Посреди океана. Глава 17

Человек стесняется и тушуется, когда хочет произвести какое-то впечатление, но не
знает, как это сделать получше, не знает, что о нём думают и говорят окружающие.
И чем больше человек на этом зацикливается, тем больше стесняется себя, своего
поведения и того впечатления, какое он, по его мнению, производит.

А происходит это всё оттого, что человек сам себя ставит в положение оцениваемого.
Как я выгляжу со стороны? Уродиной? Красавицей? Дурочкой? Ненормальной?

Но старпом сказал, что многое здесь будет зависеть от того, как суметь себя поставить.
Значит, надо поставить себя в то положение, чтобы из человека оцениваемого
превратиться в оценивающего. Переставить себя из одного положения в другое. Не надо
стараться всем понравиться, а надо сделать так, чтобы все старались тебе понравиться.
Как? Это уже их проблема.

Инга же и так изначально себя поставила в положение человека изучающего,
оценивающего окружающих, ибо возложила на себя обязанности летописца "Лазурита".
Познавая других людей, сможешь лучше познать себя. И наоборот, познавая себя,
лучше понимаешь людей.

Так что застенчивости и неуверенности в себе почти не было, потому что Инга
особенно не думала о том, как её оценят, как её воспримут другие. У неё не было
задачи понравиться окружающим. Зачем? Пусть они стараются ей понравиться. А у неё
другие задачи.
Она будет такою, какая есть. А они пусть стараются, если хотят. А то возьмёт и
понапишет про них такого!..
Хотя, нет, она будет писать правду.
Конечно, никто ни о чём не должен догадываться. Но про себя должен знать каждый, говоря словами одной старой песни:"И пусть пока ты ещё неизвестен. Но мы не зря
к тебе прислали репортёра; каждый человек нам интересен, каждый человек нам дорог."

Сама судьба распорядилась, чтобы Инга попала именно в тралфлот, именно на это судно,
чтобы написать именно об этих людях, которые здесь оказались.
Ведь они с Анютой могли пойти на "Лермонтове", но не ушли. Значит, именно людям
с "Лазурита" суждено угодить в её книгу.

Да, "Лазурит" - маленькая страна со своими порядками, законами, народонаселением,
событиями, сенсациями и даже модой. Маленький плавучий остров, граничащий только
с водной стихией.
Здесь каждый, словно на ладони: каждый заметен и по-своему значителен.
Но и каждый сам в себе скрывает отдельную страну со своими законами, правилами,
историей, географией. Причем, скрывают в себе довольно тщательно.
Чтобы понять человека, мало видеть то, что на поверхности, мало слышать то, что
говорится.
Надо уметь читать по глазам и научиться слышать то, о чём умалчивается.
Это для писателя главное.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Если бы сегодня первый помощник не поздравил по спикеру весь экипаж с праздником,
наверное, я бы долго не вспомнила, какой сегодня день. Начался он как обычно: в
шесть часов подъём, уборка объектов. Анюта - в салоне. Я - в мойке.

А на берегу народ сегодня на демонстрацию пошёл.
Странно, что отсюда даже такое казённое мероприятие видится мне привлекательным.

Когда жила дома, то терпеть всё это не могла. Чего ради вставать так рано и бить
ноги? Чтобы, в конечном итоге, пройти в полупьяной колонне по центральной площади
мимо трибун и покричать"Ура!" в ответ на торжественные вопли громкоговорителя. Да
ещё смотри в оба, чтобы тебе не всучили нести флаг или портрет какого-нибудь
деятеля.

Помнится, как в прошлом году институтский комсорг пилил меня за то, что пропустила,
было дело, сие праздничное мероприятие из-за поездки в Болгарию.

- Ты, Соколова, почему на демонстрацию не явилась? - запытал он, строго поблескивая
очками.

- Обнову нынче не справила. Демонстрировать было нечего, - попробовала я отшутиться.

- Ты шуточки свои брось. Это дело серьёзное, -  и сурово брови он насупил. - Если
хочешь знать, ты конституцию нарушаешь!

- Каким это образом?

- Обыкновенным. В конституции ясно сказано, что в нашей стране каждый имеет право
на участие в митингах и демонстрациях. Каждый человек! Значит, и ты тоже.

- Так право же - это не обязанность. Хочу им воспользуюсь, а хочу - нет.

- Как?! - возмутился он. - Раз имеешь право, значит, и обязана. У нас так.

- Где это у вас? - поинтересовалась я.

- Ты мне поговори ещё! - пригрозил он. - Всё. Разговор короткий. Раз всем нужно
на демонстрацию ходить, значит, и ты будешь! Иначе на комсомольском собрании
вопрос ставить придётся.

