Шекспир, Гай Фокс и поэтика спряжения глагола БЫТЬ

«Шекспир и Гай Фокс? Это что – очередные фантазии на тему о Шекспире?» - так подумает мудрый читатель, утомленный шквалом обрушившихся в последнее время на его голову «конспиративных» сенсаций. Нет, это не о том, что Шекспир, «не умея сочинять пьесы», был вынужден от скуки закатывать бочки с порохом под здание парламента, хотя, в некотором смысле, он далеко не был сторонним наблюдателем. Так что очередь Гая Фокса в моем повествовании обязательно придет. Тем более, что печально известный Роберт Кейтсби (Robert Catesby), организатор Порохового заговора, приходился Уильяму родней со стороны его матери Мэри Арден. И это далеко не единственный представитель семьи Арденов, потерявших жизнь за опасные связи с «заговорщиками».

Так что у Шекспира было от чего впасть в меланхолию и задуматься на тему «Быть или не быть?», а затем вложить свои размышления в уста заморского принца, максимально удаленного от английской Короны в пространстве и времени. Уильям Шекспир и его семья всю жизнь вынуждены были балансировать на грани жизни и реальной возможности ее потерять по подозрению в контактах с теми, кого Корона объявила изменниками. А вы знаете, какое стихотворение считал самым великим в мире страстный поклонник Шекспира, английский актер Ричард Бертон? Нет, это не монолог Гамлета. Это спряжение глагола «быть» в настоящем времени, именно в НАСТОЯЩЕМ. В программе Poetic Touch артист, обращаясь к невидимым собеседникам, говорит им: «Я научу вас бесконечности». А затем начинает спрягать этот глагол, но как спрягать! «I am - Thou art - She is - He is - We are - You are - They are” – декламирует Ричард нараспев, и слушатель вдруг вспоминает, какое же это счастье просто «быть». (1*)

Это рассказ о том, что иногда отсутствие сведений о человеке говорит о нем больше, чем кажущиеся очевидными задокументированные факты из его биографии. Есть такое латинское выражение – «argumentum ex silentio», то есть аргумент, основанный на отсутствии информации. Предполагается, что раз о каком-либо событии ничего не известно, значит этого события никогда и не было. Как же понять, чем и как жили люди неаристократического происхождения, о которых из Средневековья до нас в лучшем случае дошли лишь записи о крещении, венчании, количестве детей, тяжбах и датах естественной смерти или казни? Нельзя же полагать, что человек не жил, не любил, не мечтал и никогда и ничему не учился. Поэтому для кумиров прошлых веков их благодарные потомки обычно вдохновенно сочиняются увлекательные биографии – одна другой невероятнее. И, наконец, образ кумира принимает настолько гротескный вид, что скептики справедливо восклицают: «Ну уж это слишком! Такого не бывает: не может обычный человек, если им не манипулируют инопланетяне через вживленный ему в мозг микрочип, все это богатство создать.» И ведь они, по-своему правы. К сожалению, не все скептики способны, опираясь на это утверждение, начать конструктивный диалог с «идолопоклонниками» и идут по пути полного отрицания вообще какого-либо вклада вчерашнего кумира в мировую культуру, а диалог переходит просто в открытые оскорбления, бросаемые в глубь веков человеку, который не может дать хулителям достойный отпор.

Эта печальная участь, увы, постигла и человека из города Стратфорда-на-Авоне, который никогда не считал, что он создал великий «Шекспировский театр», никогда не называл труппу актеров, с которой он работал, «своей Шекспировской труппой», а городок, в котором он родился – Шекспировским Стратфордом. Но самое главное - никогда не позволял ставить своего имени на титульных листах изданий тех пьес, которые создавались коллективом авторов. Это не его вина, что из него «сотворили кумира», не вняв древней мудрости и нарушив Вторую Заповедь Господню. Как справедливо отмечено в статье «Кто написал первую биографию Шекспира» (2*, Kevin Gilvary), первый скептицизм в отношении авторства шедевров мировой литературы с грифом «Шекспир», быстро перешедший в массовое глумление над человеком, носившим эту фамилию, относится к середине викторианского девятнадцатого века. Шекспиру была оказана воистину «медвежья услуга двумя авторами, которые решили написать биографию известного драматурга, еще в 1709 году шесть раз, в рамках аналогичной «услуги»,  названного Николасом Роу «гениальным» (3*). А именно: в связи с полным отсутствием информации о юных годах литературного гения издателю Чарльзу Найту (Charles Knight) в 1843 году пришла в голову «блестящая» идея восполнить этот исторический пробел плодами своего личного воображения, в чем он и преуспел, включив в качестве очерка в свой восьмитомник «Иллюстрированное издание работ Шекспира» (Illustrated Edition of Shakespeare’s works) умилительную историю о том, как папа и сынишка Шекспиры сидели вечерами у камина и зачитывались историями о путешествиях в дальние страны. Кстати, я совсем недавно на одном из официальных Шекспировских сайтов прочла аналогичную историю, только это была уже мама-Шекспир. Это при том, что папа-Шекспир ставил вместо подписи подобие крестика (говорят, это не крестик, а пара инструментов для изготовления перчаток, который называют «glover’s compass”), а мама-Шекспир предпочитала в качестве подписи образ бегущей лошадки, что говорит о том, что рисовать-то она точно умела, а вот писать – вряд ли. И далее в том же пасторальном духе.

