Русские поговорки. Огонь и попа жжет

Русские поговорки – это житейская мудрость, рожденная не просто из опыта, а из трагических ошибок. Среди множества русских поговорок есть одна уникальная, имеющая вполне конкретную историю начала XVII века, связанную с роковой книжной справой.


Книги-то с грехом пополам выправили, лишние слова вымарали, замазали, заклеили, а с памятью справиться, оказалось, гораздо труднее, неподдающейся она оказалась, привыкшей к тысячу раз повторённому из раза в раз слову.


Всем, кто постоянно ходит в храм, читает каждый день утренние и вечерние молитвы, знает, как быстро они запоминаются, и стоит только прочитать первые слова, как молитва сама начинает говориться, а ты только прислушиваешься к звуку, сосредотачиваясь на смысле слов.


Что уж говорить о церковнослужителях – священниках, чтецах, певчих, годами исполняющих требы и песнопения по раз заведенному порядку, с одними и теми же словами, знакомыми до каждой запятой.


Однажды это сыграло со священниками злую шутку, которая и породила русскую поговорку: «Грех и беда на ком не живёт: огонь и священника жжёт». И слышится здесь вовсе не упрёк, а утешение священникам, попавшим в книжную справу как кур в ощип. Дело было так.


После разрушительной смуты и воцарения в 1613 году новой династии Романовых, Россия понемногу стала приходить в себя. А поскольку она всегда держалась на вере, то в первую очередь молодой Михаил Романов озаботился восстановлением печатного двора.


Ведь поляки, стремясь окатоличить русских «варваров», сжигали все православные книги, в числе которых были наиболее употребительные: Требники, Триоди Цветная и Постная, молитвословы и т.д.. Но задача оказалась не такой простой.


Печатный двор восстановили быстро, уже в 1614-м, но встал вопрос – что печатать? Надо было не просто напечатать, а выбрать из существующих книг самый верный образец, тот, с которого можно было печатать большой тираж. Выбор эталона и стал камнем преткновения.


И не потому, что справщики были невежественны, а потому что надо было выбрать критерий эталонности.  К тому времени на Руси ходило много списков богослужебных книг. Были рукописные и печатные, переведенные с латыни и с греческого.


В рукописных книгах переписчики делали много ошибок, переведенные с латыни - содержали неприемлемые для православных догматы, переведенных с греческого - практически не было.  Были оригиналы на греческом языке, но язык знали единицы.


И когда выписанные в Москву для выполнения царского поручения из числа братии Троице-Сергиевой Лавры инок Арсений Глухой и священник Иоанн Наседка, живущий в обители еще со времени Смуты, приступили к исправлению книг, то ужаснулись.


Оказалось, выбрать текст, не подверженный порче и не связанный с латинским переводом, невозможно: все тексты были буквально напичками разного рода ошибками – от простых грамматических до серьезных смысловых и богословских.


Отказаться от царского задания? - Невозможно. Выполнить порученное? - Нельзя. И пошли они тогда за советом к настоятелю Лавры, своему духовнику архимандриту Дионисию (Зобниновскому). Больше всего они умоляли его отказаться от царского поручения, иначе головы не снести. И как в воду глядели.


Но отказываться от послушания – не в монашеских правилах и старец Дионисий, смиренный и кроткий, понимающий необходимость и богоугодность сего дела, приступил вместе со своими помощниками к выполнению царской грамоты: «Исправить для печати Потребник».


Полтора года они трудились, не покладая рук и не поднимая головы. Сверяли друг с другом около двадцати славянских текстов Требника, в том числе - пять печатных. Использовали пять греческих текстов. А работы не убавлялось, просили исправить и другие богослужебные книги.


Самое большое число ошибок было найдено в Церковном Уставе (Типиконе), изданном еще до окончания смуты и до назначения архимандрита Дионисия настоятелем Лавры. Редакторами издания были монахи обители регент Логгин и уставщик Филарет.


Оба были крайне невежественны, едва знали грамоту, философию называли еретичеством, и догматам Православия научены не были. Почему именно им было поручено редактировать такой серьезный текст, до сих пор остается неясным.


