картинки из детства

СПРОСИТ меня читатель, зачем столь много говорю не по теме? Отнюдь! Историйками своими, забавно-печальными, я вполне внятно стараюсь объяснить, отчего Музы мои не торопились порабощать меня всецело. Всю жизнь – всю! – занимался я фотоделом, но до признанного мастера, до художника с  большой буквы не вырос. Много лет был я очарован театром, сыграл десятки ролей на подмостках и даже вывел лично организованный  творческий коллектив к присвоению официального звания народного Театра юного зрителя. Но опять доброе дело, собственную мечту о профессиональной сцене не довёл до реальности. Начал до срока «почивать на лаврах». Рядом с ленивцем согласно стала дремать и Муза.
В столице меня, безвестного юного соплеменника великого Ивана Пырьева, жидовское лобби признавать не захотело, как и сам Иван Александрович при жизни знать не желал говорливую еврейскую артистическую бездарь.
Маму моё фиаско с поступлением в школу-студию МХАТ вовсе не огорчило. Она и сама по малолетству своему знала только то, что после двух старших сестёр родилась в доме дядьки Ивана. Дом был смешной, маленький  и бесхозный. Дядька ещё юношей драпанул на фронт в году одна тысяча пятнадцатом, когда едва не зарезал пьяного  отчима-татарина, вступившись за свою мамку.
А моя мама – для всех Орина Ляксевна – родилась лишь в двадцать первом, когда георгиевский кавалер Иван Пырьев уже играл на сцене, писал свои первые сценарии, работал у Всеволода Мейерхольда. По далёкому детству помнила мама, как все «пырики» в доме, боялась возвращения «кыргыза»… Кыргызами на Алтае почему-то называли всех узкоглазых, чернявых, нерусских: от еврея с татарином до жёлтых китайцев, которых там тоже было пруд-пруди…
Боялись в старом доме, густонаселённом,   Иванова отчима. Но этот татарин  вначале уехал куда-то к родне, даже околоточному не известной, а потом и вовсе сгинул. Не возвратился в город родной и с годами прославленный земляк. Есть в Камне памятник режиссёру, но не было  в нём (после поножовщины 1915 года) самого героя первой мировой и великого сталинского любимца Ивана Пырьева. 
Помню, я уже работал в местной газете, когда плевался шустрый дедок, директор краеведческого музея Саранцев (имя боюсь назвать, могу соврать), не получив ответ на очередное письмо в Москву. Музей был строго напротив редакции и Саранцев частенько через дорогу  заходил к товарищу, к фронтовику, к нашему редактору Виктору Шишкину попить чайку. Так я и узнал, что каменцы приглашали  своего земляка в кинотеатр, которому хотели присвоить имя Пырьева, но дали название «Звезда». Приглашали заехать по пути в родной город, когда  Иван  снимал очередную ленту в Красноярском крае. Это совсем рядом! По карте – два лаптя. Ещё просили прислать для музея хоть что-нибудь из личного архива фото-киноматериалов. Всё бесполезно!
Бесполезно и мне было повторять свои попытки оседлать актёрскую судьбу. Театральная Муза моя отдыхала в полудрёме. И сам я лишь в половину прежней страсти заочно осваивал режиссуру театра. Диплом получил красный, но профессионально связывать себя со сценой уже передумал.
Права была моя житейски мудрая маманя, говоря о важности наполнения «чердака». На внештатной основе с юности помогал правоохранителям, даже носил удостоверение помощника прокурора. В дни школьной практики выучился токарному делу и был квалифицирован по третьему разряду. Факультативы педучилища дали мне удостоверения кинодемонстратора, парашютиста и руководителя детской изостудии. Ещё бегал как спринтер, боксировал на ринге, пел в хоре, играл на гитаре в дополнение к обязательной учёбе по классу баяна. 
Ни в чём – заметьте! – ни в чём не преуспел. Но одновременно замечу я сам,  никакого разочарования в  попытках познать другие сферы приложения усилий наряду с главной, избранной, не испытал. Пока  молчали мои Музы (фото, живопись, театр) получали мозги массу прочих, весьма полезных сведений и навыков. Пусть так будет у каждого. Пусть у всех окажется в жизни своя мудрая советчица, свой  толковый наставник!