Антисказочник

«Прожитая жизнь обмену не подлежит!»

(надпись на могиле Бертика на кладбище «Woodlawn» в Нью Йорке)

Моему мудрому другу, Берту Нусиновичу Голденбергу, посвящается!


  Дети сидели тихо, предвкушая ловить и понимать собственное воображение. Они сидели на полу покрытом стареньким ковриком и еще сохранившим свою толщину, чтобы согревать детские ноги в тонких колготах из Детского Мира. Молодые создания, совершенно не знающие реальность за окном, с нетерпением ожидали воспитательницу, читающую им сказки после скудного невкусного ужина. Вечером этих детей никто не забирал, потому что их родители давали стране угля в несколько смен, методично убивая свое здоровье. Некоторые их родители опыляли собственным потом поля, заменяя пчел и даже покоряли никому не нужные вершины, болели коллективным энтузиазмом, ради достижения благости каких-то сытых дядек в вечном и безопасном Президиуме с графинами мертвой воды и красным кумачом за спиной. Это была «круглосутка», жесткое и обреченное слово.

 У каждого из детсадовских круглосуточных детей, был свой единственный мозг, собирающий информацию обо всем, что было вокруг, от передвижений божьей коровки по руке, до громкого сморкания с нецензурной бранью хромого кочегара дяди Коли. Воспитательница была некрасива и очень одинока и душой, и телом, поэтому работала по вечерам нянькой, сказочницей, смотрителем -надзирателем и женским заботником для детей.  Помимо своего имени и отчества она имела грубый позывной «воспетка», потому что у нее не было ни молодого человека, ни старого, никакого, и она с удвоенным удовольствием убивала время с детьми, вычитывая им давно знакомые ей сказки. Дети сопереживали героям сказок, они им сочувствовали, отвлекаясь и убегая по протоптанным тропинкам в выдуманный мир. Сказки для детей отличались от сказок для взрослых, где почти всегда не бывает счастливого конца. Дети слушали, открыв рот или ковыряясь в носах. Они то смеялись, то поднимали брови от удивления, а некоторые, самые чувствительные, даже могли заплакать, настолько далеко уйдя в сказочные дебри переживаний за несуществующих персонажей. Но обязательно был ребенок, который    четко понимал тонкое и очень пограничное состояние вымысла, лжи, небылицы, легкого обмана и самой сказки. Это был ребенок особенный, думающий и все подмечающий. Там, на  далеких вымышленных просторах, где Боливар мог вынести не то что двоих, а целое Политбюро сказочников и брошенный генералом-подлецом батальон, где модель предательства была всегда проигрышной и презираемой сильными духом героями, где деревянный тупица, оказывался умней длиннобородого директора театра, где жирный медвежонок, объедая и используя друзей, оставался милым и редким отклонением от китайской панды, там, где… А впрочем, анализирующий с детства ребенок, это именно то, что нужно каждой семье, потому что в очень близком будущем, этот ребенок вырастит и сможет мыслить и видеть то, что другим не под силу, с другого угла, в другом цвете, с расшифровкой чужих тайных умыслов. Такой ребенок, задающий правильные и контрольные вопросы, есть почти в каждом детском саду. У него взрослые и серьезные глаза, и в правильном обществе, его, как уже пришедший на землю индивидуум, забирают в умные руки и дают знания. Такой ребенок, интересный небесный эксперимент, и в любом обществе, любого вранья и витиеватой лжи, он зовется – «Антисказочник» и представляет реальную угрозу подлецам, аферистам и негодяям, наполняющим собой окружающий мир выгоды. Он находится рядом с коридором, откуда пришел его прошлый взрослый опыт. Он, это очистительная таблетка для канализации самой жизни. Таких детей оберегают и слышат только в умном Тибете, и больше нигде на земле! В СССР таким детям всегда говорили: «Заткнись!» затем, самое ублюдочное выражение: «Не умничай!», ну и под занавес: «Отстань!». И они, вырастая во взрослых, помнили шоковую магнезию своего детства. Представьте себе сколько уничтоженных, пророческих и взрослых мыслей хранят стены детских садов, потому что дети, это будущие взрослые. Те самые взрослые, что как поломанные будильники, отбывают свой срок в ломбардах городов и сжатых пространствах разрешенных государством кухонь. Представьте, если можете управлять собственным воображением, без границ сознания, без границ, навязанных обыкновенными ограниченными людьми, чье мнение вам ежедневно вбивают в головы используя обыкновенный пластмассовый ящичек.
    
