Голоса, 3

       

   И вот сейчас наступает последовательное завершение пройденных суток. Выключить свет и залезть под одеяло положив голову на подушку, в обычной жизни, почти для любого нормального человека является желанным отчуждением в спокойствие. Приходит тот самый отдых при котором никто и ничто тебя не должно тревожить. Почти полное отсутствие света для глаз и всепроникающая тишина наступающей ночи, мягкая податливая постель подводит ко сну. Хотя ложе у нас одно, но мы улеглись  раздельно, не тревожа друг друга. И меня уже начала обволакивать, уносить в какой-то другой неведомый мир, дремота. Как я под самым ухом услышал осторожный вкрадчивый голос Ирины:
    - А вот ты иногда слышишь голоса?
    - Ну вот твой сейчас, почти разбудил меня, - лениво ответил я.
    - Нет, я про другое. Там, в пространстве где-то говорят ... непонятные какие-то, - произнесла она шёпотом и примолкла, ожидая моего ответа ...
    - Не знаю. Может в сумасшедшем доме пораспрашивать? -  решив здесь обернуться к юмору.
    - Причём здесь сумасшедший дом , сумасшедший дом! - сердито повысила голос она. - Я говорю о нормальных людях. Ты вот слышишь же что-то иногда?
    - Бывает иногда. Так, ерунда какая-то, - и сейчас уже сдался ей, чтобы не уходить от правды.
    - Ну вот. И самое интересное, сказали бы что-нибудь хорошее, приятное, полезное. Одни гадости говорят, одни гадости ... И что они там за люди такие сидят, что за люди ... Ничего хорошего в их этом орании и говорильне, - посетовала Ирина. - А ведь многие слышат и никто ничего не говорит. Никакая наука не может объяснить это явление. У меня такое чувство, что даже не стараются разгадать загадку природы. Целые институты работают и ничего. Всё молчком. Я читала где-то, что Жанна д Арк слышала голоса и они повели её на борьбу с супостатом.
    - Вот видишь. А ты говоришь, что ничего хорошего они не могут сказать, - решил я поддержать невидимых крикунов.
    - Да, но её потом казнили. Предатели.
    - А ты с Глаей поговори. Может тебе понятней будет.
    - Ладно! Понятней будет. Лежи спи, уже поздно, - Ирина тут же прервала беседу и затихла, без движения, шороха, как будто сразу же ушла в сон.
    Я настаивать ни на чём не стал. Закрыл глаза и сам стал ждать своего отхода от реальности.
    Утро ворвалось сразу, разорвав все путы сна, начинающего досаждать своей неповоротливостью, какой-то отяжелевшей инертностью. Лёгкое, чистое, светлое. И я такой же просветлённый, с ещё непонятной, но возвышенной красивой будущностью смотрел только что открытыми глазами на невесомый, ласкающий уже всю нашу комнату, льющийся от окна свет. И не смотря на такой будоражищий предвестник дня сразу же подумал о том, что нужно ещё полежать, определиться с состоянием внутреннего духа, чтоб не произошло всё резко, обрывая и приятные связи спокойного сна и удобной, являющейся чуть ли не частью самого себя, постели. Ирины уже рядом не было.
    Мне хорошо слышалось как она ходит по кухне, включает кран и льётся тихо вода, что-то ставит и передвигает.  Я почувствовал заботу к себе и одновременно единение семьи. Остатки сна бесследно исчезли и растворились. Утро нового дня окончательно подхватило, повело приветливо улыбаясь в распахнутые двери жизни, сегодня такой солнечной и яркой. Сам собрал постель и засунул в ящик дивана. Сделал лёгкую непринуждённую зарядку. И когда заходил в ванную умыться, заметил то самое милое смеющееся лицо, да приветливо махнувшую руку из кухни.
    Конечно же по утрам приятнее освежать своё лицо и руки тёплой водой. Но каждый раз себе такого не позволял, так как нужно иметь хоть какую-то закалку организма. И потому приходилось терпеть воду, что течёт из обычного крана, не подогретую. А зубная паста и бритва окончательно придавали свежесть и упругость моему лицу, да и вообще всему организму, молодому, ещё здоровому и гибкому. И окончательно почувствовав себя вновь рождённым в наступающем дне, направился здороваться на кухню со своей женой.
    - Доброе утро! - сказал я широко и радостно.
