжее тело, мой член считал пуговицы в ширинке как в песне Митяева и Шуфутинского: «Лифт послушно отсчитает этажи». К вырезам липли мои взгляды, как мухи к липкой ленте. Они не могли оставить меня безучастным, и каким бы стойким я не был, я был падок на них, подвержен их влиянию, они были для меня, как мед и патока, и я лип к ним, и не мог оторваться, как все звери леса, к соломенному бычку смоляному бычку в известной сказке. Тела было много, оно перекатывалось, как игрушечный антистрессовый лизун, и она сама была для меня анти-стресс. Разглядывание женской груди уменьшает риск сердечно-сосудистых заболеваний. Одежда плавно струится по ее ногам, липнет к коже, облепливает коленки, нисходит потоком, как животворящие струйки ручьев текстиля и ткани, ниспадающие, как тога, обволакивающие, обнимающие острые коленки. Она богатая телом и формами содержанка, которая нарочито не снимала чулки, выглядывавших из под короткой юбки, из-за которых мой член раскланивался каждому ее движению и повороту, почти выписывал в штанах восьмёрки. Она умело показывала трусы, задирая ноги, как будто устраивая канкан в горизонтальном положении, при этом говорила с придыханием: «как жарко, как в бане». Выбирая позы показно и жеманно, кокетливо или неумело прикрывая себя то простыней, то джинсовой круткой, которой хватало только укрыть коленки, что мой взгляд ей любовался и игрался, подолгу задерживал его на ней. Она позволяла пользоваться себе благосклонностью мужчины, и при этом верила в то, что ей подвластно все, начиная от танцев, фортепиано, и заканчивая бесконечными съемками и рекламой нижнего белья, надеясь, что она засветится и станет звездой, к которой ее приведет Ее Звезда, и я посоветовал ей вставить себе золотые зубы, поскольку в сегодняшнее время выбиться в люди и добиться успеха можно только фриковостью.

Иногда смотришь на девушек, которые не угадали с размером лифчика, и видишь незаполненные чашечки, в которых обозначены изгибы дужек, также видишь и те, где сверх меры, где тела в избытке, и она идет, покачиваясь всем телом- и всех в округе это впечатляет и завораживает. С такой богатой телом женщиной ты всегда идёшь гордо, сам себе завидуешь, ведя ее за руку, не хочется отдаляться, и без стеснения, без робости, предъявляя на нее права, обозначая ее к тебе принадлежность. Вот идет, потрясывая грудью, женщина, балансируя всем своим упругим телом, покачивающимся, как перекатывающаяся пружинка, радуга- гусеничка. Она пейсмейкер, которого ты держишься во время бега, как эдакого наставника, который позволяет ориентироваться, держаться него, как поплавка, который удерживает тебя на дистанции, и ты не даешь себе послаблений, потому что будучи с ней ты не должен лажать, а должен соответствовать уровню.

Ее глаза синие-синие, как озера, медный купорос. Счастье иметь глаза такого цвета. Родиться в Турции смуглым с сине-голубыми глазами -великое счастье, так как это большая редкость. Рыжие волосы, как медная проволока, темнят в своих складках мотка. Разглядывать ее саму, все равно, что разматывать моток ниток, или медной проволоки медленно, неспешно, неторопливо, моток за мотком, стежок за стежком, оборот за оборотом, слой за слоем, отшелушившая все, что мешает взгляду, впитываясь кожей, проникая в поры, возбуждая желание, окутывая, опутывая, окуривая, принуждая, уговаривая, насыщая собой, пресыщая собой, перенасыщая собой, оболванивая, закручивая вихрем, уводя в сторону человеческое внимание, в решето которого что-то забивается, за что-то цепляется память и внимание, деконструируя иные смыслы, переформатируя изначальный замысел, воссоздавая, как кубики, новые крепости, новые замки, идеи и смыслы и тождества, жонглируя понятиями. Сама ее кожа цвета мясомолочного поросенка с игрой веснушек в освещении поезда отливает глянцевым блеском- она воспаляется и становится красной, яловой, червленой, багряной охрой, походящей на отлив старых медных советских антикварных монет. Тело бесстыдно выпячивалось, вылезало из одежды так, что она вообще перестала его стесняться. Все скромное или что должно было быть априори стыдливым и срамным, было выставлено напоказ, демонстративно или нарочито напоказ, и это или был такой ее образ, или она привыкала к этому амплуа и образу девушки с картинки, которая настолько публична, что у нее интимность и зона личного пространства атрофирована вовсе и нет уже у самой права на себя.