   Итак, то самое лето в Нью-Йорке выдалось жарким. Вообще- то, оно всегда жаркое и по Фаренгейту, и по Цельсию, и по Солнцу, и по цвету кожи. Кому-то плюс 30 по Цельсию, это «… дышать невозможно уже, вашу мать…!». Кто-то, вообще всю жизнь по Фаренгейту 68, то есть просто 20 градусов привычного Цельсия. Океан тому виной, расстояния и разные мнения разных ученых голов. Обычно и просто: «Никто ни с кем не может договориться!» Мне лично приходилось ходить на работу в плюс сорок три, по- нашему, по- академически. И ничего: жил, был здоров и не роптал, ни на Нью Йорк, ни на черного Лио, ни на Миссис Серек (95лет), ни на холодную красавицу Лин из далекой Австралии. А что пот льется на асфальт, так это, как говаривал старый и мудрый еврейский Бертик: «Примите сауну бесплатно!». Бывают в нашей жизни встречи. Встречи эти, те самые, судьбоносные! Если держать нос правильно и по ветру, то такую встречу можно быстро распознать и уже рулить самому, благодаря парню по имени Случай, мозгам и правильным выводам на плечах!
   Офис был и не офис вовсе, так…, одно название. Ну, на Брайтоне выпендрёж любили всегда, но это от скудоумия или от тяжелейшей советской травмы в голове. Кто был никем, тот всегда хотел стать всем и, выстояв огромные очереди в американское посольство на московской Чайковке, удачно сбегая в Нью Йорк, каждый строил себе планы из слоновой кости с бриллиантовой крошкой, имея шанс, спрятанный в билете на самолет. Только таких мыслителей было много и некоторые из них, даже были уроженцами города Нью Йорка и Нью Йоркской области, да что там, даже всего Нью Йоркского края и мыслили по-местному, без красного обкомовского кумача в иначе думающих головах. Это и правильно, потому что любому человеку свойственно желание развиваться. Только в старой стране с вездесущим лицом бородатого дядьки с прищуром гробовщи…, извините, кладовщика, оставшейся за океаном и за Европой развиваться было запрещено. Богатеть было запрещено. Лишние деньги иметь, тоже запрещено. И вообще им там, наверху было все можно, а внизу был лимит, потому что паразиты всегда правят работягами, рассказывая очередную басню лет по двадцать или по тридцать. Главное слово здесь- «паразиты». На том думали удержаться тысячу лет. Это совсем не ново, это клише! Плохо знали историю, которая учит, что никогда ничему не учит, сука умная и хитрая! Историческая ошибка на лицо сразу, на лицо с раздутыми щеками и желанием лопнуть от деньги и пересытости! Иногда, в той стране рождались люди, получившие при родах, не поцелуй от Ангела в голову или руки, а красивую коробку с мозгами от самого Господа Бога, и не по почте, а лично в голову и при свидетелях врачах. Когда свершается такой подарок, огромная лампа в родильном зале отключается сразу, потому что процесс вручения подарка засекречен и простым врачам увидеть его не дано, но ощущать, пожалуйста. Когда он родился, свет потух на целых 17 секунд. А затем, еще какой - то Ангел, прикрепил к его мозгам и крылья, а мозги с крыльями, это уже серьезно, это совсем не как у всех, это, редчайший случай, это не железно-керамический «Шатл» с умным экипажем, это матрица всего происходящего вокруг. Такой подарок получил Бертик, родившийся 85 лет назад, в городе со странным названием Днепропетровск, бывший Екатеринослав, на берегу бывшего древнего Борисфена с неразумной, на мой взгляд, мешаниной названия древней славянской реки и революционно настроенного, самого обыкновеннейшего человека, товарища Петровского, с мыслями стада в голове, подвешенным языком и рэвольвэром в кармане. Он сам мало кому был товарищем еще при жизни и за это был возвышен, а затем и раздавлен кровавым катком Советской власти, закончив свою революционную деятельность на посту простого завхоза маленького музея. Правда жизни и заключается в том, что в названии города есть имя обыкновенного завхоза. Они умели ценить людей, особенно уничтожать. Так у них было - по уму и по разуму, с честью и совестью целой эпохи, которую никто и не мог никогда измерять! Сказочники! Где они сейчас? Ау…!  Повелители мира с идеей, написанной на салфетке с красным пятном, не то от помидорного сока, не то от овце-бычьей крови…
 Словом, офис был и не офис вовсе, так, одно название, просто место для встреч тысяч людей с просьбой о будущем. Но главное не помпезность хрустальных люстр и очень дорогих ковров, а содержание внутри самого офиса. Мозги всегда важней, чем люстры для слепых. Крутых офисов пруд пруди, а с предвиденьем, анализом и логикой- проблема! В этот тихий омут, нет, не в омут, а в офис, стояли очереди с утра и до самого последнего знака. Стояли, как за колготками в ЦУМ, как к обыкновенному человеческому ухоженному трупу в Мавзолей. С выходными на субботу и воскресенье, обязательно. В окне торчал большой кондиционер, потому что Бертик любил прохладу. Это и понятно, если бы он ее не любил, особенно летом в жарком Нью Йорке, он бы был человеком на «субнорме» и не дотягивал бы до своего восприятия этого хаоса, под широким и очень простым названием «жизнь». За необыкновенным, старинным, французским столом, купленным за 100 долларов у негра Гриши, всегда восседал Бертик, вытирая потный лоб и подмышки целой стопкой батистовых платков. Черный Гриша, научившийся говорить концептуальное слово «шо», жрать заморское сало и гнать самогон по рецепту из Чернигова от тески Загоруйко, никогда в жизни не предполагал, что какой-то эмигрантский еврей из далекого Папетротовска (он так называл Днепропетровск), станет его путеводной, нет не звездой, куда там звездам, а целым железнодорожным фонарем, сменившим его рожденное имя- Гунду, на Гриша, и освещающим путь его черной уже американской коже, полученной генетическим путем от бабушки из Уганды и дедушки из Сенегала. Гришаня обожал кушать украинский черный хлеб, болея туманными воспоминаниями его реинкарнации из полтавского размытого былого. Прочитать бы ему «Былое и Думы» Герцена, но не то место, чтобы Герцена читать, язык не тот, душа не та, да и мозги не те! «Это не цирк! Это настоящий цирк!» - любил шутить Бертик, нюхая черный украинский хлеб, выпеченный в подвале 13-ой стрит, семьей Павук из Тернополя. В офисе на стене висело красное знамя, которое Бертик забрал за вранье у очередного хитрожопого эмигранта-фантаста и сказочника. На знамени была пафосная надпись: «Передовикам НКСО ПУК за перевыполнение планов 24 съезда КПСС!». Под этой вышитой позолоченными нитками надписью была другая надпись, тоже умело вышитая на спец машинке с компьютерным программированием: «Ленин и сейчас жалеет всех живых!». Надпись вторая была скомпонована так, что являлась продолжением надписи первой, где идиотское сокращение «НКСО ПУК» никто не мог расшифровать уже двадцать лет.

