5

Когда они вместе шли по улице, – и совершенно не важно, куда именно и зачем, – что-то все же привлекало в них внимание, несмотря на то, что чувство это пропадало тут же, стоило только Остину и Джейн свернуть за угол какого-нибудь дома или же просто пропасть из виду. Никто никогда не запоминал их, ровно как и не стремился сделать это; даже люди, стабильно проходившие с ними по одной и той же улице изо дня в день, каждый раз смотрели на них, не испытывая при этом и отблеска того странного ощущения, когда мы пытаемся понять, почему то или иное лицо так смутно нам знакомо.
Осень, которая наступила в тот год, когда они стали жить вместе, раньше обычного, заставила жителей города достать свои теплые вещи, в то время как дождь мог не прекращаться неделями, лишь изредка давая им передохнуть и закрыть свои черные зонты, в то время как нависшие над ними тучи словно бы напоминали о том, что всему в этом мире приходит конец, кроме дождя.
Среди такого большого количества недовольных, скрывавшихся под своими уродливыми зонтами жителей, эти две высокие, стройные, темноволосые фигуры, обе одетые в строгой цветовой гамме, под стать настроению самой погоды, казались ужасно одинокими, что, конечно же, не было правдой, ведь они были друг у друга.
Она любила темные цвета, а он любил ее.

Нельзя сказать, что появление Джейн круто изменило его жизнь, – он все так же жил в своей квартирке, все так же работал в магазине пластинок, с чашкой кофе в руках наблюдая за подростками, с утра до ночи бродившими вдоль полок, то и дело восхищенно беря в руки очередную пластинку, глядя на нее, словно на самое дорогое сокровище на планете. Остину нравилось это. Что-то держало его на этой работе, не давая уйти и устроиться в другое место – возможно, более высокооплачиваемое, – хотя сам он и не понимал, что же именно.
Приходя в магазин каждое утро, кроме выходных, Остин снова и снова проделывал одну и ту же работу, так как был один, если не считать директора, бухгалтера и других скучных личностей, с которыми он был смутно знаком, – поднимал занавески на миниатюрных окнах, выносил из подсобного помещения коробки с пластинками, заваривал себе кофе и откидывался на спинку стула, скрытого за прилавком. Время от времени он выходил на крыльцо с сигаретой – в теплые дни Остин стоял у двери, и, расслабленно облокотившись о дверной косяк, лениво смотрел на улицу сквозь табачный дым, а в холодные и дождливые – переминался с ноги на ногу, сложив на груди руки, после чего быстро докуривал сигарету и возвращался в эту теплую, пахнувшую музыкой и кофе комнату.
Он нередко становился свидетелем того, как какой-нибудь подросток разочарованно убирал очередную пластинку обратно на полку, не имея возможности ее купить, – и тогда Остин предлагал включить ее прямо там, в магазине, каждый раз лишь скромно улыбаясь на многочисленные благодарности. Возвращаясь обратно за прилавок, он вновь откидывался на спинку стула, после чего зачарованно наблюдал за одним, а иногда и целой группой слушателей, которые так же зачарованно внимали музыке, не отводя глаз от вращающейся на диске пластинке. И в такие моменты желание покинуть это место теряло для него всякое значение и силу.

Уходя и закрывая за собой дверь, Остин часто шел домой, неся в пакете какую-нибудь пластинку для Джейн, ведь вместе с ней в его квартире поселился еще и проигрыватель, которому выделили скромное место на полу у самой стены, чересчур далеко от их кровати, так что Джейн нередко приходилось вылезать из-под одеяла, чтобы включить музыку.
Чаще всего она ждала его на крыльце магазина – даже в дни, когда было особенно дождливо, – после чего они вместе шли домой, заходя по пути в кондитерский магазин и покупая зефир, который Джейн обожала. Единственное, что всегда можно было найти у них дома – это зефир, кофе и сигареты.
Когда Остин пил кофе, сидя на кровати или кухне, Джейн отрывала от зефира небольшие кусочки и клала их ему в чашку, как всегда, задумчиво, и не замечая ничего вокруг – и он никогда не отказывался, без слов наблюдая за движениями ее длинных, изящных пальцев, ведь так, она была права, гораздо вкуснее. Через время Остин даже стал замечать за собой привычку делать то же самое – и никак не мог отделаться от этого.