Богомаз главы 1, 2

    Заурядный художник  оказывается на переломе истории и личной жизни. Судьба дарит ему  Любовь, забрасывает в Европу, сталкивает с живописными персонажами низов и  элиты общества. В нем просыпается  неожиданный дар, позволяющий вершить судьбы людей.




Глава 1  Семья состоявшегося художника.

   Как всегда в первой половине ночи Гулину померещилась  крепкая эротика. Он полагал, что  это было результатом  его  богемного ужина. Он годами не менял привычек  и  на ночь аккуратно  забулькивал дешевым портвейном  гречневую кашу  с салом.  Видно  настоянный на   гречневой  каше портвейн и впрямь выдавал ему  тот  набор непристойных наяд и дриад, который   отшибал все  мерзости  мирской жизни. Что ему не хватало посреди унылой промерзшей Москвы  - так  это     солнца, моря, наготы и угодливых сатиров.   Однако легкий разгул   в окружении темнокожих прелестниц   на шикарных пейзажах  к Гулину приходил далеко не всегда. Но если он посещал Гулина, то  тот отчетливо ощущал как эмоции закипают на его лице.
  На этот раз   желанный сон не достиг  своего апогея. Сидевший напротив  белоснежный павлин вдруг  разразился трескучей руладой. Дриады растворились  в мраке. Сатир в ливрее почесал копыто и  пропал.   Гулин  открыл глаза в темноте и заскрипел   на ветхом диване. Действительно,  под кроватью что то настырно  звенело  и Гулин понял, что это бренчит телефонный звонок.  Гулин медленно  включил свет, посмотрел на часы, поморщился и чертыхнулся.

–  Надо же достать в такую минуту! Садисты! Какой черт  трезвонит  в час ночи?
  Незнакомый голос в трубке  поинтересовался:
- Гражданин Гулин?
    Голос был простуженный и неприветливый, да еще похоже казенный. По опыту простого советского человека  Гулин знал, что так  настырно ночью достает только милиция.
 – Ну, допустим,- осторожно откликнулся Гулин, хотя ему хотелось послать служивого подальше и покрепче.
    Голос слегка  потеплел - Это  из милиции, товарищ.  Дежурный - капитан Игнатьев.
 -  Слушаю, вас,товарищ капитан. А по какому поводу беспокоите?
 - У нас в отделении   ваш сын. Задержан.  Хулиганство на транспорте.. Подъезжайте, сюда,  на Сокол,  в транспортную милицию.
   Гулин сразу проснулся и резко вывалился из постели, ступив босыми ногами на холодный пол.
 -  Понял. Сейчас подъеду …
 
    Гулин  выбрался  на улицу и  крепко поежился. На улице зима была в разгаре - вьюжно и редкие фонари  не рассеивали  уличную тьму.
Гулин  забрался в потрепанные «Жигули» и   завел мотор.

    Он мчался по ночному городу с погасшими фонарями и  наледями на обочинах,  проскакивая пустынные перекрестки на красный свет.   Он спешил. Ему мерещился сын в обезьяннике  за решеткой в окружении опустившейся донельзя криминальной публики.   Притормозил  резко – машину занесло у милиции, не  закрывая дверь на ключ. Вошел в дверь отделения, хлопнув дверью.
 В отделении транспортной милиции Гулин обнаружил хмурого сына. Тот , съежившись на стуле, таращился глазами в бумагу – видно уже слепили протокол. Гулин  облегченно  вздохнул и сел рядом. Дежурный  по отделению капитан усталыми глазами  показал на стул. Гулин расстегнул пальто и подсел рядом к Степану.
- Узнали сына, гражданин Гулин? И часто так ваш сынок развлекается?
-  Как именно развлекается?- поинтересовался Гулин удивленно.
- Грубо нарушая правила проезда в  общественном транспорте,- капитан устало почесался.- Все пассажиры проезжают  как положено, а он между вагонами прокатился.
  - Как это между вагонами? – искренне удивился  Гулин.
   -А вот так -  встал между вагонов и с ветерком между  Коломенской и Автозаводской. Как только не свалился на пути? 