 Сам Бертик часто ломал голову над космическими масштабами дури подобных сокращений в те годы, над многочисленными людьми-ошибками тех лет, носившими кожаный портфель под мышкой и рассказывающими то, чего ни сном, ни духом. Простые товарищи, настоящие говорящие фабрики по переработке еды с должностями выпрямителей чужих устоев и основ. Человек, у которого было изъято это передовое знамя был из Бухары и держал не новый бухарский ковер зашитым в знамя «НКСО ПУК», готовясь к переселению в город Нью Йорк, зная наизусть только фразу на немецком языке «Хэнде Хох» и то без перевода. В офисе было прохладно и обыкновенный телевизор с ведущей вечерних новостей молча стоял напротив стола с выключенным звуком. Молча, потому что автоматический американский английский раздражал Бертика больше, чем дикая белозубая улыбка ведущей. Если нужно было срочно что-то перевести, он звал своего второго внука, который очень хорошо имитировал стиль разговорной речи дедушки и сволочной американский язык, где звуковые прокаты буквы «Р» были похожи на не дожёванную отбивную в столовой. На стене над столом висела старая черно-белая фотография его папы и мамы, которые переехали в Одессу к родственникам еще тогда, очень много лет назад, когда Бертик носил короткие штанишки на черных лямках с разными пуговицами. Папа его, по имени Нусн, был парикмахером от Бога или «от его Первого Зама, кто знает?!»,- как говаривал сам отец. Своим клиентам он всегда задавал главный вопрос настоящего парикмахера, который уже давно никто не задает даже в пафосных и зажрато- понтовых салонах Москвы – «У вас есть на голове родинки?». Признаюсь, что в 17 салонах Москвы, в которых меня стригли за нескромные деньги, мне никто и никогда не задавал этот вопрос умного и старого профессионализма! Мама Бертика работала настоящей мамой, каждый вечер переодеваясь в настоящую жену, когда папа возвращался домой с работы. Перед этим она убирала, готовила, мыла, чистила, шила, носила, и успевала покритиковать Новую Экономическую Политику страны, принятую на Х съезде РКП(б), очень тихо и только после того, как снимала бигуди с волос на голове.
 Глядя каждый день на единственную фотографию своих родителей, Бертик никогда не забывал свое противоречивое тяжелое прошлое и оставался человеком, а не монстром с закрученной губой превосходства. Так уж случилось и так подводила его жизнь к той самой черте, когда все вокруг надеялись на его разум, его логику, его анализ и главное- огромный опыт. Он и сам уже не помнил, как все началось, когда новые волны эмиграции абсорбировались, и как капли далеких потоков, делились на тех, кто шел своим путем с закрытыми глазами в американскую жизнь самостоятельно, полагаясь на знаменитый русский «Авось!» и на тех, кто приходил к Бертику, еще в ОВИРЕ прослышав от нужных людей, что именно Бертик помогает людям в таинственном Новом Йорке. Он не помнил уже, как он сел в этот маленький офис, подобрал себе правильных людей- не сволочей, и давал новым волнам эмиграции путевку в новую жизнь или отказывал в ней. Для себя он считал, что просто держит палец на пробке от шампанского, а стрелять или вынимать тихо, это уже дело техники и воспитания. В окрестностях дальних и близких, его называли просто, как последнюю мудрую инстанцию: «Антисказочник».