    - Доброе утро Дима. Садись, сейчас будем завтракать. Сосиски с рисовым гарниром. Есть лечо, чтоб было не так сухо. А интересно, приведения ведь тоже говорят. Они же ахают, охают, стонут, значит и говорят. - Неожиданно для меня жена продолжила вчерашнюю тему. - Если они охают и стонут, значит и говорят. Вполне возможно, что кроме Глаи и Карпуни к нам ещё и какие-нибудь приведения пристают, зомби всякие. Недавно я слышала, как одна старушка учила своего внучка. Бывают случаи, что когда похоронят человека, то он может начать ходить приведением: стонать и охать. Или просто каким-нибудь зомби. Так вот, чтобы такого не случилось, у покойника в гробу нужно руки складывать на груди не пальцы в пальцы, а кукишами, чтоб большие пальцы торчали вверх. И получается, что на груди лежат две фиги, - шиш тебе. То есть сатане. Ни одна сволочь тебя уже со своего места не поднимет. Говорит, что проверено.
    Утро началось. Я тихо поинтересовался у жены:
    - А кто должен умереть?
    - Да никто. Просто тебе рассказываю, что есть такой способ, - сразу же успокоила меня Ирина, подкладывая в мою тарелку к рису сосиски.
    В моей груди, животе дрогнуло и засосало под ложечкой. В голове создался образ самого себя лежащего в кружевах и со сложенными руками-кукишами на груди. Было тихо и покойно. Затем место усопшего заняла Ирина, но руки у неё, как и в жизни, лежали небольшие, соответственно и фиги тоже. Видение образа моей жены продлилось недолго, вследствие того, что её место вскоре заняла тёща. Довольно крупная женщина с немалыми руками. Её фиги возвышались надменно и презрительно, не только сатане, но и вообще всем.
    Я очнулся, тряхонув головой, сбрасывая остатки траурного видения. И первое что увидел, доброе и довольное улыбающееся лицо жены.
    - Ты чего спишь? Давай кушай, - пододвинула она ближе ко мне тарелку. - Утро такое прекрасное, а ты дремлешь.
    Я молча повиновался и взял в руку вилку, а в другую кусочек хлеба. Но так и остался сидеть глядя на жену. Во мне боролись два чувства: одно приветствовало прекрасным солнечным жизнеутверждающим началом дня, а второе, с неожиданной подачи жены, уже подводило к мысли сохранения естественной чистоты своей могилы. И потому подождал, когда необыкновенно яркое безгрешное утро пересилило заботу о будущем, да принялся есть завтрак приготовленный Ириной. А увлёкшись желанным приятным действием, то и не заметил, не почувствовал, как видение борьбы с паранормальными явлениями сжалось в моём сознании и куда-то отошло на самый его край. И уже через несколько минут, когда заканчивал свой завтрак, допивал чай, подумал, да и сам не заметил, как сказал вслух:
    - Как хорошо и мило.
    - Ты чего это? - удивилась Ирина.
    - День хороший, да и ты такие интересные идеи приносишь в семью.
    - Я приношу! Ты ещё не такое встречаешь в прессе и по телевизору. Кто знает что там что от чего спасает, -  с серьёзным лицом, даже строгим его выражением, свернула погребальную тему. И помолчав продолжила -  Всё, надо собираться. Пока доедем, смотришь, и полдень будет.
    Машины у нас не было. К личному автотранспорту я большой любви и желания не испытывал. Жена же считала, что в наше время любая боле-менее приличная семья должна иметь свою хоть какую-нибудь машину. Я к её желанию относился почти равнодушно. В связи с тем, что она не показывала какой-то особой заинтересованности к дорогим иномаркам. Мы иногда поговариваем о том, что всё же надо купить автомобиль, и наверное когда-нибудь купим. Потому что если не купить, то ты не вольёшься в этот поток автомобилей на улицах города, символизирующий достаток в личной жизни и стремление в уверенное состоятельное будущее.
    Моя куртка просохла. А жена одела розовый неширокий плащ, который чуть прикрывал колени. И взяла небольшую чёрную сумку из матовой кожи, которая подходила ко всему, особенно к новым осенним сапогам. Посмотрев друг на друга мы вышли из квартиры. Меня снова повело к нежности и я ещё в подъезде сказал своей любимой женщине хорошие слова. Ирине было приятно. Она улыбнулась мягко и одновременно с восторгом, глядя на моё лицо открытыми преданными глазами. Такими, которые говорят о единственности. И я сразу же начинаю верить. Чувство одиночества после такого взгляда исчезает совсем, даже самое маленькое глубоко запрятанное в моих душевных закромах. Но появляется состояние обладания богатством, где уверенность, единение, целостность любви поднимает обоих к жизни. Впервые на меня так посмотрели эти серые преданные глаза ещё до свадьбы. И вот уже столько лет я нахожусь в особом мире, где есть если не всё, то самое главное, необходимое, в таком, где практически в любой ситуации  может прийти счастье.