Сентиментальные викторианцы не сразу сообразили, что к чему, и еще лет десять со слезами благодарности на глазах читали этот жизнеутверждающий текст. Однако интеллектуалы этого периода пришли в замешательство от этих плодов неуемной фантазии романтического автора. Не успела стихнуть первая волна викторианского изумления, как 1853 году, снова, как дополнение к изданию полного собрания сочинений Шекспира, вышел в свет еще один сенсационный биографический «бестселлер», заботливо изготовленный Джоном Пейном Кольером, создателем первого Шекспировского общества (John Payne Collier). Кольер догадался, что надо документально подтверждать исторические измышления и занялся откровенной подделкой «аутентичных» документов, в результате появился антикварный документ, который вошел в историю под названием Фолио Перкинса. Репутация Кольера была навсегда запятнана, так как он предпочел не отвечать на обвинения в подлоге (возможно, его самого кто-либр «обштопал»). Впрочем, это не помешал виновнику недоразумения благополучно дожить до 95 лет.

Тут важно то, что уличение уважаемого издателя в подделке исторического документа положило начало скептицизму, впоследствии переросшему в движение «антишекспиризма», которое, в крайнем своем выражении, приняло к концу двадцатого века форму полного отрицания авторства Шекспира. Вкратце ознакомиться с этой проблемой можно в статье-лекции филолога Дмитрия Иванова «Кто писал за Шекспира на сайте «Арзамас-академи»  (4*).

Никому еще такого количества биографий не сочиняли, как многострадальному Уильяму Шекспиру. Содержание этих творческих жизнеописаний прямо зависит от изначальной установки автора «линии жизни». Техника создания образов героев и антигероев стара как мир: каждый рассказчик опирается на известные факты, но только на те, которые можно интерпретировать в пользу его теорий. Остальные он просто игнорирует или интерпретирует по своему разумению согласно своей непостижимой для непосвященных логике. Если автору нужно зачем-то доказать, что герой его повествования невежда, подмастерье, стяжатель, «подстава» и марионетка, то он это именно и делает, при этом всегда ссылаясь на научно-доказанные факты. А если ему нужно из злодея сделать святого, то и это возможно при большом «научном» желании.

Что же делать тем, у кого изначальной установки нет: просто хочется уяснить для себя более или менее объективные моменты из биографии объекта их интереса? Это все очень просто: надо действовать по принципу «Скажи мне, кто твой друг» и познакомиться поближе с теми соседями, друзьями и коллегами объекта вашего интереса, о которых хоть что-то известно, и вы с удивлением обнаружите, что завеса тайны, окружающая вашего героя, начнет приподниматься. Посмотрите, как и чему эти люди учились, были ли у них покровители, на какие духовные установки они опирались в своих действиях, и решите, мог ли ваш герой иметь аналогичную биографию? Если в таком исследовании вы будете руководствоваться своим личным здравым смыслом и допускать, что и объект вашего интереса, пусть и средневековый, тоже имел голову на плечах, то более или менее аккуратное знакомство с вашим героем вам гарантировано.

Именно это я и решила для себя сделать, для ответа на так измучивший современное читающее сообщество вопрос, а именно: ШЕКСПИР – это корпоративное название, имя конкретного человека или псевдоним, и, если это псевдоним, то кто за ним скрывается? Для этого я приглашаю читателей отправиться со мной в Стратфорд-на-Авоне шестнадцатого века и познакомиться с несколькими молодыми людьми, земляками Уильяма Шекспира, близкими ему по возрасту, того же или даже более низкого социального круга, вне всякого сомнения знавшими его в лицо. К каждому из этих людей я буду возвращаться снова и снова в процессе моего повествования, в зависимости от того, на какой вопрос я буду пытаться найти ответ.

Итак, мой первый вопрос об уровне грамотности человека по имени Уильям Шекспир из Стратфорда-на-Авоне состоит из трех частей:

А. Были ли ровесники и земляки Шекспира безграмотны, малограмотны, просто невежественны или духовно убоги? Если нет, то почему им так «повезло»?
Б. Обязательно ли они шли по стопам своих отцов и становились подмастерьями – ремесленниками в семейных мастерских?
В. Возможно ли было юношам неаристократического происхождения из малообеспеченных семей получить в 16 веке основы классического образования и знание современных иностранных языков вне стен университета?

Итак, начнем средневековый сериал «Наши соседи».