  Жаркое утреннее солнце прорывалось сквозь испанские жалюзи со стороны океана уже побывав в Японии, России и Европе и вместе с кондиционером, новенький японский вентилятор подталкивал воздух в сторону его лица. Олег Палыч бывший школьный завхоз из Красноярска, несправедливо отсидевший в лагере целых семь лет за директорское воровство, занес на подносе чай в старом железнодорожном подстаканнике. Чай был с белой тарелочкой улыбающегося лимона, зернами сахара на его боку, таблеткой «Но-Шпа» и небольшим списком вновь прибывшего народа, тихо сидящем в коридоре в ожидании ясности собственного завтрашнего дня. Город не спал никогда и утро в Нью-Йорке всегда было понятием тонким и весьма неопределенным, и даже расплывчатым. Руководствуясь обыкновенной и незамысловатой логикой жизнь такого знаменитого Сити делила людей на два вида с множеством подвидов. Первый вид: под самое утро, обессилев от танцев, алкоголя, разговоров и вепендрежа, расходился и разъезжался по домам. Второй: вливался в толпы идущих и едущих на работу. Любой человек, поднявшись на высоту полета птицы или вертолета Сикорского, увидел бы сверху обыкновенный муравейник, состоящий из людей, которые иногда смотрят на настоящие муравейники и муравьями себя не считают никогда. Город бурлил в любой час суток, решая десятки миллионов вопросов в секунду. Новый Йорк перемалывал судьбы, сбрасывая с бесконечных Сизифовых горок всех, кому не вручили ключи от удачи, всех, кто хотел сытно есть, сладко спать, жить на свежем воздухе в двухэтажном доме с камином, быть уважаемым, улыбчивым и заметным, в одежде из магазинов для победителей, а не побежденных, и гладить красивую, выпуклую, немногословную жену и нешумную собаку.      
- Доброе утро! Берт Нусинович! – учтиво поздоровался Олег Павлович и развернул список просителей, слева от подноса. - Как обычно птичка поставлена напротив фамилий эмигрантов, кто может быть интересен и полезен. Икона есть только у одного, у этого, где крестик стоит. Наш Кнутсен, лично заглядывал в их эмигрантские карточки! - шепнул Олег Павлович, хотя в комнате их было только двое. Это была его старая арестантская привычка, говорить тихо, чтобы не слышали даже стены и унитазы.
- Здравствуй, Дорогой, как здоровье дочери? – так же тихо спросил Бертик.
- Все, слава Богу. Идет на поправку. Спасибо Вам Берт Нусинович за помощь! - ответил Олег Павлович.
- Передай ей мои пожелания выздоровления и позови сюда Ветерана.
- Момент, Шеф, - быстро отреагировал завхоз.
Он вышел и через несколько секунд в комнату стремительно вошел человек, похожий на старую облачную молнию. Это был бывший командир развед роты Советской Армии, никому не нужный на Родине. Он давно сбежал от химерного украинского правосудия, проломив голову «элитно-богемному» киевскому депутату с заплывшей рожей сельского вора, защищая свой собственный клочок земли на берегу Днепра. Все его звали «Ветеран». Он не пил и не курил, он был болен выполнением настоящего долга и собственной полезностью, работая при Бертике одиночным корпусом быстрого реагирования. Он был человеком курка, хорошо зная, что нужно быстро нажать на курок, чтобы остаться в живых, а все остальное, это инструкции тех, кто никогда не был в переделках, пахнущих смертью и не заглядывал в ствол пистолета радужной оболочкой глаза. Если в кабинетах существовал образ человека-дождя, то Ветеран был человеком войны и никогда не менял нож на лживые конфеты. Берт умел выбирать людей, разглядывая в человеке качества, регулярно убиваемые государствами, и оставлял таких рядом с собой навсегда. Ветеран был крепок, молчалив и внимателен. Даже тысячу лет назад, где угодно, в лесу или в поле, в каменном замке или непреступных горах, с таким лицом, он работал бы только полезным воином. Он пришел в этот мир, чтобы быть только им. Ветеран никогда не продался ни одному Дракону –временщику за чашку золотого компота, и был в полном сознании себя и своего существования на планете. На его лице была роспись чужого ножа, четко обозначенная воля к победе и храбрость с реактивными мозгами. Он не был солдатом марионеткой, он был редким мыслящим воином, ненужным своей стране.
- Я тут, Нусиныч, Доброе утро! –быстро сказал Ветеран и проверив готовность «Береты» аккуратно положил ее в цветной пакет с портретом курящего ковбоя, стволом к двери. Затем он проверил скрытую кинокамеру и включил ее на запись. Бертик кивнул головой и отпил горячего чаю с лимоном. День начинался. Он нажал на кнопку селектора и сказал, прокашлявшись:
- Гм…, хе. Олежа, давай народ! Кто там у нас…?
- Понял!
Дверь отворилась и в комнату, ерзая на стоптанных туфлях, вошел странный парень. Он был небольшого роста, а все его поведение выражало нерешительность. У него был нос со следами старого слома и со следами неумелого вмешательства двоечника доктора, класса лже-санитар. На нем была летняя рубаха с короткими рукавами, с грязным воротником и одной черной пуговицей в районе груди. Его лицо выделяло в пространство полное непонимание окружающей среды и феромоны предательства. Всклокоченные волосы, забывшие о существовании расчески, торчали из новенькой американской бейсболки.
- Присаживайтесь! – вставил Ветеран, внимательно разглядывая посетителя, как ротвейлер разглядывал бы стрекозу на луговом васильке.
- Чоловиче! – обратился он к Берту. - Цэй! Як воно?! Ну …той! Я Олекса Рябошапко -штунда…! Той…  Чоловиче. Мы тут прыихалы до Гамэрыкы. Той…, цэй. Мы хочимо вид штунды втикты, бо воны заплатылы за наш переизд гроши. И мы в кабали. Цей…!  Як воно…! Ну вы розумиете? А воны наши пасапорты забралы вже…! А по бумажкам, що мы пидписалы на Украйини, мы тридцять рокив… той… треба працювати на штунду осёсё тут…. Цей! Як воно … Той…
- Стоп! Каков человек, такова и его речь. Эта сельская песня тяжелых ланов будет скрипеть бесконечно! – остановил его Бертик, поморщившись от заторможенной речи посетителя с лицом битого палкой питекантропа. - Правильно ли я вас понял? Вы принадлежите к секте Штундистов? Они вывозят своих за деньги, и конечно же в США! Я с этим уже сталкивался. Рабская умная схема!
Бертик сказал последнюю фразу и повернулся к Ветерану. Тот кивнул головой.
- Хотя янки отменили рабство еще в 1865 году, и тринадцатая поправка в Конституции действует по сей день. Вывозить штунду в США придумала жадная и умная голова, а не жопа. Чтобы вас перевезти за океан, вы подписали договор, по которому филиал штундистской секты США берет на себе все финансовые затраты по переезду ваших семей, а затем тридцать лет подряд, каждый из ваших эмигрантов обязан работать на их предприятиях, молиться, ассимилироваться и отдавать часть денег в Опекунский Совет церкви пиитических Штундистов. Это ваша странная жизнь, отданная под каток чужим водителям. Красавцы, каков крутой разводняк тупого дурачья…
- Так воно и е, чоловиче!
- Итак, Рябошапко- духоборец! Чоловиче …! - передразнил его Бертик. - За вас Штундистская секта   заплатила деньги, и немалые. Это факт! Вы уже здесь, и вы хотите от них сбежать? Я правильно понял? - еще раз переспросил Бертик.
- Так. Чоловиче. Правыльно. Дийсно…
- То есть, вы подписали кабальные документы, будучи заранее в преступном сговоре и зная, что, добравшись до США, вы исчезните на просторах прерий? Не вы первые ковбои и не вы последние. Схема заторможенной соображалки простая и абсолютно проигрышная. Вы же, принимая решение про кидок ваших святош, думали, что вы самые умные от острова Крузенштерна, до Сакраменто. Вы не знали, что есть на белом свете такое понятие, как учет и контроль, и что в архивах биржи эмигрантов, есть ваши отпечатки пальцев и целый альбом фотографий, ваша история приезда и копии всех ваших документов и что весь этот процесс отшлифован десятками тысяч ошибок, за последние 200 лет эмигрантских потоков. Кроме того, папки с вашими делами, уже собирают пыль в штундистских архивах, которые неизвестно где и находятся. Вы решили воспользоваться штундами и кинуть их на деньги уже здесь, по месту. Какие тупые красавцы. Что вы хотите от меня, загадочный чоловиче- обманщик?
- Чоловиче! Заберить наши бумажки и мы пидемо геть! Нам, цей…, той…, казали, шо вы можете усе! Той…, цей…
- Усе я не можу и никогда не мог. Я не пишу эту сказку для вас, –передразнил его Бертик. - Какой мне прок с того, что я вас освобожу от ваших подписных обязанностей? Штунды вас никогда не отпустят, раз уж вы здесь. Это закон, факт и мертвая крышка. А если вы сбежите, и вас найдут, а вас обязательно найдут, то вы проклянете и Америку, и эмиграцию и вашу идею про кидок, под соленый огурец и паленую бутылку водки у кого-то в гараже под Бережанами! Вы верите в Бога? - тихо спросил Бертик.
- Так! Але мы…
- И ваш Бог, учит вас обманывать своих же братьев и сестер? И вы хотите, чтобы я вам помог завершить ваш обман? То есть, стать соучастником вашей нечистоплотности и аморального преступления? Пойдите прочь!