- Ты в своем уме, Степа? - выпалил  Гулин, дергая  сына за рукав.- Метро не самокат.
- Ну, мы на спор,- отмахнулся Степан.
- Какой еще спор? -  Гулин начал сердиться.
 -Нууу …так!  Чтоб   знали, что не страшно, - стал объяснять Степан-.
 Гулин покачал головой с укоризной.
- С ним еще нарушительница была.  Скрылась с места  происшествия,- пояснил капитан хмуро.
- Я ее не знаю, прилипла по дороге – поморщился  Степан.
 - Может не знает, а может хорошо  знает,-  вставил дежурный устало,  -
 Дежурный  по станции доложил, что она такая же растрепанная.
 - Сейчас все студенты растрепанные  и похожие,-вмешался Гулин.- Унисекс, одно слово.
 - Я  пробил его по базе  на предмет нарушений,-  заявил  капитан.-  Сынок,  ваш  Степан Викторович Гулин - правонарушитель с богатым стажем. Были  приводы. Задерживался уже …Привлекался… Хронический нарушитель.

   Гулин с тоской слушал  все эти «дифирамбы» .
- Ой,   капитан  - ему всего восемнадцать. Отпусти ты пацана,  я сам накажу, -   попросил Гулин почти шопотом.
    Капитан опустил глаза и  усмехнулся.
Гулин понял, что пора   доставать деньги. Он  нашарил  в кармане мятые доллары и сунул милиционеру.
 
   Когда  Гулин и Степан  вышли  из отделения, слегка светало. Он вспомнил, что  Степан провел ночь натощак и осведомился . 
-  Давай  Степ по пельмешкам? Тут где то в  переулке закусочная.
    Степан откликнулся раздраженно, –Пап, какие там  пельмешки? Валим отсюда побыстрее !
Это слегка озадачило Гулина. Обычно сын  не страдал отсутствием аппетита. Приходя из института он сметал весь холодильник.
-Тогда домой?- предложил он.
- Нет!Переночую  на Таганке у друга!
–Как знаешь. Только сюда не попадайся. Ладно? Пятый раз тебя вытаскиваю.-  сказал Гулин  после паузы.

– Это случайно.  Извини. - махнул рукой Степан.
  Уже в машине Гулин поинтересовался,  заводя мотор, -  Ты досок настрогал?.
   Степан кивнул – Да так … Ну, есть там пару штук. Рыбки, птички,.
Гулин  вспомнил, что просил его выстрогать руку  под – «Не забыть КПСС!»  Это должно было стать хитом продаж хлебных досок.
    На Таганке Гулин останавил машину.  Степан  вышел из машины и  нагнулся к окну и попросил денег: Пап дай сотню. Кончились бабки - в кармане пусто.
  Гулин слегка разозлился:
 -  Денег ему нужно? Только что за тебя стольник выложил.   Одни  расходы с тобой. Если ты б учился прилично.  А так  сплошной троешник. Ладно  на - пять тысяч.
Гулин поморщился и сунул Степану   деньги.
 - Это же только на пиво? Добавь двадцать - я завтра настрогаю доски,- попросил  Степан.
- Расчет по факту! Топай, пока не замерз,- строго наказал Гулин и поехал по скрипучему насту.

 Гулин вошел  в свою квартиру и стал принюхиваться.Затем не спеша открыл дверь в спальню и поморщился: в постели, раскинувшись с сигаретой в руке,  нежилась обнаженная  дама лет сорока. Увидев Гулина, дама  бросила на пол окурок и метнулась к нему, роняя одеяло, тут же начала лихорадочно раздевая его.
 - Опять ты приперлась, Маруся,-заворчал Гулин недовольно,  -Ну-ну-ну - дай шляпу снять.Я сына из разных задниц вытаскиваю, а ты с своим сексом лезешь.
Маруся  опрокинула его на постель, села на него верхом – со страстью пошли поцелуи.
 - Ты прошлый раз уперла материно кольцо, нимфоманка чертова,- Гулин недовольно отвернулся,-Верни завтра же.