Мы вдвоем с перегонщиком машин смотрели на нее, как старцы на Сусанну, и мысленно ее желали, не зная, к кому она больше благоволит. Ко мне, который сел на ее сидение, или к попутчику, который выпивал ее глазами, сидя прямо напротив ее. Эта русалка-Ундина, в ее первом синематографическом образе артхаусного видео нас обоих утаскивала на дно, подняв толщи мутной воды и сапропели из илистого дна наших возбужденных неутоленных желаний. Просто оценка и  восприятие женщин идут иначе, когда каждая привлекающая внимание юбка выдается на фоне всех остальных. А если  взять обилие студенток, просто глаза на них разбегаются, это ведь не единственная женщина в купе, к которой приковано все твое внимание, визави, с ней ты единственный из всех мужчин ты ведешь диалог, не клеишь, а просто общаешься, потому что она тебе интересна, как женщина. Соперничаешь с другими мужчинами за ее внимание, из этого обилия и множества женщин выделяются только самые молодые, достойные и яркие, просто даже «выдающиеся». Тогда натянутая нить превращается в задетую струну души, которая обязательно издает характерный звук, и звучание зависит от силы ее натяжения и напряжения. Меня магнитит и манит магия прикосновения.

Не знаю, о чем думала она, что бы значило для нее мое прикосновение. С эротическим или сексуальным подтекстом, это как, все равно, или взять держаться за грудь, так и сухо и технично, как и за руку, но не предполагает объятий, а в практических целях, как когда держишь член, когда ссышь, физиологически работает, как шланг, а не как пушечка. Ее срамные губы, нежные, розовые, как раскрывшийся бутон, даже не кустовой розы, а мальвы, складками кожи, с самим телесным запахом складок и выделений. Ощущение не провисает, а выражено натянутой ниткой, где все остается зарефлексированной от напряжения, дальше которого только обрыв, после или фиксации, где все остается на переднем рубеже, дальше которого не сдвинется, ни на йоту. Ощущение перехвата твоей инициативы, контроля над ситуацией. Ты думаешь, что ты владеешь ситуацией, ты на своей заданной точке координат, и как ты не скатываясь, не балансируя, с нее ты дальше некуда не сдвинешься, не то, что ты вкопан, или врос по свою заднюю точку, задрочку координат, от который ты не отступишься,  не поступишься, а то, что само твое положение не изменится, как итоги войны, которые не будет никто пересматривать и юридические и политические позиции, которые можно только обыгрывать на словах, и выбирать, как к ним относиться, не перестраивая и не денонсируя их. Поэтому и само ощущение, как от неспешного диспута, диалога, делаем шаги, делаешь движение, двигаешься, ставишь все на паузу, и так все «до следующего раза», не торопясь, некуда спешить, некуда, времени предостаточно, «до следующей благоприятной возможности». Она просто говорит со мной или чего-то от меня настойчиво ждет, что я перестану говорить, и наконец, начну действовать. Или решит, что я просто болтун, и все, и словами компенсирую свою полную во всем несостоятельность.

Кафе. Кто-то из ребят в кафе, чтобы потешить нас, рассказал историю про мужика почтальона, который переходит на велике через реку в Новгородской области, получая 7 тысяч рублей зарплаты в месяц за труды, а потом зимой он пробивается на лыжах или на санях, как тот герой, про которого Андрон Кончаловский снял фильм «Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына», на что товарищ сказал: «А ты знаешь, что на балансе ФГУП «Почта России» есть еще и гужевые повозки?». Несмотря на то, как нам был проиллюстрирован яркий пример, я примерил уже все на себя, представив себя в этой роли. Я уже тогда думал о другом, я представил сам себя этим почтальоном, который во время разлива рек переходит реку вброд, что также и я со своими искушениями, что иногда они настолько сильные и сильнее меня, что захватывают меня по горло, я натурально иду по горло в воде. И это уже не игра в одно касание. А игра на выбывание. Игра в выбивного «кто кого?». Как испытания фронтовиков «гореть в танках, мерзнуть в окопах, тонуть на переправах». Мне показалось, что как бы я не рассчитывал, случается иначе. Искушение это стихия, как сила природы (привет Энг Ли!), под которую ты подстраиваешься, ведь ты просто человек.