Когда справщиками выяснилось, что Типикон Логгина и Филарета содержит много ошибок, в том числе и богословских, редакторов-монахов это озлобило. Они и так-то не благоволили к новому настоятелю Дионисию, за глаза называя его «святым дурачком», а здесь как с цепи сорвались.


Началась открытая травля, поддержанная митрополитом Крутицким Иоанном, в то время бывшим Местоблюстителем Патриарха. Против справщиков настроили и инокиню Марфу, мать царя Михаила. В результате, когда выправленный текст справщики представили Местоблюстителю, он срочно объявил о созыве церковного собора.


На нем был устроен суд над «еретиками»-справщиками, посмевшими в чинопоследовании освящения воды убрать слова «и огнём». Так с первого эпизода, дела архимандрита Дионисия с сотоварищами, началось книжная справа, закончившаяся в середине XVII века трагическим никоновским расколом.


Судили справщиков с особым остервенением. Судили за то, что «не так исправили» чин освящения воды, где в невыправленном варианте читалось: «освяти воду сию Духом Твоим Святым и ОГНЕМ». Последние слова были припиской, не имеющей ничего общего с исповеданием Троицы.


Судили жестоко. Мучили Дионисия сначала на патриаршем дворе, потом – в келье матушки Марфы. В результате ему  запретили служить, сняли с него настоятельство Лавры и отправили в кандалах в Кирилло-Белозерский монастырь.


Но последнюю часть заменили из-за невозможности исполнения содержанием в Новоспасском монастыре. Там его сорок дней истязали плетьми, морили голодом, заставляли стоять в дыму. И каждый день его привозили на чахлой лошадёнке с табличкой на груди: «хотел вывести огонь из мира» на площадь, где перед всем народом он должен был класть по тысячи земных поклонов.


Народ закидывал архимандрита грязью, оплевывал, а гончары-ремесленники даже пытались его убить. И это всё происходило с героем смутного времени, писавшим патриотические воззвания к народу.  Архимандрит переживал эти поругания с улыбкой, отвечая на обещания сослать его в Соловки и в Сибирь:  «Худо для чернеца, если велят его расстричь, а достричь - это ему и венец, и радость!»


Спасло Дионисия возвращение из польского плена отца молодого царя Михаила – митрополита Филарета, вскоре ставшего Патриархом. На эти торжества пригласили Патриарха Иерусалимского Феофана, большого книжника и богослова.


К нему-то и обратился Филарет за помощью в разрешении спора о Духе Святом. Патриарх Иерусалимский поддержал архимандрита Дионисия, посоветовав вновь рассмотреть это дело. Восемь часов держал свою речь Дионисий.


Церковный собор полностью оправдал всех справщиков, отец Дионисий вновь стал настоятелем Лавры, а слова «и ОГНЕМ» было решено убрать из всех богослужебных книг. В книгах-то убрали, замазав и заклеив, а с языка-то слово всё равно срывалось, поскольку навыкло произносить его.


И не только в день Богоявления, но и в другие дни. Спотыкались чаще других на этом слове священники-старики. И стали их караулить, и устраивать на них  облавы, как на зверей: не произнесёт ли поп те роковые слова. Кто читал по книге да с разумением, редко попадался, а старики – постоянно.


Иной раз и сам поймет, что сказал запретное слов, и с досады ногой притопнет, но уже поздно – слово не воробей. Так и повелось: смотрит поп в книгу и про огонь вспоминает. Вот тогда и появилась насмешливая русская поговорка о неизбежности беды всякому человеку, но с довеском, что поп глядит на воду, а вспоминает огонь.


Да, грех и беда всякого настигает, особенно жжёт священника. С тех пор в храме есть негласное правило – всегда читать чинопоследование и молитвы только по книгам, независимо от того, знаешь ты текст наизусть или нет, но многие священники и сегодня служат панихиды, крещение и молебны, не заглядывая в Требник. Не быть бы беде…


Авторский блог
http://sotvori-sebia-sam.ru/russkie-pogovorki/