Глава 1. Маленький Ричард и другие парни из Уорикшира

В 1561 году в городе Стратфорде-на-Авоне в семье дубильщика кож Генри Филда родился сын Ричард. Семья жила на улице Бридж-стрит, в двух шагах от всемирно известной Хенли-стрит и явно испытывала материальные затруднения, так как еще до рождения сына, а именно в 1556 году некто Джон Шекспир с Хенли-стрит подал на отца семейства Генри жалобу за неуплату долгов. А больше нам абсолютно ничего о юности Ричарда неизвестно до того момента, пока он в 1579 году в возрасте 17 лет не объявился в Лондоне как подмастерье самых известных печатников и издателей Лондона Джорджа Бишопа (George Bishop) и Томаса Вотройе (Thomas Vautrollier). Это означает, во-первых, что отец Ричарда, не очень обеспеченный человек, не занимающий никаких «управленческих» должностей в городской администрации, нашел каким-то образом возможность обучить своего сына грамоте в «захолустном» городе Стратфорде-на-Авоне: не только безграмотного, но и малограмотного человека никогда бы не взяли подмастерьем (при чем, единственным, хотя данному печатнику разрешалось 7!) в ведущее печатно-издательское производство в Лондоне. А во-вторых, что папа стратсфордского мальчика Генри Филд почему-то не приставил сына в качестве подмастерья дубильщика кож к смердящему чану (всем понятно, в чем вымачивались шкуры), а нашел какого-то покровителя, который рекомендовал молодого человека лондонским издателям. Без рекомендации, прямо с улицы даже грамотный юноша из провинциального городка не смог бы, толкнув ногой парадную дверь, войти и сказать: «А вот и я!» Во все времена, и особенно в Англии, нужны были предварительные договоренности и рекомендации. И они у Ричарда явно были. К вопросу о том, кем бы мог быть покровитель Ричарда Филда, мы, как я уже предупредила, еще вернемся, поскольку у меня есть идеи на этот счет.

Из обязательных минимум семи лет профессионального ученичества, требовавшихся для того, чтобы получить признанную квалификацию и право начать свое дело, Ричард 6 лет работал у Томаса Вотройе. И не только «у него», но и «за него», поскольку Томас два раза надолго уезжал в Шотландию, где открыл свою книжную лавку, а затем и свое издательство в Эдинбурге. Интересно, что именно в этом издательстве в 1584 году с благословения восемнадцатилетнего Короля Шотландии Джеймса VI (Jacob VI, Иаков, он же Яков), вышла первая книга Короля о поэзии (The Essayes of a Prentise in the Divine Art of Poesie).  Мы уже говорили о том, что юный Ричард был принят в качестве помощника издателя потому, что он был достаточно грамотен. Но это еще не все. Впоследствии Ричард, радикально настроенный протестант, увлеченный идеями Лютера и Кальвина, начал переводить тексты по теологии с латыни ни английский и испанский, также писать свои собственные религиозные памфлеты как на английском, так и на испанском под именем Рикардо де Кампо и самостоятельно их издавать и печатать.  Со временем он стал ведущим печатником, членом гильдии печатником со званием Мастер-печатник. Это самая высшая квалификация.

Какой вывод из этого можно сделать? Что Ричард либо уже знал основы латыни на момент начала своего ученичества у печатника, либо был достаточно умен и мгновенно освоил этот обязательный для статуса фешенебельного издателя язык. Надо сказать, в качестве пояснения, что нас в нашей «Альма Матер» полтора года мучали латынью во всех ее вариантах, включая написание мини-эссе на этом классическом языке. Примите мои уверения, что мгновенно это чудо древних веков освоить невозможно, что большинство из нас и сделало – то есть не освоило. Поэтому Ричард явно штудировал эти спряжения и склонения с детства и гораздо дольше, чем я и мои сокурсники. Что касается испанского, который Ричард не только отлично знал, но еще и участвовал в создании словарей, то он его, скорее всего, выучил в период работы у Вотройе: этот уникальный издатель и печатник первым начал издавать учебные пособия и самоучители всех видов, в том числе и учебники иностранных языков, а также книги для чтения на ведущих европейских языках, и много другой справочной литературы. Известно, что, зная основы латыни, гораздо легче осваивать такие языки, как испанский и итальянский, и даже французский. Так что у Ричарда возможности для обучения были неограниченные, и он не переминул ими воспользоваться.

Вот это да! Сын небогатого безграмотного кожевенника с Бридж-стрит в Стратфорде-на-Авоне уже к 17 годам был не только грамотен, но и, похоже, владел латынью на уровне, позволившем ему по приезде в Лондон довольно быстро начать работать с латинскими текстами. Да еще и испанский выучил, и воинствующие пуританские «прокламации» сам лично на всех известных ему языках писал. Знал ли о его успехах его земляк, ровесник и сосед Уильям Шекспир? Да! Вспомним семейную тяжбу о долгах 1556 года, сходность рода занятий их отцов, чисто географическое проживание на соседних улицах, близость по возрасту, а также тот факт, что после смерти отца Ричарда в 1592 году именно отец Уильяма стал тем человеком, который производил оценку оставшихся в мастерской Генри Филда товаров.

Как любят говорить англичане, «Surprise, surprise!», что означает саркастическое «удивление» в отношении тех или иных «случайных» событий, таких, как издание в 1593 году именно Ричардом Филдом первой поэмы с именем Уильяма Шекспира на титульном листе, которую тот, по мнению «антишекспиристов» никак не мог написать. Вот, не мог написать, и все тут! Без всяких для широкой публики разъяснений, почему сын соседа-кожевенника «мог» писать, а сын перчаточника «не мог». Да и «знать они друг друга не знали», несмотря на то, что в начале семнадцатого века Ричард Филд со своей женой Жаклин – вдовой его бывшего патрона гугенота Вотройе – поселился на лондонской улице Вуд-стрит, где по соседству с ними, на улице Сильвер-стрит, в 1602 году проживал и его земляк Уильям Шекспир. Более того, по странному совпадению, супруги Маунтджой, так же, как и Жаклин, были беженцами-гугенотами, нашедшими убежище в Англии, и были членами сообщества гугенотов в Лондоне, то есть скорее всего были знакомы «домами», (5*, 6*), но это тоже, видимо, «случайное пересечение линий жизни». А Ричард Филд, по логике «конспираторов от настоящего Шекспира», был посвящен в «таинство» авторства опубликованной им поэмы, и должен был всю жизнь эту тайну зачем-то хранить, то есть он знал, что в отличие от него самого, сына дубильщика кож, Уильям Шекспир, сын соседа-перчаточника, «образованием не вышел», но благородно молчал.