Пригородный автобус. Ее мальчуково неестественно маленькая задница, сжатая от напряжения в кулачок, как будто сузилась до игольного ушка, в которое не дает вдеть нитку размера тоньше конского волоса. Грудь и того меньше, где-то вырисовывался контур сосков, которые и не обязательно было запрятывать в белье. Цена свободы малогрудых, простое естество быть собой. Как писал, воспевая их, однажды Лимонов: «У меня они все, малогрудые». Важно сказать про грудь, ее красоту и размер, что они обратно пропорциональны уровню феминизма в женщине. Чем более плоска, тем более раскрепощена, сначала белье не носит, не стесняется выставить наружу пуансоны сосков, прочерчивающиеся под майкой, и где фактура ткани выдает очертания под футболкой. Рисунок груди и ее индивидуальная форма пропорциональны ее индивидуальному психологическому рисунку. Надевает свою одежду свободного кроя, чувствует себя уверенно, потому что и в помине нет никакого стеснения и избегания, нагота идет напролом, самим краем наглости и бесстыдства, провокации и взаимного притяжения, соблазнения и искушения. Женщина, которая тревожит, тормошит, бередит, отравляет твой ум, заставляет забывать о себе. Грудь женщины- поворотная точка ее либидо и внутреннего «эго». Сучка, которую мы закрывали собой, как Александр Матросов амбразуру, так тщательно, «без сучка, без задоринки». Я оглядывался на ее вырез, как автомобилист без зеркальца и парктроника, постоянно пялясь назад, для перестраховки, или «на всякий пожарный случай». Платье цвета колокольчика, его поднимал ветер, но не сильно, который прорывался сквозь люки и открытые по максимуму форточные окна. Сквозняк тоже поддувал под платье, обрисовывая купол воздуха, как шляпку цветочка колокольчика. С линии спины, несмотря на все эти игривые воздушные потоки, контур выреза так и не сдвинулся. «Шоу» не было никакого. Я понял, что искушение продолжает свою работу, но только в других формах. Рисует свои картинки сквозь оказанные знаки внимания, бесстыжесть нарисованного, придуманного и воздвигнутого собственным воображением. Участки кожи, доступные обзору, со всеми прыщиками и ложбинками, впадинками, мочками и родинками- чтобы изучить весь ландшафт ее тела. Так показывают свое богатство, так обнажают себя. Наука обнажения, чтобы рисовать эротичнее художника, и больше, чем может ухватить фотограф фотоэлементами, реактивами, линзами и вспышкой. Красота, доступная взгляду, проникновенная и  природная, успевшая застыть на твоих зрачках. Инскрипшн. Выдвигая все новые осмысленные образы, обозначая грани и края, рисуя собой на тебе, задевая локтем и рукавами. Мы сжали спины, чтобы похотливые мужики рядом не смотрели на нее. «Атланты держат небо на каменных руках». Мы отняли у них монополию смотреть на нее, став едиными пластинами живого щита внахлыст друг к другу. Мы не дали никому смотреть, мы ее оставили себе на закуску. Мы были намагничены ей, как динамо-машиной, и она автоматически должна была к нам притянуться, повинуясь этой физической силе. Она висела на натянутых руках на поручнях, как обезьяна на лиане. Бесстыжая, развратная, недоступная и неприступная, в многоликой естественности, святой простоте и наготе, в свете наших иллюзий и выстрелах наших поллюций, не приукрашенная ничем, украшенная лучами солнца и загара, в оптике наших крамольных взглядов, как в собственном соку. Когда выглядывало позднее солнце, растолкавшее облака локтями, чтобы брызнуть на нее «смачной» кляксой камшота, я знал, что солнце осветит ее, просветит насквозь, как рентгеном, ее платье, и я ее разгляжу, насыщусь досыта. Когда солнце выглянуло, когда оно пронзило всю призму стекла, оно первым делом ослепило нас как дальний свет, но для нашего обзора ничего не помогло, оно даже нас не согрело. Ей немного досталось от солнца, как будучи намазанной подсолнечным маслом. Кожа загорелая вспыхнула на солнце, а платье оказалось слишком плотным, чтобы подсветить контур и обозначить, что было под ним и на ней. Контуры ее тела обозначались лишь самим платьем и складками и «сморшками» на нем, подчёркивающим изгибы тела. В этом была магия игры, фантазии, какого-то предвкушения и ожидания, что из-за перемещения пассажиров она передвинется в зал, и повернется, что кому-то из нас действительно повезет, и ее удастся рассмотреть ближе, или в лицо, или она придвинется и прижмется, или на повороте она дернется, что столкнется с кем-то из нас. Глядя на нее, каждый из нас мысленно с ней согрешил, склоняя и спрягая ее «в хвост и в гриву». Ее вытянутые руки выжимались и натягивались, как ремни и