Маруся зыркнула на него горячими глазами и снова впилась поцелуем.
   Постельная сцена прошла молча,быстро и не слишком гармонично. Потом  Маруся   потяянулась, встала и небрежно оделась. Пока Гулин стопал в ванную,  Маруся бегло огляделась по сторонам и смахнула что-то со стола в карман.  Гулин из кухни  услышал стук двери, вернулся в комнату, поморщился  и , выйдя на лестницу, закричал:
 - Маруся, вернись -  забыла  свой лифчик! Куда ты  на ночь понеслась?
 Гулин услышал только стук двери подъезда, чуть постоял и закрыл  дверь квартиры. Вернулся в комнату с недовольным видом - и сразу заметил:
- Теперь смахнула   часы. На черта они ей? Ну что за  баба -   стресс!


Глава 2 Вернисаж.

    Рынок  художественных  изделий  или  «измайловский Вернисаж»  - оживленное   торжище Москвы. Вернисаж в Измайлово такое же святое  место для  московской интеллигенции, как и птичий рынок. Впрочем  подлинная  любовь к  исключительной красоте  облагораживала и  объединяла  все советские касты,  независимо от принадлежности  к профессии и  номенклатуре.   С утра  при . хорошей погоде  туда стремились как  большевики к Мавзолею .
 Здесь  свободно можно было купить самые ходовые предметы искусства, причем прямо от самих авторов.

    Что за удовольствие потолкаться по рядам, полюбоваться на полотна, потрогать разные затейливые поделки, посмотреть на колоритные фигуры. Одетые в немыслимые  хламиды, замызганные красками спецовки, а иногда и просто в «балаклавы»   с оттенком театральности художники всех мастей   снисходили к простым  смертным. От них несло хорошим табаком, коньяком и распутством. Они разговаривали не так как продавцы в магазинах. Тут царила снисходительность, присущая только настоящей богеме.  И ведь каждому посетителю вернисажа казалось, что он может так просто пообщаться с настоящим Рубенсом или же,  на худой конец, с  Петровым- Водкиным.
      В России в конце ХХ века мало кто разбирался в  изобразительном искусстве. Народу Доселе его давали лишь в строго идеологизированних И рафинированных  формах. Это и были повсеместные «Девушки с веслом» и  «Рабочие и Колхозницы». Тяжкую классовую ненависть у народа  вызывали  Щадровский «булыжник» в руках работяги, ну, и разумеется  «Допрос комиссара».
Надо признать, что ряд классических сюжетов, таких как   «Утро стрелецкой казни», «Тройка» и «Бурлаки на Волге» лихо вписывались в тяжкий путь угнетенного царизмом русского народа. Народу охотно  показывали «Всюду жизнь» Маковского с унылыми арестантскими мордами, и  репинское  «Не ждали».  Но лучше всего участь изгоев царского режима   демонстрировала  Ивановская  картина «Смерть переселенца». Всех побивало распростертое у колес телеги тело бедолаги, и рыдающая над павшим телом несчастная  семья.

     Особенно часто такие сердобольные картины никто после перестройки и не вспоминал. Как и их маститых авторов. Пришло другое искуство. В «изо» и в литературе  произошла четкая смена вех. Отвернувшись   от  Маяковского или Горького,  от Репина и  Кустодиева, вектор народного вкуса зашкалил на  попсе всех мастей. Да и современный  герой был востребован конкретный с понятными словами и жестами.
   Уважали и  полный  Авангард. Все вспоминали тех лихих ребят, которые  слепили из трех тысяч валенок натуральный в масштабе макет пикировщика «Ю-87» и впарили его каким-то федеративным немцам. За бешеные деньги.
    Основные позиции на московском  вернисаже занимали самые ходовые товары от кондовых русских пейзажей и призрачных женских силуэтов до московских улиц и морских  прибоев. Обнаженные наяды и дриады предлагались, как правило, в одиночку. Словно  тело стало штучным товаром и не нуждалось в  какой либо драматургии.
     Особенным уважением отечественных покупателей пользовались плакучие ивы, березки и избы с симпатичным дымком. Были для эстетов тут в строго ограниченном  количестве и европейские хиты – замки и рыцари. И совсем  уж мало было разной  абстракции . В России его как-то традиционно не любили. Не признавали за ценность ни квадраты, а ля Малевич, ни цветастые композиции в духе  Кандинского. Ну, а Шагал с его летающими милиционерами просто был  нужен разве что только иностранцам.