Вам не кажется странным, что никто и никогда не назвал Ричарда Филда подмастерьем-кожевенником, которым он так толком и не стал, несмотря на ремесло отца, а также невеждой, который не мог знать латыни и испанского, потому что отец его был неграмотным. Но что еще хуже – участником некой мистификации, для успеха которой с его молчаливого согласия его имя использовал замученный сифилисом аристократ, писавший экстра-радикальные памфлеты, скрываясь под именем Рикардо де Кампо? Похоже, что бедному Уильяму явно отказано в справедливом «товарищеском суде» наших с вами современников.

А вот и еще один земляк Уильяма Шекспира, который был «замечен» в грамоте. Это сын состоятельного фермера-католика Джона Дибдейла из Шоттери, человека того же социального уровня, что и дед Шекспира Ричард. Семья жила по соседству с семьей Ричарда Хетуэй (Hathaway), отца будущей жены Уильяма, и также состояла в отдаленном родстве с семьей Арден, родней Шекспира по материнской линии. В 1556 году в семье Джона Дибдейла родился сын Роберт (Robert Dibdale), а в семье их соседа Ричарда родилась дочь Агнес, или Анна, как ее, видимо называли родные, та самая, которая потом стала Миссис Шекспир. О детских годах Роберта ничего не известно, и, также, как и у Уильяма Шекспира, у него не сохранился средневековый эквивалент «аттестата зрелости». Зато точно известно из архивных документов 1581 года, что власти заметили его отсутствие в стране примерно с 1576 года, а также знали, что он находился во Фландрии в графстве Лувен. Известно, что с 1579 года Роберт обучался в т.н. Английском колледже в университетском городе Дуэ на территории тогдашних Испанских Нидерландов, что следует из рабочих дневников этого колледжа. (Ныне это территория Франции). Колледж был создан еще в 1561 году специально для католического обучение молодых англичан, не имевших такой возможности в своей стране. В него брали только уже грамотных людей со знанием основ латыни. О грамотности Роберта говорит не только тот факт, что он был принят в католический колледж, но и перехваченное правительством в 1580 году, написанное Робертом из Дуэ письмо своей семье.

Тут можно поставить целую строчку восклицательных знаков. Значит, в крошечном Шоттери – родной деревеньки Анны Хетуэй, где даже приходской церкви-то не было, в семье состоятельного фермера, точно такого же, каким был и дед Шекспира, могли быть грамотные люди. Иначе, зачем бы Роберту просить своего друга Томаса Коттама с риском для его жизни это письмо передать? А о знании Робертом латыни в совершенстве даже и говорить не приходится: он ведь был впоследствии (1584 году) посвящен в сан католического священника.

В отношении его возможных контактов с Уильямом Шекспиром я могу вам привести один интересный факт: 22 июня 1580 года Роберт, друг которого Томас Коттам уже был арестован, так и не доставив письмо семье Дибдейлов, тоже отправился в Англию, где уже в Довере его, так же, как и в свое время, Томаса Коттама, уже с нетерпением ожидали слуги Короны. Он был немедленно арестован и содержался в тюрьме вплоть до 10 сентября 1582 года, но в этот период ему был разрешен контакт с семьей, потому что его отец переслал ему немного денег, хлеба и сыра. Можно ли себе представить, что когда, избежав печальной участи друга Томаса, казненного 30 мая 1582 года, и выйдя из тюрьмы, Роберт сразу же не отправился в Шоттери к своим любимым родителям, братьям и сестрам? Конечно, в архивах не сохранился его «билет на почтовый дилижанс», но в Дуэ он снова появился только в 1583 году. А мы прекрасно знаем, чем Уильям Шекспир занимался в сентябре 1582 года в Шоттери: они с соседкой Роберта, его подружкой детства Анной «делали Сюзанну», дочку, родившуюся в мае 1583 года. Мне кажется, я знаю, кто был т.н. «бест мэн» (best man), на свадьбе у Шекспира в церкви деревни Темпл Графтон. А вы как думаете?

К трагической судьбе этого молодого человека мне тоже придется вернуться в поиске ответа на вопрос «Куда пропал женатый Шекспир». А пока вспомним еще одного грамотного мальчика, свободно владеющего латынью по той же причине, что и Роберт Дибдейл: он тоже тайно учился в католическом колледже. Это сын близкого друга Джона Шекспира Ральфа Кодри (Rodolphi Cawdrey), хозяина находившегося по соседству с Хенли-стрит постоялого двора Эйнджел Инн (the Angel Inn), Артур (Arthurus Cawdrey, род. 1562). Ральф Кодри был непосредственным предшественником Джона Шекспира на посту мэра города (1567-68) (*8), Так что папа-Шекспир не мог не знать, что многие его друзья и соседи так или иначе пытаются дать детям образование. 