А теперь вот, отсюда, даже эти нелюбимые демонстрации кажутся чем-то радостным,
ярким, красочным. Кажется, я завидую всем, вышедшим сегодня на улицы: во-первых,
идут по ЗЕМЛЕ; во-вторых, веселятся; а в-третьих, хоть какой-то праздник, хоть
как-то отмечается.

Правда, если быть справедливой, то последнее "хоть как-то" на "Лазурите" тоже
присутствовало. И здесь по-своему готовились к Первомаю.
Например, машинная команда загодя канистру браги поставила. Однако вчера эту
"бомбу" рассекретили. Анзор сказал, что четвертый механик обнаружил и заложил Деду.
А уж Дед - так называют стармеха на корабле - потом всех по одному из "машины"
к себе вызывал и допытывался, чья ИМЕННО была работа.
Но никто не раскололся и главный изготовитель первомайского напитка так и остался
невыявленным.

- Это так просто не пройдёт проклятому заложнику! - гневно воскликнул Анзор, когда
рассказывал нам вчера эту печальную историю.

- Какому заложнику? - не сразу поняла я.

- Как какому? Четвертому механику. Какому же ещё! Он же нас заложил. И теперь
вся "машина“ на него зуб точит.

Но пока что неизвестно, чем этот "зуб" обернётся бдительному "заложнику", который
своими непродуманными действиями сорвал рабочему классу машинного отделения
"Лазурита" достойное выражение солидарности с трудящимися всех стран.

Четвертый механик Муса, татарин. Маленького роста, худенький, с коротким чёрным
ежиком на голове. С лицом не скуластым, как положено татарину, а по-девичьи тонким,
с большими чёрными глазами, глядящими на всех исподлобья. С виду - совсем
мальчишка, колючий, весь из острых углов.
Говорят, что он злой и вредный.
Ну, раз про брагу донёс, то теперь будут говорить, что угодно.
А может, он просто такой принципиальный? Мол, нельзя пить на судне, значит, нельзя.
Ещё толком неизвестно, как там с этой брагой получилось. Да и вообще, мне о нём
ничего неизвестно. Потому что Муса, хоть и четвёртый, но всё же механик, и относится
уже к младшему комсоставу: питается у буфетчицы, а не у нас.
Конечно, люди любят быстренько давать определения. Злой и вредный!
Хотя он и правда выглядит злюкой нелюдимым из-за привычки смотреть на всех
настороженно. Но это ещё ничего не значит. Мало ли что там у него в характере.
Мне почему-то кажется, что он детдомовский. Здесь на "Лазурите" полно детдомовских.
Не надо заботиться ни о еде, ни о крыше над головой, ни о деньгах. Работай себе, и
нету других забот. Тралфлот для них и мать, и отец.

Сама я могу про Мусу сказать одно: мне не нравится, что в его каюте всегда грязно.
Как ни придёшь убирать - вся палуба мазутом перемазана, кругом детали всякие
валяются. А умывальник за рекордно короткий срок успевает обрасти такой ржавчиной,
что, простите меня, слов хороших нет. Сколько угодно раз в день можно убирать, но
у четвертого в каюте будет всегда грязно.
Вероятно, с этим бороться невозможно, и нужно лишь смириться, как с неизбежностью,
как с неприятной чертой характера.

Камбуз тоже загодя готовился к Первомаю.
Сама видела, как пекарь в тестомешалке брагу ставил. В принципе, они от нас это и
не скрывали особенно, даже наоборот. Наверняка они не видели в нас будущих
"заложников", скорее, думали, что мы обзавидуемся, глядя на их приготовления и
упадем на хвост, напрашиваясь с ними попраздновать.

И обед сегодня был праздничный. Курятина с жареной картошкой.
Пашка из-за этого обеда всю предыдущую неделю всем порции урезал. "Экономил" на
первомайских кур.

Пашка - наш шеф-повар. Молодой парень, ему нет и двадцати пяти. Но брюшко уже
успел наесть, как у солидного дяди.
Всем своим обликом он очень напоминает индюка. В особенности когда разозлится и
разорётся, раздуваясь от ярости.
Но и в рассерженном состоянии, и в спокойном он выглядит очень потешно:
малорослый, пузатый, на коротких кривых ногах...
Лицо у Пашки совершенно ржавое от крупных и частых веснушек. Рыжеватые волосы,
как петушиный гребень, топорщатся над низким лбом, нависшим, в свою очередь,
над круглыми совиными глазами. Мясистый нос уселся чересчур низко над толстыми
бесформенными губами, словно его прилепили на квадратное Пашкино лицо, бросая с
приличного расстояния, и при этом метили не совсем удачно.
Ко всему прочему, этот редкий красавец ещё и косит.
Когда он с тобой разговаривает, то глаза его беспрерывно бегают и никогда не смотрят
прямо тебе в лицо, из-за чего его косоглазие не сразу заметно.
Но когда он, вдруг заругавшись, как заорёт, пронзительно взвизгивая на высоких нотах,
глаза его закатываются куда-то в сторону и там замирают.