Бертик отхлебнул остывающий чай и взглянув на список, зачеркнул фамилию Рябошапко-штундист. Небольшой солнечный луч дернулся на бумаге, когда дверь открылась и закрылась, воздухом одернув испанские жалюзи. Субстанция разочарования от посетителя, была переработана кондиционером очень быстро и выброшена в американский воздух наружу.
- Берт Нусинович, к вам внук пришел! –раздалось в селекторе.
- Олег, у меня их четверо, какой внук на этот раз, а, впрочем, я догадываюсь уже! - медленно констатировал Бертик.
- Дедушка! - с порога раздался нервный зов. - Деда! Надо нам с тобой разрулить одно дельце в Квинсе.

В комнату ввалился жирный молодой человек лет двадцати пяти. Он был полностью одет под черного репера и даже бейсболка была повернута набок, создавая асимметрию лица и неуважение симметрии здравого смысла. На его жирной шее висела золотая цепь, которая при движении хозяина, больно терлась о кластер бледных шейных папиллом. Он сильно переедал, этот внук. Из его кроссовок торчали шнурки, как несъеденные ресторанными крысами спагетти, и подчеркивали идиотский неряшливый вид человека, которому какие-то культурные каноны в одежде были до жирного заднего места, откормленного ядовитой машиной цветного «Мака» и «Дональда».
- Тот, кто не здоровается, тот обыкновенное хамло! Вышел быстро вон, зашел и поздоровался со мной и с Ветераном. Исполнять, мишугине!

Внук сделал лицо человека, проигравшего в лотерею и, развернувшись, вышел из комнаты. Постучавшись снова, он вошел.