Где эти три мальчика – Ричард Грин, Роберт Дибдейл и Артур Кодри могли получить классическое образование? Есть косвенные свидетельства, указывающие на то, что это скорее всего было в Новом королевском колледже, как называлась открытая в июле 1553 года по приказу пятнадцатилетнего короля Эдуарда VI Тюдора всего за девять дней до его смерти стратфордская грамматическая школа. Школа там периодически функционировала уже начиная с тринадцатого века, но не с такой комплексной классической программой. Известно, что с 1571 по 1575 годы учителем школы был выпускник Оксфордского университета Саймон Хант, который стал иезуитом и отправился сначала в Рим, а потом в уже упомянутый Английский колледж в Дуэ. В 1579 году уже из Рима, где он изучал теологию, в этот же колледж приезжает и Роберт Дибдейл. Это известно из сохранившихся дневников колледжа. Кстати, в Риме тоже был такой же Английский колледж. Опять совпадение? Или Роберт знал Саймона Ханта еще по школе? Если он родился в 1556, то ему было лет 14-15, когда школой управлял Саймон, то есть он еще там учился бы. В 1575 году Саймон Хант оставляет заведование школой и уезжает на континент, а в 1776 году и Роберт исчезает из Англии. А в 1779 году они оба уже в Дуэ вместе с Томасом Коттамом, старший брат которого Джон Коттам в это же самое время сменяет на посту учителя школы преподававшего там после Саймона Ханта Томаса Дженкинса. Еще одно совпадение? Я так не думаю. Учились там и Роберт, и Ричард, и Артур: школа ведь была бесплатная для всех мальчиков, проживающих в Стратфорде-на-Авоне и его окрестностях. Единственным условиям приема была грамотность: дети должны были уже уметь читать и писать. Существовали в Англии и бесплатные церковно-приходские школы, но неизвестно, была ли такая в Стратфорде. Так же были недорогие частные домашние начальные школы, куда и девочки ходили. Обычно там учили детей грамотные домохозяйки: даже некое подобие букваря сохранилось – листочка с алфавитом и молитвами, прикрепленным к дощечке и покрытым для сохранности тонкой роговой пластинкой. (hornbook). Но что касается детей из семей, тайно исповедовавших старую католическую веру, то у них было масса помощников из числа укрывающихся в городе бывших католических священнослужителей. Стратфорд-на-Авоне и родовые поместья уорикширской знати были практически центром католического сопротивления. Два крупнейших заговора – Франсиса Трокмортена (Francis Throckmorton) в 1583-1584 годах и Порохового в 1705 - были непосредственно связаны с родовым имением Трокмортонов Котон Кортом (Coughton Court Court). Главные идеологи этих заговоров – Фрэнсис Трокмортен и Роберт Кейтсби (Robert Catesby) были кузенами, а следовательно, дальней родней Мэри Арден, матери Шекспира, но не по крови, а в связи с тем, что Эдуард Арден, троюродный племянник Мэри, был женат на Мэри Трокмортен, родной сестре матери Кейтсби Анны. Кстати, штаб-квартира Порохового заговора тоже была недалеко от Стратфорда, в Клоптон-хаузе (Clopton House). Но возвратимся к обучению прокатолической молодежи скрывающимися под другими фамилиями и профессиональными занятиями священниками и монахами: в своем родовом поместье Парк Холл в местечке Кастл Бромвич (Park Hall in Castle Bromwich), что в 25 милях к северу от Стратфорда, укрывал священника под видом садовника и уже упомянутый Эдуард Арден. В отличие от Лондона, в Уорикшире обычно священнослужителей не выдавали, даже если узнавали их на улице, несмотря на вербовку «короной» все новых и новых «сыщиков» потенциальных католиков-изменников. Так что учить грамоте детей из католических семей в Стратфорде было кому. На тему опасных связей семьи Шекспира в 2014 году была даже издана книга Рори Клементса  (Rory Clements) «William Shakespeare’s Dangerous Liaisons».

Из приведенных выше микро-биографий страдфордских знакомцев Уильяма Шекспира мы видим, что возможности получить классическое образование для детей неграмотных ремесленников были, и они часто использовались. Воспользовался ли такой возможностью отец Уильяма? Когда Уильяму было 5 лет (1569) – возраст, когда детей в Англии начинали учить грамоте, его отец Джон Шекспир еще занимал самый высокий административный пост в городе - High Bailiff, что эквивалентно мэру города, и при этом был одним из самых состоятельных людей в городе. Сына предыдущего мэра, Ральфа Кодри, как мы уже знаем, грамоте явно учили с детства, и не только его. Даже небогатый и не проявляющий больших социальных амбиций его коллега-кожевенник Генри Филд считает нужным дать своему сыну образование. И фермер Джон Дибдейл от них не отстает! А Джон Шекспир мечтает стать джентльменом и подает в 1569-70 году прошение о предоставлении ему права на фамильный герб, да еще его жена из одной из самых богатых семей в окрестностях Стратфорда, да еще к тому же семья имеет свой фамильный герб. Это известно, поскольку уже получив наконец через три десятка лет свой герб, Джон обращается за разрешением ввести в символику своего герба элементы фамильного герба семьи своей жены. Кроме того, сам Джон – сын йомена, то есть состоятельного фермера – землевладельца. Это – средняя прослойка, из которой начал формироваться т.н. «middle class». Более того, Джон считал (возможно, ошибочно) своего прадеда героем войны Алой и Белой Розы, которому сам Генри Тюдор, якобы в 1485 году выделил земли в Уорикшире. Именно под этим предлогом он подал заявку на предоставление ему фамильного герба. Какой одиозной логикой надо руководствоваться, чтобы считать, что Джон Шекспир, в противоречие явным социальным тенденциям, решил ни в коем случае своего сына ничему не обучать, кроме кожевенного дела, и уже с пеленок приставил его подливать в чан то, что туда обычно подливают при дублении кож! Обращаясь к недавнему прошлому, мне хотелось бы задать читателю вопрос: вы можете представить себе председателя колхоза или бригадира оленеводов, не говоря уж о мэре уездного городка, который бы упорно отказывал своим детям в положенном им в связи с привилегированным положением их отцов бесплатном образовании в хорошей школе? Это при этом все дети других председателей, бригадиров и мэров явно учатся в приличном учебном заведении, и только один «упертый» папаша ни в какую не желает, чтобы его сын «вышел в люди», а хочет, чтобы он всю жизнь провел в свинарнике или мел городские улицы?