Говорит Пашка сильно и протяжно окая.
Как-то мы с Анютой поинтересовались, не из Вологды ли он. Непонятно почему его
разозлил этот наш вопрос. Было уже раздулся, чтобы разораться, но передумал и с
вызовом заявил, что он - сибиряк. Откуда родом поточнее отвечать не пожелал.
А между тем, на пароходе его зовут хохлом, потому что фамилия у него украинская:
Демиденко. Но на хохла Пашка злился и орал, закатив глаза в сторону: "Я не хохол!
Я сибиряк!"

С тех пор, как его поставили шефом, Пашка приобрёл вдруг такой важный вид,
что даже передвигаться стал как-то по-особенному, неся перед собой свой
живот так бережно и осторожно, словно давно мечтавшая о ребёнке и наконец
забеременевшая баба.
Надо же, как за один день человек может вознестись!
Хотя готовит он всё равно плохо. Все матросы говорят, что питание в этом рейсе
намного хуже, чем было в других.
Ещё бы! Ведь если по-настоящему, так у нас шеф-повара и нет вовсе. Его списали
ещё в самом начале. Всего-то и появился на камбузе два первых дня. А потом прочно
осел в лазарете. Заболел. Болел неделю, болел другую, а затем его пересадили на
какой-то проходивший мимо пароход и отправили назад, в порт.
Даже жалко немного, дед вроде добрый был. Но видно стар уже. Сам как-то
говорил, что двадцать пять лет в море отходил.

Ну а раз шефа списали, то второго повара, Пашку, поставили вместо списанного.
Пекарь так и остался пекарем. Одни говорят, будто в душе тот затаил обиду, что не
его шефом назначили. Другие говорят, что ему предлагали, да он сам якобы отказался.
Но как бы там ни было, вторым поваром взяли матроса из бригады добытчиков,
Валерку. По-моему, да и матросы тоже такого же мнения, он готовит даже лучше
Пашки. Можно представить тогда, как "блестяще" готовил наш новоиспеченный шеф.
Венька Риткин отзывался, что в прошлом рейсе Пашка, как пекарь был ничего, но
как повар - ерундовый.

Перед праздничным обедом в салоне раздавали праздничные радиограммы с берега.
Анюту хоть сестра догадалась поздравить. А мои родители даже и не знают, наверное,
что в море можно телеграфировать. Поэтому я особенно и не ждала ничего.

Но, как ни странно, мне тоже была радиограмма.
Кто-то из матросов передал в амбразуру посудомойки листок с отпечатанным на
машинке текстом: "Инга поздравляем тебя праздником весны Желаем отличного здоровья
счастья успехов в жизни веселого настроения никогда не унывать улыбаться и смеяться
Коля Володя."

Сначала я ничего не поняла.
Перебирала в памяти всех мало-мальски знакомых Колей и Володей. Но так получалось,
что даже если они знакомы со мной, то между собой ни один Коля и ни один Володя
ничего общего иметь не могли.
Потом догадалась, что поздравил кто-то с нашего парохода, потому что, сравнив свою
радиограмму с Анютиной, обнаружила, что в моей не было указано никакого населенного
пункта, откуда её послали.
Но всё равно, и на "Лазурите" я никак не могла припомнить ни Коли, ни Володи.
Перебрала в уме всех, кто приходил в салон обедать. Пока, наконец, не добралась
до радистов-стажеров. Молодые парнишки, лет по восемнадцать им, никак не больше.
Даже не знаю, как их зовут, но решила, что это они поздравили, больше некому.

А я на них до сих пор вообще не обращала никакого внимания. Дети совсем!
Придут в салон, сидят, хихикают. И хотя была с ними вежлива, да на "вы", но
всерьёз как-то не воспринимала.
Анюта, та и вообще на них покрикивала.
Но как бы там ни было, всё-таки молодцы ребята! Приятно, конечно. Не пропустили
без внимания тот факт, что никто человека с праздником не поздравил, и исправили
несправедливость.

А в салоне не пропустили без внимания тот факт, что мне пришла радиограмма от
каких-то Коли и Володи.
Тут же родилась версия, что это поздравили муж и сын.

Эту новость принёс Венька Риткин, заявившийся после ужина к нам в гости на правах
старого, ещё берегового, знакомого. Такие права он приобрёл благодаря нашей
эмдээмовской соседке, которая была как бы нашей подругой. А сам Венька, являясь
её другом, значит тоже как бы наш друг. Чёрт, накрутила!
Короче, он не то, чтобы наш друг настоящий, но в то же время больше, чем просто
знакомый. Приятель, одним словом.