- Дед, Доброе утро! Ветеран, доброе утро! Можно пару минут твоего времени, Дедушка?
- Здравствуй, Яша! Как здоровье?
- Все ок, Дед! Мы там ангар нашли ничейный и стали там делать ремонт…Э-Э-Э… Там места валом, можно дансинг открыть и мэйк мани! Андерстэнд? И откуда- то с помойки появился этот долбаный Гиш …Э-Э-Э… Эта обезьяна, значит…, нам сказал, что ангар его, маза фака… и он там из овнер! Андерстэнд?
- Прекрати изъясняться на сплаве помойного языка. Мне это не нравится и делает мне нервы. Постарайся контролировать свою речь, – вежливо попросил Бертик, демонстративно зевнув.
- Так вот…, мы просим помощи у тебя. Разрули, пожалуйста, дедуль...!
- Я думал ты снова пришел денег просить. Ну, раз сегодня такой счастливый день и зеленые деньги ты просить не будешь, я тебе задам вопрос. Вы нашли ангар? А что, ангары валяются на капиталистической земле без хозяев? Ой, вейзмер! Это мне большая и неожиданная новость…! Какие вы везучие, находите ничейные ангары, мне бы так везло… Вот это нахес! А почему вы сами не можете разрулить эту ситуацию?
- Мы боимся! - скромно ответил Яша и почему-то опустил глаза вниз, всматриваясь в шнурки-макароны.
- Ха! Вы боитесь? Так живите в страхе…! – тихо ответил Берт и нажал на кнопку селектора. –Олег Павлович, чайку бы мне, вот того, что китайцы принесли с черным иероглифом похожим на лебедя летящим под водой…
- Момент! - была реакция в селекторе.
- А сейчас одевай внимание на лицо и слушай меня, мальчик в пространстве. Вот ты скажи мне, внучек. Ты ходишь, одеваясь, как черный, поешь идиётский рэп, как черный. Ты слова то слышал? Твой двоюродный братец отличник в американской школе перевел тут мне несколько строчек из черного рэпа, который ты напеваешь, как больная на голову накэйва!
 «Эй, белый малыш, подойди в темный угол, получишь кастетом в челюсть и твоя мамаша будет рыдать в больнице, сидя у реанимационной кровати…, где твоя белоснежная сестра, которая так презирает весь шоколад… Эй, малыш! У нее будет черный сын или дочь, от меня или от нас…»
Бертик закрыл истрепанный листок с рэпом и внимательно посмотрел в глаза жирному внуку.
- Ты кто в этом мире? Будешь такие песни петь, я тебя сам удавлю, как я удавил фашиста под Ивано-Франковском. Ты считаешь себя полноценным человеком, еще и с моей кровью? Пеликан ты американский! Следующий раз, когда захочешь зайти ко мне и сказать слово на русском языке, сначала перечислишь мне имена всех Героев Краснодонцев. Ты фильм то посмотрел «Молодая Гвардия»? Если нет, ты рак пустотелый! Ты куска гавна Сереги Тюленина и Любки Шевцовой не стоишь. Буду в следующую нашу встречу, вопросы задавать по фильму, не ответишь, пойдешь на валахас! Понял, горемыка? Тебе зачем этот дансинг? - медленно выводя каждое слово, начал Бертик. - Ты хочешь денег огрести…, много? Тратить на визгливое мясо без трусов с глазами и с сиськами? Шикарить по клубам до утра, собирать черный триппер между ног нижнего организма и издеваться над печенью, где текут мои эритроциты с красными тельцами? Совсем мозги Кока Колой залил, шлимазэл, мишугинэ копф, ганеф позорный, попробуй квас пить, ушман! У тебя грязи в башке, как на дверной ручке туалета на Казанском вокзале. Где твоя жизнь? Что ты делаешь хорошего, шланг гофрированный? С этой просьбой обратись к Президенту этого места на земле, он тебя отправит в Ирак на войну, шоб ты получил медальку посмертно или вернулся настоящим мужчиной с закрытым сквозняком в голове, который не дает тебе нахеса с детства. Иди печь хлеб к правильному украинцу Загоруйко, который сумел плюнуть в рожу ихнему депутату при народе, иди ковать железо пока оно горячо, иди в парикмахеры, в конце концов, как твой прадед! Если нет своих мозгов, так будешь притрагиваться к чужим, делая модные стрижки… Скажи своему отцу, шоб он не морочил мои старые бейцы и зашел ко мне по твоему вопросу. Я в твои годы носил кирзачи, а не расписные дегенеративные шмаравозы со шнурками вразлет и был первоклассным пулеметчиком!
 Бертик посмотрел на газетную вырезку в рамке на стене. Там был разворот старой пожелтевшей газеты «Красная Звезда» за 19 декабря 1943 года. В центре Бертик, в грязной каске и черными бессонными отеками под глазами, держась двумя руками за ручки пулемета «Максим» поливал кого-то с внимательным лицом и рассеченной в кровь щекой. Он тогда положил очередную роту немцев, затягивая их в «мешок», приспособившись стрелять короткими очередями и очень прицельно, меняя позицию после каждой ленты и не давая снайперам шанса, достать его еврейский лоб в прорезь бронещита. Это была оборона Сталинграда: принципиальная оборона своей советской Родины! Это Бертик придумал разбивать красные кирпичи об каску и бронещиты пулеметов, оставляя кирпичные разводы на железе. Весь взвод расплывался на фоне красных кирпичных стен и выживших было больше. Шум сталинградских боев длинной почти в год пронесся у него в голове, как и лицо покойного дружка, многодетного Сашки Болдырева из Новороссийска, и награждение в блиндаже со спиртом, и война, и кровь, и холод, и вездесущая смерть. Окровавленный штык от винтовки, дождевая вода и глухое левое ухо, постоянный голод и желание убивать за Родину! «Мне было столько же, сколько ему сейчас! Какая пропасть между поколениями! Святый Боже!» - подумал Бертик.  «Какие были мы и какие они…? Это ж на голову не налазит!» - промелькнула долгая мысль, отдаваясь судорожным холодком в простреленной ноге.
- Берт Нусинович! –раздалось в селекторе. -Парни на улице у входа передают, что пришла старая Лиза, села и сидит, запускать?
- Немедленно ее запустите и не мучьте заслуженную старуху, фраера.
 
Бертик отхлебнул нового чаю и прикрыл глаза.