Правда, некоторые «антишекспиристы» делают допуск, что «по складам» он, мол, читать мог, но на этом-то его образование и закончилось, потому что у Джона начались материальные затруднения. Затруднения у него действительно начались с начала 1570-х годов, но серьезные финансовый проблемы возникли только к в конце 1570-х, когда ему в 1579 году пришлось даже продать недвижимость в Сниттерфилде - приданое своей жены. А вот на момент, когда его старшему сыну Уильяму исполнилось семь лет – возраст, с которого грамотные мальчики начинали посещать грамматическую школу, он был в состоянии оплатить нелегальную оптовую закупку 3800 кг шерсти, за что его в 1571 году и оштрафовали. А за год до этого в 1570 к нему были применены административные санкции нелегальное предоставление займа под проценты в размере ;220 фунтов (включая проценты) некоему Уолтеру Муссуму, который не мог бы предоставить ни каких гарантей его возвращения, поскольку все имущество его после его смерти оценивалось лишь в половину этой суммы. Для справки: эта сумма в 21 веке была бы эквивалентна более чем ;50,000, а Джон взял, да и выложил ее из кармана, как ни в чем ни бывало. Эта информация в статье из Википедии «Джон Шекспир» цитируется по публикации Роберта Бирмана «Джон Шекспир – папист или просто нищий?» (9*), и это очень хороший вопрос, которому я должна буду уделить внимание несколько позже, поскольку многие исследователи, говоря о финансовых проблемах Джона, часто употребляют слова «неясные, необъяснимые». Другие авторы, такие как бывший архидьякон Йорка Джорж Остин (GEORGE AUSTIN), считают, что Джон несколько преувеличивал свою бедность, чтобы, с одной стороны, его сделки и запрещенные законом финансовые операции не так бросались в глаза, а с другой стороны, чтобы реже быть в поле зрения «охотников на ведьм», то есть на людей, сочувственно относящимися к католическому вероучению.

Как бы там ни было, в 1571 году у Джона Шекспира деньги еще водились в достаточном количестве, он был неизменным членом совета Стратфордской корпорации, а в школу пришел учительствовать «подпольный» католик Саймон Хант. Религиозные взгляды Джона, как бы хорошо он их не прятал, постоянно нет-нет, да и проскальзывают, так что, отдав сына в грамматическую школу под крыло Саймона Ханта, он мог рассчитывать на сочувственное и внимательное отношение последнего к его отпрыску. А мать Уильяма тем более была бы счастлива, так она не только родом из семьи с сильными католическими традициями, но, судя по тому, что ее отец назвал именно ее, свою младшую дочь в числе своих душеприказчиков, она еще была и умная женщина. Если бы опытный следователь стал собирать материал на Джона, то по всем вышеприведенным косвенным уликам он «обвинил» бы Джона Шекспира в том, что его сын посещает Новую Королевскую школу. А вот для возражений против этого вообще нет ни одного аргумента, потому что аргумент «он сын неграмотного перчаточника» явно не работает в данной ситуации.

Что касается качества обучения в грамматических школах, то ни в шестнадцатом, ни в двадцать первом веке оно ничем не уступало элитным частным школам. Преподавали в них в то время выпускники Оксфордского и Кембриджского университетов, в программу обучения входила латынь, классическая литература и история, риторика и драма, а также основы стихосложения. Учащиеся свободно говорили на латыни, делали переводы и разыгрывали спектакли на латинском и английском языках. Еще в 1540 году Генрих VIII приказал во всех школах использовать пособие по латинской грамматике, созданное Уильямом Лили Шортом (William Lily Shorte), и именно это пособие использовалось во всех школах в течении последующих трехсот лет с некоторыми дополнениями и изменениями.