нити. Все мускулы на предплечье напрягались, как при велосипедной езде, подпрыгивая на каждой кочке. Все мышцы до единой были в жесткой напруге и в мышечном тонусе. Мы закрывали ее собой. Я рассчитывал, что при повороте я разгляжу выпирающие соски стоячей груди, задрапированные платьем, как рапидой. Платье, напяленное «на скору руку» и наспех, чужим насмех, намеренно, по делу, накинутое, как занавеска на клетку балабольного попугая, именно так, чтобы возбуждать наше внимание и привлекать мутные взгляды. Никто так и не понял, было на ней что-либо, кроме самого платья и косметики. А было ли вообще это платье, а какое-то недоразумение, кусок развевавшейся материи, когда  она не шла, а  сама прямо летела в воздушных потоках, как будто она была щепка, которую подбрасывала, как бегущую по волнам. Я смотрел уже в метро- на эскалаторе ее никто не догнал- она просто суетливо прошла мимо в своей виртуальной наготе и бесстыдстве, пропущенная сквозь «коридор позора» и «сквозь строй» наших лапающих взглядов. Так она никому и не «досталась»: никто не продолжил с ней вечер и мысленно, и наяву тоже. Никто не поспешил за ней ухлестывать, не обгонял ее, чтобы поглазеть на нее уже с близкого расстояния, а не через людей. Я замешкался с покупкой жетонов, скатывался вниз, и увидел, что она не спешила, она ехала стоя на эскалаторе среди всех, и никто не подошёл к ней, и не сунулся далеко по вагонам, как будто намагнетизировав нас, она уже не отпускала нас далеко от себя. И я тоже не полез, нужно было держаться переходов, и я заметил, как она вошла в салон вагона, и просто села, не стояла, села напротив парней, и никто больше не посмотрел на нее. Она была готова и предрасположена к общению и нашей опеке, открыта, как бутылка спиртного, источающая запах и бередящяя волнением. На ней не было наушников, она не лезла в телефон, как многие в метро «уходят в себя», отвлекаясь на что-то отгораживая себя от окружающего мира. В ее простоте и естественности, доступности, манящей какой-то неприкрытой дозволенности, она уже никого не интересовала. Как и любая другая с вызывающем платьем, с вырезом на спине. Теперь все нивелировалось. Обнажение или частичное обнажение не ничего не давало ей взамен, никаких «конкурентных преимуществ» или льготных условий- кроме нашего мужского рейтинга девушек с разворота глянцевого журнала. Она голой спиной прикоснулась и приклеилась к сидению, где ехали бомжи, пьяницы, пропойцы, маргиналы, аутсайдеры, лузеры и неудачники, потные и липкие, грязные, скучные и анти – гигиеничные. Она сидела, не выдерживая стоическую осанку сидящей под прямым углом, как надлежит по этикету. Я подумал, почему так вот она расхрабрилась и себя настроила, вырядилась. Так я заметил ее, все ее заметили, но никто не подошел, все постеснялись, или подумали, как будем выглядеть в глазах друг друга, никто не составил с ней компанию, более того, никто даже не попробовал, если это было бы даже элементом игры, которое привнесло в нее и в вечер какую-то неожиданность и интригу, поселив в нас нетерпение, дрожание и эрекции, это было также проходящее и сиюминутно, как и все остальные мысли проносились, как облака, «менялась дорожная ситуация». В пути встречались и другие женщины. Мы переводили взгляд и скучали, выбирая новую жертву поглазеть в этой летней жатве переполненного транспорта- где женщины соблазняют нарочитой доступностью и минимализмом напяленных на себя скупых одежд, вываливая сиськи наружу и неудачные татуировки. Девушка со своей определённостью выреза, так и оставалась в своей фатальности, как данность, неизменчивая, которая была гарантирована  у всех, поэтому, без зазрения совести ее оставляли, бросали, насытив взгляды, чтобы плотоядным и хищным взглядом поживиться кем-то новеньким, навёрстывая упущенное, что было в ней прямо обозначенным или вырванным из контекста, сокрытым, недоступным взгляду, или над чем еще долго приходилось поработать фантазии, просвечивая ее взглядом, как сканером и рентгеном, подсвечивая лазерными указками, выпестовав свое внимание, разлитое в окружающих предметах, смакуя и как лоза «возбуждаясь на наготу». Просто нагота давала «все и сразу» и не возбуждала внимания. Она не давала взгляду потомиться и настояться-она сразу давала ответ, без тайны, без работы фантазий. Это было «ой и все!», за которым ничего не стояло. Как «голая, и голая, что есть, то есть», все стыдливо смотрели в сторону, как будто вложили взгляды в ножны и уйдя от «кинжального огня» взглядов перестали быть самцами, при всем том, чем ее наградила богатая природа.