- Ветерану кофе покрепче принеси пожалуйста…, - вдогонку бросил он в селектор. - Алеша, ты не против кофе? Народ гутарит, что встретил ты женщину на настоящем ядерном реакторе. Мол…, у вас такая любовь, что сам Виля Шекспирович позавидовал бы. Скажи, уважаемый Ветеран, а кто она по- национальности?
- Вам, Берт Нусинович, это может быть неприятно, она немка! - встрепенулся Ветеран. Она немка, Ева Херстингвальде, из бывшего ГДР, из города Коттбус.
- Я тебе много раз уже говорил, нет плохих наций, есть в этих нациях отщепенские идьёты, шо ее позорят. Немка, так немка. И Слава Богу! А скока ей лет, Алеша?
- 30 лет. -  быстро ответил Ветеран.
- Ха, так это самый ядерный реактор. Теперь, дорогой разведчик, все понятно. Тебе 51, ей 30. Я же вижу, что ты не спишь совсем по ночам, эти бессонные ночи дорогого стоят… Пей мед…! За все свои военные мытарства на благо хитрожопых пузырей в кабинетах, пришло время тебе пить сладкий мед с сахаром и зыхвирдом…
- Она просто немецкий ураган, Берт Нусинович, она меня называет Алешичка! Я жениться хочу…
- И женись…, шоб ты был здоровый! Это же от редкого счастья. Опять-таки, Слава Богу! Смотри, там, где любовь, там и Настоящий Бог с правильными облаками. Там, где деньги, Бога нет, там только липкая паутина сучьих ям…! – Бертик сказал это и снова задумался.
Дверь открылась и в комнату медленно вошла сука Добермана. Она была старая с проседью на морде и с молчаливыми, все понимающими глазами. Ее живот колыхался от многократно высосанных молочных желез. Над глазами природа вывела борозды седых волосков, упрямо акцентируя благородные собачьи брови. Ей было целых пятнадцать лет. По-человечьи, она была старше Бертика и старше своих мыслей. Подойдя к столу, она присела на задние лапы и, что-то буркнув в воздух басом, демонстративно повернув шею направо, показывая утолщенный старый ошейник.
- Здравствуй, Уважаемая Лиза! Ты принесла мне почту? Какая ты молодец! - Бертик показал глазами на ошейник, и Ветеран подошел к собаке. Он вытащил небольшой клочок бумаги, аккуратно сложенный в небольшой квадратик и спрятанный в нише ошейника и передал его Берту. –А скажи, Лиза! Ты хочешь пить? –собака повернула лицо к Бертику и кивнула в согласии. - А скажи, Лиза, ты хочешь кушать? – она отрицательно помахала головой справа налево. – Я тебя понял, Дорогуша. Олежа, напои Лизу ее любимой водой с кальцием и кусочками яблока, пока я поработаю с почтой! - бросил Бертик в селектор и развернул записку.
«Дорогой Б. Н. Я уже третий месяц живу на улице и каждый день ищу вашего человека, но его нигде нет. Я грязный и весь чешусь. Я сплю с придурками под третьим мостом и очень хочу принять ванну. Разрешите мне, пожалуйста, на одну ночь заехать домой и нормально поесть, и выспаться в настоящей постели! С уважением В.»
Бертик улыбнулся и написал на листке с обратной стороны.
«Дорогой В. Каждый месяц тебе на счет поступает 5000 американских рублей. Прежде чем отправиться на поиски нужного мне человека, ты дал мне слово, довести поиск до конца, независимо от срока самого поиска. Держи свое слово собственной рукой, или я тебя забыл навсегда! Домой заехать не разрешаю, своей ванной ты испортишь все. Оставайся грязным, вонючим и правдоподобным, как все, и найди мне этого сукиного кота. Продолжай спать с придурками под мостами, хотя я очень сомневаюсь, что там нет интересных людей, которых разорвало и выплюнуло государство. Хватит ныть, Боец! С таким же уважением, Б.Н.»
Он сложил записку так же, как она была сложена первоначально, предварительно вложив в нее затертые двадцать долларов. Дождавшись доберманшу, Бертик вложил письмо под ошейник и закрепил его кусочком липкой ленты.
- Лиза!
 Голова собаки быстро повернулась набок в 100% внимании, как ее учил лучший эмигрант кинолог из Белоруссии. –Ты иди назад и отдай письмо своему хозяину. Поняла? - Доберманша поднял голову повыше и резко опустила вниз. – Вот и хорошо! Ты большая умница, Лиза. Я знавал людей, которые тебе под хвост не годятся. Ты у нас на службе уже двенадцать лет, а я не перестаю тобой восхищаться, а иногда, я думаю, что ты вовсе не собака, а начитанная и серьезная человеческая женщина. Спасибо тебе за все, Лизок! - Бертик присел на пол и протянул ей руку. Лиза подняла свою правую лапу и опустила на ладонь Бертика, при этом что-то громко пробурчав в горле. Они смотрели друг другу внимательно в глаза, понимая все, что чувствуют. Лиза развернулась и медленно пошла к дверям, унося записку и честно выполняя свой долг, без какой-либо мысли о предательстве человека. Она была живым и настоящим существом, не то что люди…
- Шеф, к вам ветеран. Вы сказали пропускать в первую очередь людей с медалями. - сказал селектор голосом школьного завхоза из Красноярска.
- Правильно помнишь и правильно мыслишь. Людей с медалями всегда только без очереди. Давай…, а там я посмотрю! – ответил Берт и отпил ароматного чаю.