     А совсем уж отвязанный  кич, вроде индейца в засаде или флибустьера на пьянке никому из российских художников  даже не приходило в голову сляпать. Кто возьмет  себе на стену такую чушь!
      Лучше уж купить корабль под алыми парусами или богатырей. Добрыня Никитич с его Чугунной  физиономией и Илья Муромец,  попирающий Соловья разбойника. Такая энергетика  много стоит. .Это было совсем по нашему. Зажигай!
       Гулин как-то справедливо заметил, что остро не хватало на рынке батальных сюжетов. Словно перевелись все баталисты в России враз. Впрочем, это было вполне объяснимо. Русским война слишком о многом напоминала, а иностранцем она было просто непонятна. Да и возни с батальными сценами было гораздо больше, чем с избой или черемухой.
        Иностранцы впрочем, охотно хватали в основном пейзажики, где в изобилии был русский  фольклор типа храмов и  березок. Да и простой кич с баней и застольем уважали. 
     Впрочем, часть подобной  продукции им впаривали уже  у самих отелей. Там,  умельцы под видом этюдов могли показывать и продавать заодно и серьезное полотно - был бы клиент с пониманием. Часть изорынка определенно работало на туристов, которых водили толпами на закупки. Любые стили воспроизводились русскими умельцами с величайшим  в ту пору искусством.Все  было слишком доступно.  Это придавало колорит и дешевизну. Были там  и несложные скульптурные поделки.

    Кроме того, что  было мало явного сюрра. Ни в стиле Дали , ни в стиле Белова. Со сталинскими сюжетами, огромными  «Подснежники» с  печально склоненными головами.Народ на это не западал.
     Гулин постоял на  весеннем солнышке с пару часов в то воскресенье. Посетителей было мало. Кто приценивался, но больше двух досок он так и не продал. Гулин пощупал пустой карман и поморщился.
    Доски у него были разные – иногда сильно на любителя. Конечно резать треску на них вряд ли кому то приходилось . А вот скрасить коммунальную картинку  вполне могло. Хорошо было их  брать  в подарок и уж сообенно как сувенир  о России. Но не матрешки же отсюда везти! Да и особенной конкуренции  не было.  В  их рядах пока  было   свободно. Художники  лениво болтали друг с другом.  Рядом с Гулиным переминался с ноги на ногу  его  коллега - художник Бедрак, торговавший  небольшими морскими пейзажами.
  Посетитель  - мужчина лет сорока провинциального типа в калошах долго топтался возле  его стеллажа.Внезапно, обращаясь к Бедраку,  выпалил :
 – Что за мазня кругом? Хочу  купить историю Россию!
 – Чего, чего?- ласково переспросил Гулин,- Комиссаров с наганом?
  -Комиссаров - чересчур. Солдата на поле брани хочу!
 - Валера, покажи ему былинных героев!- Гулин подмигнул Бедраку ,- Есть Добрыня Никитич с  лошадью.  Вон  Муромец,  попирающий Соловья разбойника. Такая энергетика  много стоит.Тоже рядовые Отечества.Можем и стволы пририсовать.Как скажите. 

 Покупатель уткнулся в картину и заворчал: – Богатыри - чугунные  хари! Сказки - детям !  Где  батальные сюжеты? Где Бородино? Где одноглазый фельдмаршал! Где Суворов под  Измаилом?
-  Осмотритесь, товарищ,   Тут полно товару. На любой вкус. Вон  корабль под алыми парусами или  Аленушка с козликом!- объяснил ему Гулин доброжелательно.
Козлики- барашки?
- А где  правда жизни ? Где Родина?- заворчал  покупатель.
    Бедрак  стал терпеливо разъяснять  -  Возни с батальными холстами больше, чем с избой или черемухой. Фигура – три дня, если по уму писать.  И цена соответствует! Пойдемте, я вам лучше покажу такую черемуху, что соловьям и не снилось. Только африканцам и дарить.
     Бедрак и покупатель  медленно потопали вглубь рынка. Тут же к Гулину придвинулся новый посетитель .

