Трубач

Она держала в руках потрепанную, обшарпанную временем, тетрадь. Такими тетрадями пользовались, ой как давно, лет тридцать назад… Вот ведь сохранилась… Дневник…Дневник трубача… И уже сорок дней, как хозяина этого дневника нет… Фима, Фима… Как-то рано ты ушел… Всего-то семьдесят…
- Приедет ли сын на сорок дней-то? – вслух прошептала Мария Михайловна, - такой ведь хороший мальчик был! Не стал музыкантом, в бизнес подался… Но отца любил… Очень любил…Бизнес, конечно, Лёвушку немного подпортил… Хотя Фима-то у него ничего и никогда не просил, жил себе потихоньку на свою пенсию… Да ему, казалось, кроме музыки, и не нужно было ничего…

Мария положила дневник на такую же, как и тетрадь, обшарпанную временем, тумбочку и погладила трубу:
- Старенькая, виды видавшая труба, сияла каким-то особенным блеском. Казалось, вот сейчас, раздвинув ситцевые шторки на двери спальни, выйдет оттуда Фима, возьмет свою трубу и, как раньше, они потихоньку побредут в скверик, и снова зазвучит «Ля Кукарача», а потом и «Победный марш» Верди, а следом «Дым» Керна и «Осенний сон»…
Фима с трубой и наш скверик казалось, были уже неотъемлемой частью бытия всех, близстоящих домов. По аллейкам сквера гуляли мамы с колясками, на скамеечках сидели влюбленные… И звучала Фимина труба…

Они прожили в соседях сорок лет.
Мария Михайловна и сегодня помнит, как въехала семья Ефима в квартиру напротив, как через три года похоронил он свою Симочку, как заботился о Левушке (рано ведь парнишка без мамки-то остался), и как она, Мария Михайловна, всегда пекла пирожки, не столько для себя, сколько чтобы угостить Фиму и Левушку.
Ей то что? Она с утра и до ночи в школе. Одна-одинешенька была. И чувствовала себя таковой вплоть до знакомство с Ефимом.
Все было будто бы вчера. Фима играл в цирковом оркестре. Домой возвращался поздно и был очень благодарен ей и за сделанные с Левушкой уроки, и за те вкусные пирожки.
А каждый понедельник (выходной день Фимы), он всегда приглашал Марию Михайловну в сквер и дарил ей музыку (дома то на трубе не сильно разбежишься играть!) Взяв трубу в руки, Фима вновь становился молодым. Он обращал свой взор к небу, к верхушкам деревьев, к птицам, к солнцу… А взгляд его карих глаз лучился… А улыбка была загадочной… И звук трубы… он был чистым… труба пела…

Скрипнула дверь. Ах, да! Это же Ванечка! Любимый и талантливый ученик Ефима. И снова воспоминания унесли Марию в те, по-настоящему счастливые годы.
Вот она сидит на скамеечке сквера и слушает, как Ефим дает очередной урок Ванечке:
- Ну, захлебнитесь! Захлебнитесь, Иван, в собственном таланте! Дай вступить в силу моменту своей одаренности! Здесь Вам не симфонический оркестр, здесь в толпе не спрячешься, надо играть чисто!

И звучал один из «Танцев» Шостаковича… Марии казалось, что музыка была чистой, светлой, однако она сразу же прислушивалась к настойчивым требованиям Фимы:
- Ваня! Неужели Вам в детстве не объяснили, чем труба отличается от пионерского горна? Шостакович, таки, не был боксером, но за такую игру он может воскреснуть и набить Вам, простите, морду! Вы так фамильярно все это играете, как будто лично пили с композитором!
Труба, таки, обладает старинной родословной! И не нужно портить ей репутацию своим фривольным отношением!

Мария Михайловна, - обращался Фима к своей соседке, сидящей на соседней скамейке, - а хотите «Попутную песню» Глинки? Идите сюда, Милочка! Сейчас Ванечка Вам попробует исполнить эту музыку!

- Играйте, Иван! Играйте такое пианиссимо, будто я уже умер! И представьте себе, Иван, что Михаил Иванович написал это произведение для Вас! Ну, давайте, заставьте свою трубу запеть!

И была осень. И кленовые листья, красно-желтым узором порхая в воздухе, будто бы сливались с мелодией, и уже вместе проникали в душу, заставляли сердце биться чаще…

- Добрый день, Мария Михайловна! – раздался мягкий Ванечкин баритон из прихожей. А я знал, что Вы уже здесь. Сейчас и Лев Ефимович подъедет. Он с утра звонил мне, хотел напомнить. Да разве же я забуду?
А знаете, Мария Михайловна, я же выиграл конкурс! А что это у Вас в руках? Дневник?

Иван взял в руки потрепанную, обшарпанную временем тетрадь.
- Дневник трубача, - шепотом прочитал заголовок. Он открыл последнюю страницу и скупая слеза сбежала со щеки прямо на восклицательный знак.
- Осталось всего три репетиции до нашего позора!  Но я точно знаю, Иван выиграет этот конкурс!
- А репетиций случилось всего две, - прошептал Иван.
А в скверике, в нашем старом, добром скверике, звучало пианиссимо.
Пианиссимо звучало так, как будто Фима умер…