Для примера можно сравнить уровень образованности двух близко знавших друг друга, но разных по возрасту людей – наставника и его добровольного подмастерья от поэзии, современников Шекспира, в любом случае, хорошо с ним знакомых. Про одного еще при жизни Великого Барда говорили, что он его незаконнорожденный сын. Про другого (уже в более позднее время) появились намеки, что он Шекспира-то и убил. Первый сначала учился в грамматической Всесвятской школе в Оксфорде, но вскоре был определен к частному наставнику-ментору, а второй закончил частную Вестминстерскую школу в Лондоне, но и у него был личный ментор, уделявший ему особое внимание. Обоим была открыта дорога в университет, но ни один из них его не закончил. Первый довольно быстро бросил колледж ради службы у герцогини Ричмондской, а затем и у других знатных вельмож. Второго в Кембридж не пустил отчим, который заставил его при всей его образованности пройти полный семилетний курс обучения кирпичному делу в качестве подмастерья. Оба стали драматургами и поэтами-лауреатами у королевы Генриетты-Марии, жены Чарльза I: сначала второй, старший, а после его смерти – его любимый ученик, который до конца дней тепло вспоминал своего ментора. Речь конечно же идет об Уильяме Давенанте (William Davenant ) и Бене Джонсоне (Ben Jonson), с которыми нам надо будет поближе познакомиться в последующих главах для ответа на вопрос «Сколько было Шекспиров?» А пока напомню, что никому и в голову не пришло называть Бена Джонсона подмастерьем-кирпичником и отказывать ему на этом основании в возможности быть образованным и поэтически одаренным человеком. Странно, не правда ли?

Глава 2. Альтернативные пути «выйти в люди»: ищу покровителя!

Не все уорикширские грамотные подростки получали образование в формальных школах. Альтернативный и весьма популярный путь, которым пошел другой земляк и ровесник Шекспира, поэт Майкл Дрейтон (Michael Drayton) – это попасть на службу в аристократический дом. О семье Майкла не известно ровным счетом ничего, кроме приблизительного года рождения (1563) в одной из деревень в районе Нанитона (Hartshill, Nuneaton) в Уорикшире. Но было ясно, что он не знатного происхождения, да он и сам ни на что иное не претендовал. У него также не было для предъявления потомкам аккуратно помещенного в рамку впечатляющего академического диплома, и все же он был уютно и единодушно признан всем читающим миром как великий поэт английского Ренессанса. Никто и никогда не настаивал, что под его именем творил какой-либо выпускник Оксфорда или Кембриджа.

Любопытно, что Майкл проявился в Лондоне приблизительно в одно время с Уильямом, то есть в начале 1590 -х.  В том, что он и Уильям были приятелями можно не сомневаться, поскольку Майкл был впоследствии пациентом зятя Шекспира доктора Джона Холла. Авторство Дрейтона никогда и никем не оспаривалось, хотя о его юности доподлинно известно только то, что он лет пять был в услужении в богатом и знатном доме.  И то это известно лишь потому, что 16 августа 1598 года ему пришлось проходить в качестве свидетеля по иску некой Маргарет Гудиер Сондерс (Margaret Goodyer Saunders), вдовы Томаса Гудиера, по поводу прав ее и ее сына на наследство, которые оспаривались семьей ее покойного мужа. Показания Дрейтона, подтвержденные другими свидетелями, указывают на то, что он был в услужении в одном из домов Коллингхэма в графстве Ноттингхэмпшир (Collingham, Nottinghamshire) как минимум в течении пяти лет вплоть до смерти хозяина дома Томаса Гудиера в 1585 году.

Связь Дрейтона с семьей Гудиеров очень важна для его становления как поэта: вполне вероятно, что он с детства служил в одном из их родовых имений. В стихотворном послании своему другу, поэту и литературному критику Генри Рейнольдсу (Henry Reynolds, 1564–1632), написанном Дрейтоном уже в 64 года, поэт вспоминает свои детские годы, когда он был десятилетним пажем в доме своего благодетеля. Он говорит о своем увлечении поэзией почти с колыбели, и о том, что он просил своего Тьютора (он пишет это слово с заглавной буквы) сделать из него настоящего поэта:

“To my milde Tutor merrily I came,
(For I was then a proper goodly page,
Much like a Pigmy, scarse ten yeares of age)
Clasping my slender armes about his thigh.
O my deare master! cannot you (quoth I)
Make me a Poet, doe it; if you can,» (10*)

Обратите внимание, что никого не удивляет, что мальчик из низкого сословия с колыбели, то есть еще до начала своей службы в аристократическом доме, мечтал быть поэтом. И из него действительно поэта сделали, из мальчика отнюдь не более высокого происхождения, чем Уильям Шекспир. Старший брат Томаса сэр Генри Гудиер (Sir Henry Goodere, 1534–1595) был покровителем искусств, и его дом в Уорикшире (Polesworth Hall) был самым крупным литературном центром Елизаветинской Англии за пределами Лондона. (В современной орфографии эта фамилия теперь пишется как «Goodyer».) Сэр Генри учредил частную организацию под названием "the Polesworth Circle", через который он старался скрыто управлять развитием литературы, драматургии и архитектуры, покровительствуя архитектору Иниго Джоунзу, поэту Джону Донну (John Donne) и многим другим. Племянник сэра Генри, Генри Гудиер младший (Sir Henry junior (1571-1627), бывший к тому же еще и его затем, продолжал покровительствовать людям искусства и после смерти своего дяди. Он и сам был прекрасным поэтом: со своим близким другом Джоном Донном они часто вместе писали стихи. (11*) Скорее всего Майкл именно в этом доме получил возможность познакомиться с лучшими образцами классической и английской поэзии, потому что в его стихах филологи улавливают иносказательные упоминания об имении Гудиеров. Таким образом, Майклу удалось стать образованным благодаря своему заботливому ментору. И все-таки, Майкл Дрейтон никогда прямо не рассказывает о своем детстве и не называет никаких имен. Он только с теплом вспоминает семью своего хозяина Генри Гудиера, а его самого называет мудрым, щедрым и образованным человеком. Майкл сохранил прочные отношения с этой семьей, и в 1595 году он даже засвидетельствовал последнюю волю Сэра Генри Гудиера (его завещание).