В комнату вошел сгорбленный старичок. Два ордена Великой Отечественной, один Красной Звезды и десяток медалей, из них две «За Отвагу» украшали его старенький пиджак. Бертик сразу выделил медаль «За Оборону Сталинграда», которую имел сам и еще 759 с половиной тысяч советских солдат. Обыкновенный кругляшек из латуни, который умершая Родина, должна была заменить бесплатной квартирой до самой ветеранской смерти, но Родина обошлась латунью, ей было так удобней. Глаза пришедшего забегали по комнате, забегали не по -стариковски, выверяя и прицениваясь, быстро осознавая обстановку…, забегали, выполняя заранее поставленную задачу. Старичок хрипло поздоровался и присел в кресло напротив, придерживая облупленную старую палку с отполированной годами рукоятью. На среднем пальце правой руки был светлый и четкий след от снятого перстня, на двух пальцах левой руки, два кислотных следа выжженных татуировок. Это и привлекло внимание Бертика.
- Берт Нусинович, мне нужна ваша помощь в оформлении пенсии здесь. Дело в том, что у меня все сгорело дома и все подтверждающие документы тоже. Прямо и не знаю, что делать?!
- Погорелец значит? Ну, бывает, никто от пожара не застрахован. Вы откуда родом-то? Близкие остались, чтобы похлопотать там, за синим океаном?
- Я из Старого Оскола, родственников нет. Похлопотать некому.
- Ну, помочь то можно и даже нужно. Конечно ветеранам я всегда помогаю, сам на 3-м Украинском Фронте сапером был! - Бертик, после слова «сапер» внимательно посмотрел на лицо гостя. - Только вот вопросы некоторые уточним и дело в фетровой шляпе. Делов-то, Господи, пенсию сварганить! - Зная манеру разговора Бертика, Ветеран напрягся и увидел в лице пришедшего плохо скрытое напряжение. – Я так понимаю, что ни военного билета, ни наградных документов нет, все сгорело в пламени?
- Так точно, сгорело! - очень быстро и, кажется с радостью, ответил посетитель, готовый к такому повороту заранее.
- Ага, ну, так даже и легче! –хитро улыбнулся Берт. Вы, уважаемый, на фронте кем были?
- Пулеметчиком был…, в пехоте, -очень быстро ответил посетитель.
- Ага, пулеметчиком! - ровно откликнулся Бертик, предвкушая интересный расклад. –А шо за пулемет?
- Так это…, Максим!
- Ну да, конечно же «Максим»! Че это я спрашиваю, он на всех фронтах воевал. Надежная железка. А скажите, любезный, сколько весит бронещит у Максима?
- Пять килограмм! - быстро отреагировал пришедший и улыбнулся.
- Нет, далеко не пять, девять килограммов и сто граммов ровно! А чтобы воду вылить из кожуха, какой нужен угол склонения пулемета?
- Берт Нусинович! А что это вы ветерану экзамен устроили? Времени прошло сколько, три контузии у меня, не помню ничего! - оправдывался посетитель.
- А контузия вам не помешала просить пенсию за три девять земель без единого документа? Я вас не знаю. Настоящий пулеметчик цапфу мотыля от двойной вилки подачи, всегда отличит, а для вас это иероглифы. На слово раньше верили купцы, так это раньше, а нынче, верят глупцы, но не я! Будут документы с фотографией, приходите…, разберем ваш пасьянс еще раз. А сейчас, нет документов, нет правильных ответов, я еще ваши татуировки не видел. Мне кажется, что их у вас много и на груди, и на спине, времена то тяжелые были, рисованные. Но я не прошу их показывать, потому то глаз то у меня наметан, и не такое видал. Мне ведь совсем скоро, уже сто годков будет. Всего вам доброго, защитник Сталинграда.
После ухода странного посетителя, Берт задумался.
- Ветеран, пусти за ним нашего КГБ-иста внизу, пусть узнает адрес проживания. Затем скажешь нашему прикормленному американцу, пусть подымут на него весь эмигрантский архив. Все данные мне. Я думаю, он настоящий «пересмешник». Такие опасны всегда, они работают на более умных, и пусть я ошибаюсь. Я таких давно не встречал, их надо рентгенить, отмечать и наказывать. У него на груди не было одной важной медали, которую он точно заслужил! - сказал Берт и отхлебнул глоток китайского чая.
- Какой? – быстро вставил Ветеран.
- Это медаль за освобождение Ташкента от немецко-фашистских захватчиков.
- Как это? Немцев же там не было и в помине, - недоумевал Ветеран.
- Вот именно, а медаль ему, такая, была бы к лицу.
- Понял! – ответил ветеран и быстро вышел из комнаты.
- К вам Понижайло пришел, срочно просит принять! - раздалось в селекторе.
- Давай его сюда!
В дверь вошел обыкновенный человек. Но так можно сказать о любом, смотря в каком настроении быть и смотреть. Бертик был в обыкновенном настроении.
- Разрешите Берт Нусинович! – сиплым голосом спросил обыкновенный человек. Он держал в руках старенький портфельчик, ничем неприметный, обыкновенный, давно отслуживший свой срок полезности. Посетитель был пожилой, с аккуратными и ухоженными пальцами, конечно же в очках и с грузом шестидесяти трех лет за не спортсменскими плечами. Взгляд у него был настолько острый, что казалось, он может разглядеть таракана в щели. Он был внимателен и усидчив, сосредоточен и вежлив. Он был совсем непростой, этот простой человек.
- Заходи, Понижайло! Я знаю, что ты по делу всегда и не тревожишь меня по пустякам.
- Я коротко и по делу. Берт Нусинович! Мне ваше поручение: искать, выкупать и забирать православные иконы у американцев не российского происхождения, очень нравится! За последний год, я, на гараж-сейлах, обнаружил сто двадцать три иконы, и вам принес. Но сегодня произошло чудо! Я был в Квинсе на гараж-сейле у черных, и на столе в гараже, у одного из блэков обнаружил такое, что мне срочно понадобился валидол. Ой! Мама родная! А сумма, за которую я выкупил у блэков эту икону вообще потусторонняя и фантастическая. Сумма невыносимо изуверская, целых 25 центов. Боже мой! Как вы были правы, посылая меня на эту скупку. Боже ж мой! Если бы они знали, они бы повесились!

Уважаемый читатель! Продолжение на авторском сайте.
-