Культурки маловато

   Так обычно говорил редактор, отыскивая глазами сотрудников отдела культуры и вперяя в них должностной взгляд, означавший: мало даёте материалов на полосу, товарищи, особенно в воскресенье. Поскольку остальные материалы в газете негласно назывались «железобетоном», то редактор призывал хотя бы в выходной день пожалеть читателя. «В общем, так, - заключил он однажды, - будем оставлять «дыру» в воскресном номере и чем хотите, тем её и заполняйте».

   Заведующий отделом культуры, усталый немолодой человек, решил, что лучший выход из положения – стихи. Их по-прежнему много приходило в редакцию, но никто ими всерьез не занимался. Приглашали литконсультанта, который скрыто издевался над ними в стихотворном обзоре, а так, чтоб печатать, - никогда. И в этот раз, посмотрев стопку написанных от руки виршей, завотделом устало зевнул, что подтверждало: из этой затеи ничего не выйдет. Впрочем, стой-ка, стой…

   Последний листок задержал его внимание. Он дочел его до конца, чего никогда не делал. Не поверил и – еще раз, медленно, внимательно, в предчувствии удачи.

Еду. Тихо. Слышны звоны
Под копытом на снегу.
Только черные вороны
Расшумелись на лугу.

   Завотделом был опытным журналистом, но на культуру его бросили недавно. До этого он работал в сельхозотделе, и вот сейчас его крестьянскому сердцу нарисовалась отрадная картинка: будто это он едет в легких санках по первому снежку и такая чистота  разлита   в природе … Он поглядел в окно и разгладил ежик седеющих волос. Всё вроде бы неплохо, но слово «звоны» насторожило. Какое-то несовременное, старообразное. Он подумал, не переделать ли «звоны» в «звуки», но, с другой стороны, автором стихотворения мог оказаться старый человек, какой-нибудь учитель или пенсионер, для которого вот так сказать – все равно что стакан воды выпить. Когда машинистка подала отпечатанный текст, у него мелькнуло подозрение: когда-то где–то он это читал… Или слышал. Что-то знакомое почудилось в строе звуков, в легкой магической силе, проникающей сквозь серую пленку бытия… Не придя ни к какому заключению, завотделом оставил стихотворение на столе и ушел домой. Обнадеживал почтовый штемпель, указывающий, что письмо из глубинки и, стало быть, подвоха быть не может, но и настораживал он же – из глубинки, незнакомая фамилия.  «Надо проверить», - успокоил себя завотделом.

   Ответственный секретарь, помня о злополучной «дыре» на четвертой полосе, пришел рано утром в субботу, схватил стихи со стола и, не читая их, быстренько подверстал. Перед отправкой в типографию он обратил внимание на то, что завкультурой не скрепил их своей подписью. Это несколько замедлило его действия. Он решил дождаться редактора.

    Ответственный секретарь был, что называется, газетным волком. Он слился с газетой настолько, что мог работать в толчее, гаме, сигаретном дыму, среди анекдотов, трепа, телефонных звонков, на которые надо было отвечать, и он отвечал, не здороваясь и не прощаясь, то есть сверхкратко. Но он, как никто, знал цену ошибке. Ошибка, он называл ее «ляпом», могла появиться откуда угодно. На его веку ляпов было, господи, сколько же их было? Газета могла из мужчины сделать женщину, построить мост вдоль реки, перевести на грузовике за раз пять тысяч тонн. Достаточно пропустить при наборе одну букву, и вместо «космический» получится «комический». В таких случаях секретарь обычно подходил к окну, глядел на людской поток и проезжающие автомобили и перед тем, как пойти на «ковер», тихонько напевал (для равновесия) спасительное, любимое:

И было три свидетеля:
Река голубоглазая,
Березонька пушистая
Да звонкий соловей.
         
   Послышался шум мотора. Привезли редактора. Когда ему на стол положили стихи автора из глубинки, он внимательно прочел их и на той строфе, где «только чёрные вороны расшумелись на лугу», остановился. Что-то не понравилось ему. Он посмотрел  в окно с целью узнать, какая погода за окном.

   Редактор был, что называется, областным баловнем. Импозантный, внушительных размеров, хорошо усвоивший внешние приемы общения с людьми, он был внутри пуст, как барабан. Трудно объяснить, почему он двигался по служебной лестнице, разве только что время было барабанное. В стихотворении классика русской поэзии, которое переписал какой-то насмешник из районного городка (демобилизованному парню, как выяснилось позже, стало скучно в деревне), ему не понравилось то, что вороны расшумелись на лугу, а не на снегу. Ведь за окном был декабрь, снег. И он слегка поправил.

Еду. Тихо. Слышны звоны
Под копытом на снегу.
Только черные вороны
Расшумелись на снегу.

    И только тут редактор заметил, что завотделом не завизировал материал. Вызвал ответственного. На вопрос «почему», тот пожал плечами.  «От радости, наверное, что обнаружил талант», - предположил секретарь.  «Я всегда говорил, что у него культурки маловато», - засмеялся редактор, размашисто подписывая материал в печать.