Поезд. Мое внимание и сосредоточенность были прикованы к окружающим меня женщинам, которые «потчевали» меня собой, одновременно вышелушивая из меня какие-то слова, сопоставления и сравнения, как звонкие монеты в синью-копилку. Содержанка и новая попутчица были полярными по отношению друг к другу, крайностями, хотелось остановиться на каждой из них, потому что интриговали собой, как две непознанные Вселенные. Новая попутчица сухая и асексуальная Марафонка, у которой было только тело женщины, где меня интересовала только функция. Исчерпала себя в попытках составить свое личное женское счастье, такое простое и одновременно сложное, примеряя себя и кальку отношений на каждого встречного перед собой мужчину. Как вести себя с женщиной, которая с самого начала спешит все усложнять и тебе кажется, что тебя это тоже коснется, не избежать этой участи. Пособие по работе с начинающими женщинами. Пособие по борьбе с самим собой. Как когда слышишь, что рядом смеются, то думаешь, что это обязательно и непременно над тобой. Ко всему нужно быть заранее готовым. Всегда носить с собой паспорт и презерватив, даже на отдыхе и выходя выбрасывать мусор. Вот только с сексом не обязательно «перепадет» и вообще- то, вряд ли перепадет. Случайности и непроизвольности, где «ничто не предвещало» вряд ли будет, а паспорт проверят обязательно. Внешность, предрасположенная к проверкам. Внешний вид, не позволяющий выпасть из поля зрения, без разных фобий. Выглядишь неблагонадежно.

