Город детства извечно в крови

Порт живёт своей жизнью – заходят, уходят суда,
график их появленья диспетчеры строгие знают:
облака ниоткуда по небу плывут в никуда,
а бывает, что просто в лазури небес исчезают.

А бывает, стоят, словно замки, над нашей яйлой,
алебастра белее, чураясь  шаблонов, симметрий,
потому что пропах окоём весь сосновой смолой
и в бессилии ветры  лежат на отрогах Ай-Петри.

В парках знойных в июле магнолии пышно цветут,
здесь ликует душа от закатов и чудных рассветов,
и не зря графоманский всех мучает в городе зуд,
и, как следствие этого, здесь вырастают поэты.

И сюда, словно в Мекку, поэты другие спешат,
и боятся, сердешные, как бы уж не было поздно,
потому что здесь с музами не расстаётся душа
в этом царстве глициний среди ароматов мимозных.

Здесь над речкой весёлой раскинулся местный Монмартр
и торгуют умельцы поделками здесь постоянно,
как в Париже, туристы не могут утишить азарт,
и скупают картины с пейзажами крымскими  рьяно.

На зелёном бульваре сам Пушкин из бронзы стоит,
рядом речка журчит и каштанам вольготно в аллее;
как нигде, небо Ялты такие созвездья таит,
и весь август оно звёздных ливней для нас не жалеет.

Я вдохнул этот город буквально с рожденья – день в день,
я не спорю, что случай, как мой, абсолютно не редкий;
майских  птичьих невнятиц волнует меня дребедень
и волнует сирень в палисаднике Юльки-соседки.

А когда на Иографе вспыхнул коварный пожар
и на город пополз дым смолистый безжалостной тенью,
то бросало в мороз меня, то поднимался вдруг жар,
словно сам я горел, и молил небеса о спасенье.

Я тогда осознал: город детства извечно в крови,
он вошёл в мою плоть чувством цвета, мелодии, ритма,
потому я так часто ему говорю о любви
и признаньям моим не мешает банальная рифма…