Также и у уже упомянутого мною поэта, актера и драматурга Бена Джонсона (официально второго по значению после Шекспира) в школе был свой ментор, без которого он мог бы и не стать тем, кем стал. Бену несказанно повезло с наставником - учителем Уильямом Кемденом, историком, летописцем, антикваром, который заметил яркого талантливого мальчика и решил подготовить его к университету. Джонсон сохранил самые теплые отношения со своим ментором до самой смерти последнего в 1623 году. В своей «Эпиграмме 14» поэт прямо говорит, что всеми своими знаниями он обязан именно этому человеку (не университету!): “

Camden, most reverend head, to whom I owe
  All that I am in arts, all that I know
(источник: Jonson, Ben.  The Works of Ben Jonson. Boston: Phillips, Sampson, and Co., 1853.) 

Обратите внимание, что и Майкл Дрейтон признает, что именно его Тьютор и господин открыл ему мир классической поэзии. Человек, а не университет! Почетную степень магистра искусств Оксфордского университета Джонсон получил только в июле 1619 года, когда был уже знаменит.

Интересно, что ничего не изменилось спустя века, и в первой половине двадцатого века грамматическая школа и доброжелательный ментор могли также кардинально изменить судьбу молодого человека из самых низших слоев общества. Именно это и случилось с мальчиком из провинциального уэльского шахтерского городка Ричардом Дженкинсом. Мальчик потерял мать, когда ему было только два года. Отец-шахтер с горя начал заглатывать по 12 пинт пива в день, так что мальчика взяла на воспитание его старшая сестра (в семье было 13 детей, и Ричард был двенадцатым). И вот этот малограмотный шахтер-алкоголик заметил, что мальчик тянется к поэзии и стал мечтать о том, чтобы его сын когда-нибудь поступил в университет. Надо заметить, что стихи писал и старший брат Ричарда – тоже шахтер. Но Ричарду пришлось бросить школу и рано начать работать, и если бы ему не помог его учитель, то вряд ли мы когда-либо услышали имя великого актера театра и кино, и не менее талантливого писателя Ричарда Бёртона. Учитель Филипп Бёртон, выпускник Уэльсского университета, который заметил драматический и литературный талант мальчика, просто силой заставил его вернуться в школу, но уже именно в грамматическую. Он стал его ментором и научил его языку, декламации, драме – всему, что знал сам. О своем менторе Ричард сказал так: «Я ему всем обязан». Ричард любил язык и умел блестяще им пользоваться, и даже сочинять очень меткие «крылатые выражения». Получается, что талантливыми рождаются, талант к языку не появляется как приложение к академическому диплому. Поэтому в хорошей школе и при личном наставнике даже мальчишка из провинции, сын алкоголика, может стать мировой звездой. Как вы уже догадались, с Ричардом, как и со всеми остальными молодыми, мы тоже еще встретимся.

А что же наш Уильям? Мог ли у него быть наставник, так же как, и у его друзей Майкла и Бена? Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется несколько расширить круг исследования и изучить всевозможные пересечения линий жизни людей в окружении Шекспира и его семьи, а также рассмотреть поближе некоторые аспекты социальной истории этого периода. Итак…

Продолжение следует


Источники:

1* Richard Burton - The Greatest Poem In The English Language (http://www.dailymotion.com/video/xsj8g2)

2* Gilvary, Kevin. Who Wrote the first Shakespeare Biography? It was not Nicholas Rowe in 1709!. Brief Chronicles VII, 2016, Shakespeare Oxford Fellowship. сс. 11-12)
3* Rowe, Nicholas. Some Acount of the Life &c. of Mr. William Shakespear. Предисловие к изданию сборника пьес. 1709

4* Иванов, Дмитрий. «Кто писал за Шекспира?», Курс №;37 Весь Шекспир (http://arzamas.academy/materials/1023)

5* Kirwood, A. E. M. "Richard Field, Printer, 1589–1624." The Library 12 (1931), pp. 1–35.

6* Pogue, Kate Emery. Shakespeare's friends. Westport, Conn. : Northam : Praeger ; Roundhouse [distributor], 2006.

7*  Wainewright, John Bannerman. "Venerable Robert Dibdale", Lives of the English Martyrs, (Edwin H. Burton and J. H. Pollen eds.), London. Longmans, Green and Co., 1914, сс. 234-235

8* www.stratford-tc.gov.uk/the-mayor/civic-history

9* Bearman, Robert (2005). "John Shakespeare: A Papist or Just Penniless?". Shakespeare Quarterly. Johns Hopkins University Press. 56 (4): 411–33. ISSN 1538-3555. doi:10.1353/shq.2006.0015 – via Project MUSE.

10* To my most dearely-loved friend Henry Reynolds Esquire, of Poets and Poetry. Цитируется по тексту на веб-странице ENGLISH POETRY 1579-1830: SPENSER AND THE TRADITION
11* Upton, Сhris. Village visit inspired writer’s famous poem. Birmingham Post, 20 Sep. 2013