    Мы вышли из подъезда и улыбнулись. Тёплые тона зданий, деревьев, тротуаров, улицы, сливались с уже подчёркнутым контрастом холодеющего воздуха. И над всем властвовало бледно-голубое небо с ещё ярким, но начинающим отдаляться, уменьшаться, солнцем. Непоколебимое и вечное. И пока есть оно, - живы и мы. Это наша колыбель, дом. Единственный, самый прекрасный во всём мире. И разум отказывается понимать, что его что-то может разрушить. Этого просто не может быть. Небо разное: вот такое, - голубая безоблачная бездна, или с белыми облаками, плывущими, как воздушные корабли самой невероятной формы, или устланное тёмными тучами проливающимися дождём, а зимой снегом, чья белизна покрывает твердь земную, припрятывая под собой живое и не живое, но летом в самый разгар дня может быть на столько ярким вместе с солнцем, что глаз на него уже нельзя будет поднять, а по утрам и вечерам небо окрашивается в красные цвета восхода и заката. Человек никогда не перестаёт любоваться своим верхним воздушным покровом. Уже тысячелетия. Это его, по-настоящему одно из самых дорожайших состояний. Преподнесённое ему в жизнь природой, и за которое он, с каждым годом, становится всё больше и больше ответственным. Нет, сегодня просто здорово. Голубое бездонное небо, хоть и холодеющее, но такое великое, безмерное, что душа от него становится широкой и радостью, восторгом наполняется сердце, счастьем подкатывая под самое горло.
    - Как хорошо, - сказала Ирина.
    - Замечательно, - поддержал я её.
    И мы не спеша пошли по ещё влажному тротуару. Острота холода сейчас почти не чувствовалась, а именно чистота атмосферы снизошла до нас. Прозрачность воздуха аж звенела, и он приятно, своей свежестью заполнял лёгкие, ласкал нашу кожу. Жена дотронулась до моей руки и снова посмотрела на меня, задерживая взгляд на моём лице. А потом спросила:
    - А ты соскучился по Наденьке?
    - Конечно, - ответил я не задумываясь, - вот скоро её и увидим.
    - Дети - наше счастье, - она обняла мою руку своей рукой и прижалась ко мне.
    -  Безусловно, - сразу же я согласился со своей женой.
   - Если они ведут себя хорошо и не балуются сильно, - и улыбнулась закрытым ртом, красными аккуратными губами, а возле чуть прищуренных глаз пробежали морщинки-смешинки.
    - Я себя тоже буду хорошо вести. И ты нам с Надей купишь чего-нибудь вкусненького. Чипсы какие-нибудь.
    - Хорошо, - согласилась жена. - Я подумаю. Но чипсов много есть не совсем полезно для здоровья. Может что-нибудь другое сообразим.
     Сообразим — слово хорошее. Оно от ума идёт. Поэтому я промолчал, и именно в согласии. Потому  то ещё и кивнул, в знак подтверждения. И подумал о простом, естественном для большинства, недорогом. К какой-то особой вычурности меня не тянуло. Но тут же вспомнилась популярная фраза о бедности и дешевизне. И здесь тоже, когда Вам говорят, что Вы дешёвый. Подумайте. Может статься так, что Вы просто обворованный. Да ещё и тем, кто это говорит. Сами знаете, что в мире не совсем всё просто. Купили омара за пять тысяч долларов, а он на самом деле искусно собран из искусственных крабовых палочек. Профессии разные бывают: кто космические ракеты изобретает, кто в школе учителем работает, кто людей лечит, а кто из искусственных крабовых палочек изготовляет дорогих омаров. А потом этот специалист по «омарам» может ещё и окажется мэром вашего города. Народ смотрит разинув рты: в городе чудеса начались. Святой отец сказал, что нужно молиться. И тут загорелся зелёный человечек на пешеходном переходе, и я с женой направился на другую сторону улицы. На этом мысли оборвались. Когда ничего не думаешь — тоже хорошо. Я конечно не старец, но и со своим тридцатилетнем стажем считаю, что женщиной, в нормальном содержательном смысле этого слова, нужно уметь быть. И с таким содержательным смыслом — женщина, постараться пройти через всю свою жизнь. Она всегда будет опираться на общечеловеческие нормы. А лживая воровская дрянь, - есть лживая воровская дрянь. Хоть и в дорогой одежде, в дорогущей машине, во дворце, но дрянь. Пройти женщиной через всю жизнь. Сколько в этой фразе ожидания, надежды, заботы, любви, поэзии, чистоты, ума, труда, красоты, воли ... И тогда говорят об уважении, о поклонение женщине.
