Декабрьский подснежник 4 часть, 16 глава

16. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

– Артём, что мне делать? Она ходит за мной по пятам… – делился Шуберт с Шашкиным насчёт Лиды.
– Тебя любят, о мой юный лирик, тебя любят! – всхлипнул Артём.
– Но что мне с этой любви? Мне нет дела до других – я люблю только свою жену.
– Будь снисходительней, о мой юный лирик! (Шашкин воздел руки к потолку). Конечно, не уступай  Лиде, не  иди  навстречу её преступной любви – преступной, потому что она не имеет на тебя никаких прав. Но по крайней мере пойми её. Когда-то ты и сам любил её и дарил ей в полной мере любовь. Только чудом ты не женился на ней. Но ведь ты несмотря на это искренне верил, что разделишь судьбу ни с кем иным, только с Лидией Ореховой, внучкой достославной партизанки. О-о-о, превратности судьбы и случая!
– Неужели я любил её? – в ужасе проговорил Шуберт.
– Пусть тебя это не смущает, о Шуберт! Все мы по юности делали что-то, на что сами потом изумляемся. А потом мы совершаем что-то другое, чему удивились бы какое-то время назад и сказали бы, что никогда в жизни не бывать такому. Разве я мог когда-то помыслить, что полюблю мою чернокрылую голубицу? Теперь же я и дня не могу прожить без того, чтобы увидеть её дивный облик и поцеловать тень, отброшенную ею на бренный земной покров. О-о-о!
– Но что мне делать с Лидой, Артём?
– Уезжай, о мой юный лирик! Дай Лиде забыться, дай ей не видеть тебя! Быть может, кровавая рана её души затянется и станет по крайней мере шрамом. О-о-о!
– Ты прав, Артём, я и сам думал, что надо мне уносить отсюда ноги.
– Уноси, о мой юный лирик, уноси!
Шуберт собрал вещи и уехал, а Лида начала сходить с ума. Она всё время ждала, что поэт придёт к ней. Она накрывала на стол, зажигала свечи, но никого не пускала к столу, говоря, что это всё для Шуберта. Она наряжалась в красивые платья и сидела подолгу, глядя на часы и ожидая, что Шуберт наконец-то явится. Но он не являлся. Когда ей говорили, что он уехал, она не верила и кричала, что её нарочно хотят разлучить с её единственным любимым. Совок выразил недовольство, что она устраивает беспредел в его доме, и тогда Рябчиков взял Лиду в охапку, заказал такси и увёз её в Москву. В Москве он отправил её в психиатрическую клинику, где она пробыла две недели. Случай оказался не слишком тяжёлым, и Лида смогла реабилитироваться, а может, её так быстро выписали и ещё по какой-то другой причине. В любом случае Лида просто была шокирована тем, что видела смерть лицом к лицу, и это лишь на короткое время расстроило её рассудок.
Теперь перенесёмся на две недели назад, когда Шуберт приехал в Москву. Он вернулся в квартиру, где жил, и увидел там Вику. Это показалось ему горькой иронией судьбы, ибо он уезжал от Совка, чтобы сбежать от Лиды, но в Москве не нашёл спасения – его уже поджидала другая.
– А что вы здесь делаете? – недоумённо спросил Шуберт, стараясь скрыть невольный трепет, охвативший его при виде этой женщины.
– То же, что и ты! – с горечью ответила Вика, которая всё же смотрела любящим взглядом на поэта. Артём пару дней назад позвонил ей и убедил её, что Шуберт не виноват в истории на чердаке, виной всему Лида и потеря памяти поэта, и Вика в конце концов поверила и простила супруга.
– Но я здесь живу! – ответил Шуберт.
– Я тоже. Шуберт, неужели ты теперь всю жизнь будешь не узнавать меня? – она подошла и положила ему руки на плечи, но он вырвался.
– Девушка, эта шутка слишком затянулась! – воскликнул он. – Вы принимаете меня не за того, кем я являюсь. Если даже ко мне приведут тысячу красавиц, я ни на одну из них не взгляну. Я люблю свою жену, слышите? А других мне и задаром не надо, даже если я никогда больше не встречусь с женой. Поэтому прошу вас, возвращайтесь к себе домой или идите гулять, в кино, в кафе – в общем, куда хотите! Только оставьте меня!
Вика стала открывать шкафы и показывать Шуберту свои вещи.
– Это всё моё! Это мои кофты, мои платья, мои джинсы!
– Это вещи моей жены! – в ужасе воскликнул Шуберт.
– Да оставляй всё себе, мне плевать! – Вика расплакалась, схватила пальто и убежала к Маше и Артёму. Она стала жить с Машей в комнате, а Артём, как и прежде, жил в своей.
Шуберт спустился на первый этаж, и из будки вышла полненькая и добродушная консьержка, которая любила разговаривать с жильцами, но Шуберт не помнил и её.
– А что это Вика вся заплаканная выбежала? – расплываясь в улыбке, но сокрушённым голосом спросила консьержка.
– Потому что она уверяет меня, что она моя жена, а я ей не верю. Я не такой идиот, за какого она меня принимает!
Консьержка раскрыла рот и ошалело смотрела на поэта, а потом с трудом выговорила:
– Но, по-моему, ты и вправду немного не в себе, дружок. Она ведь правда твоя жена.
– Да вы что, сговорились все, что ли? – и Шуберт побежал обратно в квартиру, захлопнул дверь, рухнул в кресло и закрыл лицо руками. А потом увидел выпавший из шкафа викин платочек и горько заплакал. И написал стих:


Стало небо ярко-алым,
Расстилается закат.
Я один с моей печалью,
Кто же, кто же виноват?

Я один в пустой квартире,
Где же милая моя?
Я люблю её лишь в мире,
Я о ней пишу, любя.

Я пешком бы шёл за нею,
Но куда же мне идти?
Это грустная затея,
Раз не знаю я пути.

А ещё и эти люди
Сговорились заодно.
Они думают, забуду
О жене своей родной.

И другие лезут в душу,
Лезут в жизнь мою опять
И хотят покой нарушить,
Сердце нежно взволновать.

Но я сам и так взволнован,
Мне и так покоя нет.
Я с единственной любовью,
До других мне дела нет.