Я сказал: «Вот вы у проводника попросили поменять надорванное белье. Это носит для вас принципиальный характер? Вы точно не отсюда? Вы из Метрополии?». На вопрос: «Почему?» говорю дальше: «Потому что девушке отсюда если официант принесет вместо яблочного сока другой фруктовый, апельсиновый, то она его примет, и выпьет». «Ну, это не то, что негибкость. Это даже не знаю, как назвать. Это прямо-таки безволие!» - безапелляционно сказала она с интонацией Маугли. Я сказал, что здешние женщины, девушки чаше выходят замуж, потому что они более ригидные, гибкие, уступчивые, дипломатичные и это не безволие. Я не в той мере, что защищал местных женщин, скорее, подчеркивал, что у каждой свой индивидуальный почерк, и все разные, и вообще так размышлять это несколько стереотипно.

«Вы в марафоне участвовали?»- спросил я.  «Откуда вы узнали?»- спросила она. Я сказал: «По-спортивному одеты. Вы худая и тонкая, как раз все марафонцы такие. У вас спортивная сумка, кажется, там наверху»- сказал я. Я сказал, что я мыслю визуально, картинками, поэтому я сказал, что мне важно общение. Я верю, что каждая встреча неслучайна, она дает ключи, она помогает, настраивает, направляет. И действительно, благодаря ей, я вспомнил «гичка, гноярка», и много написал про теленка, как он кормился на поле, и мне пришли воспоминания о селе, которые нахлынули опять, очередной пыж был вынут, и поперло, и я стал писать. Во мне боролось несколько взаимопротивоположных желаний. Подогреваемый мной интерес общаться и наоборот, желание поскорее прекратить разговор, потому что чувствовал, что баба замороченная, и что сам невольно выпустил джина из бутылки. Она смотрела испытывающим взглядом, как может смотреть только Маугли. Зрачок в центре глаза, как смотрят уставившиеся. Она моя ровесница, 1984 года рождения. Она открыто признавала тот факт, что мужчина ее мечты еще не встретился, хоть она уже сильно «понизила планку». Ну, для чего я это все слушал? Как будто, я сам был размерами и ростом с эту сниженную ей же планку. Я хотел спросить: «У вас есть детки? Вы такая красивая, у вас, определенно, должны быть красивые дети!». Она смотрела на игравших чужих маленьких деток и сама ответила без моего вопроса, мысленно его отгадав, когда заговорила, глядя на них: «Какие хорошие детки, какие послушные! Мой такой упертый, со своим характером, норовом». У нее сынок, которому семь лет, а отец ребенка умер два года назад. Ребенок резкий, буйный, мотает нервы. Она сказала про свой брак с иностранцем. Говорю: «Не верю в их возможное счастье. Тут своих соотечественников не предугадаешь, а что в голове творится у иностранцев, а не просто людей другой национальности, даже предугадать сложно. Нужно же быть подготовленным и просчитывать ситуацию, учиться на чужих примерах. Посмотреть, как жили другие, к примеру, известные люди, и что из этого получилось. Взять брак Дали и Гала, Курниковой и Иглесиаса, русской жены Бальзака». Я думал, глядя на нее, просто и доступным языком, не путано, убежденно и с жаром говорил о том, что никто не может предусмотреть все, и не знает, чем обернется, и поэтому и смотришь на людей, также задаешься вопросам насколько может быть долог союз между ними, и как это продлится, и что возможно увлечение или влечение окажется таким мимолётным. И ничего невозможно предугадать со всей доподлинной известностью. Потому что люди, не реализовавшие себя, начинают кидаться из крайности в крайность, что-то додумывают себе от недомыслия и неинформированности. Как кажется тебе, как проходят в жизни эти все точки роста и личностного развития. Нужно много думать самому и наблюдать, анализировать».