      Он рассеяно перебирал в руках доски и это слегка  обозлило Гулина.
  - Ну что не так?  Чем доски не по душе? Лучше все одно нет на рынке!
  - Не узнал меня, Виктор?- усмехнулся посетитель. - Это  я, Игорь Сайкин. Училище девятьсот пятого года. Двадцать лет назад мы с тобой вместе там учились. 
 -Сусайкин, черт! - хлопнул его по спине Гулин.- Неужто ты? Не узнал - вроде и не давно виделись...
 – Не давно,- неопределенно кивнул Сайкин.
 - Куда исчез? Ну, не узнал! -оживленно заговорил Гулин.- Изменился -  стал пошире,   лысина сияет.
  - Давно торгуешь досками?- уклончиво ответил Сайкин.

 - Да вот приспособился, семейный  бизнес – сын строгает - я пишу, Короче, перестройка, мать ее так. Ты - то как поживаешь Игорь?
- Помаленьку  - Вначале театр кормил, потом   - пошел на  анимацию,  сделал  пару фильмов. 
– А  что  анимация жива?-удивился Гулин.
 - Жива- здорова. Спасибо иностранцам. Пошли заказы!  Мне подбросили работу.    Контракт на три года. В Испанию!- похвалился Сайкин. 
- Ну и  езжай туда, работай. Испания! Завидую!- кивнул Гулин.
  Да вот проблема- я тут,  между делом,  храм  на распись взял.  Подвожу людей.  Они  замену просят! Может ты возьмешься?

 – Я?- задумчиво откликнулся Гулин.- Ты шутишь?
 - Отнють! Ты же    раскидывал  по куполу херувимов. И благостно смотрелось,- припомнил Сайкин.
 - Когда было дело,давным давно- лет десять назад, В Кашино. Тут под Подольском.   Платили   мало.  Помню, последний раз  зарплату дали в мешке. Двугривенными,- сокрушенно вздохнул Гулин.
 - А нынче брат, иначе.- пояснил Сайкин,- Оживают храмы. Не хватает рук.  Берут на роспись  всех. Главное,   не пил бы,   не скандалил.
- Неужели  своих  в епархии  не хватает?
 -Выходит  - так! - усмехнулся Сайкин .-Зато тут  их с избытком. Оглянись – все с дипломами. У кого Академия, у  кого «Сурик».
   Подошел к ним  хмурый  Степан. Гулин кивнул на стеллаж и  потянул Сайкина к  прилавку  с горячей едой. Гулин  с Сайкиным  взяли румяные пироги  и чай.
- Ты знаменщиком был?- спросил Сайкин.

– Да нет - был  на подхвате,одежды рисовал,- нехотя откликнулся Гулин.- Но дело знаю. По уму бы   посмотреть за кордоном, как люди  делали. У нас же  мастеров  и не осталось. Профессия погасла. И я … погас.
-  А почему   не взяться? -напирал Сайкин,- Да берись-  Брюллов сделал же  Исакий. Потратил  себя с толком. Такие лики брат, на века остались - душу тревожить.
     Сайкин знал что в молодости Гулин  сильно уважал Брюллова за мазок , широту фантазии, фиксацию эмоций и выбор персонажей. Однако  с годами Гулин поменял своих кумиров . Одно время ему крепко нравился Челлини – ювелир и скандалист. Именно через его биографию, написанную рубленным  стилем, он и постиг крепко все необычайное величие времен Ренессанса, когда люди были независимы и одновременно . Сейчас его больше  тянул Микельанджело.

 -  Не шоколад  это дело – скипидар, да сырость в храме . Он там  словил    туберкулез, пару лет и гения не стало. А что за   века изменилось? Разве краски?
-  Потребуй, чтобы  топили храм.- предложил Сайкин.- Пусть  вытяжку поставят! –
-  Потребуй?  Это можно! Тут другое если честно …  привык я к рынку,  стал торгашем. Этот же грех..  Я к  суете привык,я  стал   угодлив.   
  - Не ври!. Зачем я  сюда пришел! А дома ты  отказался. Горд!