Лестница в

               
     Куприн вылез из ямы, вытягивая за собой упирающуюся ( смешное слово и хер знает, как пишется, словно сакральный язь ) ведьму, она настолько пригрелась у тугого и жаркого бока Прилепина, что не хотела уже вылезать, не было никакого желания наблюдать вселенский бордельеро, спущенный струхнистым брандспойтом коня, жизнерадостные рожи дорогих, как мошонка Нильса, натертая твердыми перьями Мартина, соотечественников, следящих суженными от ужаса зенками на уверенную поступь лошади к нее...ким вершинам галустяновского Алтая, переименованного в пику Тянь - Шаньскому, утратившему актуальность вместе с зайцами мертвого Джемаля накануне юбилея грандиозного скока в масштабах ноль к минусу, что в свое время предсказывал на Би - Би - Си хренов еврюга Эйнштейн, нашедший недостающую буквицу среди обугленных тел Пискаревского кладбища.
     - Давай, - тихо бормотал Куприн, подводя великую писательницу и автобиографа к неудержимо стоящему над обрывом штабс - капитану Рыбникову, мурлыкавшему атональные мелодии долбанутого башкой Караченцова, подарившего Крым и парочку  " Норникелей " напарнице ведьмы, спрятавшейся вместо ямы под кроватью, где она и пребывала все эти четыре года священной войны до победы Рейхстага с толпами нечестивцев и глупцов Гендальфа, баранисто застывших на рушащемся мосту. - Расскажи ему о раненом в пах самурае Ларри Флинта.
     Рыбников высокомерно оглядел сжавшуюся тугим колечком ануса девку и хмыкнул, выразительно играя бровью. И без слов было ясно, что ни хера она не расскажет. Ослепленная могуществом и величием штабс - капитана ведьма умалилась, как уменьшается в размерах фуфырик ангидрида или дурь в пакетике, вот, что хошь делай, но они уменьшаются сами, ты, вроде, и не залезал вовнутрь, а как залез, то ругаешь бесплотных духов - шайтанов, укравших цимус, орешь, напоминаешь духам о Цирусе из советского кино про шпионов, там чехи или поляки всех крутят на кукане, разводят гестаповцев на раз - два, жаль, что нет Мямли или петуха Боба.
     - Спой ему, - шепнул Куприн, яростно расчесывая подмышки, где кто - то сидел. Слышался приглушенный расстоянием кашель, ритмичный скрежет, словно заводили бульдозер. Куприн еще подумал, что подмышками громыхает, может, гроза собирается, но возможно, что и война на носу, кто знает этих писателей. Он представил, что может прийти в голову сказочнику дальше и торопливо подстегнул ведьму взвизгнувшим в тиши предутреннего Амура голосом :
     - Стихозу тогда делай, мать твою в обух киянки !
     Ведьма выпрямилась, злобно глядя бельмондистым Пьеро в утратившие зрачки с радужкой глаза Рыбникова, закачалась маятником - метрономом и загнала по прямой ему в поддувало речитатив во имя томящегося в узилище губернатора :
     - Корсетом плотным уплотняя жир тюленей, накрыв на стул салфеткой море, не поступаясь шагом, верой, Кильмандой, мы вышли площадью на Север, севрюгой горбоносой и кривой.
     - О как, - удивился Рыбников, заинтересовавшись ведьмой, разбухавшей гордыней и славой, заслонившей ничтожного Куприна.
     - А то, - успел пискнуть Куприн, падая в яму.
     - На сейнере диком служили татары, - продолжала ведьма, почуяв мозгом невероятный прилив любви и нежности от далекого мудака, выдумывающего все вот это вот все, - ловили белугу и ели коней, шурпой и кумысом во славу арийцев они проложили тропу в небеса.
     - Е...ся, - промолвил Рыбников, снимая с себя погоны и протягивая девке.
     - Щас еще несколько абзацев, - сбилась она с ритма, - а потом ему, - она кивнула вверх, - станет скучно, так, что, Рыбников, наслаждайся. - И зачастила, брызгая слюной и колотя себя в грудь кулаками, отчего грудь гудела и соблазнительно покачивалась. - На небе смеркалось, но знали татары, что Солнце себя воплотит Трианоном, поэтому были спокойны татары, носили достойно киргизские шапки и ели коня, как велел им Лаэртский.
    Ведьма замолчала, прислушиваясь к повелительному зову внутри, развернулась на месте, точно  " Ленд - Ровер ", и рванула к горизонту.
    - А чо губернатор - то ? - кричал ей в спину Рыбников.
    - Хапнул не по чину, - отмахнулась красотка, пустившая корень в душу поэта и звездочета, знойная женщина, - сам себя высек и борзыми щенками. Да ты и сам знаешь.
    - Знаю, - признал штабс - капитан и стал ждать то ли Грушницкого, то ли генерала Егорова, что придет и спровадит гадского персонажа в СМЕРШ.
    Но из реки вылез косматый и вонючий козел и не нужно было уже никаких лопат, так как истории Лермонтова и Богомолова стали энциклопедией Малахова и мир понял, что только атомной бомбой. Но это другая тема, как - нибудь потом, если не забуду.