Женщина в 32 года уже, потеряв всякую надежду, готова встречаться с водителями и таксистами, которым дает телефон, забывая свои вещи, и понимая, что она «в поиске», говорит, что не зарегистрирована в социальных сетях, в чем есть противоречие в выборе средств. Идеально, что она «лабораторная крыса», которая «никуда не денется, и будет работать». Я сказал: «Не слышал такого выражения. Есть фрагментарные типы культур, где все «рок-звезды», как в международных компаниях, а еще есть другие типы корпоративных культур. Однако у нас, в России, все неприменимо, у нас шеф однозначно работает только в авральном режиме, в режиме «пожарника», в командах, где «есть директор, и есть все остальные». Директор совмещает в себе все компетенции, а ребята –ничто. И главное не тип культуры, а именно нахождение в звене корпоративной культуры, где только ты будешь раздавать  задания никчёмным сотрудникам, и потом за каждым из них еще будешь «бегать с горшком», спасая ситуацию». Она сказала, у вас такой богатый взгляд на теорию и систему управления или что-то такое. Потом я перевел тему, сказал, что ей нужно не ждать идеального мужчины, а брать от каждого, что он может ей дать. «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича». Она сказала, что не сошлась в отношениях с мужчиной, у которого отсутствовало высшее образование, как важный критерий, и несколько зубов. «А как вы поняли и проверили?»- спросил я. «Проверили, нащупав языком во рту отсутствие нескольких зубов?». Она сказала, как я не постеснялся не то, что спросить, но и такое сказать. Наверное, она видела во мне чересчур самоуверенного и самодовольного типа, который открыто и неприкрыто вторгался в чужое личное пространство, не то, что словами пальпировал женщин или флиртовал, а просто их неприкрыто лапал. Я со своими невымытыми с мылом словами и мыслями лез к ней в голову, как она лезла своим языком в рот к мужику без высшего образования и нескольких зубов. В диалоге я был человеком, про которого мне самому хотелось говорить, о себе, но я считал это излишним. Я предпочитал слушать и изучать, чем говорить и производить впечатление. Я внушал себе мысль о том, что я волен сказать, что мне думается, позволено все делать, как хочу, как выбираю стиль общения, не считаясь ни с чем, ничего не табуируя, так и общаюсь. Главная мысль была в том, что мой брат делает в реальности, на делах, я делаю только на словах, это как описать, что ты ее «интеллектуально трахнул». Подбирал нужные слова, как ключи к каждой, когда своим телом, и та, и другая, «вводили во искушение», я удерживался от них на расстоянии вытянутой руки, когда одну можно было ухватить за пятку, когда я переместился к ней на место, а руку другой можно было схватить во сне. И та, и другая на расстоянии вытянутой руки, которых можно было задеть вместо шага, вместо символически делаемого шага. Нужно было просто «проще простого», невольно дотронуться, протянуть руку, просто осмелившись, и все это уже невозможно было бы остановить. Триггер спущен, нажат пусковой крючок, открыты шлюзы, и все! Потом наводнение, разбор завалов и ликвидация последствий. И ты думаешь: зачем тебе все это нужно? Твой мир устроен, ты заморочен, у тебя и так много проблем. Неужели ты, не расправившись со старыми, готов навешивать на себя, как на штангу, новые блины заморочек? Как ты рассчитываешь свои силы, когда бабы, если их слишком много случается в твоей жизни, тебе угрожает цейтнот и нахлыст их. Пара-тройка лишних дел и тебе амба, каюк. От их нахлобученности может произойти коллапс, поэтому важна не избыточность, не количество, не нужно идти на рекорд. Важно одно разумное соотношение и чувство баланса. Как удерживать баланс? «Легкие связи это только путаться. Это говорит о том, чтобы быть неразборчивым и быть легкомысленным. Самому все то, что ты не можешь себе позволить. Как я сказал  Штефану, что мечтаю написать произведение «Искушение Святого Антония» о том, как мужчина борется со своим искушением, пытается его преодолеть, не может через себя переступить, оставаясь, как вкопанный, на пороге желания. Интересно и занятно то, что мои суждения о взаимоотношениях с бабами, чаще всего выслушивает именно коллега по работе. Скорее всего, ему самому такие мысли часто приходили в голову, что, по крайней мере, он может эти проблемы проговорить вслух, высказать, выговорить, а не думать, в голове не вынашивать, как план побега. Он не стесняется их, по крайней мере, озвучить, я думаю, в этом и есть большой прогресс, но не для тех, у кого слова расходятся с делом, не у тех, кто бросает слова на ветер- просто у меня с ним более доверительные отношения и он лучше всех ко мне относится в коллективе, как «условный исповедник»- который все выслушивает и относится с симпатией. Я сказал, что все зависит от конкретной ситуации. Я не сказал, что изначально кто-то может быть предрасположен и легкомыслен, а все проверяет конкретная жизненная ситуация. Так за последние десять лет все заметно усложнилось. У нас теперь другие статусы, все стало гораздо сложнее, и сейчас все просматривается, пишется на диктофон и видео, и сейчас ничего не сокрыть и не запрятать. И все же, как лучик доброй надежды, есть ложная уверенность и убежденность в том, что все может остаться без внимания и незамеченным. Все эти искушения, начиная с бабы, увиденной в автобусе, молодой начинающей модели Сусанне, которой советую вставить золотые зубы, для фриковости, чтобы выделяться на фоне других, и поджарой марафонки, которая интересна скорее, как собеседник и человек, а не как женщина.

Я подумал, неужели ты не смогла признать во мне своего зверя? Ведь у меня такой же пристальный, тяжелый и испытывающий взгляд, которой наставлен, чтобы ты отвела взгляд. Он нацелен на тебя, пристальный, испытывающий, чёрный, тяжелый, доминирующий. Я стреляю в тебя этим взглядом, чтобы ты сдалась, поддалась, стала женщиной от него, отвела свой взгляд, уступила хоть раз и потупила взгляд, он заставит тебя робеть, краснеть, и слушаться, вгонять тебя в краску пунцовую, чтобы ты «зарделась краской пунцовой» и «робко мне дала свою руку», не поднимая от стеснения свои глаза на меня. «А вы откуда?!»- спросила она. «Я отовсюду» сказал я.  «А где живете?». «Я родился в Метрополии и сейчас здесь работаю, а там я тоже живу». Я нарочно не сказал, что живу на два города, что выглядело как проблемы в моей личной жизни или неустроенность в семье, от которых я спасаюсь трудоголизмом. Мне важно было быть в ее глазах устроенным, основательным, надежным и крепким. Я сам не хотел выдавать ничего о себе лишнего, а тут был эффект живого собеседника, не связанного с тобой, перед которым можно было излить душу, поделиться и поплакаться, как в «На Тихорецкую», «навру с три короба, пусть удивляются», и я  исправно играл эту роль со всеми вытекающими. Я общался со всеми этими женщинами, выслушивал их «женские истории», чтобы понять глубже их природу. В сравнении я видел, что с лихвой получалось у молодой содержанки- принимать щедрые подарки от взрослого мужика. И на что не решалась и не могла пойти неуступчивая и не ригидная Марафонка, которая не могла устроить свою жизнь из-за гордости, предубеждений и перфекционизма.