    Ирина словно что-то почувствовав, почти не поворачивая головы, на меня посмотрела, быстро скосив большие красивые глаза. А я следом подумал, что хорошо что не сказал вслух. Так как реакция может оказаться самой непредсказуемой. И вдруг она заговорила:
    - На самом деле девочкам тоже нужно хорошо учиться. Мол и дура может счастливо выйти замуж за богатого человека. Жизнь зачастую бывает непредсказуема. Такое замужество слишком эфемерно. Нужно немного и на себя рассчитывать. У неё неплохо идёт арифметика, хорошо читает. Может она будет хорошим инженером, или учёной, математиком, как Софья Ковалевская! - тут уже я на неё покосился, но Ирина на меня внимания не обращала. Она целеустремлённо смотрела вперёд и чётко выговаривала слова. - Или займётся литературой. Будет журналисткой. А может у неё проснётся талант к музыке. Станет талантливой пианисткой или скрипачкой. Музыка увлекает, её все слушают. Будет гастролировать с концертами по всему миру. Представляешь, и в турпоездки ездить не надо будет. Всё посмотрит, увидит. В общем, не всё ещё потеряно. Многое впереди.
    И тут Ирина замолчала, тихо о чём-то думая. А я в это время услышал птичий гомон, там в высоте, над нашими головами. Прощальное перекликивание, тоскливых печальных потерянных криков цепляющихся один за другого. В небе летел неровно колышещийся клин, уже наверно опаздывающий, по поздней осени, роняя по всей округе прощающиеся голоса. И мне самому стало немного тоскливо, понимая то, что время и у меня проходит, отходит назад прошлое, прожитое. Жизнь моя. Ещё один год остался за плечами, выделенный судьбой. Они уже в прошлом цепляются один за другого, как крики пролетающих птиц. И больше никогда, их никогда не будет в моей жизни. Я скупой, сквозь мои пальцы утекает драгоценнейшее богатство, а я ничего поделать не могу. Пока что ещё взрослею, но подойдёт то время, когда начну стареть и стану старым, как сама осень. И каждый год печальные крики птиц напоминают об этом. За годом год с улетающей стаей, клином прощается и кусочек, отрезок прожитой жизни. Неумолимо. Безвозвратно летят своей чередой. Не спрашивая у меня.
    - Вот слышишь, птицы летят. Заканчивается осень и наступает бело-чёрная зима, - с дрожанием вздохнула Ирина. - Печально то как.               
               
      Мы подошли к автобусной остановке и стали ждать транспорт. Где уже стояло несколько человек, поглядывая вверх, с мимикой похожей на лицо моей жены, да и на моё, наверное, тоже. С налётом печали.
     - О! Полетели на юг. Как в кино, - промолвил мужчина в чёрной матерчатой куртке на молнии и с длинными волосами как у художника.
    - Летят, где потеплее, - поддержали его из толпы.
    - А что им тут на холоде сидеть. Коль крылья есть, то надо ими и взмахивать.

                Моя полоса – никакая.
                Когда кривая, когда прямая:
                Словно стрела в полёте рассекает воздух,
                В непонятное никуда.

                И с ней сожительствует черта
                Мнимого настроения.
                Когда велика, а когда и того меньше:
                Чёрточки, точки, или вообще – ничего.

        Грусть,  прощального полёта птиц, их крика, постепенно начала исчезать. И я стал возвращаться к себе обратно со своей будущностью. Я увидел, что моя жена улыбнулась. И тут же подъехал радостный зелёный автобус. Движение может в себе нести, как старое, так и новое. Мы едем. Жена сидит, а я стою рядом и держусь за весёлый ярко-жёлтый вертикальный шест. Мне уже было совсем хорошо. Каждый человек, в таком нескучном общественном транспорте, оставлял впечатление занятого каким нибудь делом: кто в смартфон глядел, кто в книгу, кто в окно, другие беседовали. Мы люди. По своей сути — творцы. Создатели. Если мы не станем этого делать, то потеряем в себе человеческое, если хотите, - предназначение. Мы всё можем: и напиться, и прибить кого-нибудь, и обмануть. Но не это делает нас людьми шагающими вперёд, разума, исследователями природы и создающими новую жизнь. Я вдруг почувствовал в себе гордость, что я человек. Я могу создать сам. Ещё слабенький, беззащитный перед величиной природы, но создать сам. Красивый весёлый автобус. Жена пальцем меня подозвала, чтоб я наклонился к ней, и шёпотом сказала мне в ухо:
    - Я вот думаю, что нам нужен ещё ребёнок, желательно мальчик. Тогда семья будет полнее и ещё меньше будем скучать, - и посмотрела в мои глаза вопрошающе.
    - Хорошее желание,  - сразу же согласился я. - И мир станет ещё светлей и счастливее.