Когда мы проехали близлежащую к станцию платформу, я сказал ей про своих троих отцов и наставников, и антагонистов: «С кем я все время враждовал дал мне несоизмеримо больше, чем все мои друзья, даже вместе взятые. Когда я испытываю к себе жалость, когда мне трудно, когда мне хочется себя пожалеть и сдаться, махнуть рукой, и остановиться- он всегда незримо со мной, мотивирующий, подбадривающий, пейсмейкер, который есть у вас, всех бегунов. Я не так много бегал, но я часто сдавал нормативы в армии».

Уже на подъезде к вокзалу, перед закрытием на санитарную зону, я сказал: «В туалет вы не пойдете, вам точно там не понравится, вы же перфекционистка.»- как будто нарочно стебанул ее, подтрунивая над ее взыскательностью.

Что у меня в голове изменилось от того, что я узнал, что она марафонка? Что у нее в мозгах? Могла бы эта информация пробудить во мне дополнительный интерес к ней, стать влечением и непреодолимым желанием? Как марафонка, какая она перфекционистка, если бросает и сходит с дистанции, когда видит, что не дает результат? Выходит, что отчаивается и сдается. Как она выбирает людей, чем она руководствуется? Великое искусство и  редкое умение людей быть разборчивыми, выбирая и составляя себе пару, что важно. Если люди не реализуются в семье, то совершенствуются в личностном росте, тогда  как самое главное качество женщины -состояться именно в ипостаси жены и матери. Я думал, раз она марафонка, и так быстро бегает, то, скорее, бегает от самой себя, в своей неудовлетворенности, от перфекционизма, от того, как хочет постоянного и надежного мужика, всерьез и надолго, с которым бы она связала свою жизнь. Я подумал: «Да ты не бежишь для победы, достижения или результата. Ты банально бежишь от себя!». Еще подумал, как у нее реально печёт между ног, если она такая реальная перфекционистка-то ей тяжело от своей установки сделать выбор. Она такая неудержимая, сжатая, поджарая, сухая, как балык, и все марафонцы, без лишнего грамма жира, высушенная и закопченная ветрами и солнцем. Она такая же сухая, и, как и моя бабушка, с сухой кожей на руках. Я сказал ей, что она многофункциональная, как складной швейцарский ножик, на что она ответила, что так ее еще никто не называл. С моей стороны это был рисковый и провокационный комплимент, с другой стороны я проверял ее возможную реакцию.

Я сказал, что внешне со такой же, как и вы женщиной работаю в офисе- типаж, голос, интонация, характер и внешность - все совпадает. «Хабалка, доминирует, в чем-то властная девушка. Я называю ее Маугли, потому что она очень дерзкая и наглая, грубоватая» Она предположила, что по гороскопу я дева, когда мы шли по перрону. «Нет, овен»- сказал я, так она прояснила, кто я.

Я просто думаю, что я увидел ту бабу, которой показался необычен, не как кто-то, достойный внимания, а просто фриковый и тем и заметный, как спутник и собеседник, который не назвался, так и не сказав своего имени, который пожелал остаться неизвестным, анонимом, много говорил, но в то же время ничего и не рассказал о себе, какое -то одностороннее общение, но сулящее и предваряющее многогранное восприятие мира, потому что я побывал твоим зеркалом и эхом, растворяющей тебя, твои печали и морщины, врезавшиеся в лоб и выдающие твою усталость, и все твои рубцы и зарубки на сердце, кислотой. «Откуда вы знаете как выглядит герб моего города? Большинство людей этого не знают. Смотрите телевизор?»- спрашивала меня уже в метро. «Нет, просто много читаю. Не смотрю телевизор, читаю новости в Интернете».